600 ДМБовский годковский нрав 13-14. 10. 1973

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

600. ДМБовский годковский нрав. 13-14 октября 1973 года.

Да, помнить нужно, особенно знаковые, символические события, которые переворачивают душу, дают возможность прозреть, сделать открытие в самом себе и в окружающей реальной действительности. В ночь с 13 на 14 октября 1973 года мне не спалось. Вспоминалось начало службы на флоте, взаимоотношения с годками. Особенно тяжко я переживал ссору со Славкой Евдокимовым, в котором вдруг проявился ДМБовский годковский нрав, вернее, «годковский норов», или «годковская спесь».

Нрав – это в русском понимании то же самое, что характер или некий душевный уклад, например, нрав может быть кротким или крутым, добродушным или капризным, добрым или жестоким. Синонимами слову-понятию нрав являются слова-понятия: душа, натура, ндрав, норов, основные черты, поведение, склад, темперамент, уклад, характер. На флоте же есть ещё понятие «годковский нрав», то есть некое традиционное и характерное поведение молодого человека, отслужившего в тяжёлых специфических условиях на флоте или на корабле определённое количество времени (лет).

Годковский нрав или годковский норов проявляется в традиционных, ставших обычаями и ритуалами элементах системы отношений доминирования в среде военных моряков. В основе этой системы отношений доминирования заложены ещё первобытные инстинкты верховенства и первенства, например такие: «Кто смел, тот и съел», «Кто первый пришёл, того и место», «Кто сверху, тот победитель», «Кто старше, тот и прав», «У сильного всегда бессильный виноват» и т.д.

- Так устроено в природе, - думал я грустным голосом моего друга деда Календаря из деревни Дальнее Русаново. – Кто-то ведущий, а кто-то ведомый. Кто-то главный (начальник, командир, старший, опытный и т.д.), а кто-то обычный (простой, зависимый, подчинённый, беспомощный).
- Поэтому всегда и везде есть кто-то, кто доминирует, кто является ведущим, кто направляет, управляет, регулирует, учит, помогает, поощряет и наказывает.

Я обрывочно вспоминал свои взаимоотношения с папой и мамой, с дедом Календарём, с моим старшим братом Юрой, с ребятами на улице и с друзьями в классе в школе. Я вспомнил своего друга и наставника Женьку Мыслина, учителей в Севастопольской Морской школе ДОСААФ. Я вспомнил отношения допризывников в эшелоне-поезде, когда мы ехали из Симферополя в Калининград и взаимоотношения между новобранцами и старослужащими в 9-м флотском экипаже ДЕБФ в Пионерское. Наконец я вспомнил взаимоотношения между молодыми матросами и годками на БПК «Бодрый» и в 67-м ОДСРНК ДКБФ в Калининграде. Я вспомнил свои взаимоотношения с годками в первом экипаже БПК «Свирепый»…

Всегда и везде во взаимоотношениях между людьми существовала и существует система доминирования. Даже те, кто слабее всех, всё равно парадоксально доминируют в своей слабости и беззащитности. Сильные личности по должности, либо физически, либо по обстоятельствам, либо по доброте душевной всё равно подчиняются этой доминирующей слабости. Они «тащат на себе» беспомощных салаг и молодых матросов, потому что так устроена военная или флотская служба, в которой от каждого зависят все, а все зависят от каждого…

К октябрю 1973 года я уже хорошо знал и понимал негласную, неписаную, неформальную систему отношений доминирования на флоте, особенно систему отношений между годками (старослужащими), подгодками, молодыми матросами и салагами (первогодками на военно-морской службе). Ещё в 1970 году, после окончания Суворовской средней школы я имел рост 182 см, однако мой вес был гораздо меньше нормы в соответствии с ростом, а значит, меньше было и мышечной массы, силовых мышц.

В период службы в 9-м флотском экипаже ДКБФ в Пионерское, на БПК «Бодрый» и в 67-и ОДСРНК ЛКБФ в Калининграде я был не просто худой, а «тощий». Командир отделения рулевых БЧ-1 старшина 1 статьи и ДМБовский годок призыва ещё 1969 года Александр Кузнецов на спор «обнимал» мой втянутый в себя живот за талию своими ручищами. Его друзья-годки удивлялись, поражались и угощали победившего в споре Александра Кузнецова чаркой «чая» («годковского чифиря» или спирта). Во время достройки и оснащения БПК «Свирепый» у стенки ПСЗ «Янтарь» в Калининграде у ДМБовских годков недостатка в крепком и остром, как шило, «чае» не было…

Все мои великовозрастные и многоопытные друзья и товарищи по жизни научили меня отношениям с ними. Моим первым в жизни «годком» с крутым «годковским нравом» был мой старший брат Юра, который любил тренироваться на мне в постижении боксёрских, борцовских и бойцовских навыков и приёмов. Это он скручивал меня в «бараний рог», отрабатывал на мне свои «поцелуи взасос» и гонял меня по своим поручениям-приказам. С ним ещё в детстве я научился пользоваться и доминировать своей слабостью по сравнению с ним. Поэтому на всю оставшуюся жизнь мой старший брат Юра всегда вытаскивал меня на себе из всяких случайных передряг, даже если я уже мог с ними справиться.

Мой папа и моя мама, Сергей Иванович и Нина Васильевна Суворовы, научили меня с изначальной добротой, доверием и доброжелательностью относиться ко всем без исключения, при этом никого сразу не корить, не обижать и не судить. Поэтому на всю оставшуюся жизнь я старался, прежде всего, выяснить, объяснить, узнать мотивы и причины того или иного поведения человека, «зрить в корень» человеческих отношений.   

Мой друг и наставник из деревни Дальнее Русаново, дед-пасечник, возможно, бывший полковник царской или Белой армии, по прозвищу «Календарь», стал моим внутренним голосом, моим разумом (первым умом), мной в образе рассудительного, спокойного и выдержанного «Александра Сергеевича». Поэтому я иногда останавливал ссору, конфликт или даже драку только одним спокойным, хладнокровным и достойным взглядом, молчанием, позой или короткими рассудительными фразами типа: Вам что, лишних «приключений» хочется?».

Мой друг и наставник по работе на Севморзаводе в Севастополе высококлассный слесарь-ремонтник промышленного оборудования и заслуженный рационализатор Евгений Мыслин научил меня одной простой фразе, которой он, а потом и я, «сбивал дуплетом» самый агрессивный настрой самого наглого и сильного хама или хулигана; я говорил: «Я вас чем-то обидел? Простите меня великодушно».

Априори (то есть без приоритетов, объективно) обидеть может только «сильный», поэтому эта фраза сразу же, без какого либо физического силового воздействия, без насилия и нажима, мягко и рассудительно переводила меня в статус «над схваткой» (над конфликтом), превращала меня «слабого» в «сильного», потому что я был разумнее, сдержаннее, рассудительнее и переводил конфликтные взаимоотношения с обидчиком в статус общечеловеческих нравственно-правовых отношений.

Предложение обидчику (например, разъярённому годку) проявить великодушие, то есть простить и понять, а не добиваться желаемого силой и насилием, разоружало его. Кроме этого, когда «сильному» говорят, что его обидели, вызывает у него оторопь, так как обидеть может только сильный, то, кто сильнее «сильного».  Естественно, «сильный» годок неизменно говорил мне стандартную уличную или «пацанскую» фразу: «Я сам кого хошь могу обидеть!» и «великодушно прощал меня»…

Мой командир отделения рулевых БЧ-1 первого изначального экипажа БПК «Свирепый» Александр Кузнецов сам того не ведая, только своей ответной реакцией, а затем и командир корабля капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров научили меня одному приёму, которым я «гасил» любую напряжённость во взаимоотношениях системы доминирования на корабле, системы отношений «начальник – подчинённый». В ответ на какой-то негатив, недопонимание или раздражение «начальника» (командира) я искренне и бодро тут же говорил; «Виноват! Молодой! Исправлюсь!».

