Симпозиум врачей. пьеса

Симпозиум врачей в московской клинике им. Центрального отопления

Часть 1. Сценка 1

Главврач: На повестке дня у нас как обычно здоровье больных. Конечно, приятно, когда патологоанатом подтверждает диагноз лечащего врача - значит, лечили правильно. Однако всё же многовато у нас летальных исходов, коллеги. Больные не поспевают за медициной, наука рвётся вперёд, а пациенты отстают.

Проктолог: Человек - существо хрупкое, никак не насладишься лечением.

Главврач: Удовольствие  - хорошо, но ведь надо о прибыли думать.
Хирург: Госпожа дантистка и сверлит, и думает о прибыли одновременно.

Дантистка: Да кто бы тут намёки рассыпал! Сам-то с ножом стоишь над больным и требуешь денег.
Хирург: А ты - с бормашиной.

Главврач: Прекратите прения! Я имею ввиду не частную прибыль, а нашу общую клиническую прибыль. Покойники дохода не приносят. Равно как и те кошмарные индивиды, что наделены железным здоровьем.

Проктолог: Таких здоровяков надо профилактически лечить, чтобы привести в нормальное, средне-больное состояние. Мы покойника воскресим, а шибко здоровому поубавим здоровья.

Главврач: Верно сказано, товарищи медики. Нам серединка нужна, чтобы больной долго и терпеливо лечился, надеясь на скорое выздоровление. Нам нужен выносливый больной.

Хирург: А если он беден, как летучая мышь? Доктор лечит, старается, а у того за душой ни гроша!

Кардиолог: Иной раз лечишь-лечишь, а сам думаешь: зачем? Человек смертен, и вся эта жизнь - предгробная суета.

Дантистка: Зато любовь бессмертна!
Кардиолог: Увы, мадам, и киссинг, и лизинг… всё кончается похоронингом. Любовь сеет семена жизни, а смерть собирает урожай - разве они не в сговоре между собой?

Психиатр: Новейшая наука трактует половое влечение как тоску по родине.
Дантистка: Неужели всё так сложно?! А я думала, мужчинам просто приятно.

Главврач: Приятно, да, если женщина за эту приятность не взвалит на меня мешок неприятностей. А насчёт того, чтобы вернуться туда, в малую родину - это абсурд.
Гинеколог: Даже я возвращаюсь туда лишь по локоть.

Завхоз: Тьфу! У нас носилок не хватает, крышу надо красить - а вы про что рассуждаете! Стыдно!

(входит санитарка, волоча по полу женский чулок)

Санитарка: Срамота! Бардак, а не клиника. Вот поглядите, надёванный презерватив валялся посреди женского туалета.

Дантистка: Тетя Шура, познакомьте меня с вашим мужем.
Санитарка: У меня нету мужа, я так живу.

Главврач: Прекратить посторонние мечтания!
Дантистка: Только мечтать и осталось. Мужчины берегут свои силы на пиво и бильярд.

Главврач: И то правда, богатому человеку незачем на женщину силы тратить, он наймёт кого-нибудь. Мы вот наняли бы работников крышу красить, но денег нет. Остро и хронически нет. Как склероз лечить - так доктора давай! А как доктору давать - так опять склероз. Но мы присягали клятвой Гиппопотама и не бросим этих ненормальных больных на произвол этой безумной судьбы.

Проктолог: Пускай пациенты умирают, мы всё равно будем их лечить ради героизма.
Хирург: Вы почитайте больничные карты, эти бесценные тома, писанные кровью наших соотечественников! Вот он, вклад медицину в культуру!

Кардиолог: Сорок уколов в вену и ни одного попадания. В брюшной полости не забывали только швабру.

Терапевт: Клевета! А сколько раз вообще ничего не забывали! Разве нечем гордиться? Предлагаю вместо "история болезни" писать "сказание о выздоровлении" - с намеком на чудо. У нас тут не конвейер, но каждый имеет свой таинственный шанс поправиться.

Завхоз: Можем ли мы больничные карты издать широким тиражом?
Главврач: Слава пенициллину! Какая блестящая мысль! Давайте заглянем в регистратуру и заодно пройдёмся по коридорам, чтобы пациенты хотя бы издали нас увидели.

Санитарка: Видеть врача - плохая примета.
Главврач: Это во сне видеть врача - плохая примета, а если видишь врача наяву, значит, время примет прошло. Тётя Шура, узнайте в столовой: моих пирожков ещё не напекли?

Проктолог: А лечить разве не будем?
Главврач: Лечите! Боже мой, шесть отделений - есть где развернуться проктологу! 

(Перерыв. Оставшиеся в полупустом зале сбились в группки и беседуют по интересам.)

Завхоз (по секрету): У меня такое мироощущение, что спирт стали делать из… ну, даже не из опилок. Раньше тоже химичили, но в меру, а сейчас окончательно потеряли гражданскую совесть. Раньше по пьянке женились, а теперь больше разводятся. Спирты не те, оттого и дух в обществе не тот.

Геронтолог (в свои 79 он выглядит на 77, голос тихий, механический): Полвека назад алкоголь был намного лучше. Сейчас какое-то снотворное, а тогда выпьешь - и ноги сами в пляс просятся.

Сценка 2

(В зал заседаний возвращаются врачи, главный врач доедает пирожок, санитарка тётя Шура идёт рядом с ним, подставив ладонь к его подбородку: перехватывает крошки. Все садятся на свои места)

Главврач: Итак, я полистал ваши каракули в лечебных картах и пришёл в ужас. Уважаемый хирург нарочно путает слова. Что такое "летательный исход"? Стиль сочинений сухой, никакой выразительности. К примеру, пишут: "отмечено повышенное давление" - ну и что? Где живопись? И зачем так сразу выкладывать суть? Надо потомить читателя. Как говорится, потерпи со вскрытием до околевания пациента.

Терапевт (по-школярски подняв руку): Простите, а как надо было написать?

Главврач: "По временам глаза страдальца закатываются и смотрят в мозг, а там, под сводом черепа звучит набат". Ну, как-нибудь творчески. Или вы пишите "потерял сознание", словно речь о копейке! А ведь это крах! Только глупому кажется, будто потерять сознание это пустяк! Вы почитайте специалиста по вскрытию характеров, писателя-прозектора Леонида Леопардовича Закукоева. В романе "Бескрайняя плоть" он захватывающе пишет о медицинских инструментах: "В эпоху достижений, когда с космической орбиты можно разглядеть заплатки на валенках и отличить девушку от женщины, в нашем морге не найти хорошей ножовки!" А? Как сказано! Только тот, кому приходилось мучиться с твёрдыми головами сограждан, поймёт всю прелесть этой социальной иронии. ...Ах да, сознание! Один из героев романа потерял сознание, и весь коллектив ищет того негодяя, у кого оказалось два сознания. 

Гинеколог: Различить женщину от девушки из космоса - это враньё. Космонавтам кто-то знаки подаёт с Земли.

Геронтолог: Да-да, сигналы в космосе! Я помню Циолковского, он верил в бессмертие клеток и в передачу знаний между галактиками. "Млечным Путём идёте, товарищи!" - так восклицал Константин Эдуардович и шлёпал по пролитому молоку в туалет или к письменному столу, что иногда путал.

Главврач: Коллеги, давайте вернёмся к будущим бестселлерам! Интрига у нас есть: больной выживет или умрёт. Осталось вывести назидание: больной скончался, потому что родственники поскупились. Раньше говорили «если Бог», сейчас надо говорить «если деньги». "Ваш сын поправится, если у вас хватит денег". "Прооперируем при благоприятных денежных обстоятельствах". Или: «Мужайся, судьбой больного распоряжается финансовое провидение». А как иначе! История болезни должна быть поучительной, она должна нести мораль. 

