Лето из семидесятых

     Запущенный лихо в створ самодельных ворот, последний мяч всё летел и летел, когда мы уже охладели к игре и начали расходиться. Летний сумрак сгущался вокруг нас, тайный и верный сообщник, - мы подтянулись к скамейке. Все участники сговора на ней не уместились, кто-то уселся бок о бок, кто-то стоял сбоку, держась за спинку, кто-то- просто лицом к сидящим. Это напоминало тесный круг – первое условие заговора. Доныне неизвестно, в чьей голове зародился отчаянный проект экспедиции, но он вовсю овладел всеми и каждым в отдельности: тугие лямки рюкзаков стягивали нам плечи, наши сапоги тяжело ступали по таёжным мхам, наши ноздри чуяли запах кострища. И мы были вооружены! У некоторых на бедре приторочены узкие ножны из важной кожи, бывшей в прошлой жизни материными голенищами, у двоих в нагрудном кармане выструганы рогатки с деловой резиной. Тут же, на месте, кто-то вызвался подогнать боезапас для стрельбы – у отца в гараже много подшипников, и частично они расколоты на шарики.


           Летняя мгла стояла вокруг нас и среди нас, так что мы с трудом различали друг друга, как будто мы растворились друг в друге и стали отрядом единой цели и задачи. Восемь таёжных следопытов, разной комплекции и возраста, от двенадцати до четырнадцати лет.


           Наши отцы занимали разные должности и ячейки в штатном расписании, от главного технолога завода до цехового токаря, но ни в одну голову не закралось сомнение в подвохе, когда каждый из нас заявил отцу, что мы едем с отцом другого. Перекрёстная ложь завораживает играючи и плавно, как танец полонез.


           Так начался наш поход на Байкал: две палатки, штормовки, ватники, картошка, перец – соль и восемь бутылок водки. Две недели вдали от цивилизации, честно добывая пропитание рыбалкой и охотой, две недели в глухой тайге среди диких зверей и комарья –это же всё равно, что провести каникулы в кинотеатре…


Родители с тёплой грустью наблюдали наши приготовления: дети повзрослели, а одного взрослого достаточно для присмотра. Каких-то пару сотен километров автобусами, несколько часов пешком по лесу, и вот - мы на берегу девственной горной реки, где-то совсем рядом впадающей в Байкал. Это на Байкале полно отдыхающих, а здесь мы ощущали себя настоящими дикарями.
Закатов не наблюдалось – стена тайги отделяла нас от Саянских гор, как нам хотелось думать. По сути, они были от нас слишком далеко.


         Когда закончился день, планета Земля исчезла. Исчезла необозримая тайга с разбросанными кое-где городами и уснувшими трамваями. Рядом едва шелестела речка, а мы лежали на донышке небосвода. Кто ещё не знает, это над нами открылся глубокий космос, он обрушился на нас сияющей россыпью неисчислимых звёзд, ветром необычайных надежд. На Байкале радиоголоса не глушили, как в городах, и в прозрачном воздухе глухо забубнил вражий «Голос Пекина»:
 - …Брежнев – главный империалист Советского Союза,- старшие из нас угрюмо переглянулись:
- Когда успел-то? Вчера уезжали из развитого социализма…-


Ночь и тайга обступали нас, и костру потребовалось порция топлива, ветки весело затрещали в пламени, завели свой сказ о древних преданиях, когда здесь не ступала ещё нога человека, и о нас, первыми пришедших на это место. Как-то даже в ноту, в этой тональности невдалеке раздался негромкий рык медведя. В свете костра мы молча таращились друг на друга, но вздрогнули от голоса Мэрика:
 - Поленья разберите, зверь огня боится… - он вынул, для примера, удобную ветку, разгоревшуюся с одного конца. Мэрик сохранял полную невозмутимость, он в кружке юннатов ухаживал за медвежонком. Его будущая жена влюбилась в него в десятилетнем возрасте, когда увидела, как он входит с мимолётной улыбкой к зверю в клетку, и медведь его обнимает. Наверное, захотела быть таким же медвежонком.
Мы разобрали поленья и припасли топоры под бок, пока хозяин тайги бродил вокруг и ворчал в ночи. Видимо, мы не возбудили его интерес, и он удалился. Мы ни секунды не рассуждали – городские дети, выросшие в благоустроенных квартирах, нам наскучило убивать лето во дворе с одним теннисным столом из слегка подогнанных досок. Мы заслужили этот поход в волнующую неизвестность, полную забавных приключений.
Нам не удалось вкусить деликатес – медвежью печень, но при этом иему не пришлось попробовать нашу.