Сашка Кузнецов - «стоеросовая детина» ростом 193 см (на 10 см выше меня), сопящий, ярый и неудержимый в порыве азарта и страсти, в отношениях со старпомом капитан-лейтенантом А.А. Сальниковым часто применял эту фразу, которая никак не вязалась с его огромным ростом, большим весом и физической силой. Общепризнанный ДМБовские годок, «годок-старик» и даже «годок-дед», Сашка Кузнецов мог позволить в шутку сказать о себе, что он «молодой», потому что очень хорошо знал суровые «законы моря», флотскую службу. Вот почему капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров, тоже прошедший тяжкую военно-морскую службу и рано повзрослевший на флоте, всякий раз традиционно отвечал на эту мою тираду одинаково…

- Да, - с грустью и уже совсем не сердитым тоном говорил мне командир БПК «Свирепый» капитан 3 ранга Евгений Петрович Суворов. – Ты, Суворов, ещё молодой и в этом твоё преимущество. Иди, исправляйся!

Кстати, никто другой на БПК «Свирепый» так не реагировал на эту мою фразу, как командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров. Даже замполит капитан 3 ранга Д.В. Бородкин недоумённо смотрел на меня и говорил: «При чём тут «молодой»? Ты уже достаточно прослужил на корабле и имел звание старшего матроса, а сейчас – старшина 2 статьи! Ты уже не молодой, ты опытный матрос, Суворов, так что не исправляйся, а служи как надо!».

Ещё один случай из взаимоотношений с моим старшим братом Юрой научил меня приёму гасить практически любую острую конфликтную ситуацию между двумя практически «родными» людьми, друзьями, корешами. Тогда в июле 1970 года Юра и его молодая жена Галя высказали мне всё, что они думают о моём «ничегонеделании по дому», то есть в квартире, в которой мы жили вчетвером в Севастополе (Юра, его жена, их сын Олежка и я). Тогда были сказаны очень жёсткие, грубые и недобрые слова-обвинения. Я тогда обиделся, набычился, а Юра в своей обычной агрессивно-страстной манере допустил оплошность, на которую я должен был как-то ответить…

Юрка в ответ на мою обидчивость и напыщенность встал в танцующую боксёрскую позу, поднял руки к лицу и начал финтить, уклоняться от якобы моих ударов. Он, зная исход нашего «боя на кулках», с улыбкой подначивал меня, призывал напасть и ударить первым: «Ну, давай, давай! Нападай!».
 
Вот тогда-то я сам голосом «Александра Сергеевича», преодолевая сухой ком обиды в горле и противную дрожь в коленях, вполголоса спокойно и веско сказал ему: «Нет, Юра. Я не унижусь до того, чтобы ударить родного брата». После этого я взял из серванта мой паспорт с маминой сторублёвкой (НЗ на крайний случай и возвращение домой в Суворов), надел свой школьный выпускной костюм и скользкие туфли на тонкой кожаной подошве, и ушёл пешком через весь город Севастополь на Корабельную сторону в своё рабочее общежитие, в котором я был прописан и должен был жить самостоятельно. На всю оставшуюся жизнь мой старший брат Юра запомнил этот случай и потом очень старался быть ещё более великодушным, чем я, его младший брат…

Вот и сейчас, на военно-морской службе на флоте, я старался жить и строить свои взаимоотношения с окружающими начальниками, командирами, товарищами, друзьями и годками всех мастей и уровней по таким принципам и такими приёмам, о который я рассказал. Теперь я твёрдо знал, что в любых взаимоотношениях доминирует тот, кто ставит себя выше обстоятельств, то есть над ссорой, над схваткой, который может первым остановиться в ссоре, преодолеть в себе обиду, прервать конфликт и быть великодушнее, терпеливее и достойнее, чем твой противник.

Теперь я сам себе открыл формулу доминирования: «Не уподобляйся противнику, будь выше, достойнее и разумнее его». Теперь я научился гасить агрессию хладнокровным спокойствием, а хладнокровное высокомерие – насмешливой агрессией. Теперь я знал, что умное, веское и правдивое слово, да ещё сказанное насмешливым намёком, с юмором и сатирой, является мощнейшим орудием во взаимоотношениях между людьми всех возрастов и уровней. Например, так я всегда вёл комсомольские и иные собрания, «посиделки у Суворова» в ленкаюте, беседы, споры и дискуссии с офицерами, мичманами и годками.

Правда, многим не нравилась эта моя манера насмешливо-независимого общения. Многие считали, что эта моя манера общения «не по чину» и не по сроку службы, что я не имею права вести разговор «на равных» или даже «с превосходством». Особенно ревниво к своим правам, к своему званию или к должностному положению относились старшие офицеры БПК «Свирепый» - старший помощник командира корабля капитан-лейтенант Н.В. Протопопов, командиры боевых частей, некоторые офицеры и мичманы, а также годки и подгодки.

Например, они никак не могли понять, почему я вправе изредка обращаться к командиру корабля капитану 3 ранга Е.П. Назарову не по уставу, с произнесением полного наименования его должности, а со словами: «Товарищ командир». Такое могли себе позволить только вахтенные офицеры на ходовой вахте, старший помощник командира корабля и заместитель командира корабля по политической части. Из младших офицеров, мичманов и моряков срочной службы так обращаться к командиру корабля не мог никто.

Особенно ревностно и нетерпимо некоторые офицеры, мичманы, годки и подгодки относились к тому, что я мог «на равных» говорить, разговаривать и обсуждать что-то с командиром корабля, с замполитом, с вахтенными офицерами, с флагманскими специалистами и высшими командирами – гостями БПК «Свирепый». Особенно это не нравилось моему командиру БЧ-1 старшему лейтенанту Геннадию Фёдоровичу Печкурову и старпому капитан-лейтенанту Николаю Валериановичу Протопопову. Им было категорически непонятно, что я, обычный матрос срочной службы, могу обращаться к Евгению Петровичу Назарову не по званию, а просто: «Товарищ командир, разрешите обратиться». Они такого права не имели и все их попытки, якобы, машинально произнести эти слова в «горячке буден» тут же и строго пресекались командиром корабля.

Дело в том, что Евгений Петрович Назаров со всеми, даже со старшими по званию и должности офицерами и командирами нашего соединения и Балтийского флота, вёл себя одинаково строго, точно соблюдая правила военной и флотской субординации, ни с кем особо дружески не сходился, не дружился, держал себя и окружающих «на расстоянии двух шагов» и был для всех и каждого одинаково ровен, справедлив и недоступен. Евгений Петрович Назаров сам решал, кого чуть-чуть приблизить, а кого отдалить от себя. Вот почему он для всех и каждого, прежде всего, был «командиром корабля», а быть командиром корабля – это тоже святая и давняя флотская традиция, свой «закон моря»…

Почти никто в экипаже БПК «Свирепый» не знал (или забыл), как в конце декабря 1972 года после размагничивания корпуса БПК «Свирепый» на полигоне №1 ВМФ СССР в заливе Хара-Лахт (Эстонская ССР, Эстония) возле датского острова Борнхольм мы попали в полосу «гнилого тумана», от которого на корабле началась эпидемия жестокого гриппа, и мы трое суток добирались сверхмалым ходом до «карантинной стоянки» под Либавой (ВМБ Лиепая).