(дверь открывается, робко всовывается голова сестры из приёмного покоя)

Главврач (приставив ладонь к уху): Чего там? ...Больного уронили? Почему? …Носилки сломались? …Хорошо, идите. (обращаясь ко всем) Сами слышали! И кстати, насчёт носилок. (делает руками зарядку) Надо изыскивать - способы продления - их службы.
Дантистка: Надо носить некрупных пациентов.

Завхоз: Носить надо спокойно и горизонтально, а то санитары будто песок просеивают или в самолётики играют. Но больные тоже хороши, Владим-Кузьмич! Я давеча наблюдал картину Айвазовского: санитары вынесли больного, положили на газон и пошли обедать, а тот, паразит, целый час ногтями носилки царапал.

Главврач: Нужно бросить в массы лозунг «Лежишь - береги носилки!»
Кардиолог: Не то ощутишь свежесть нашего морга!

Главврач (вновь садясь за стол, с которого смахнул что-то): Давно пора нашу клинику сделать клиникой строгого режима. Настоящие работники внутренних органов - это не те, которые в погонах. Это мы, которые в халатах. При одном появлении врача больной должен потеть. Каждый корпус - барак. Палата - камера. Дисциплина должна быть. И покой. Кто хочет нервный тонус повышать, мы ему такое успокоительное вкатим, что будет рыдать без слёз. Чистота, дисциплина, спокойствие: ЧИДИСП, вот клиническое триединство! По утрам крик дежурного: «Проснитесь, жертвы прогресса! Ночной кошмар кончился, переходим к дневному. Зарядка для лежачих: на счёт «раз» поднимите веки, на счёт «два» опустите. Продолжаем под музыку и лай собак!»

Завхоз (глядя в окно): И не надо больных домой выписывать. Те, которые отправляются в морг… ладно, туда им и дорога, а если кто поправится? Ну представьте себе! Ладно, поправился - так и живи у нас. Зачем уходить, чего ты там видел хорошего?!

Главврач: Глядите, коллеги, родильное отделение у нас есть. А также столовая, актовый зал и морг, - всё что надо для законченного жизненного цикла.
Завхоз: Газоны засеем хлебом и объявим у нас коммунизм.

Главврач: Правильно, товарищ завхоз! Коммунизм - единственный общественный строй, позволяющий обойтись без денег, которых у нас нет, и без медикаментов, которых тоже нет. Пускай над больной реальностью воссияет идеальное "койко-место". Визиты родственников по политическим соображениям сократим до трёх слов. Нечего про вольную жизнь байки рассказывать! Грустят, понимаешь! Мы тут в лепёшку расшибаемся, а им грустно! Работникам поварского цеха следует сменить белые халаты на чёрные, потому как больные не отличают повара от доктора. "Дай чего-нибудь, мне плохо!" А что он им даст, жевательную кожицу от сала? Гостинцы будем изымать и сваливать в общий котёл - для равномерной справедливости. В общем, дефицит лечения следует восполнить профицитом власти.

Завхоз: Давно пора, Владим-Кузьмич! Нашим больным по-хорошему никак не угодишь. Я тут больному заветренный пирожок с печёнкой отдал, так тот всё допытывался, чья это печень.
Главврач: Неважно чья, соблюдай неосведомленность!

Завхоз: Однако прежде, чем начнётся коммунизм, надо всё обмозговать, Владимир Кузьмич. Мы ведь без денег зерновые не купим и газоны не вспашем. Крышу надо отремонтировать. В седьмой палате больному дождевая вода на голову капает. Мы никак не могли втолковать ему, откуда берётся влага. Ругается.

Главврач: Это который? Тот рыжий, что во сне медиков кроет матом? Оклемался, значит!
Терапевт: Живуч, как… 

Главврач: А чем он болен?
Терапевт: Надо у жены его спросить, пускай подскажет диагноз.
Главврач: Ну дак спросите!
Терапевт: Да некогда, Владимир Кузьмич.

Главврач (с мечтательным прищуром глаз): Вообще-то пришлось бы кстати, если бы он поправился. Мэр города ждёт результатов; хочет кому-то понравиться. 
Завхоз: Ага, сам денег не даёт, а ждёт результатов! Потом запишет себе в заслугу, популист недоделанный!

Дантистка: А давайте откроем платное отделение.
Завхоз: Куда там платное - без носилок.

Кардиолог: Сейчас многие ищут убежища от кредиторов - давайте откроем анонимный приют должников.

Хирург: Правильно, а сами по секрету будем их продавать коллекторам.
Дантистка: Владимир Кузьмич, я читала про остров Гаити, там работают колдуны вуду, они воскрешают покойников.
Главврач: Это вы к чему?

Дантистка: Дадим объявление: "Воскрешаем должников". Кредиторов понаедет! 
Главврач: А вдруг у нас это «вуду» не получится? Какие там заклинания? «Вставай, проклятьем заклеймённый!»

Сценка 3
(дверь открывается, и заглядывает дежурная сестра)
Сестра: Владимир Кузьмич, пришли ходоки из Твери. У них предложение.
Главврач (голосом Ленина): Тверь? Хороший городок. Пускай войдут ходоки, нечего мытую прихожую топтать грязными сапожищами.

(Входят два молодых человека в ярких галстуках и растерянно встают перед врачами)

Главврач: Милости прошу! Меня зовут Ульянов Владимир Кузьмич, а вас, допустим, Федор и Никита. Знаю-знаю, родители имели право назвать вас иначе, но это к делу не относится. Вы можете рта не раскрывать, я сам всё скажу. В нашей клинике утверждены принципы коммунизма, и вы пришли сюда, потому что вас привлёк пролетарский инстинкт. Однако денежные средства у вас есть? Знаю, что нет, иначе вы пошли бы в буржуазный ресторан. Но мы без партийного взноса не принимаем. Революционный хлебушек сеять, боевую типографию открывать - вы полагаете, на это будут пожертвования от банкиров и братков? Держите карман шире! Лавровый лист вам на причинное место! Ни одна паскуда ни гроша не даст. Так что я вам сочувствую, батеньки. А коли хотите великому делу послужить - ступайте за ограду. В полночь вам горячий кипяточек вынесут. Тётя Шура вам листовочку даст - народу зачитайте: «Товарищи, перед нами прямой путь на единое заболевание для всех. Ни шагу назад! Кузьмич».

(двое безмолвно выходят)

Сестра: Владим-Кузьмич, зря вы так! Они окончили школу поваров-иллюзионистов, умеют готовить фарш без мяса и пюре без картофеля. Может, я догоню их? Может, возьмём их с испытательным сроком?

Главврач: Такие повара нужны правительству, нашим кормильцам, чтобы кормить страну.

Терапевт: Ох, ох! Уровень экономики надо подымать.
Психиатр: Чтобы поднять его, надо его чем-то привлечь. А чем?
Дантистка: Вы в больнице ничего поднять не можете, политики!

Терапевт: А ты не умничай! Критиковать любая дура может. Тебя бы в правительство, посмотрел бы я, что ты там наворочаешь! И вся страна подсказывает, и все кричат: туда, сюда... нет, туда! Я шкаф заносил к себе в квартиру, так от соседей оглох. А шкаф больше двери - как же его занести?

Сценка 4
(дверь отворяется, заглядывает сестра)
Главврач: Ну что там ещё?!
Сестра: Владим-Кузьмич, рыжий пациент, который с мокрыми волосами, совершил побег.

