Бернс. Стихотворения

ВОЗНИКНОВЕНИЕ

О содержании сборника рассказать легко. Поэт пишет о любви и дружбе, родине, природе, много жанровых зарисовок, эпиграмм, стихов на случай: все то же самое, что и у других поэтов от начала литературных времен до их скончания.

Впервые стихи были опубликованы в 1786 году, и было бы большим искажением истины сказать, что сразу же прославили поэта, ибо он уже успел прославиться по всей Шотландии до публикации сборника, который скорее засвидетельствовал его славу, чем положил ей начало. Особой загогулиной сборника было то, что написаны они были на шотландском языке или диалекте -- этот называют и так и этак. Чтобы понять революционный характер сборника, нужно учесть, что шотландский язык и литература считались почти что вещами несовместимыми.

БЕРНС И ШОТЛАНДСКИЙ ЯЗЫК

В необходимой исторической справке укажем, что до VI века Британию населяли бритты -- кельты. После ухода римлян на их место пришли германские племена англов, саксов и ютов, и вырезав почти все коренное население острова стали его полновластными хозяевами. Однако в Шотландии это дело не выгорело. Англам удалось закрепиться лишь на небольшой территории в зоне современного Эдинбурга, остальную часть страны кельты сохранили за собой, да и район Эдинбурга в нач XI они вернули себе. А вот языка и культуры не сохранили, где-то в XI-первой половине XII в шотландские кельты вдруг поголовно переняли обычаи и язык англов. Тот язык, которым они стали говорить, и назвали шотландским, есть по существу диалект английского языка.

За прошедшие века этот диалект так и не сумел организоваться в полноправный язык, ибо более или менее грамотные, а тем более культурные шотландцы, упорно употребляли язык английский. Такое положение оставалось и во времена Р. Бернса: по-шотландски говорило лишь самое необразованное простонародье, а вся культурная часть общества была сплошь англоязычной. Только ради смеха или любопытного исторического факта можно назвать шотландскими писателями великих современников Бернса Адама Смита или Д. Юма.

Правда, некоторые литераторы (Рамзей, Фергюссон) все же пытались писать по-шотландски, но дальше приколов дела не шли: шотландский в их исполнении годился лишь для кухни и воспроизведения кухни.

Бернс воспринял эту эстафету и яростно попытался вдохнуть жизнь в шотландский язык. Бернса выставляют, и что удивительно, не только советские, но и англоязычные литературоведы, как образец поэта, пришедшего от сохи, поэта со своей неповторимой тематикой, с языком народа, который он впитал с молоком матери и сумел сделать языком подлинной великой литературы. "Бернс -- это поэт вселенского масштаба. Но не подобно Гете в звездах, и как Байрон -- в океане, или Мур в изнеженном Востоке, а в домашнем пейзаже, который бедняк видит вокруг себя -- бледные мили пастбищ и загонов, лед и болота, и дождь и ледяные ручьи" (Эмерсон).

Но это совершенно противоречит фактам. Учился Бернс в школе, где преподавание велось на английском, и уже в школьных тетрадках он практически не делал ошибок: учитель ставил в грамматическом плане маленького Робина в пример его более нерадивым и тупоголовым товарищам. И начинал исать Бернс по-английски. Когда он перешел на шотландский, неизвестно, если судить по датам, но точно известно, если судить по стихам.

В одном из ранних рукописных сборников поэта, еще писанных для себя, обнаружилась длинная сентиментальная слащавая элегия, написанная на смерть его любимой овечки Мэйли (не путать с той же элегией, позднее обработанной Бернсом и помещенной в его каноническом сборнике 1786 года).