Все эти трое суток я стоял на руле, потому что перед этим «по простоте душевной» замещал заболевшего гриппом подвахтенного бачкового и помогал накрывать столы в столовой личного состава. Наш корабельный «медик» лейтенант медицинской службы Леонид Никитич Кукуруза, как «полоумный», носился по коридорам и в столовой личного состава с пульверизатором и «пшикал» порошком «антигриппина» в ноздри матросов.

Я тогда нёс доверху наполненный горячим борщом бачок и не мог сопротивляться Леониду Никитичу Кукурузе, поэтому он «в сердцах» наполнил мой нос и организм до «самых печёнок» своим антигриппозным порошком. Моряки вокруг смеялись «до упаду», глядя на мои вытаращенные глаза и открытый рот, который «дышал» этим порошком, и убегали от нашего корабельного «медика». Однако через день все моряки, офицеры и мичманы катались в своих жарких и мокрых койках в бреду, а я не заболел…

Не заболел, или, вернее, переболел гриппом на ногах и командир корабля капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров, который все эти трое суток практически пробыл вместо вахтенных офицеров и старпома в ходовой рубке на машинном телеграфе и в своём командирском кресле. Чтобы я не засыпал «на руле», стоя внутри ограждения и поручней перед штурвалом рулевой колонки «Альбатрос 22-11», Евгений Петрович угощал меня своим горячим крепким чаем с коньяком и беседовал со мной, задавая вопросы и скупо рассказывая сам о своих жизненных приключениях, спорил и обсуждал со мной различные случаи из жизни и комментировал прочитанные им книги…

Тогда якорь в «карантинной бухте» близ ВМБ Лиепая отдавали сам командир БЧ-5 капитан-лейтенант Виктор Николаевич Силкин, кто-то из мичманов и из команды боцманов. Абсолютное большинство экипажа в эти начальные январские дни 1973 года лежало «вповалку» на своих постелях в кубриках и каютах, болело гриппом. После постановки на якорь, я обходил кубрики, каюты и изолятор корабля, общался с больными моряками, всячески помогал нашему санитару Борьке Красильникову и медику лейтенанту медицинской службы Л.Н. Кукурузе, но странное дело, я даже не «хлюпнул» носом, не чихнул и не заболел гриппом.
 
После этой тяжелейшей эпидемии гриппа экипаж БПК «Свирепый» выжил, но некоторые из нас получили осложнения, а один из матросов, штурманский электрик БЧ-1 из Молдавии, получил осложнение (менингит - инфекционное воспаление мозговых оболочек головного и спинного мозга) и был комиссован с флота. Вот почему мои взаимоотношения с командиром корабля, замполитом, офицерами, мичманами и личным составом старшин и матросов были, мягко говоря, разными и сложными. Почепму? Да потому что я был «на равных» со всеми без исключения...

По сроку службы на флоте я был ещё совсем «молодой», а по опыту флотских взаимоотношений – «годком». На самом деле я был просто комсоргом комсомольской организации БПК «Свирепый», то есть представителем экипажа корабля без различия званий и должностного положения. Вот почему я стал помощником заместителя командира корабля по политической части, тем более, что должность комсорга штатная и офицерская (не ниже лейтенанта).

Остальные члены экипажа БПК «Свирепый» строили свои взаимоотношения, исходя из требований и правил корабельного устава, условий военной службы и по тем обычаям и традициям, которые сложились на корабле или которые они привносили с «гражданки», из «учебок», из опыта своей молодой жизни, а также из системы отношений доминирования по нормам, традициям, обычаям и ритуалам «годковского закона».

В этой системе отношений всегда доминирует, то есть властвует и управляет тот, который является более значимым. Значимость на военно-морской или любой военной службе придаёт срок службы, должность и звание. При этом, как правило, доминирует не тот, кто формально является значимее, а тот, кто считает себя лучше, сильнее, значимее, чем остальные; кто любит и ценит себя более других; кто хочет быть значимым, во что бы то ни стало. Такие люди всегда отличаются эгоистичным, чванливым, высокомерным нравом, норовом, характером. Они очень хотят быть героями, выделиться, стать значимее других, но у них это как-то получается иначе, чем у настоящих героев…

Настоящие герои никогда не стремятся к геройству и к своей значимости, для них добрые, ровные и дружеские отношения важнее, чем свои собственные интересы. Доминирующие личности всегда готовы достичь желаемого за счёт взаимоотношений с окружающим миром, при этом они готовы даже пожертвовать добрыми взаимоотношениями, разрушить их ради своих интересов и выгоды, создать новый выгодный «дружеский союз» или подчинить себе «помощников-исполнителей».

Ведомые личности до поры до времени подчиняются доминирующим личностям, научаются жить и выживать в подчинении, в насилии, в подавлении их значимости, но став в силу объективных причин более значимыми, например, «годками», сами превращаются в «деспотов». Причём, чем ниже был унижен или даже «опущен» когда-то ведомый (салага или молодой), тем боле деспотичным он становится в статусе «годка».

Годки (доминирующие личности) всегда считают своё поведение, своё мнение и свои решения выше мнений и решений салаг, подгодков или молодых (часто так оно и есть), и готовы мгновенно реагировать на их непослушание, неподчинение и несоблюдение решений и интересов годков. Салага, подгодок или молодой, в силу своей уставно-традиционной формально-неформальной значимости, больше настроен к примирению, чем к спору или конфликту, потому что любое решение, действие или поступок – это ответственность за последствия ошибки.

Салага, подгодок или молодой, который менее опытен по службе, чем годок, как правило, боится конфликтовать, ограничивает свои мнения, желания и действия, не противится годку, практически, инстинктивно отдаёт годкам власть управления их взаимоотношениями по принципу: «Годок старше - ему видней».

Срочная военно-морская служба на флоте прочно основана на принципе преемственности, передачи вахты, службы или дела из рук в руки. Поэтому это святая обязанность любого годка, если он не враг своей стране и своему кораблю, подготовить своего подчинённого подгодка, молодого или салагу  так, чтобы он был классным специалистом на своём боевом посту, мастером военного дела, лучшим профессионалом, чем сам годок.

Годку как таковая власть не нужна, ему нужно удовлетворить свои интересы, интересы корабля и флотской службы, обеспечить свой достойный «ДМБовский выход» и уход на ДМБ, в запас, домой, на свободу, на волю, «на гражданку». Поэтому он естественно стремится воспользоваться своим значимым положением (статусом), чтобы, как говориться: «Удобнее на ветку сесть и конфетку съесть». Только самые злобные и нравственно неполноценные «отморозки» с садистскими и мазохистскими наклонностями становятся ужасом военной и флотской  службы, с наслаждением издеваются и калечат новобранцев, салаг и молодых, доводят их до самоубийства, как, например, в 1972 году молодого матроса на одном из крейсеров Балтийского флота…

С такими годками мне тоже приходилось встретиться в 9-м флотском экипаже ДКБФ в Пионерское. В туманный снежный день января 1972 года я и моё отделение новобранцев было направлено на расчистку снега с железнодорожных подъездных путей к нашей базе. Деревья вокруг стояли укутанные в сплошное снежное одеяние, воздух был сырой, холодный, неприветливый, но мы радовались воле, сшибали лопатами с еловых веток снег, кидались снежками.

Стёжка вела нас к железнодорожным путям и вскоре мы услышали в стороне от этой глубокой тропинки-стёжки чьи-то сдавленные крики, стоны и громкое чавкающее пыхтение. Нам говорили, что в лесу возле станции и железнодорожных путей часто нападают на матросов, посыльных, почтальонов, отбирают деньги и посылки, бьют, чуть ли не убивают, поэтому ещё в начале нашей дороги, за воротами экипажа, мы договорись держаться вместе и «если что, то отбиваться лопатами».