Главврач (хлопнув себя по колену): Ну что ты поделаешь с этаким дремучим народом! Им плевать на науку! Они мечтают покинуть храм врачевания. А мы куда смотрим? Каждая профессиональная корпорация бережёт своё место на берегу финансовой реки. Полиция могла бы переловить 90% преступников, но они растягивают удовольствие. Вопрос мира... кто спорит, мир нужен, но не абсолютный, иначе военная машина отправится косить газоны. Нужны ли честные граждане юристам, таможенникам, изготовителям замков, решеток, дверей, заборов? Разумеется, нет. Половина человечества кормится за счет недостатков и пороков человечества. Слава Богу, человек не совершенен! Именно в разных гадостях сидит пружина прогресса. А нам что, пациенты не дороги?! Нас не беспокоит, что кто-то у нас тут выжил и сбежал?!

Завхоз: Нашу больницу кто-то сглазил, какая-то падла. Надо колдунью пригласить, чтоб отворот-наворот совершила за сохранность носилок, за ровный разворот бинтов, за нержавение игл. Ещё надо гороскоп составить, сейчас без этого туалетную бумагу не оторвёшь.

Санитарка: Владимир Кузьмич, нынче лечиться вправду страшно. Лучше просто болеть и не выпендриваться. Вон пациенты у нас бурыми пятнами покрылися, худые леопарды.

Главврач: Что-что? Кто осматривал больных? О каких пятнах речь? 
Кардиолог: Может, сходим, глянем всё же?

Главврач: Сходите, пролейте кровь… то есть пролейте свет, черт побери! Медициной невозможно заниматься, просто некогда.

Сценка 5
(Все выходят, кроме геронтолога и санитарки. Она стоит перед ним и смотрит на него, держа в руках тряпку, затем бережно отирает с него пыль)

Санитарка: Как вам удалось дожить до такого прекрасного возраста?
Геронтолог: Сам не знаю. А возраст и впрямь хорош. Молодые спят очень долго, а какой-нибудь старик со старухой встают ранёхонько, ещё затемно, знаете почему?
Санитарка: Почему?

Геронтолог: Потому что в них бодрость играет.
Санитарка: Я вами восхищаюсь! Ой, простите, кажется, ураганные зоны задела.
Геронтолог: Ничего страшного.
Санитарка: Застегнёмся быстрей, они близко! 

(Входят врачи - возбужденные голоса, весёлый топот, яркие глаза)

Главврач: Вы заметили, как я их спрашивал, как нажимал на пятна: Больно? - Да. - На что жалуетесь? - На всё. …Поздравляю, коллеги! Сию минуту мы войдём в историю. Мы открыли новую болезнь.

Завхоз: Это у них от чая. Я устал говорить на кухне, чтоб заварку не клали. У нашего бодрящего напитка должна быть прозрачность горного ручья. Повар клянётся, будто насчёт «не класть» он достиг предела и дальше не класть не может. Но он врёт, ибо нет пределов совершенству. Это у них чайный пигмент наружу вылез.

Санитарка: Это йод.
Все: Как понять?
Санитарка: Спирт врачи выпили, поэтому сёстры смазывают место укола йодом.

(Завхоз жизнерадостно хохочет)
Главврач: Что смешного?
Завхоз: Я... у меня заначка… у меня ещё спирт имеется.

(Его смех, подхваченный эхом, гулко разрастается и приобретает раскаты нечеловеческого торжества, но дверь отворяется, и заглядывает дежурная сестра)

Сестра: Владимир Кузьмич, приехала скорая астрологическая помощь.

(Входит астролог. На нём синий плащ, лицо напудрено, губы фиолетовые. Четыре единственных волоса разложены на голове по сторонам света. Он садится посреди зала на одинокий стул)   

Астролог: Привет вам, жители Земли!
Дантистка: Он сбежал из дурдома… или из дома моделей, такой стильный!
Санитарка (крестясь): Вампир!

Геронтолог: Скажите, это правда, что я умру?
Астролог (в раздумье): Да, но не в юности.
Геронтолог: А когда это случится?
Астролог: Позже. Это случится непременно позже.
Геронтолог: Спасибо, милый уродец, вы меня утешили.

Дантистка:  В каждом возрасте свое ЭТО: горшок, любовь, смерть.

Хирург: Дайте я резану правду-матку! Он - шарлатан.

Астролог: Это вы шарлатаны! Ещё хотите судить об астрологии - сами астролябии в глаза не видели! Я составил вам приличный гороскоп, но у меня есть второй, погодите!

(лезет рукой за пазуху)

Завхоз: Не надо. Я покупаю хороший гороскоп за литр спирта.
Астролог: За три.
Завхоз: Два литра звёздам хватит.

Астролог: По рукам. (Срывает с лица маску, и все узнают офтальмолога) А под старыми бинтами лежат конфеты. Эти доходяги не догадались, где я пищевое довольствие прячу.

Главврач (стучит ножом по стакану): Дадим юбиляру слово! Потише, товарищи!

Офтальмолог: Спасибо за чудесный спирт и плавающий в нём глаз. Это остроумно и тонко. Спасибо за предоставленное мне слово. Я работаю в вашем коллективе семь лет. Сколько раз вы срезали пуговицы на моём халате, узлом завязывали рукава, сыпали соль в чай… Я всегда шёл на работу с чувством юмора, которое вы развили во мне до слёз. Честное слово, если б вы умерли, мне стало бы вас не хватать. Поэтому пью за ваше здоровье! 

Все: Ура! (чокаются, пьют)

Геронтолог: Но мне, светики мои, умереть всё равно придётся, поэтому хлопоты, связанные с этой неприятностью, я прошу вас принять на себя. Мне некого просить.
Хирург (жуя взятый из кармана бутерброд): Наше дело молодое - похороним, помянем.
Геронтолог: Буду крайне признателен.

Завхоз: Постойте, такой вопрос мы кавалерийским наскоком решить не можем. Это финансовый вопрос. Бесхозное тело мы предаём земле, на что город выделяет нам средства - мизер, конечно, смешно говорить, когда цены на гробы растут, как грибы. В общем, единственный выход - заранее лечь к нам в больницу и ждать кончины.

Главврач: Что вы советуете! У нас и без того отчётность, как при чуме.
Геронтолог: Как же быть, голубчики? Ведь единственный раз прошу, самым дешёвым способом!

Главврач: Подумаем. А почему никто не наливает? Где тётя Шурочка наша? Ау, нету её.
Геронтолог: Пойду поищу, у неё доброе сердце.

(Деревянной поступью выходит из зала. Завхоз смотрит ему вслед)
 
Завхоз: Кажется, я знаю, как удовлетворить его просьбу. У нас на заднем дворе газон пустует. Мы на него ещё бюст вождя поставили, помните? Так вот, если его там закопать в стоячем положении, а сверху накрыть этим вождем, получится могилка хоть куда.

Сценка 6
(Геронтолог нашёл тётю Шуру в кладовке среди швабр, вёдер, кусков хозяйственного мыла. Тётя Шура сидит на перевёрнутом ведре и плачет)

Геронтолог: Кто вас обидел, дитя моё? Я никому не позволю...
Санитарка: Они вас не любят. Они чёрствые. Они даже не обмоют как надо! 
Геронтолог: Так вы об этом затосковали, душа моя!? Ближе вас у меня нет человека во Вселенной.

Санитарка: И я так чувствую, и у меня на сердце так же. Поэтому мне страшно за вас. (Она поднялась и лицом уткнулась ему в грудь, он обнял её) Век прожила, а любви не знала, и вот теперь, когда старая, некрасивая...
Геронтолог: Это вы старая, некрасивая?!

Санитарка: Я, а кто же ещё! Миленький, переезжайте ко мне жить. Мне ничего не надо. Только чтобы вам было хорошо! (Она подняла к нему несчастно-счастливое лицо) Одной так сердцу жалостно, и всё оно по ком-то болит. Люди идут за окном, и мне страшно за них. Звёзды смотрят с неба - мне зябко от их бессердечной вечности. Ничего на свете непонятно, только жар внутри - там, где душа. Для чего она, если не любить? 

