Жизнь российская Книга-1, Часть-3, Гл-3

Глава 3

"Визит в РЭУ"
Но… первый блин, как обычно бывает, комом вышел



     Что ни начну – всё неудача.

     Русская пословица



И вот Василий Никанорович, потерпевшая сторона, прибыл в учреждение, которое должно отвечать за спокойствие и нормальную жизнь жильцов и жителей данного района города. И которое должно следить за исправным состоянием всех инженерных сетей и коммуникаций, а также прилегаемой территории. И в этом учреждении должны помогать тем, которые попали в ту или иную неприятную ситуацию не по своей вине и воле.

Для этого российский гражданин Кульков и прибыл сюда. Да. Для этого самого.
Начальника на месте не оказалось. Главного инженера тоже.
Приёма вообще не было.

Секретарша, к которой обратился Кульков с соответствующим вопросом, сперва отмахнулась от него как от назойливой навозной мухи, сморщилась, скукожилась, чуть ли не матом покрыла, сказала, что ей некогда отвечать на глупые вопросы, но после третьего или четвёртого к ней обращения, всё же снизошла… отвлеклась на минутку от разговора с подругой и подсказала на ухо, (тихо, по великому секрету), что они все сейчас находятся на общем производственном совещании. Там! В конференц-зале! За закрытыми дверями. На общем собрании, вернее. Все службы, дескать, там сейчас в кучу собраны.

– И долго они там будут совещаться? – резонный вопрос задал пришелец. Подумал немного, пошевелил мозгами и добавил громко и резко: – Мне некогда ждать!

– Никто об этом не знает, гражданин хороший. Откуда же нам это знать? Мы люди маленькие. Подневольные. Подчинённые. Нам про то ничего неведомо. Совершенно. Понял, дядя? Наше дело сторона. Ясно? И нам всё это фиолетово! А ещё по барабану! Так нам, вообще-то. Понятно? Мы только чай-кофе принести. Ну и сахарок, если есть… Вот такие наши функции, гражданин хороший. А на остальное нам… В общем, до лампочки. А там… А там… А там, на собрании, новый метод обслуживания населения руководство наше обсуждает с коллективом. Вчера мы получили сверху свежие нормативы и ценные указания. Как, например, заявления принимать. Как реагировать. Как отвечать на письма и обращения. В новом, так сказать, свете. В новой формации. Модернизация же в стране происходит… Вы разве не в курсе? Всем об этом известно, а вы как будто на Луне живёте. Ничего не знаете. И, главное, не хотите знать. Реформы идут одна за одной у нас, как и в стране… Так что… ждите! Ждите, гражданин хороший! И ещё раз ждите!! Покуда они там не разродятся. Покуда они там не наговорятся. Покуда они там не примут важное решение. Покуда они не разойдутся по своим кабинетам. Ферштейн? – за умолкнувшую вдруг секретаршу ответила её подруга, тщательно подкрашивая пухлые губки фиолетовой помадой и заглядывая в маленькое кругленькое зеркальце. – Я вас спросила: ферштейн?? Чего молчите?? Эй! Гражданин… Вы чего? Спите?? Эй! Проснитесь!! День на дворе!!

– Да-да… Конечно… Ферштейн. Понял, то есть. Обязательно… Я понятливый!

– Ну и хорошо, что понятливый. Уговаривать вас не надо. Нотации читать тоже. Идите вон туда. На крыльцо! Вон дверь! Открыта. Покурите там! Постойте. Подышите. Спесь свою сбейте. Успокойтесь. Охладитесь. Не маячьте тут перед глазами. Не мешайте нам с подружкой разговаривать. Вас тут много ходит. Всяких разных. Больных и вшивых. Заразных и противных. Смотреть на вас на всех уже тошно… Рвать даже тянет. Ну скоко моно… Ходют и ходют… Ходют и ходют… Ходют и ходют… И все недоделанные. Все вшивые. И все грязные. Все немытые. Все небритые. Все мурло своё суют куда ни надо. Все как ошалелые. Как с ума съехавшие. Глаза горят. Уши торчат. И всем надо чего-то… Просют все. Требуют чего-то… несусветного… Что вам надо? Граждане… Чего вы все добиваетесь? Чего вам нужно? Сами справиться не можете? А ну вас… Заколебали уже в карамельку… Ну всё. Идите. Не задерживайте. Не дышите на меня своим перегаром. Ну ты глянь на него… Глянь, говорю… Ирка. Это ж надо… Вчера, видимо, нажрался палёнки с бомжами в подворотне. С утра похмелился и к нам припёрся… права свои качать… Эй, дядя… Оглох, что ли… Язык проглотил… Чего зенки свои вылупил… Не надо на меня так зло зыркать. Я тебе не жена твоя… Ты посмотри на него… Посмотри, говорю… Ирка. Чего тебе надо? Ах… про права чего-то забулькал… Не надо тут булькать. Своих таких тут хватает. С излишком даже. Каждой твари тут по паре. А тебе права подавай… А вот хер тебе! – девушка сунула кукиш под нос подавленному, раздавленному и поверженному пожилому человеку. – Ни хер, а хрен! Понял? А у тебя нет прав. Никаких. Ферштейн?