Из двух снаряженных рогаток сгодилась лишь одна: сказалась нехватка снайперов. В угодьях вокруг не оказалось крупной дичи наподобие глухарей, а обитавшие во множестве рябчики выигрывали в размерах только у воробьёв. Витус единственный овладел сноровкой таёжного охотника, он бил робкую дичь из рогатки с пятнадцати шагов. На ощип птица попадала в руки самых мелких подельников, наименее целких. Рябчики на углях… Печёная картошка и чёрный хлеб на прутьях – всё, что мы могли вспомнить из кулинарной жизни, надо ли говорить, что у рябчиков был оглушительный успех. Дичь на углях и картошка в углях, - встретиться с соусом бешамель им было не суждено, а мы и не заметили.


    Сибирские реки кишат дикой рыбой, это единственные на свете места, где ещё царит природное изобилие. У нас за несколько часов рыбалки на пару удочек и спиннинг не было ни одной поклёвки. Витус к этому времени вернулся из чащи и понаблюдал, как добытчики заклинают рыбу на берегу. В его руках оказался короткий шест, он расщепил ножом один конец и вставил вилку, крепко примотал бечёвкой. Выше по течению нашей стоянки река образовывала брод, мы по колено переходили на другой берег, где высился красивый, просто фольклорный, утёс. Наверху мы сфотографировались по очереди с гитарой, те, кто умел играть, таких было три с половиной умельца.



.   К тому времени мы прекратили исполнять детские шалости, вроде пародий на военные песни:
- горела школа под горою, и вместе с ней горел спортзал.
Нас оставалось только трое, из тех, кто школу поджигал…


     Мы вовсю подхватили гремящий хит «Там, где клён шумит над речной волной…». Во дворе летними вечерами отворялись форточки, и благодарные поклонники просили повторять-продлевать незабвенный полусон-унисон. Впрочем, актуальным оставался «Серёга Санин» Визбора с его «в тайге мороженое нам не подадут…»  Но мы уже были отравлены сладким ядом гитары Нопфлера, флейтой Jetro Tull и драммом и отвагой Рика Аллена, и через пару лет возникла рок-группа без названия, и ненадолго у нас даже нашлись клавиши, но это было уже с другими героями и в других местах.


      Славка был фотогеничен, у него красиво двигался кадык. Светло-русые виски эффектно выгорали, пел он под гитару глубоко и задушевно. Наверное, он выдумал себе несчастную любовь, все были уверены, что с ним такого случиться не могло.
Витус направился к броду, свистнув Микошу. Дно речки было устлано природной плиткой внушительных размеров, вода была прозрачней оконного стекла, её струи сверкали и переливались на солнце, как самоцветы. Витус завёл Микошу в воду и показал, как осторожно приподнять пальцами плитку и не замутить воду. Микоша словно поднимал крышку, закрывая себе обзор, а Витус резко ударял острогой под камень, перехватывал шест двумя руками и выцеплял на свет божий тайменя почти на килограмм.
Витус обычно демонстрировал запредельную ловкость и сноровку, в отличие от всех он овладевал профессией в ПТУ, тягал дома железо и при малом росте имел точёную фигуру- ни капли жира. Для нас он был взрослым (встречался с девушкой).
    Двумя парами острожников мы за час набили тайменя на полный котёл ухи.
Чуть выше по течению река Голоустная давала мелкий рукав в широкую песчаную ложбину, горная истаянная вода прогревалась, и мы испытывали девственный таёжный пляж. Даже в тайге на просторах российской федерации можно найти руль от «камаза», и мы фотались с «баранкой» прямо в русле протоки и купались, купались, купались. По берегам горстями рвали заповедную смородину, там – агатовую чёрную, а тут – рубиновую красную, она распространяла аромат вокруг буквально на длину волоса, а мы были волосатыми под «битлов», в идеале до плеч.