(Он хочет что-то сказать и не может произнести. Они молчат одним молчанием и плачут от одного счастья, и тут дверь распахивается)

Психиатр: Попались, медовые! Меня коллектив за вами послал, чтобы у вас тут до греха не дошло. Пойдёмте, без тети Шуры мы ничего в жизни не понимаем.

(Она тихонько спрашивает у геронтолога: «Ты придёшь ко мне жить?» Он кивает)

Санитарка (геронтологу): Ты только не пей с ними, ладно? Я не оттого… но пожилой человек, он словно циркач на канате, любая неосторожность - и всё, считай, разбился.
 
(Втроём они входят в зал совещания)

Психиатр: Привёл молодых, принимайте!
Все: Горь-ко!

(Он и она смущённо стоят. Они сияют невесомым, грустным счастьем, так светит солнце сквозь осенний лист)

Психиатр: Ещё одна пара в капкан любви попалась. Неужели вам единоличного горя мало? 
Геронтолог: Ах, вы не понимаете, голубчики! Лучше любить и плакать, чем ничего.

Дантистка: Тётя Шура, вам достался единственный здесь мужчина.
Геронтолог: Всё правильно понимаешь уже в гробу, душенька.

Главврач: Прекрасно сказано. В стиле чёрного юмора, присущего здоровой медицине. А теперь ещё по одной, прощальное пи-пи и расходимся, не дыша на людей. Мы подарили нашим больным ещё один день свободы, хоть они того и не заслуживают. До завтра, коллеги!


Часть 2. Сценка 1

Главврач (меланхолически): Я должен вам сообщить пренеприятное известие: к нам собирается нагрянуть комиссия Минздрава.
Завхоз: И что делать?

Главврач: Думать о пациентах. Чем меньше они получают лечения, тем больше мы должны о них думать. Даже молчание врача должно быть красноречивым. В левом глазу - испепеляющая ненависть к болезням, в правом - слеза о человечестве размером с персидскую вишню. Люди это пассажиры, едущие из роддома в морг. Ту-ту! А мы, врачи, встречаем их из тьмы и провожаем во тьму. В пути мы общаемся с ними на больничных остановках. Почему же так мало духовности в нашем общении? Ещё раз восклицаю: Отчего так мало духовности в нашем общении с этими несчастными, убогими, неполноценными… прямо скажем, с этими недоносками биологического прогресса, с этими жертвами исторических экспериментов? Нам рыдать надо, а у нас глаза - точно яйца вкрутую. Вот до какой чёрствости можно докатиться в перерыве между заседаниями, так сказать, в менопаузе. Быстро катимся в пропасть, товарищи! Врождённое человеколюбие покидает нас, и его место занимает профессиональная некрофилия. Ужаснёмся, коллеги!

Кардиолог (поёт негромко): Некрофилие - дольче мелодие, некрофилие - мистерьоз амор.

Терапевт: Владимир Кузьмич, вы слишком самокритичны. За отчётный период мы добились поразительных результатов. Пусть убедятся…
Главврач: Каких таких результатов? Прямо интересно послушать! 

Терапевт (срывающимся от волнения голосом): Владимир Кузьмич, коллеги, мы вылечили больного!
Главврач и все: Откуда ты знаешь? Кто он?

Терапевт: Я говорю о том рыжем, который сбежал от нас. Я узнал подробности. Окно было заколочено гвоздями, но он выломал раму и спрыгнул со второго этажа. О чём это говорит?

Главврач: О том, что он физически крепок.
Терапевт: Вот именно! А прежде он был лежачим!

Все: Значит, мы вылечили пациента! Целого больного поставили на ноги! Над ним уже летали мухи и ангелы, но мы спасли ему жизнь. …Я стоял у истоков! …Нет, я стоял у истоков, а ты не стоял у истоков!

Главврач: Погодите радоваться. Лишь бы ликовать! Давайте подумаем о других недужных.
Терапевт: Разве одного нам недостаточно? Я против индустриального подхода.

Главврач: Кто знает, может, комиссия уже в пути. Поедет ли она короткой дорогой или заглянет куда? Спешно ли она поедет или обождёт кого? Может, они никогда и не доедут до нас, дай Бог. Теперь внимание, вопрос. Сразу скажу, я этот вопрос разгадал, но мне интересно, как решите загадку вы, коллеги. Вопрос: чем заменить нехватку носилок, бинтов и медикаментов?

Дантистка: Книгами.
Главврач: Неплохо, неплохо, но слабовато. Ещё подумайте. Ну? …Ладно, скажу, не буду томить. Ответ: мыслями о высоком.

Все: Ах, Владимир Кузьмич!
Завхоз: Если бы Сократ и Платон были однояйцовыми близнецами, они и то лучше бы не придумали!

Главврач: А теперь ответьте мне на другой вопрос. Почему всё-таки мыслями о высоком? …Ну? Слышу безмолвие. Пройдут века, и безмолвие загустеет, как сосновая смола, и превратится в янтарь, в котором вы будете сидеть с теми же однообразными лицами. Ладно, не будем тратить века в горячее рабочее время. Итак, если вы думаете насчёт того, с кем бы познакомиться, ваша энергия приливает к половым органам. Когда вы думаете о еде, ваша энергия пребывает на уровне желудка. Если вы разгадываете кроссворд, она идёт в мозг, а если вы думаете о высоком, ваша энергия стремится ввысь, и ваше внимание парит над действительностью, как буревестник над морем, не моча ног. Итак, чем хуже больничное обслуживание, тем выше должны быть мысли больных.

Все: Браво, браво!

(Рукоплескания в ложах, свист на галёрке; главврач сдерживает сияние улыбки)

Завхоз: Точно так, Владимир Кузьмич! И начнёт расти культура, попрёт, как бузина! Культурный человек всё стерпит, любое лекарство примет. Культурный человек - не свинья, он ест понемногу и всё без разбора, потому что доверчивый. Говорят ему: надо резать - он отвечает: режьте! В туалет ходит без промаха. Он не замечает, что здание в аварийном состоянии.

Главврач: Не просто культура нам нужна, а духовная культура, то есть устремленность к высшему и, параллельно, обострённая нравственная зоркость. Просто культура не имеет необходимой подъёмной силы. Поэтому я пригласил к нам зарубежного проповедника, который называется "пастор О'Шульц". Известный религиозный атеист… простите, артист. Умеет изображать слово Божие пляской, владеет русским языком лучше, чем мы с вами, мастерски поёт церковные частушки, обучался в разведшколе, играл на бас-гитаре. К тому же он не чурается выступать перед низами общества, напротив: у него прямо-таки любовь к падшему человечеству. Видимо, потому что он слепой.

Сценка 2
(дверь отворяется, всовывается голова дежурной сестры)
Сестра: Владимир Кузьмич, сюда движется какой-то тип в чёрных очках.
Главврач: Это он. Равнение на дверь!