Конечно нам, салагам-новобранцам, было страшно, но мы всё же сунулись по следам в гущу кустарников. Между трёх деревьев, стоящих тесной группой, несколько старослужащих сержантов-наставников, в окружении нескольких безвольных молодых матросов, удерживали на утоптанном снежном насте за руки и за ноги взрослую женщину. Один из старослужащих сержантов-наставников уже был со спущенными штанами, но в трусах и ждал либо удобного случая, либо своей очереди. Остальные «годки-деды» вокруг были со хищными звероподобными лицами…

В моём отделении были разные ребята: был среднего роста грузин спортсмен-легкоатлет Андрон из Тбилиси; был мягкотелый и прилипчивый украинец и «маменькин сынок» Игорь из Киева; был двухметровый великан (2 м 2 см) тоже украинец из Житомира Ваня Пецко с интеллектом 13-летнего мальчика; был очень умный, культурный и начитанный москвич студент факультета журналистики МГУ Пётр Петрович (наш «Пётр Первый») и другие ребята. Мы молча стояли на виду у этих насильников, пока нас не заметили.

Тот, кто был со спущенными штанами и в трусах, грубо матерясь, послал нас подальше и пригрозил, что «убьёт каждого, кто ему помешает» (он в грубой извращённой форме сказал, что он собирается сделать с этой женщиной). Остальные присутствующие молчали. Женщина забилась в рыданиях. Мы тоже стояли молча. Я не знал, что мне делать.

Трое из старослужащих сержантов-наставников, «годков-дедов», отделились от этой группы и угрожающе шагнули к нам.

- Зря вы это затеяли, - сказал во мне чей-то хриплый чужой злой голос. – Прекращайте!
- Что!!! – немедленно взревели «годки-деды». – Годков не уважаешь, гниль подкильная! Убью!!!
- Нет, не уважаю, - сказал спокойно кто-то вместо меня тем же споккойным, сдержанным, но хриплым злым голосом.
- А ещё я могу обидеться и сказать Ване Пецко, что вы его тоже не уважаете, - я кивнул на Ваню Пецко, заодно мгновенно оценив готовность моих друзей противостоять этим «годкам-дедам».

Заметив краем глаза, что старослужащие сержанты, «годки-деды», рванулись к нам, я машинально скомандовал: «К бою!». Мы ещё в начале пути потренировались, как нам встать и отмахиваться черенками лопат от наших «вероятных врагов». Поэтому все практически одним дружным скачком заняли свои места вокруг меня и подняли лопаты вверх, только не черенками, а стальными лезвиями вверх.

Женщина воспользовалась замешательством насильников, она резво вскочила и с жуткими криками побежала в обход деревьев к нам. Вслед за ней, но не в погоню, а тоже спасаясь, ринулись молодые новобранцы из команды сержантов-наставников, этих «годков-дедов». Пятеро сержантов или «годков-дедов» остались в меньшинстве и быстро «рванули» сквозь кусты и деревья в чащу леса у железнодорожных путей.
 
Мы, не сговариваясь, отвернулись и подождали, пока женщина приведёт себя в порядок. Потом вместе с ней пошли назад в экипаж, сопровождая и охраняя эту несчастную женщину, которая неустанно плакала и благодарила нас за спасение. Мы сопроводили эту женщину до КПП, сдали её начальнику караула, доложили обстоятельства происшедшего и отправились в казарму ожидать вызова к командирам и следователям. Молодые новобранцы, стоявшие и наблюдавшие молча, как сержанты, «годки-деды», насиловали эту женщину, просили нас их не выдавать. Впоследствии мы узнали, что тех насильников нашли, судили и нам зачитали приказ об этом. После этого случая меня и моё отделение никто из сержантов-наставников 9-го флотского экипажа ДКБФ не трогал, не «задирал», не третировал, не «прессинговал», но все в экипаже нас сторонились, даже офицеры и командиры рот…

Таким образом, мы, новобранцы моего отделения, на примере из жизни поняли, что дружно и сплочённо салаги и молодые матросы могут противостоять любому агрессивному поведению годков, потому что мы находимся не в состоянии войны с ними, а в Вооружённых Силах Советского Союза и их враждебное или наглое поведение не укрепляет нашу обороноспособность, а наоборот, умаляет или даже разрушает её. Я это сразу «смекнул» и взял эти свои мысли «на заметку». Потом я воочию убедился в том, что годки, задирающие и третирующие салаг, подгодков или молодых матросов, больше делают это ради испытания их на «прочность», нежели из-за злобы или по «годковской традиции».

Если салага, подгодок или молодой матрос проявляет стойкость, терпение, выдержку, мужество, понимание разницы в статусе (правовом положении) между собой и годками; если ведёт себя по принципу «кесарево кесарю», то есть «каждому своё», или «каждому по заслугам», то он достойно занимает своё место в сообществе венных моряков и относительно легко вписывается в их окружение. Если же салага, подгодок или молодой матрос начинает приспосабливаться, прилаживаться, лебезить, прислуживать и пресмыкаться перед годками, то он теряет не только уважение, признание и защиту окружающих, но и сам теряет, или «опускает» свою личность, превращается в «затравленную жертву».
 
Я видел такие «жертвы годков» на флоте, которые теряют остатки своей значимости, начинают проситься перевода в другу часть, «давят на жалость», умоляют или становятся «самострелами». Такие индивиды очень быстро теряют уважение не только годков, но и молодых  матросов. Даже самые молодые салаги, только-только пришедшие на корабль, но старательно и мужественно изучающие военное дело, порядки несения вахт, устройство корабля и свои обязанности на боевом посту, относятся к таким «нытикам» с некоторой долей жалости и отвращения. Слабых духом на флоте не любят, им там делать нечего, только «тонуть в своём д…рме».

Вот почему годки, прежде всего своим личным примером передают по наследству подгодкам, молодым матросам и салагам традицию доминирующего, то есть геройского, лидерского поведения – умение и способность принимать волевые решения в боевых (стрессовых, конфликтных) ситуациях, решать - «справедливо принять бой» или «мудро уступить первым», принимать решения за двоих, то есть учитывать интересы и статус свой и соперника, а самое главное, настоять на своём решении, на своей позиции и отстоять своё решение всеми возможными способами.

Даже если салага, подгодок или молодой матрос будет физически повергнут годком, силой или насилием, но всё же стойко будет «стоять на своём» и упорно действовать в своём решении («напролом»), то это неизбежно вызовет уважение и признание любого количества годков или противников, потому что годки не бандиты и не враги наши, а всё таки, советские люди. «Не в банде живём, а в экипаже советского большого противолодочного корабля, призванного не калечить друг друга в угоду и на пользу «вероятного противника», а воспитывать моряков-воинов-бойцов для защиты Отечества»…

Эту фразу я мысленно сформулировал ещё в 9-м флотском экипаже ДКБФ в Пионерское и «принёс» с собой на БПК «Бодрый» и БПК «Свирепый». Эту фразу я говорил на первом комсомольском собрании экипажа БПК «Свирепый» в марте 1972 года в 67-м ОДСРНК ДКБФ в Калининграде с повесткой дня «О борьбе с «годковщиной». Тогда в экипаже новостроящегося БПК «Свирепый» оказалось столько годков и ДМБовских годков, что они стали конкурировать и соперничать друг с другом. Может быть, поэтому они избрали секретарём комитета ВЛКСМ комсомольской организации БПК «Свирепый» не офицера и не мичмана, а меня – самого молодого по сроку службы из всех, кто был в этот момент в экипаже.