Василий Никанорович дёрнулся всем телом, головой гневно тряхнул от отчаяния, чертыхнулся про себя аж четыре раза от таких странных и некультурных, на его взгляд, девичьих слов, фыркнул с великим отвращением и чудовищным недовольством, молча отошёл от «сладкой парочки». От нечего делать послонялся по длинным коридорам, для чего-то заглянул в два пустых кабинета, скрипнул скрипучей дверью, проверил туалет, опробовал его по двум соответствующим параметрам, почитал плакаты на стенах, икнул, зевнул, кашлянул пару раз, пощупал ладошкой корявую бахрому на опанелке дверных проёмов, поковырял пальцем отваливающуюся местами гипсо-песчаную штукатурку и отшелушивающуюся пузатыми пузырями и рыбьей чешуёй грязную сине-зелёную краску на замызганной и разрисованной какими-то иероглифами непонятного назначения давно не ремонтированной стене, с вертикальностью и ровностью которой надо было ещё на что-либо поспорить, поправил упавшую урну, тщательно затолкал в неё высыпавшийся мусор, загнул торчащий остриём гвоздь у директорского кабинета, со злостью пнул валявшуюся на полу свежую обкусанную бело-розово-зелёную арбузную корку, ухмыльнулся горько и ехидно, хмыкнул многозначительно и снова подошёл к столику секретарши уточнить кое-какие непонятные ему детали. А ещё он хотел настыдить этих барышень. Чтоб покраснели они и попросили у него прощения за своё такое грубое и нетактичное поведение. Ведь они на работе находятся, в урочное, так сказать, время, на службе, а не на пьянке-гулянке с хмельными и обдолбанными наркотой своими дружками-хулиганами и бандитами. А он ведь обратился к ним не с личными, а с производственными вопросами. И они должны! Да! Должны! И даже обязаны! ответить ему профессионально и культурно. Да! Только так! И никак иначе… Иначе он жаловаться будет. Сперва их начальнику. Затем в более высшие органы. Вплоть до полиции, а то и до прокуратуры дело дойдёт. Он человек, всё-таки. Да-да-да! Он живой человек, а не хрен моржовый с какой-то там… маслобазы зачуханной… Он уважаемый всеми человек. А не замухрышка какая-то… Да. А это тебе не хухры-мухры. И он не пьянь подзаборная. Не бомж. Не ханыга. Не прощелыга.

– Девчата! Милые… Хорошие… Я вот к вам с каким вопросом хотел обратиться… Почему вы мне нагрубили… и оскорбили меня. Я же… я же… я же… к вам со всей же душой своей… от всего, так сказать, сердца… открытого… А вы… а вы… а вы…

Ответила та же девица, подружка секретарши:

– Ты чего, пердун старый… чмо немытое. Чего опять припёрся? Не видишь, что мы разговариваем? Чего зенки свои снова вылупил… Выпучил их, козззёл… Не надо на меня так злобно зыркать. Я тебе не жена! Ты чего, старый хрыч, обознался? Не жена я! Понял? Опять не понял… Ну как ещё тебе объяснить… Вот придурок… На жену свою так зло смотри. А на меня не надо. Не надо!! Меня тошнит уже. Мутит! Ты посмотри на него, Ириха… Посмотри, говорю… Чего ему от нас надо? Ах… гляньте на него… Опять он про права чего-то забулькал… Не надо тут булькать. Своих таких тут хватает. Булькальщиков. С излишком даже. Вон они… у стены стоят… ждут чего-то… Хрен дождутся. Видали мы таких. В гробу и в белых тапочках. Понял? Что? Что сказал? Громче говори. Ешё громче. Ты чего, старый пень… Язык проглотил? Чего? Ну вот… Опять он не понял… придурок лагерный… Каждой твари тут по паре. А тебе права подавай… Замучаешься получать их. Праведник нашёлся… А вот хер тебе! – девушка, как и в тот раз, сунула кукиш под нос подавленному, раздавленному и поверженному пожилому человеку. – Ни хер, а хрен! Понял? А у тебя нет прав. Никаких. Не было никогда и не будет. Ферштейн? А ну пшёл вон! А не то… Ну всё, иди. Не нервируй меня. Катись, говорю, к чертям собачьим! Чего? Не понял? Пинка сейчас дам! Под сраку! Ну-ка! Пшёл вон!! Скотина…

Кульков не нашёл нужных слов для ответа и заткнул уши руками.

