Курская заря. Ч3. Г1. Следующий день

            КУРСКАЯ ЗАРЯ. повесть
            Часть 3. Дороги.
            Глава 1. Следующий день.

            Предыдущая глава:    http://proza.ru/2023/04/19/928   

            1.1 Следующий день.

            …Следующий день был тридцать первым днем января 1943го года, заканчивался первый месяц сорок третьего. Приблизительно во второй половине одиннадцатого, в небо полетели ракеты из полевых ракетниц, со всех сторон начали трещать многочисленные автоматы, частые винтовочные лающие выстрелы, словно во всех развалинах Сталинграда открылся стрелковый бой. Сначала, что происходит, было не понятно. Но по рации передали…
            - Командующий в плену! – Закричал радист, соскочив с табуретки, словно кипяток на него пролили, обнажая свои молодые зубы в шальной счастливой улыбке, глаза по пятаку!..
            Вокруг, никто ничего не понял. Кто-то по привычке схватился за автомат.
            - Паулюса взяли пару часов назад! Ура-а!!! – кричал радист, сбрасывая наушники… ушанка на пол.
            И офицеры, и солдаты глядели на него, еще не понимая, какого командующего?.. куда взяли? Какой, к черту, Паулюс?.. Ведь никто не знал, что командующий немецкими войсками в Сталинграде – генерал Паулюс. Своих-то командующих не знаешь… выше комбата, откуда знать немецких?.. вражеских. На хрена нужно их знать?!!
            Радист наконец опомнился, взял себя в руки, встал по стойке смирно перед ротным:
            - Разрешите доложить, товарищ командир роты… - моргнул, вздохнул, - арестован командующий шестой армии вермахта в Сталинграде, генерал Паулюс! Передали открытым текстом!
            Несколько длинных мгновений все моргали глазами соображая, что же все-же случилось затем вдруг… заорали «Ура», начали обниматься. Они не знали кто такой Паулюс, но уже поняли… Победили!

            А у Лиды, от близкой пальбы, опять разрывалась голова. Затылок опух. Поворачивая голову, острая боль молнией, пробивала вниз, по всему телу и в голову. И теперь, на следующий день, после взятия дома культуры, после бессонной ночи на перевязке, сначала своих, потом пленных, чья вереница из ближайших развалин не кончалась до утра, голова у нее болеть не перестала, а опухоль на затылке не давала повернуть голову, можно сказать, совсем. По приказу командира роты два бойца проводили ее на берег, после великой радости. Чтобы Лидочка не мочила ноги, на руках донесли ее, по ледяной воде, среди битого льда, до баркаса, не отпуская пока она за леерами не оказалась.
            Вода темная на Волге, льдины плывут…  еще одного бойца к берегу прибило… еще один утопленник. На берегу-то всех от воды уже давно оттащили, этого только-только волной принесло.
            - С полчаса, как в баржу немецкая бомба попала. Меньше фрицы бомбить стали, а ему, вот… не повезло. – моторист с баркаса пошел в свою будку, мотор потряхивал поцоканную льдами, и не только льдами, посудину – отчаливать пора, неча время терять, сейчас у нас, у всех людёв, время-то не много.
            - Ребята, вытащите бойца, чтобы его опять в стремнину не отнесло. – крикнула Лида с палубы, стремясь перекричать рев мотора, когда баркас уже начал пятиться в Волгу.
            Один из бойцов покачал головой, другой уже направился… уже шел в сторону утопленника.

            В медсанбате ее осмотрели, перевязали. После осмотра военврач, качая головой:
            - Шейные позвонки зафиксировать лангетом, обезболивающее, противошоковое, рану обработать. Шейные позвонки должны быть обездвижены максимально. – Уже к пациентке. - Слышишь, Лида, тебе головой крутить нельзя.
            В ответ:
            - А что там? – Пытается посмотреть на врача, поворачиваясь всем корпусом, зрачки выворачивая до самого угла глаза. – Долго болеть будет? – Как бы мимолетом, риторически, - мне там, как всегда соберите на ту сторону, бинты, лекарства, спирт…
            В этот момент в ответ врачу – сестра:
            - Лангеты, на шею, уже давно кончились!..
            Врач оглянулся на Лиду, легко игнорировав, что сказала сестра, стал пристально и осуждающе смотреть, договорить, Курочкиной, не дал - громко:
            - Лида, - в глазах злое удивление, - ты дура, что ли, - они были знакомы уже месяца три, и врач знал, что она воюет с сорок первого, Лидия именно здесь получала бинты и медикаменты и, время от времени, с ним беседовала, - у тебя тяжелая травма позвоночника, небось целая стена на тебя свалилась, черт возьми, прости Господи, а ты… долго болеть будет? – передразнил её последней фразой, - В госпиталь!.. В тыл… к нейрохирургу, и немедленно, пока еще ходишь. – раз вздохнул, второй, словно поперхнувшись словами… - А где я тебе нейрохирурга найду?..
            Уже сестре - голосом, стремящимся успокоиться:
            - У меня возьмешь, я там три, на крайний случай, отложил у себя, спрятал для особого происшествия.
            Он энергично повернулся, переходя к следующему раненому, но через три-четыре секунды опять вернулся к Лиде, наклонился к ее лицу, тихо заговорил:
            - У тебя может быль даже позвонки шейные сломаны, деформированы… тебе рентген нужен… это очень серьезно, Лида… я даже не знаю, куда тебя отправлять! В прифронтовом тебе тоже не помогут… Если только в Москве!
            Военврач выпрямился, продолжая смотреть в ее светлые и по-прежнему, хоть и уставшие, но такие лукавые глаза. Он улыбнулся, хмыкнув еле-еле, повел головой, пошел к другим раненым, продолжая обход вновь поступивших.
            А Лида стала смотреть в потолок, чтобы не шевелить шеей. Мысли стали спокойными, вспомнились глаза пожилого моториста на баркасе, его суровое, в морщинах, лицо казалось каким-то родным, и тогда, когда он рассказывал, как баржу разбомбили, глядя на утопшего красноармейца, и когда следил за темной водой Волги, лавируя промеж льдин, между двух далеких берегов. Она видела, как течет вода Волги, заворачиваясь между льдин в шипящие буруны, а баркас казался таким маленьким… беззащитным. Лиде было страшно, и она это вспомнила, и ей опять снова стало жутко, несмотря на то, что ее родной город Калинин первый большой город на Волге. Правда Волга у них в несколько раз уже, и разбили его сильно. Она оглянулась на Сталинград… провела взгляд по дымам западного берега Волги. «…А Сталинград ведь, совсем полностью разбит…» Глубоко и напряженно вздохнула.