Справедливости ради нужно сказать, что после ухода на новую должность первого комсорга БПК «Свирепый» лейтенанта Николая Судакова больше никто из офицеров и мичманов, вплоть до ноября 1974 года, не соглашался быть комсоргом корабля…

Однако на флот приходят не только будущие годки и герои, но и обычные, нормальные люди, которых большинство. Они нормально боятся трудностей, одиночества, беспомощности, не любят наглости и хамства, не хулиганят, в меру воспитаны, начитаны, образованы и культурны, не блещут особыми талантами, физическими и трудовыми способностями и финансовыми возможностями. Такие обычные ребята-новобранцы, как правило, усиленно страдают от своих комплексов неполноценности, несоответствия условиям военной службы, правилам, нормам и требованиям устава, обычаям и традициям флотской службы. Они, как правило, никогда не доминируют и не стремятся доминировать, то есть быть годками.

Такие моряки обычно очень сильно «привязываются» друг к другу, хорошо и верно дружат, «сбиваются» в дружные группы, «стаи» или «банды». Такими группами, как правило, пользуются, управляют и манипулируют доминирующие личности из их среды. На флоте, на кораблях, в экипажах это обычное дело – формирование дружеских групп и команд, а также группировок. Сами по себе годки, то есть группа моряков одного времени призыва (весенние и осенние) – это тоже своего рода две или несколько группировок или братств «одногодков». При этом каждая из этих групп-группировок доминирует, если преобладает по численности над другой.

Ещё одна естественная и закономерная особенность системы отношений доминирования является определяющей в позициях группировок салаг, молодых матросов, подгодков и годков на корабле (в воинской частив, в коллективе), - это неизбежная смена интересов и приоритетов по ходу службы при смене периодов срока службы. Если салаге служить и служить, молодому – долго служить, подгодку – немного служить, то годку - уже только остаётся «дослужить», «добыть», «дождаться» окончания военной службы. Поэтому годки становятся беспощадными, легко или относительно легко «рвут» дружбу с подгодками, молодыми и салагами, занимаются только своими делами, выглядят отрешёнными от «мирских дел» флотской службы.

Дело в том, что для годка более интересной становится мысль и планы его жизни «на гражданке», он начинает освобождаться от отношений по службе, они для него становятся менее интересными и ценными. Если при этом годок стремится остаться на сверхсрочную службу (по контракту) или пойти учиться «на мичмана или офицера», то наоборот, он становится «ревностным служакой». Поэтому годки и ДМБовские годки, освобождаясь от своих служебных обязанностей, готовя себе смену, неизбежно начинают доминировать в отношениях, перекладывая свои обязанности на плечи и руки подгодков, молодых матросов и салаг. Так делал мой командир отделения рулевых БЧ-1 в первом изначальном экипаже БПК «Свирепый» старшина 1 статьи Александр Кузнецов.

П=Александр Кузнецов мастерски правил и корректировал карты, делал это быстро, стремительно и, самое главное, очень точно. Я потом специально проверял его правки карт, измеряя координаты его отметок штурманской линейкой. Глазомер Сашки Кузнецова был таким, что ошибок практически не было. Александр Кузнецов вёл корабль нервно, рывками, зигзагами. БПК «Свирепый» под его управлением рулём шёл неровно, но на манёврах и резких поворотах Кузнецов был непревзойдённым мастером. Он умел так вписаться в нужный поворот, что корабль совершал это почти на предельных углах крена. Сашка Кузнецов управлял кораблём водоизмещением 6000 т как гоночным автомобилем…

Телешев Анатолий Михайлович следующий за Кузнецовым командир отделения рулевых БПК «Свирепый» (дата призыва10.05.1971 г, дата ДМБ 10.05.1974 г.), то есть на полгода старше меня по сроку службы на флоте, управлял кораблём строго, точно, как «по писанному», то есть «по правилам», «как положено», как ему командовал вахтенный офицер, старпом или командир корабля. Поэтому его корабль слушался и чётко выполнял все «команды на руль». Только, всё же, это было формальное, несколько «угловатое» движение и поведение корабля, например, повороты были не естественные, а механические, с креном и качкой, с падением кружек со столов, скольжением мисок и бачков на столах в столовой личного состава.

Я водил корабль несколько иначе, чем Сашка Кузнецов или Толя Телешев. Сначала я делал лёгкое движение рулём в нужную сторону, корабль «клевал» носом, делал своим поведением знак всем о том, что сейчас будет поворот и крен, а потом я относительно плавно вводил корабль в поворот так, чтобы даже кружки, миски, а тем более бачки, не двигались с места на столах в столовой личного состава. При этом моряки на боевых постах и в помещениях корабля успевали собраться, сгруппироваться и встретить крен не спотыкаясь и не наваливаясь на переборки и оборудование.

Секрет такого управления рулём и кораблём был таким: я не просто механически или «тупо» выполнял команду командира корабля, старпома или вахтенного офицера, я прислушивался к разговорам и обсуждениям на ходовом мостике, знал о предстоящем изменении курса, следил за обстановкой на море и предвосхищал необходимость того или иного манёвра, поворота. Поэтому я всегда был готов к «команде на руль», а иногда и сам, без команды (за секунды до команды) начинал тот или иной поворот.

Интересно, но эти же приёмы вождения и управления кораблём, я применял и во взаимоотношениях с матросами, старшинами, офицерами и мичманами на корабле. Я тоже сначала чутко «прислушивался» к тону, манере и стилю поведения человека, а потом, угадывая или зная его состояние или намерение, выбирал для себя стиль, манеру и тон в общении с ним. При этом как-то так получалось, что я меньше, чем мои «визави» (визави – это тот, кто напротив) был эмоционально настроен во взаимоотношениях, то есть относился к ним более серьёзно, вдумчиво, разумно. Может быть, поэтому со стороны казалось, что я «не по годам» выгляжу старше и ровнее по службе?

Например, я специально не показывал своим годкам и одногодкам, что мне тяжело, что я обижен, унижен или «убит горем». Я не «закатывал истерики», не ревновал кого-либо к чему-либо, не «плакал и не рыдал от горя и страданий». При этом я не стеснялся показывать свои истинные чувства – в соответствующие моменты я сердился, радовался, гневался, переживал и сочувствовал. Самое главное, я старался делать это искренне, то есть «к месту», в точном соответствии с фактическими, реальными и действительными событиями (без притворства). Может быть, поэтому я всегда в любых ситуациях оставался самим собой, доминировал над самим собой, «держал себя в руках»?

Дело в том, что в нашей семье Суворовых, как-то изначально установился принцип доминирования скромного достоинства во всём: в еде, в одежде, в поведении, в работе, в отношениях с окружающим миром. Мои папа и мама мне всегда говорили мне, что я должен быть самодостаточным, чтобы я не надеялся на помощь и поддержку других, чтобы всегда рассчитывал только на свои силы, возможности и способности. Поэтому я должен был всегда учиться, учиться и учиться жизни, учиться умению жить и ладить с окружающим миром людей, не подлаживаться, а ладить по принципу: «ты и мир», вернее, сначала мир, а потом ты, со своим «Я».

Вначале, в школе и в классе, я путался в этих понятиях и принципах, а теперь на военно-морской службе я их понимал и ощущал, как никто другой. Наверно, поэтому я встречал всех и каждого молодого матроса, салагу, подгодка или годка, а также мичмана или офицера (комсомольцев) открыто, доброжелательно, учтиво, официально, уважительно, как человека, как самодостаточную личность. Салагами или годками они уже становились сами, по своему выбору…

Жизнь и служба на Военно-Морском флоте научила меня быть самодостаточным, то есть независимым от доминирующих отношений вокруг. Поэтому я был в стороне от разборок между молодыми, подгодками, годками и салагами, не становился на чью-либо сторону, не участвовал в предотвращении или в разбирательстве споров. Для меня было главным мир и лад на корабле, устойчивая боевая готовность моряков-комсомольцев, способность их мгновенно мобилизоваться и дружно, как один живой организм, защититься или напасть на врага (противника или соперника). А иначе для чего мы все служим на боевом корабле?