Поэт набросал уже 66 пропитанных слезным умилением строк, а все никак не мог остановить понос ламентаций, как вдруг элегия в рукописи резко обрывается на полуслове, и, не отходя от кассы, в той же тетрадке поэт начинает писать ее по-новой, но уже не на английском языке со всеми полагающимися сентиментальными штампами, а на шотландском диалекте, и уже не в сентиментальном, а в смешанном юмористическо-лирическом ключе, где сквозь слезы проглядывает невольная улыбка, а улыбка смягчается слезами. Причем начал писать 6-строчником с двумя укороченными строками, которым до того не писал совсем и который потом стал его фирменным размером:

     Lament in rhyme, a' ye wha dow,
     Your elbuck rub an' claw your pow,
     Poor Robin's ruin'd stick an' stow
         Past a'remead:
     His only, darlin, ain pet yowe
         Poor Mailie's dead

      Пишу стихами или прозой,
      А по щекам струятся слезы.
      Судьбы исполнились угрозы:
          Погас мой свет.
      Живут на свете овцы, козы,
          А Мэйли нет!

(Перевод, надо сказать, очень грубый, -- и это видно, -- но дать подстрочник не могу, ибо не сумел разобраться со стихами. Но даже по внешнему виду можно понять, что это не тот английский, которому учат в учебниках). Рукопись отразила волнующий момент вдохновения, когда разом поэт вдруг обрел свой стиль, свой голос, свою судьбу.

Не отказываясь в дальнейшем от грубо-юмористической, гротескной линии своих предшественников:

        Когда волочиться я начал за нею,
        Немало я ласковых слов говорил.
            Но более всех
            имели успех слова:
        "Мы поженимся Шейла О'Нил"

Бернс, тщательно собирая и обрабатывая народные песни, стихи и, особенно, такой почти сугубо национальный жанр поэзии, как баллады, осмелился впихнуть на шотландском и самую серьезную поэзии. Юмор, драма, пафос, лирика -- поэт мастерски играет на всех регистрах человеческих чувств и мыслей:

       Об этой девушке босой
       Я позабыть никак не мог.
       Казалось, камни мостовой
       Терзали кожу нежных ног.

       Такие ножки бы обуть
       В цветной батист или атлас,
       Такой бы девушке сидеть
       В карете, обогнавшей нас.

И все же шотландскому диалекту пусть и оказалось под силу многое, но далеко не все. В конечном итоге это был язык простонародья, сочный и интересный в деталях (интересный и сочный потому что отличный от литературного), но слишком грубый и необработанный для выражения тонких психологических переживаний или философских размышлений. Это остро чувствовал и сам поэт, и потому где ему не хватало прямого шотландского топора, чтобы рубануть, так рубануть, он брал в руки английский скальпель. Порою даже в одном стихотворении, как например, в "Горной маргаритке, которую я примял своим плугом". Первые четыре строфы, изображающие обыденную ситуацию, написаны по-шотландски, а следующие, где поэт ударяется в общефилософские рассуждения о бренности земного удела, не выдержавший испытания столь сложной темой, родной язык уступаете место не родному:

       Wee, modest, crimson-tipped flow'r,
       Thou's met me in an evil hour;
       For I maun crush amang the stoure
                Thy slender stem:
       To spare thee now is past my pow'r,
                Thou bonnie gem.

        О скромный, маленький цветок,
        Твой час последний недалек.
        Сметет твой тонкий стебелек
            Мой тяжкий плуг.
        Перепахать я должен в срок
            Зеленый луг.

...

         Such fate to suffering worth is giv'n,
         Who long with wants and woes has striv'n,
         By human pride or cunning driv'n
               To mis'ry's brink,
         'Till wrenched of every stay but Heav'n,
               He, ruin'd, sink!

      Такая участь многих ждет...
      Кого томит гордыни гнет,
      Кто изнурен ярмом забот,-
          Тем свет не мил.
      И человек на дно идет,
          Лишенный сил


При этом Бернс, человек широко образованный и культурный, насытил до краев свои размышления культурными аллюзиям и цитатами: так, wrenched of every stay but Heav'n, как свидетельствуют комментаторы, эта переделка строки из "Времен года" английского поэта, очень любимого Бернстом -- Томсона: deprived of all/Of every stay innocence and Heaven".

МИНИАТЮРЫ О КЛАССИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ
http://proza.ru/2023/08/02/451