(Стремительно входит красивый пастор в сопровождении красивой девушки-поводыря. Его лицо обращено ввысь. Без всяких предисловий он взрывает тишину звучным и страстным голосом)

Пастор: Привет вам, убогие! Потому что у Бога много таких, как вы. Рассчитываете скрыть ваши хитрости в тёмненьких ваших черепах? Думаете, Он не видит ваших мыслей? Нет, возлюбленные уроды, души замастыренные! Не для того вы тут замесились. Вы пришли сюда, чтобы услышать слово пахана небесного, и ша по нарам! Что есть в натуре земная судьба, как не извилистый путь от первой кражи до горизонтального шифоньера? Но для того ли мама, рожая, тужилась?! Для того ли слёзы из шнифтов бессонных проливала?! Кончай несознанку! Пред собой и перед Богом колись: да, я фраернулся духовно и не признал Того, кто зря метлой не метёт, но чисто зовёт на вечное поселение в пресветлый град Иерусалим. Там никто не загорает у параши, но всякий опущенный поднимется до человеческого звания. Там для души есть помывочная. Там ангелы шуршат белыми крыльями, словно письмами, перекинутыми с воли. Там всегда воскресенье, паразиты, потому что Бог всемогущ. Оттого и нет на небесах ни кирпичных заводов, ни лесоповала, ни работы кайлом в забое. А в пригороде Небесного Иерусалима холмы и маки. Нравится вам такая малина? Как прописаться туда, наколка вот здесь, в послании святых в законе. А если кто забазарит, что я богохульствую, пусть пухнет в шизо до второго пришествия. Ибо сказано: с плотником говори по-плотницки, с урками - по-воровски, оттого и мне, грешному, не западло сообщить вам истину на дешёвой фене, чтобы вы ширнулись благодатью веры и не падали на всякое фуфло. Вникли, метёлки? Догоняете мысль, уркаганы? Тогда - аминь.

Дантистка: За кого принимает нас этот не святой и не отец?
Завхоз: Уважаемый проповедник, ошибочка вышла. У вас, наверно, со зрением не всё в порядке. Вы не в тюрьме, вы в больнице, мистер батюшка!
Пастор: Опля! Значит, это больница! Ай-я-яй! Но ничего, для болящих я тоже имею слово утешения.

Главврач: Будем считать, что это была разминка. А теперь посетите наших больных и напомните им, что конец света близко, поэтому не стоит приглядываться ко всяким временным недостаткам. Вообще, жизнь - вещь одноразовая, и глупо от неё чего-то требовать.

Завхоз: И напомните, чтобы в тумбочках был порядок, иначе тараканы расплодятся.
Пастор: Я понял. В душах и в тумбочках должен быть порядок. 
(Пастор и девушка уходят)

Сценка 3
Хирург: Ой, мне же резать пора! Может, вместо меня кто хочет? Я потом за него отработаю. Сегодня чего-то не в жилу работать: нынче людей жалко. То ли дело, когда настроение весёлое - чик-чик, лишнее в таз, тело заштопал и песню поёшь. Больного как человека не видишь, вот в чём секрет успеха, а если жалеешь - рука уже не та.

Завхоз: А за операцию этот будущий инвалид заплатил?
Хирург: Нет ещё.
Завхоз: Тогда и не ходите, тем более что настроения нет. Обождёт, нетерпеливый какой!

Хирург: Да ещё сон дурацкий мне приснился, будто еду я на велосипеде, а навстречу мне асфальтный каток. Пока я размышлял, куда свернуть, он проехал по мне. Только что-то хрустнуло, что-то мякнуло, и тишина. Открываю глаза - вижу облака. Гляжу всё время вверх. Сейчас, думаю, дождь брызнет мне в лицо, и не могу пошевелиться. Тут до меня доходит, что я стал рисунком на асфальте. И от ужаса проснулся.

Психиатр (приподняв голову): Когда засыпаешь, и тем более, когда засыпаешь навеки, очень важно в какой сон попадёшь.

(дверь отворяется и заглядывает сестра)
Сестра: Простите, что перебиваю, только… в общем, пациент зовёт хирурга к столу.
Хирург: Скажи ему, сейчас приду. А лучше скажи, операция будет завтра. Только он расслабится, а я как выскочу! (Идёт к выходу) Вы без меня ничего интересного не рассказывайте, ладно?

Завхоз: Мы их лечим-лечим, а Лев Николаич Толстой сказал, что болеют дураки да развратники.
Терапевт: Один у нас всё-таки вылечился. Не пришлось бы нам за это отвечать перед Богом. Вроде как: "Я его недугом наказал, а вы, недоумки, что сделали?!"

Главврач: Господа, у нас поближе начальство имеется, и нам зачтётся, что мы вылечили пациента. Только на слово нам никто не поверит, придётся предъявить его в натуре.

Кардиолог: Или заснять на видео. Вот он просыпается, кушает, облизывает ложку, затем шаркает по коридору. На одной стене написано: "Хай живе наш больной!" На другой: "Не хай живе наш больной!" - в стиле украинской диалектики. А он шагает к выходу и счастливо улыбается. Так Адам улыбался Творцу.

Главврач: Нет, про фильм они скажут "монтаж, спецэффекты". А может, мы палкой заставили его улыбаться. Нет, надо чтобы он сам был тут.

Завхоз: Я могу его через полицию вызвать; он бельё не сдал. А с другими как поступить? Может, самых непрезентабельных отнести в подвал?
Кардиолог: Старый рецепт надёжней: каждому члену комиссии налить по стакану спирта, а потом показать концерт самодеятельности - танец умирающих лебедей в исполнении больных.

Сексолог: Освободим одну палату и положим туда сестричек, раздетых до родительного падежа. Пьяные ревизоры влюбчивы, как мишки.
Завхоз: А если они не пьют? 
Психиатр: Тогда это не ревизоры, это мошенники.

Сценка 4 
Завхоз: Владим-Кузьмич, вы давеча говорили, что духовно развитые больные не станут жаловаться на больничные условия.

Главврач: Не станут, потому что при всех проблемах ищут причину в себе. Мир плохой, потому что человек нехорош. Жил-был пациент - сам виноват.

Завхоз: Кажется, это единственный вид идиотизма, который мне нравится. Только вот как нашим недоумкам привить духовность, если они одно материальное понимают? Мы, по примеру Всевышнего, тоже будем духовное через материальное вколачивать. Мир материален как раз для того, чтобы душу воспитывать покороче. Глупому или нахалу съездят кулаком по морде или оштрафуют его - вот он и поймёт, что к чему. А в нематериальной среде как человека воспитывать? Ничем его там не проймёшь. В общем, с учётом краткости отпущенного нам земного времени, я считаю, что духовное воспитание надо заменить на духовный отбор, в связи с чем предлагаю выдавать обед исключительно в виде поощрения за высокие моральные качества.

(все смотрят на завхоза с удивлением)
Дантистка: Это же формула справедливости!
Хирург: А я, между прочим, всегда так смотрю на пациента - гражданин ли полезный лежит передо мной или сволочь какая.
Главврач: Уверен, что и терапевт не даёт хорошее лекарство плохому пациенту.

Завхоз: Я однажды прочитал книжку такую толстую - "Светлый конец всему" называется. Там сказано, что перед концом Вселенной произойдет чёткое разделение людей на "наших" и "не-наших" и что "наши" победят. Значит, "не-наших" нам и кормить незачем.
Главврач: А не произойдёт ли какое-нибудь необоснованное сопротивление?

Завхоз: Нет, Владим-Кузмич, пускай только вякнут что-нибудь! Обед им вари! Возомнили о себе чёрт знает что! Вы справедливо заметили, что у них генетический код поломан, из них вновь обезьяна выглядывает. Однако несмотря ни на что я хлопочу о них, словно мне делать нечего. Жена вчера звонит: "Ты где?" Я говорю: "Здесь". Она укоряет, мол, я забыл, что обещал ей в день бракосочетания, то есть любить её весь век и не расставаться с ней. Да как объяснить этой курице, что не с девками я тут, не пиво пью, а всё на мне: и заточка игл, и штопка простыней. Генеральный истопник тепло давать не хочет, правительство обложило кухню налогом на добавленную соль. За сахаром кто проследит, чтобы не клали? Иной раз попадёшь в такую гущу забот, словно в бамбуковую рощу. И теперь ещё задача духовного отбора!