Вот и сейчас, мучительно переживая «разрыв» с моим другом-годком Славкой Евдокимовым, который вдруг до срока стал высокомерным и заносчивым ДМБовским годком, я искал ему оправдание и объяснение его поведению и поступкам. Может быть, поэтому я чувствовал себя свободным от обязательств по отношению к нему так же, как он показал мне свою самодостаточность. Что ж, каждый выбирает то, что выбирает…

Придёт время и Славка Евдокимов, а также его друзья-одногодки «сыграют ДМБ», уйдут с корабля, как уходили перед ними ещё более старшие годки, как уйду я и мои одногодки, поэтому эти уходы, приходы и расставания конечно тяжелы, но не смертельны. «Тяжело, но не смертельно» - мне понравилась эта фраза, универсальная формула моего отношения к реальной фактической действительности. Я решил использовать её как свой жизненный девиз…

Мне очень не хотелось быть зависимым от взаимоотношений со Славкой Евдокимовым, с кем-либо ещё. Я теперь хорошо понимал, почему командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров держал офицеров, мичманов и нас, матросов, на расстоянии от себя, не сближался, не «дружился» (особо) с нами. Он просто не хотел быть зависимым от этих «дружб». Он хотел и был командиром БПК «Свирепый», он был доминантой корабля, он доминировал над всеми и над всем, хотя и был таким же человеком, как все. Вот почему Евгений Петрович Назаров осторожно и по «чуть-чуть» вкладывал своё «дружеское» в общение с подчинёнными. Причём в любой момент (в нужный момент) Евгений Петрович Назаров справедливо и обоснованно становился «командиром корабля», то есть лидером, вождём, а если надо, то и вожаком…

В любой военной службе, особенно на военно-морской службе, когда большой коллектив разновозрастных мужчин находится в одном месте, в одно время и в одних событиях и условиях, всегда возникает разница в оценке содеянного всеми и каждым в отдельности. Мы все естественно и инстинктивно всегда ценим свой вклад в дело больше, чем его ценят другие. Мы всегда оцениваем свои трудности выше, чем трудности других и мы никогда по достоинству не ценим то, что даётся нам даром. Вот почему те, кто подлаживается под обстоятельства, вкладывает больше, чем должно, а также лебезит, дарует или прислуживает годкам, неизбежно, таит досаду и горькую обиду, потому что тот, кому многое досталось даром, принимает это как должное, как некую «плату» за свою значимость и ценность.

Тот человек, который делает другому «добро», да ещё ограничивая свои хотения, желания и возможности, неизбежно снижает свою значимость в сравнении с другими, но неизменно повышает её в отношении самого себя; отсюда и конфликт интересов, обида и досада на невнимательность и недопонимание. На флоте были разные «дружбы» или дружеские союзы. Одни дружили как товарищи по службе (не более того), другие дружили крепко и становились друзьями, как братья, а третьи сдруживались так, как дружат или общаются муж и жена, с ревностью, с обидами, с истериками и «разводами».

Я сдруживался с ребятами-сослуживцами крепко, по-братски. Может быть оттого, что мне не хватало в жизни именно братской всё понимающей, всё прощающей, всемерно отзывчивой дружбы. Однако я терпеть не мог и меня отвращало от «сюсюкающей» дружбы – с «братскими» объятиями, с неизменным следованием друг за другом, с общением «парочками», с интимными признаниями и т.д.

Пожив в Севастополе в рабочем общежитии Севморзавода один год (1970-1971), прослужив всего месяц в 9-м флотском экипаже ДКБФ в Пионерское (1971 г), я видел такую «дружбу», её проявления и её последствия. Ни за что я не хотел, чтобы на БПК «Свирепый» возникали «дружеские союзы» между моряками по типу отношений «муж-жена». Поэтому я в корне жёстко, возможно, даже жестоко пресекал, высмеивал и разрушал все попытки создать такие «дружеские союзы». Придёт время, возможно, расскажу об этом поподробнее…

Ещё с детства, со школы, с ученичества и работы в Севморзаводе, с учёбы в Севастопольской Морской школе ДОСААФ, а также со службы в 9-м флотском экипаже ДКБФ и 67-м ОДСРНК ДКБФ в Калининграде, я хорошо знал и понимал, что доминирует тот человек, который кого-то оценивает, к мнению которого прислушиваются. Поэтому свои оценки и мнения я всегда приберегал «на потом». Тот, кто оценивает, тот всегда «выше», а тот, кто ищет одобрения или оценки всегда «ниже» в системе отношений доминирования.

Салага или молодой матрос в силу своего срока службы, занимаемого места в строю, на боевом посту или в боевой функции всегда в положении оцениваемого вышестоящими по должности, функции или сроку службы, это объективная реальность. Однако и салага и молодой матрос тоже имеют право на оценку, на своё мнение, вот почему везде и всегда, ещё с первобытных времён, первым дают слово молодым, а заключительное слово – старикам. Недаром последнему слову в разговоре придаётся главное значение…

Оценка, мнение, суждение, слава в системе отношений доминирования – это энергетически-статусная категория: как тебя ославили (например, прозвали, обозвали) таким ты и будешь в воображении и в памяти окружающих. При этом если про салагу или молодого матроса во всеуслышание авторитетные командиры или годки сказали, что он «молодец», то он будет стараться соответствовать этому «званию» и будет молодцом. Поэтому, например, Сашка Кузнецов командир отделения рулевых БЧ-1 первого экипажа БПК «Свирепый» изредка говорил мне, другим рулевым, просто другим салагам этот простое, но очень важное слово – молодец.

Замечено издавна: кто хвалит или критикует, тот почти одинаково становится выше собеседника, товарища, друга или соперника. Лучше всего, если похвала соседствует со справедливой критикой, тогда все отношения становятся истинно товарищескими, дружескими. Вот почему мои рисованные и фотостенгазеты, боевые листки  и «молнии» всегда были юмористически и сатирически хвалебные, а их герои преподносились всегда с юмором, с портретами в виде шаржей. Вот почему меня одинаково принимали и отвергали, ожидая и боясь моего «острословного» и чуть насмешливого мнения, за что мне и попадало «по дружески» по шее от годков, подгодков и одногодков.

Кроме всех указанных критериев эффективности системы отношений доминирования, на корабле, конечно, легче было доминировать и быть значимыми тем офицерам, мичманам, старшинам, матросам и годкам, у кого были большие возможности по службе, например, выше должность, больше срок службы, мощнее бицепсы, сильнее характер, твёрже воля, больше друзей «со связями», а также, «туже набит деньгами бумажник».

В 70-е годы XX века отношения между советскими людьми были практически не меркантильными, а за «валюту» повсюду всегда принимали только чистый спирт или «шило» (разведённый спирт, водку). Зарплату или денежное довольствие получали все офицеры, мичманы, старшины и матросы по единой системе, и денег, практически, хватало на удовлетворение всех их личных нужд. Редкие и, обычно, скрытные люди «страдали за деньги», хотели денег, искали денег, добывали деньги всякими способами. Нам, советским военным морякам образца 1971-1974 годов было как-то особо не до денег и выгодных связей, мы просто служили Отчизне так, как клялись военной присягой.