    Палатки тогда делали просто брезентовые, не прорезиненные, скаты крыши и стенки были недоступны для дождя. Но днище… если дно оказывалось даже в небольшой ложбинке, где скапливалась вода, там неминуемо протекало. Нас вовсю радовало родное сибирское солнце, а прелести звёздной вселенной догоняли нас уже во сне. Вдвойне логично, что первый ливень обрушился на лагерь ночной порой. Это Сом почему-то удивился, когда проснулся в луже, засыпал-то в уютной ямке.
- Не могу я спать у стенки, упираются коленки, - выполз и дрожал у погасшего костра до утра. Довольно быстро разработали технологию сушки палатки. У нас в хозяйстве было ведро, которое наполняли раскалёнными в костре камнями и выставляли на днище палатки, пятно за пятном. Палатку просушили быстрее, чем прогорело и вывалилось дно у ведра.


 
   Гдеся был одним из старших в нашей команде и отличался неистребимым спокойствием, отчего засыпал в любой удобной ситуации, в автобусе всех трясло, а его укачивало, и он почивал с невероятно закинутой головой, где и шейные позвонки не бывают. Он первым в лагере простудился и закашлял. Все зачарованно следили, как он налил себе сто грамм в гранёный стакан, сыпанул перцу и немедленно выпил. Проспал в палатке на солнце весь день, и кашель бездарно отступил. Ещё рюмка водки из гигантского запаса улетела в котелок с ухой, и пока не возникало идеи, куда употребить всё остальное.



         Эта ночь выдалась весьма свежей, и мы раскочегарили костёр, а затем расположились на ночёвку по периметру. По роковой случайности поленница дров в пламени оказалась подпёрта двумя рогатинами по бокам, на них клали перекладину с котлом. Мы все спали спиной к костру, а Микоша оказался под одной из рогатин. Поленница сладко пылала, прогорела и прожгла рогатину, горящее полено откатилось под спину Микоши. Сон в летней тайге глубок и прочен, как у младенца, и в ту ночь Сом единственный раз в жизни проснулся прямо на ногах. Просто открыл глаза, будто в продолжение военного сна. Многовато было смотрено батальных фильмов: он стоял посреди танкового сражения. Сбоку пылал жёлто-красным подбитый танк, и мимо пробегал заживо горящий танкист, дико орущий от смертельной боли. Сом бросился вдогонку и ладонями посбивал пламя со спины бойца. От страшной боли Сом окончательно проснулся и оторопел. Сейчас он стоял на границе света и тьмы, а погашенный Микоша убегал в ночной лес, прыгая как заяц через наваленные криво-косо брёвна.
  Несколько минут у костра висела напряжённая тишина, Сом разглядывал по очереди свои обожжённые ладони, из темноты доносились рыдания Микоши. Славик поднялся и ушёл в лес, откуда раздались крики: - Не надо! Не надо!!! – Микоша упирался, на его плечах остались только рукава от болоньевой куртки, спина сгорела. Его спас толстый свитер, все решили, что с асбестовой ниткой. Шерсть синтетическая, спина свитера оплавилась, но нам удалось стянуть его с Микоши. Сильный ожог образовался только под левой лопаткой, но спину жгло, и потерпевший остался голым по пояс, когда мы вокруг кутались в ватники. Решили было срочно отправляться до ближайшей деревни, вдоль реки, но Микоша успокоился, сохранял ясное сознание, и мы отложили эвакуацию до утра. Солнецный свет нас частично утешил тем, что краснота спины в большинстве спала, подбинтовали под левой лопаткой и спокойно свернули лагерь. Гдеся достал всю водку и шагнул на берег:
- Это – богу реки! Чтоб рыбалка удавалась, - и на прямых ногах выпускал щедрыми булями драгоценную влагу в набегавшую волну, бутылка за бутылкой. Пока мы нестройной шеренгой стояли в почётном карауле: Витус, Славка, Мэр города Богдана, Чекист, Сом и Микоша.


 
     Родители так никогда и ничего не узнали…