Он был повален.
Он был растоптан.
Он был растерзан.
Он был обескровлен.
Он был обездвижен.
Он был убит. Наповал.

И ум куда-то делся. Мысли улетучились. Мозг то ли застыл, то ли окаменел, то ли вообще исчез, испарился. Серое вещество в пар превратилось. В ничто.
Что ответить этим… этим… этим существам… он не знал.

– Но… – начал было Вася-Василёк. А вот договорить ему не дали.

– Никаких но! Ты чего, пень трухлявый… Права вздумал тут качать? Тебе же ясно сказали! Русским, между прочим, языком… Что прав у тебя нет. И не было никогда. Прав тот, у которого больше прав, у которого власть в руках. Понял? Ну… или, на худой конец, достойное служебное положение… Ферштейн? Эй! Ты чего молчишь? Эй! Дедуля… Эй, хер с горы… Ты чего… Ты чего… Ты чего побледнел?

– К-как… это… – хотел уточнить Кульков, но сбился, поперхнулся и заткнулся.
– Ну ты чего, дед… как замороженный… Иди на улицу… оттай там. Иди-иди! Бестолковый. Проветрись там. Им, идиотам, говорят, а они нахально лезут, нагло прутся за правдой какой-то. А её нет! Правды-то. Нет. Не было. И не будет. Шуруй! Не стой тут. Не воняй… Ты чего, старый, оглох? Ты чего, пень трухлявый, не понимаешь? Ну ты, Иринка, посмотри на него. Стоит и пердит. Вонь от него, как от козла паршивого. Или обмочился уже… Может… по-большому в штаны сходил… Что за люди такие пошли… Не люди, а эти… как их… на блюде… Чуть что, так воздух сразу портят. Ни стыда, ни совести у них. Во все углы гадят. Да и не только в углы. Ну всё, пердун зловонный! Иди отсюда! Вон дверь! Вон бог! А вон порог! – услышал пожилой русский человек, старший охранник и пенсионер в одном лице.

– Иди-иди! Не стой тут… – добавила вторая девица.

Василию Никаноровичу поплохело. Будто в душу ему плюнули.

Вот-вот. Харкнули туда. Две молоденькие особы. И даже не извинились.

Да… не повезло ему. Не приняли его тут. Нет.

Но почему???

Обидно и противно. До слёз. Он же человек. А с ним эти две миловидные собой барышни говорили… как со скотиной. Даже ещё хуже.

Вот ведь как случилось… Но такого же не должно быть! А оно произошло…

И как можно верить в будущее? Как? Тут в настоящее-то веры нет.

Что теперь делать? Жаловаться? Или… забыть всё это… как страшный сон.

Такие слова крутились в очумевшей голове старшего охранника, уважаемого на службе человека. Ему было как-то стрёмно. Василию не нравилось это дурацкое слово, но сейчас оно было очень даже кстати. Он надеялся, что девушки эти милые культурно с ним обойдутся. Он думал. А оно вон как вышло… Послали его! Да! Они его послали. Туда, куда Макар телят не гонял. Кузькину мать ему показали. Откровенно. И официально.

С большим трудом, применив недюжинную силу, с огромным желанием поскорее убежать от тех чувырл, вырваться на свободу и на свежий воздух, Кульков, удручённый и обескураженный произошедшим, открыл входную дверь, кое-как, держась обеими руками за косяки, перешагнул через порог и кубарем вывалился на свежий воздух.

Всё. Он избавился от оскорблений и угроз.
Всё. Он на свободе.
Всё. Он может делать то, что хочет.

Ох… как же это хорошо…
Да. Хорошо. Но забыть тех двух девиц он не мог.
И как это забыть? Просто невозможно.



Продолжение: http://proza.ru/2023/08/23/402

Предыдущая глава: http://proza.ru/2023/08/22/281

Начало 3-й части: http://proza.ru/2023/08/21/655

Начало 2-й части: http://proza.ru/2023/06/22/378

Начало романа: http://proza.ru/2022/09/02/1023