Но Мы все хорошо понимали и знали, что тому, у кого есть деньги или возможности, тому проще быть более значимым, проще доминировать, проще «решать дела». Таким у нас в67-м ОДСРНК ДКБФ в Калининграде и на БПК «Свирепый» был не по годам службы «значительный» вещевой баталер, он же парикмахер, он же «прачка», он же «швея», он же «химик». У себя в боевом посту (в каптёрке, в прачечной, в отсеке бытового обслуживания и в своём боевом посту) он был «царём», то есть властным, наглым, высокомерным, несговорчивым, предприимчивым. За это он и «погорел» с бутылками водки между матрацами, доставленными на корабль…

Самым доминирующим человеком на БПК «Свирепый», по умолчанию, был, конечно, командир корабля капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров. Когда мы на «посиделках у Суворова» в ленкаюте обсуждали иерархию салаг, молодых, подгодков и годков, и их взаимоотношения, я намеренно придумал и «на полном серьёзе» пустил в обиход общения историю о том, что «по общечеловеческим законам и традициям морского флота шкипер, кэп, капитан или командир судна или боевого корабля является единственным человеком, который вправе судить любого члена экипажа, приговорить его к заключению или к смерти, имеет право в военное время расстрелять труса или изменника».

Славка Евдокимов и его друзья-годки сначала усомнились в моих словах, а я не стал их насильно убеждать. Я только попросил их самих определить, «кто на корабле мог бы судить преступника». Так, годки сами, логическим путём дошли до понимания того, что командир корабля априори, то есть без всяких приоритетов, является высшим по значимости человеком на корабле, а значит непререкаемым авторитетом.

- Ну, а старпом? – ехидно спросил меня Славка Евдокимов. – А что ты про старпома скажешь? Держиморда?
- Нет, - подумав немного, ответил я. – Старпом – это старший помощник командира корабля, его «правая рука». Если командир имеет право судить и приговаривать, то исполнять приговор должен не он, а другой человек, то есть старпом. Старпом по должности отвечает за безопасность корабля и за его живучесть, то есть за порядок в несении вахт и за приборку корабля, за безаварийное функционирование всех машин, механизмов и вооружения. Поэтому он должен быть твёрдым и строгим в наведении порядка, иначе какой же он старпом?

- Кстати, - сказал я ребятам только что родившуюся мысль.- Раньше, на парусном флоте, английском, французском, испанском, турецком или русском было такое правило: единственным офицером на корабле, который мог ударить матроса офицерским жезлом-палкой или линьком (коротким мягким тросом с узлом на конце), это был старпом. Но это было давно, когда надо было, не мешкая, карабкаться в любую непогоду на мачты и подбирать и ставить паруса…

Ребята опять недоверчиво посмотрели на меня, но мой статус библиотекаря корабля и серьёзность моей физиономии их убедили в искренности моей истории. После короткого обсуждения все мои друзья и товарищи, все годки согласились, что действительно, старпом имеет право ругнуться, криком подгонять матросов, но бить матросов!? – это не позволено никому. Я с ними тоже согласился, но при этом внёс мысль о том, что бить человека, особенно матроса, вообще никому не позволено: ни офицеру, ни мичману, ни годку.

Тут все присутствующие немного погалдели, пообсуждали проблему воспитания салаг и молодых матросов, но всё же согласились с тем, что «родительский шлепок по заднице, подзатыльник по шее или «плюха» в лоб, не являются битьём, а так – «направлением по нужному курсу». Мне, главное, нужно было исключить на БПК «Свирепый» битьё молодых матросов и салаг, как вид «годковского воспитания и наказания за непослушание». Слава Богу, у нас на БПК «Свирепый» в период 1971-1974 годов не было ни единого случая битья матросов, салаг или какой либо ожесточённой драки между моряками. Стычки были, да, но драк и битья – нет.

А вообще-то жизнь и военная служба, особенно в море, в боевом походе, сама расставляла всё по своим местам. Все и каждый в итоге занимает то место в системе отношений доминирования, которое соответствует его характеру, способностям, таланту и нраву, как говориться: «Выше головы не прыгнешь». Как правило, так называемые «простые люди», то есть обычные матросы, «не хватающие жар-птицу за хвост», часто думают и говорят о себе: «невелика птица», «всяк сверчок знай свой шесток», «перебьёмся как-нибудь», «подождём у моря погоды», «выше лба не прыгнешь», «против факта не попрёшь и выше кое-чего не прыгнешь». Это для них существуют издревле пословицы: «Выше себя не вырастешь», «Выше меры (через силу) и конь не скачет», «Выше солнца сокол не летает», «Лбом стены не прошибёшь». Только, кто ж будет «стены лбом прошибать? Для того, чтобы стену прошибить нужен, прежде всего, ум, соображение и находчивость, а потом уже сила лома или кувалды, потому что «против лома нет приёма!».

Общение с вышестоящими офицерами-командирами и годками научило меня понимать и принимать простой факт – в отношениях доминирует всегда тот, чья формальная или неформальная значимость выше моей. Например, объективным является факт, что Сашка Кузнецов в первом изначальном экипаже БПК «Свирепый» был не только командир отделения рулевых БЧ-1, но и на два года старше меня по жизни, старше меня по сроку службы и старше меня по должности и званию. Поэтому он уже имеет все эти регалии, отличия и критерии значимости по военно-морской службе, а я только начинаю их получать, приобретать и заслуживать.

Вот почему Сашка Кузнецов был мне как брат по жизни, моим непосредственным начальником по службе и авторитетом в экипаже БПК «Свирепый». Такой доминирующий статусный уровень значимости, как у Александра Кузнецова, в первом изначальном экипаже БПК «Свирепый» было всего у нескольких годков. О! Это были не просто годки, это были «ГОДКИ», «годковищи»!

Никогда не забуду, как по учебной боевой тревоге я отрабатывал на ходовых испытаниях БПК «Свирепый» двухминутное прибытие в штурманскую рубку из своего румпельного отделения. Путь по внутренним коридорам корабля вёл через трапы на разные палубы, которые по тревоге должны быть задраены. У каждого межпалубного трапа дежурили свои матросы, в том числе и «отдыхали» годки. По трапам на корабле принято перемещаться вниз и вверх только бегом, чтобы не создавать помех и заторов, чтобы пересечение водонепроницаемых палуб и отсеков было максимально быстрым и безопасным для плавучести корабля.

Мне, молодому матросу, ещё не привычному к открыванию и закрыванию тяжёлых крышек водонепроницаемых трапов было неловко, скованно бежать, а годки всем и каждому у трапа орали грозно: «Бегом по трапу!». Вот я бегом и «втемяшился» своим стриженым гребнем на черепушке прямо в толстые стальные пружины и рычаги большой крышки межпалубного трапа. Вмиг моя голова от удара втиснулась в плечи так, что зубы клацнули нижней челюстью о мою грудину. Боль в месте удара пронзила меня как удар пули в голову. Сноп искр брызнул из глаз и мгновенно ослепил меня. Ноги подкосились. Я со стоном немного присел. Присел, краем уха услышал смешок зрителей и стиснул хрустящие зубы…

Когда зрение ко мне вернулось, а боль стала чуть-чуть менее оглушающей, я, не трогая шишку на голове, вполголоса хрипло попросил ребят: «Ребята, помогите поднять крышку. Меня ждут на руле, а с головой что-то не так…». Я краем глаза видел, как разрешающе кивнул головой усатый годок и почувствовал, как вокруг меня кто-то дёргает за рычаги и сверху стало светло, как днём. Не слыша больше хохотков или смешков за спиной, глотая обидные слёзы за свою глупость и поспешность, смиряя свою гордыню, обиду, досаду и обвиняя только себя за невнимательность, я, всё ускоряясь и ускоряясь, побежал на ходовой мостик.