Главврач: Славно, ха-ха! Попляшут они у меня на коечках за звание хорошего человека! Ты сперва человеком стань, а потом я тебе разрешу алюминиевую ложку взять. Всё же есть небольшая заковыка, а именно, как мы "наших" от "не-наших" отличим?

Кардиолог: Лежачий больной поступков не совершает, его можно судить только за помыслы. Но помыслы нам не видны.
Главврач: У вас, коллега, воспалённый критицизм и озлобление ума! Вы прямо какой-то Раскольников - любую идею готовы топориком… Ни за что, ни про что Данилыча обидели.

Завхоз: Ничего, мне не привыкать, Владим-Кузьмич. Обиды, ущемления, наветы… всю жизнь терплю. Никакой экологии человека. Северную вертишейку жалеют, а Данилыча никому не жалко. Может, если только Бог заступится за меня. Я терплю. Я терпеливей верблюда. А насчет помыслов это он неверно сказал. Тайные помыслы не преграда для оценки. Вон моего зятя менты схватили на улице и составили протокол: "Шёл с дурными намерениями. Штраф тыща рублей". Но ведь он так и шёл, потому что всегда так ходит.

Сценка 5
Терапевт: Внимание, коллеги, пришла пора и мне сказать умную мысль и вас удивить, потому что вы не держите меня за умного человека. Ладно-ладно, не возражайте. Кто лучше всех разбирается в людях? Владимир Кузьмич, разумеется, но кто ещё?
Главврач: Не томите, уважаемый!

Терапевт: Собака. Нам надо собаку привести. (Он обводит всех глазами, собирая дань впечатлений) Вы спросите, как выражается подлинная суть личности? Я отвечу: в белковом и гормональном запахе. Поэтому собаку не проведёшь. Когда жена хочет соврать, она собаку выгоняет в другую комнату. Так мне сходить за пёсиком?

Главврач: Да-да, приведите собаку-судью. ...Я обалдеваю, дорогая больница, какие эксклюзивные дары открываются в наших людях! Что ни мысль, то извержение мозгов. И знаете, я тоже чувствую вдохновение и слышу тайный гул в душе. Горло мне перекрывает спазм великого чувства, нездешний озноб трогает мои лопатки, словно там начинают расти крылья. Поэзии хочу! Поэзии, правды и слёз восторга! Великой цельности всего! Нет, не зря мы собрались. Я уж подумывал сократить вас, но нет, ещё не всё сказали вы на медицинском поприще. И когда вот так мы самозабвенно трудимся, мне нравится быть врачом. Тогда наша больница представляется мне храмом, в котором люди - через страдание и покаяние - очищаются. Ведь эгоизм подобен скорлупе, которая не даёт душе пуститься в рост. Больница разбивает эту скорлупу - таблетками, уколами, скальпелем и клистиром. И бледный росточек души выглядывает в жизнь. "Ого!" - восклицает росточек при виде больничного безобразия и людских страданий. И с этого восклицания в человеке заводится со-чувствие, со-страдание, такое "со", от которого происходит и "со-весть".

(входит терапевт, потирая руки)
Терапевт: Собака приступила к работе, господа. Я отправил её по палатам, чтобы она почуяла наш контингент. За ней дежурная сестра записывает, на кого она рычит, а кому хвостом виляет. 

(дверь приотворяется, заглядывает сестра)
Главврач: Не понимаю, сестра, вам, что там, поговорить не с кем?
Сестра: Я про служебную собаку докладываю, она всем подряд хвостом виляет. Ей взятки дают - она ест и уже объелась.

Терапевт: Может, ей промывание сделать?
Сестра: После промывания она хвостом не будет вилять, и мне придется всех записывать в графу "негодяи".

Психиатр (возбуждённо): А кто же они ещё! Сколько вирусов и микробов они хотят в себе погубить, чтобы выздороветь? Миллиарды! За одну свою шкуру! И собака - тоже дрянь. Продажная. Вы уповаете на искренность природы? Валяйте. Только помните, природа - это царство зла и насилия. Даже краски осенней листвы - разложение хлорофилла в умирающих клетках. И прекрасное сияние звёзд - свет адского пламени.

Геронтолог: Голубчик, вашими устами говорит похмельная тоска. Тут и Вселенная под руку не попадайся. Вам надо поправиться: сто пятьдесят граммов пойдут вам на пользу.

Главврач: Господа, прекрасная мысль! Надо поправиться.  А то лечим, лечим - что мы лошади, что ли! Давайте выпьем.
   
Примечание автора
Здесь кончилась вторая часть, потому что кончилась бумага. Попробую раздобыть ещё. Бумагу я вымениваю у сестры на сахар. Я лежу в одиночной палате, и Министерство Здравозахоронения испытывает на мне новые лекарства.  От уколов в ягодицу чешется голова и выпадают волосы - я подбираю их и кладу на место. Когда колют в руку - выпадают зубы, но я вставляю их обратно. Я сказал докторам: "Не торжествуйте, скоро я стану писателем и расскажу людям правду". "Писателем, несчастный! После нас хорошо, если останешься читателем!" - отвечают они. Мне повезло, в эти дни они подолгу заседают, дав больным совет лечиться мочой и произносить заклинания типа: "Я здоров, я здоров, как бык!" В ночное время ко мне заходит хирург и уговаривает пойти с ним в операционную. Глаза его прохладно светятся. Я не могу проверить, отбрасывает он тень или нет, потому что завхоз отключает в корпусе электричество.

Часть 3. Сценка 1

Главврач: Господа, отзываясь на нашу финансовую нужду, городское кладбище предлагает нам войти в корпорацию "Херувим плюс". Система такая: районные поликлиники начинают лечить, наша больница продолжает, а ритуальные работники получают готовую продукцию.
Психиатр: Это ж просто фабрика здоровья!

Терапевт: Сейчас не поймёшь, где кончается пациент и где начинается труп. На днях ко мне поступил пациент-мутант.
Главврач: Поясните своё заявление.

Терапевт: Сначала он всем показался очень живым, кричал, что ему утку не той стороной подкладывают, что-то бредил о правах пациента…

Проктолог: О каких правах! Всякий родившийся прибывает в наше распоряжение и до смерти остаётся в нашем распоряжении.

Гинеколог: Самим фактом своего рождения они обязаны врачам. А то вылезли бы, как же! В общем, их долг вернуть нам свою жизнь по нашему требованию.
Терапевт: Вы не даёте мне рассказать. Они освоили новый вид саботажа.

Все: Какой такой саботаж?!
Терапевт: Один зловредный пациент во время уколов нарочно так весь костенеет, что об него иголки гнутся.
Завхоз: Ах скотина, дефицитные иглы..!

Терапевт: Сестра уже двумя руками шприц всаживает и не может всадить. Игла гнётся в дугу. Позвали старшую - она двух крокодилов зараз пронзит - верите, и у неё руки опустились. Крикнули дядю Сашу, электрика, тот со стремянки прыг и как вдарит - опять бесполезно, вот такенную иглу загубил. Надо над хирургом подшутить, подсунуть ему этого больного - попили-ка, дружок! 
Хирург: Я его взорву.

Психиатр: Коллеги, это псих! Я видел таких. Мы с терапевтом провели эксперимент и объединили наших больными. У одних паранойя, у других воспаление лёгких. После совместного размещения они заболели сразу двумя болезнями. Психи кашляли, а лёгочники прятались под койками. Я к чему: приведённый здесь казус вероятно связан с чугунизацией сознания как первым этапом психогенного столбняка.
Завхоз: Это всё компьютеры виноваты.

Сценка 2
Главврач: Я верю в медицину. Я верю в то, что никакой псих, никакой йог или иное существо от нас живым не уйдёт. Важно взяться как следует. Ну так что, коллеги, будем входить в корпорацию "Херувим плюс"?

