Гомер. Проблема перевода

Есть произведения, само содержание которых настолько выпукло, что нужно очень постараться, чтобы довести их переводом до неузнаваемого вида. А есть такие, которые так тесно вплетены в создавший его язык, что выдрав оттуда сюжет и описания, мы получаем более или менее живописный, но пересказ, весьма отдаленный от оригинала. Это происходит почти что со всеми основополагающему поэтами. Пушкин, Руставели, Мицкевич, Кабир... все они непереводимы на иностранные языке. На это, кстати, обратил в свое время внимания сам Пушкин:

"читал я 'Федру' Лобанова - хотел писать на нее критику, не ради Лобанова, а ради маркиза Расина - перо вывалилось из рук. И об этом у вас шумят, и это называют ваши журналисты прекраснейшим переводом известной трагедии г. Расина!.. Мать его в рифму! вот как все переведено. А чем же и держится Иван Иванович Расин, как не стихами, полными смысла, точности и гармонии! План и характерыт'Федры' верх глупости и ничтожества в изобретении прочти всю эту хвалебную тираду и удостоверишься, что Расин понятия не имел об создании трагического лица".

К этой же плеяде непереводимых относится и Гомер. Гомера переводить на другие языке не трудно. Его переводить невозможно. Просуммируем кратко почему:

Стих Гомера отличает напевность. А сама напевность проистекает из двух причин. Во-первых, в древнегреческом языке, как в современном китайском, было так называемое тоновое, а не силовое ударение как во всех современных, то есть делалось повышением/понижением тона, а не более сильным произношением ударного слога. В древнерусском языке также было тоновое ударение, отчего такая ныне утраченная напевность былин. Специалисты говорят, что реликты этого тонового ударения в русском сохранились до сих пор, например, в слове "ворон". Во-вторых, слоги в древнегреческом, как и латинском, были краткие и долгие. Таким образом сама речь у Гомера идет напевняком, без каких-либо специальных усилий и приемов. Заметим, что ко времени Платона и Еврипида эта напевность была утрачена, и гомеровские поэмы уже в классическую эллинскую эпоху, хотя и были всем понятны, но воспринимались как архаичные.

Следствием этой напевности является то, что гомеровский стих текуч, легок и плавен. Есть даже такой устоявшаяся метафора "гомерическая гармония на мощных крыльях". Но если скорость это одно из качеств греческого гекзаметра, величественность другое из его достоинств, столь мощно заигравшее в руках Гомера.

Легкость и величественность кажутся свойствами столь противоположными, что их, кажется, невозможно соединить. "По вполне понятным метрическим свойствам величественная поступь английского стиха предполагает медленность", -- писал Уайльд. То же можно сказать и о свойствах русского стиха. Или легкость и плавность, или торжественность и величественность -- среднего здесь не бывает. И, кажется даже, что и быть не может. Однако, как уверяют единогласно читавшие Гомера в подлиннике, у древнегреческого рапсода это есть. Приходится верить.

Другая проблема Гомера -- это чрезмерная добросовестность переводчиков, находящихся в плену вредной иллюзии, будто любой текст должен быть передан адекватно. Очень досаждают при чтении поэм сложные эпитеты: "розоперстая", "звонкоголосый", "медноострый", "копьеборец" (это ж надо удумать такого словесного урода, что-то наподобие "автоматостреляльщик" или "автомобилеводитель": и попробуй повосхищайся после этого Гомером). Все такие эпитеты естественно образуются в древнегреческом из сцепления двух слов, в русском же гораздо естественнее выразить их словосочетаниями: "с крашеными ногтями", "[человек] со звонким голосом", "медное заостренное [копье]".. Ну а уж как справиться с "копьеборцем" даже не знаю. Могу только сказать, что в немецком переводе Фосса (а именно с него, а не греческого оригинала набрался всех этих эпитетов Жуковский) даже намека на этого человека-придатка оружия нету. То есть передача смысла вполне решаема средствами русского языка.

Достают читателя и бесконечные повторения одного и того же. Знаменитая сцена сошествия Одиссея в царство мертвых повторяется в поэме 3 раза: сначала как пророчество, потом как рассказ, и, наконец, как воспоминание. И каждый раз она повторяется слово в слово. Эта монотонная повторяемость касается не только сюжета, но и отдельных персонажей и описаний. Так некий Керой встречается в "Илиаде" трижды и всегда с одной и той же присказкой: "Керой, однако, смиренный, уж в царство Аида сошел он". Алкиной либо "богоравный", либо "между всех феакийских мужей наилучший". Для изучающего иностранные язык такое повторение одного и того же в разных местах было бы только за благо, но читателя оно подмывает швырнуть книгу о стенку.

К Гомеру или кто там составлял эти поэмы, претензий мало. Эти поэмы были типичными прозведениями устного народного творчества, а значит существовали в цельном виде только в головах слушателей. Рассказывались или точнее пропевались аэдом только отдельные эпизоды. И хотя слушатели держали в голове весь сюжет, характеристики отдельных персонажей или перепетии сюжета, все же напомнить при передаче эпизода не мешало. Когда же эти фрагменты собрали в одно целое (а случилось эти при афинском тиране Писистрате), то при отсутствии должной в те ранние эпохи филологической культуры, туда прорвались и все эти ненужные повторения. Думаю задача переводчика здесь была бы не тупо переводить эти сшитую на живульку лоскутные поэмы, а скомпоновать их по законам последовательного действия именно для целей книжного восприятия.

Так что при должном переводе Гомеру вполне может быть уготовано приличное место не только в литературных учебниках, но и в читательском сердце.

МИНИАТЮРЫ О КЛАССИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ
http://proza.ru/2023/08/02/451