Через ГКП я шёл, как слепой, потому что из-за боли в голове я ничего не видел. В штурманской рубке я доложил, как положено по уставу и услышал недовольный голос командира БЧ-1 старшего лейтенанта Геннадия Фёдоровича Печкурова: «Опоздал. Без тебя всё решили. А что это у вас с головой?». Я не знал, что ему ответить, а Печкуров брезгливо карандашом что-то чиркнул больно у меня на голове и показал мне кончик карандаша, испачканный кровью…

- Вы не только опоздали, - сказал старший лейтенант Г.Ф. Печкуров. – Вы ещё к тому же нанесли себе рану, вывели себя из строя, лишили корабль рулевого, допустили «самострел». Вас за это надо примерно наказать.

Я слушал слова штурмана и не мог ничем ему возразить. Виноват, молодой, исправлюсь… Эти слова-мысли болезненными толчками в ритме сердца бились мне в рану на голове, мешали думать, соображать, действовать.

- Никак нет, - услышал я свой голос. – Готов к вахте на руле. А кровь на голове, - это так, царапина. Она мне не мешает.
- Зато мне мешает, - сказал командир корабля капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров, заглянув в штурманскую рубку. – Я на тебя такого смотреть не хочу. Немедленно к медику! Кругом! Бегом, марш!

Потом мне ребята говорили, что я с «каменным лицом» залитым кровью, шёл мимо них, а они мне завидовали, потому что я вёл себя «мужественно, как раненый герой». Видели бы они как я верещал, когда наш санитар Борька Красильников щедро смачивал мою рану и шишку на голове йодом, а потом мазал меня какой-то вонючей мазью и делал какую-то чудную марлевую повязку в виде «девчачьей шапочки» с завязками под подбородком…

После этого «годковского крещения» я все трапы проходил так: подскакивал бегом к трапу, останавливался, внимательно глядел вверх или вниз, затем вместе с дежурной командой у трапа открывал настежь двери или крышку люка, потом бегом преодолевал ступеньки вверх или вихрем съезжал по поручням трапа вниз, а затем, уже не оглядываясь, нёсся по своим делам. Теперь я делал это мастерски, «по-годковски».
   
Отношения в системе доминирования между годками тоже были очень сложными и запутанными. Каждый годок в силу своего должностного или функционального положения, а также в силу своего авторитета у молодых матросов, подгодков и салаг, имел свою «свиту», своих подчинённых, своих «друзей», должников, обожателей, почитателей, «фанатов». Эти группы-группировки вокруг годков-лидеров естественно соперничали с другими подобными группами и группировками.

Беда, если на корабле или в экипаже образовывались группы или группировки годков и их окружения (свиты). Одноуровневые годки, как правило, эгоистичны, самодостаточны, агрессивны, ценят себя выше, чем кого бы то ни было. Поэтому для их дружбы или видимости дружбы должно быть что-то такое, что объединяло бы их и их свиты в единое целое.

Таким объединяющим всех одноуровневых годков делом является ритуальный «годковский аккорд», то есть выполнение только годками завершающей службу полезной и значимо-ответственной работы-дела. Здесь годки трудятся, как самые молодые матросы, «равноправно бесправно», но делают это мастерски, профессионально, образцово-показательно.

О годковском аккорде ДМБовских годков БПК «Свирепый» требуется отдельный рассказ в своё время и на своём месте в настоящей книге «О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый», а пока вернёмся в Проливную зону Датских или Балтийских проливов. Здесь, ранним туманным утром 14 октября 1973 года, состоялась неожиданная встреча БПК «Свирепый» с «Летучим Голландцем»…

Фотоиллюстрация из ДМБовского фотоальбома автора: 13-14 октября 1973 года. Пролив Каттегат. БПК «Свирепый». Фотография от 12 августа 1972 года. День рождения БПК «Свирепый» - первый подъём шёлкового Военно-Морского Флага. ДМБовские годки майского призыва 1970 года во главе с общепризнанным авторитетом призыва ноября 1969 года – главным старшиной Сергеем Берёзой. На фото (сверху-вниз): Сергей Берёза, Абдулаев Вагиф Алашраф-оглы, Скиба Валерий Павлович, Заводсков Александр Фёдорович, Белко Александр Иосифович (их должности и данные в списке ниже).

ДМБовские годки весеннего призыва 1970 года (в скобках – дата призыва):

АБДУЛАЕВ Вагиф Алашраф-оглы к/о радиометристов ПИП РТС 13.05.70
АЛЕКСЕЕВ Анатолий Викторович ст. моторист БЧ-520.05.70
БЕЛКО Александр Иосифович к/о газотурбинистов БЧ-5 19.05.70
БЕЛЬЧИНСКИЙ Андрей Григорьевич ст. строевой 17.05.70
БЕРЕСТОВ Николай Михайлович ст. электромеханик БЧ-5 13.05.70
БОЧКАРЕВ Николай Вячеславович комендор БЧ-2 05.05.70
БРОДНИКОВСКИЙ Виктор Леонтьевич гидроакустик РТС 13.05.70
БРУСОВ Валерий Павлович ст. радиомеханик БЧ-4 04.05.70
ВАГИН Станислав Николаевич к/о электромехаников БЧ-5 18.05.70
ВОРОНОВ Александр Дмитриевич к/о гидроакустиков РТС 19.05.70
ГРИГОРЬЕВ Пётр Андреевич газотурбинист БЧ-5 11.05.70
ЗАВОДСКОВ Александр Фёдорович ст. газотурбинист БЧ-5 10.05.70
ЗОЗУЛИН Владимир Алексеевич ст. гидроакустик РТС 11.05.70
КЛЕПИКОВ Валерий Юрьевич к/о электриков ПЛО БЧ-3 12.05.70
КЛЫКОВ Алевтин Викторович ст. радиотелеграфист БЧ-4 15.05.70
КОМАРОВ Анатолий Михайлович к/о торпедистов БЧ-3 14.05.70
КОНЯШИН Николай Николаевич ст. радиотелеграфист БЧ-4 15.05.70
КРУГЛИКОВ Андрей Андреевич к/о гидроакустиков РТС 19.05.70
ЛОЙКО Юрий Тимофеевич ст. эл. слабого тока БЧ-5 15.05.70
МУСЕЙЧУК Анатолий Петрович ст. газотурбинист БЧ-5 14.05.70
НОСОВ Александр Яковлевич к/о комендоров БЧ-2 15.05.70
ОСПАНОВ Тойбазар Жумагазиевич старший писарь СДП 10.05.70
ПЕТЧЕНКО Виктор Григорьевич ст. радиотелеграфист БЧ-4 15.05.70
СКИБА Валерий Павлович к/о радиотелеграфистов БЧ-4 14.05.70
СКЛЮЕВ Михаил Иванович ст. комендор БЧ-2 10.05.70
СТЕПАНОВ Анатолий Иванович к/о трюмных БЧ-5 04.05.70
СУРУСОВ Николай Петрович радиотелеграфист 16.05.70
УМИРКАЕВ Равиль Закурович моторист БЧ-5 10.05.70
ХИСМАТУЛИН Мансур Сайфуллиевич ст. электрик БЧ-5 08.05.70
ХУСАИНОВ Рафкат Тораевич ст. гидроакустик РТС 08.05.70
ЧУГУННЫЙ Сергей Иванович к/о радиометристов арт. БЧ-2 16.05.70
ШЛЫКОВ Владимир Иванович гидроакустик РТС 15.05.70