Психиатр: Мне, кажется, мы способны сами одолеть финансовый кризис.
Дантистка: И мне претят сделки с могильщиками.
Психиатр: Давайте последуем примеру наших братьев чиновников.
Главврач: В каком смысле?

Психиатр: В экономическом. Например, запретим пациентам ходить в туалет.
Завхоз: Я поддерживаю. Нечего тут… пусть дома нужду справляют. Нашли отхожее место, понимаешь, в медицинском стерильном учреждении!

Психиатр: Выслушай меня, Данилыч! Тут дело не в стерильности, а в прибыли. Мы, по сути, откроем платный туалет, но неофициально. Закроем туалет на ключ, а рядом посадим сестру с большим карманом на халате и рулоном туалетной бумаги за пазухой. Понимаешь? Она за некоторую плату всё же будет пускать. Это золотой принцип обогащения чиновников: чем закрытее дверь, тем богаче тот, у кого от неё ключ.

Завхоз: Владик, я грешным делом думал, что ты бездарь каких мало, а ты постиг бюрократическую премудрость.
Главврач: Интересное предложение. Ну как, друзья, пойдём на экономический эксперимент с туалетом?
Хирург: Надо рискнуть, Владим-Кузьмич, иначе погибнет больница.

Главврач: Но вездесущая пресса докопается и до сортира. Вспомните, когда мы арендовали павильон на ВДНХ, чтобы выставить наших лучших больных, какой шум подняли в "Медицинской правде"! А тут завопят, дескать, пациентов лишают их последнего права справлять супружеские обя… то есть естественные надобности.

Завхоз: Пускай клевещут, Владим-Кузьмич!
Хирург: Закрыть сортир и баста! Надо резко решать.
Кардиолог: Хирурги всегда решают резко.

Главврач: Наша клиника - одна из ведущих в стране, на нас равняются… телевизионщики понаедут, будут в грязном белье копаться.

Завхоз: Владим-Кузьмич, к закрытию сортира надо добавить особый экономический режим использования утки и судна. Их надо сдавать в аренду с поминутной тарификацией.

Главврач: Отличная мысль! Господи, неужели и мы научимся делать деньги! Мы же не глупей других! Я верю, дело пойдёт. Главное - унять прессу. Может, закроемся на карантин?

Кардиолог: Напротив, пускай ставят свои видеокамеры. Мы предложим свой сногсшибательный телепроект "Койки" или "Голая правда". В постель к лежачему больному засунем камеру и - "мотор". Проведём соревнование: кто больше наделает в утку. Реалитишоу - вот где исполнится мечта телевидения о полной продюсеризации страны.

Сценка 3
(стук в дверь, заглядывает дежурная сестра)
Главврач: Ну что там ещё? Нервов не хватает, только мы углубимся в работу - сразу вам что-то нужно!
Сестра: Простите, мне неловко говорить, но в шестой палате пациенты взбунтовались, хотят видеть врачей.
Терапевт: Пойду им накостыляю.
Сестра: Не надо, они не хотят лечиться, им бы поговорить.
Психиатр: Господа, не принимайте близко к сердцу, это у них психоз: тяжело лежать без диагноза.

Главврач: Чем бы занять этих оболтусов? Все нормальные люди мечтают полежать, а этим неймётся. Одно слово "больные".
Проктолог (вскакивает): Есть! Эврика! Мы только что определились насчёт экономики, ну, в смысле отхожего места, но этого недостаточно. Нам нужна политическая деятельность.
Все: И?

Главврач (потирая руки): Так-так, мысль зародилась - держим её, не отпускаем.
Проктолог: Надо организовать выборы.
Все: Кого, куда?
Проктолог: Больных в органы самоуправления.
Кардиолог: Гениально! А избирательные урны принесем с улицы или сразу из колумбария. И сломаем перегородки, чтобы в больнице осталось всего две палаты - верхняя и нижняя, как в парламенте.

Главврач: Тише, господа, не сбивайте человека, вы не знаете, что такое мысль, какая у неё тонкая структура! (проктологу) Дерзай!
Проктолог: Исполнительный орган и Законодательный… нет, пусть будет единый большой орган - Парла-Правительство.

Дантистка: Парла-Правительство - от французского "парле" - говорить?
Проктолог: Мы займём бездельников политической борьбой. Напротив Спикера пусть выступит Пукер. Прения, голосования...
Кардиолог: Мне очень нравятся комиссии и подкомиссии.
Главврач: А мне - предвыборные марафоны и обещания. 

Завхоз: Если уж мы взялись брать пример с руководителей общества, тогда нам следует напечатать для пациентов ваучеры на право распоряжаться собственной жизнью. И вскоре эти ваучеры мы у них выкупим за стакан голубого киселя, за пару таблеток от расстройства желудка.
Главврач: Но если они откажутся продавать ваучеры?
Терапевт: Не откажутся… после слабительного.

Главврач (сосредоточенно): Как мы раньше не поняли, с кого нам пример брать? Эх мы, растяпы! Ведь после таких политических процедур даже родственники пациента не смогут пожаловаться на его кончину. Все права на жизнь пациента будут у нас. Вот она, политика! Ваучер! Это надо обмыть. На стадии первого чтения мы пока не в состоянии трезво оценить открывающиеся перспективы власти. Данилыч, как у нас насчёт спирта? Перерыв, коллеги. Прошу приготовиться к застолью.
 
Сценка 4
(Все оживлены, кто-то остаётся сидеть, некоторые встают и прохаживаются. Гул голосов, точно в улье; топот и шорох ног вызывает лёгкую вибрацию пола. Слышны обрывки бесед, нервный смех. Входит завхоз с огромной бутылью у живота, за ним тётя Шура с коробкой медицинских мензурок)

Завхоз: Заработались, Владим-Кузьмич. Спирт выдыхается, теряет благоуханность. Со стороны посмотреть на нас - люди как люди; никому в голову не придёт, как долго мы можем не пить. Вот она, драгоценная жидкость, я её прятал, спасал, берёг. Тут уже разбавлено по менделеевской пропорции. (Толстой рукой наклоняет бутыль, тётя Шура подставляет мензурки) В добрый час!

Главврач: Ну, за поток идей! …Уф, тётя Шурочка, тебя тут не было, а мы сейчас на пороге великого начинания. Мы через ваучеры приватизируем больных, вообрази! Отныне они станут собственностью врачей, это будет живое имущество науки наравне с теми собачками, которых истребил академик Павлов. Так-то, милая.
Психиатр (декламирует в пространство): Здесь памятник собачке Павлова скулит тихонько по ночам.

Санитарка: И не стыдно вам?! Обсуждаете невесть что! Я-то думала, вы по-честному, а вы опять обманывать да позориться.
Главврач: Не бранись, мы пытаемся выйти из кризиса.
Санитарка: Совесть надо иметь, тогда кризис сам пройдет. А вы один кризис другим лечите. И словами больше грязи натащите, чем обувью.

Главврач: Погоди, Шурочка, ты в меня догадку заронила. Это будет основа новой, социальной вирусологии. 
Санитарка: Я заронила?
Главврач: Изначально вирусы формируются как микроскопические возмущения пространства под воздействием ядовитых слов.

Завхоз: Значит, мы запретим ругать врачей и всё такое. Категорически запретим.
Главврач: Это очень трудно запретить. У них менталитет злобный.
Завхоз: Значит, надо остановить поток сознания. Полагаю, главным лекарством грядущих веков будет снотворное.
Дантистка: Данилыч предлагает всех усыпить!

Завхоз: Не сейчас. У нас нет правовой базы, и снотворного не хватит. Я сказал об отдалённом будущем человечества.
Главврач: Остолбенеешь с вами! Данилыч, ты хоть понимаешь, какую мысль высказал?

Завхоз: Я иной раз такое говорю, что собственных слов жалко - чистый бисер.
Главврач: Выпьем за тебя!

Сценка 5
(входит дежурная сестра)
Главврач: Что там опять?
Сестра: Санитары приволокли того рыжего, который сбежал.
Главврач: Ага, попался! А почему "приволокли", он сам не ходит?
Сестра: Ноги поджимает, кричит "руки прочь!"

Главврач: Вот-вот, кричит, ругается, а это вредно. За что ж он так озлоблен?
Сестра: Санитары, пока уговаривали вернуться, побили его.
Хирург: У меня нервов не хватит второй раз лечить одного и того же пациента. Тьфу, я не ту профессию выбрал.

Гинеколог: Я тоже выбрал не ту профессию, мне надо было идти в садовники, я всё время вижу цветы.
Дантистка: Нет, вы прирожденный гинеколог, у вас глаза близко посажены и взгляд глубокий.

Сценка 6
(входит группа больных)
Больные: Мы тоже хотим, чтобы на нас так смотрели!
Главврач: Ничего не понимаю. Кто смотрел, на кого?
Санитарка: Владимир Кузьмич, вы приказали дежурной сестре глаз не сводить с больного, которого второй раз к нам притащили, рыжий такой. Она легла к нему и не сводит глаз.

Больные: Мы тоже хотим так болеть.
Санитарка: Владимир Кузьмич, да уделите же больным хоть немного времени. Совсем вы стали бессердечные. Лекари-калекари! Утешьте их своим вниманием.
Кардиолог: Не утешать пробил час, а каяться. Пусть хоть в отдельной клинике власть перед народом покается!

Санитарка: Именно! Вот где выход из кризиса. Для человечности денег не требуется.
Завхоз: А что, правда, покаемся и станем чай пить. Разведём костёр на заднем дворе, там травой пахнет, там хорошо, как на деревенском кладбище.
Больные: Наконец-то мы будем все вместе!

(Врачи и больные выходят из зала заседаний)

Психиатр (декламирует): Там памятный бюст и трава-мурава, там ветер гуляет и шепчет слова, и люди с улыбкой гурманов больших там жарят и кушают братьев меньших.

Эпилог

К вечеру странные звуки стали разноситься по больнице, а именно крики "выходи мириться!", "подымайся, кто может!" и тому подобные то ли армейские, то ли праздничные команды. Кое-где раздались поцелуйные влажные чмоки и мольбы "отпусти, нас увидят!" Чуткие больные заранее перепугались. Меланхолики кротко обратились к потолку, шепча молитвы. Но когда с криком "ва-а!" по коридорам помчалась ватага врачей, больные зажмурились и вцепились в койки. Впереди на швабре психиатр нёс белый флаг, сделанный из оборванного халата. В разные стороны разлетались яркие таблетки в качестве конфетти и раскручивались весёлые ленты бинтов. Топот и крики ликования напоминали момент военной победы и освобождения пленных, только вместо узников на простор жизни выходили жертвы инфекций и патологий. Повсеместно - где кого застигло духовное пламя - вспыхивало братание: медперсонал обнимал пациентов. Для обеих сторон это было столь удивительно, что одежды отсырели от слёз. Праздник развивался лавинообразно, и толпы людей, используя все возможные в человечестве походки, стекались на задний больничный двор. Здесь тётя Шура и её ветхий жених-геронтолог поддерживают костёр. Над костром поставлена железная кровать и на ней кухонный котёл с надписью "чай".

Главврач (встав в деревянный овощной ящик): Друзья, вы, конечно, слегка опупели от того, какой денёк нынче выдался многозначительный. Вы успели привыкнуть к страшному доктору-вампиру, но мы не такие. Вот смотрите, сейчас из моих глаз потекут слёзы, две слезы... ну... вот, пошли. Это первые в этом году. Сейчас я сотру их... Ой, что-то не могу остановиться, всё-всё, больше не буду. Я больше не буду!
(В толпе крики: "Врача, врача!")

Дантистка (презрительно переступив через ящик и без надобности подняв юбку выше колен): Всех призываю к спокойствию! Мужчины вы, в конце концов, или нет?!
Геронтолог (одной ногой ступив в ящик): Священника!
Завхоз (внимательно осмотрев ящик, перевернул его и встал сверху): Товарищи! Кто плакать собирается, тому чай нужен. Я заварил. Я сегодня заварку принёс. Заварил я чай, целый бак. Вам жидкости надо побольше, слёзы чтоб... 

Пастор (споткнувшись о ящик, ощупью поставил его на попа и, балансируя руками, изобразив собою крест, встал на него): Братья и сестры! Только утром я огласил вам слово Истины, и вот уже преображение мира происходит перед вами. Те, кто ещё вчера были аки волки лютые, сейчас слезами покаяния орошают собственные следы и рвут на себе последние волосы. Давайте споём гимн "Смело, товарищи, к Богу, духом окрепнем в мольбе". Лично я уповаю на помощь Всевышнего и ни разу не обращался к врачам. Господи, хочу прозреть, дабы увидеть чудеса Твои! Братья, дайте мне вашего крепкого чаю! (Пастор соскакивает с ящика, срывает с себя черные очки и бросает наземь, окунает палец в кружку, которую держит тётя Шура, и протирает глаза) Вижу! Вижу! Наконец-то! Десять лет я просил Всевышнего помочь мне, и вот оно свершилось - чудо! Здесь, на больничном дворе, среди нездоровой публики... Господи, Ты как всегда предпочитаешь убогую обстановку. И куда мне теперь, зрячему? 

Дюжий санитар (пастору): Прозрел - отходи, не один тут. (Разбивает ногой ящик и дощечки кидает в костер)

Главврач: Милые мои, среди нас находится тот, кого мы излечили, наш навеки почётный больной! Сегодня судьба вновь привела его к нам, вот он, смотрите! Возможности исцеления сегодня были доказаны, в них можно верить! 
Все: А чем он лечился-лечился!? Что он делал-делал?
Излечённый: Я пил чай с вареньем и с верой в своё выздоровление.
Все: С каким, с каким вареньем?

(Толпа прихлынула к огню. Стукаются кружки, тётя Шура не успевает разливать чай большим военно-полевым черпаком.) 

Возгласы: Глядите, я кидаю костыль в огонь! …Чудесный чай, у меня появился голос! …Люди, я вас слышу и люблю! …Болезнь из груди отхаркивается.

Дюжий санитар: Ну, беда, попёрли за благодатью! Сейчас, кого Бог исцелил, вы всех опять покалечите.

(Стемнело. Горит костёр, и пламя во тьме прожигает дыру, сквозь которую рдеет какое-то древнейшее дно времени. Чаем не обошлось, на больничном дворе пахнет алкоголем. Больные, живописно завернувшись в одеяла, слушают того, которого излечили. Он всё отчетливее помнит историю своего выздоровления.)

Излечённый: Прямо по-русски внутренний голос мне говорит: "Не ешь ты, дуралей, после синих таблеток розовые, возьми одну жёлтую и прыгай в окошко".
 
(Женские голоса стройно выводят песню давней войны. Ночной мотылёк метнулся над костром и, крошечно вспыхнув, исчез.)

Кардиолог: Поздравляю вас! Мы снова просто люди. И у главврача такой же гастрит, как у больных, слава Богу!

Дантистка: Почему мужчины всё время говорят друг с другом, почему не ухаживают за дамами?! Кто всё это придумал?

Главврач: Да этот больной сочинитель… Хорошо, что мы не успели его долечить.
Дантистка: Тогда, может, спляшем, пока он не погасил наш костёр?

Автор: Пускай горит!