            Посмотрела на раненных, заполнивших палубу озябшего, в Волжской стремнине, баркаса: «Странно… пули вокруг цокают – не страшно, а когда берега далеко… сердце в пятки ушло.» - видела бы она свое лицо в этот момент, оно улыбалось, а улыбка Лиды всегда была очень доброй, обычно все улыбались в ответ. «Ко всему привыкаешь. А страшно бывает – пока живой…» - о чем-то думалось еще, но… потолок поплыл. Голоса вокруг словно начали тихо звенеть в треске уставшего двигателя…
            Явь незримо превращалась в сон, сон превращался в явь. И все это очень хорошо. Все хорошо.
            …А к спинке ее кровати подошла… Зина! Зинаида Широкова, ее самая близкая подруга в медицинском институте, в Москве… до войны: «Как же это было давно! Словно в другой жизни.» - Душа запела: «А было ли это?» - Зиночка, если улыбалась, улыбка легкая, еле заметная, но всегда строгая: «…Что с ней сделаешь – отличница!», - Лида, в ответ, не могла сдержать радости:
            - Зиночка, сколько ж мы не виделись?
            Зина не спешила отвечать, шло время:
            - Ты домой уехала, Лида, так и не приехала. А мы тебя до си пор ждем. Ивана-то помнишь, братика моего? А ты так и не приезжаешь. Правда нас дома никогда нету, записка на столе всегда лежит на случай если придешь вдруг. Но ты не приходишь… - чуть помолчав, - так и не приходишь.
            Лиде стало очень приятно, что ее и сейчас где-то ждут. На Душе стало тепло, она улыбалась во сне и лицо ее было очень счастливым:
            - Не могу я, кто же будет раненых перевязывать. Кто же будет их из-под огня вытаскивать. Я так с тобой встретиться хочу, Зина. А ты откуда здесь, под Сталинградом? Ты же хирург… почти?
            Зинаида какое-то время молчала, смотря на Курочкину своими большими, строгими глазами.
            - Не приедешь ты… - легкая улыбка опять легла на ее губы, - но мы скоро с тобой встретимся, Лидочка… По-другому ведь быть не может, обязательно встретимся… обязательно…
            В этот момент, что-то звонко упало слева, Зинаида, словно вынырнув из вязкого эфира, жестко посмотрела в сторону звона…
            …Лида открыла глаза, мимолетный сон взлетел в небо. Две медсестрички, в проходе между койками, собирали на поднос рассыпавшиеся хирургические инструменты. Голова по-прежнему звенела и боль оказалась на месте. «Какой же приятный был сон, Зина. Как жалко, что это только сон. Неужели встретимся скоро… Зиночка?!.»

            Приблизительно через час военврач писал направление на Курочкину в Саратов, этот большой город самый близкий, и тыл там все же не кончился оккупацией фашистской, слава Богу. Но еще через часок, поговорив с одним из врачей, который прибыл в их медсанбат по мобилизации приблизительно в середине декабря из Саратова, узнал, что все медоборудование, в том числе и рентген оборудование, осенью было эвакуировано из их больницы, слишком быстро наступали немцы на Сталинград, госпиталя конечно, начали вывозить в Нижний, то есть в Горький. Сначала он переписал направление на Москву, но в особом отделе сказали, что Москва по-прежнему закрыта, и нужно особое разрешение, чтобы попасть в московский госпиталь, это не сложно, но требует времени, требует подписи в особом отделе армии, пациент ведь не генерал, а сержант, хотя там уже в этом давно не препятствовали. Военврач переписал направление на Горький.
            …………………………………….

            1.2 По-другому нельзя.
            http://proza.ru/2016/07/17/166   

            Много раз Зинаида подавала раппорта на отправку на фронт за почти полтора года хирургической практики в детской клинической больнице в Замоскворечье которая, как и почти все больницы Москвы во время войны, стала военным госпиталем. Девочка ассистировала и самостоятельно выполнила сотни и простых, и сложных операций. Не успела Зиночка стать дипломированным врачом.  Война застала студентку медицинского института, переходящей на 4й курс, а Москва призвала ее, сначала на строительство военных укреплений под Можайском. Затем, в лице Юдина Сергея Сергеевича ведущего хирурга НИИ Склифосовского, в госпиталя Москвы, из-за катастрофической нехватки хирургов. Не хватало врачей и персонала для работы с раненными, валом обрушившимися на Московские больницы уже к середине июля 1941 года.
            Но время шло быстро.

            Зинаида уже пять месяцев практиковала в хирургии, уже спасла от неминуемой гибели десятки раненных, когда в Январе 1942 года ей было присвоена должность военврача и звание младшего лейтенанта медицинской службы.
            Зинаида Широкова практически жила в больнице, по многу дней к ряду, не уходя домой в общежитие. Полегче стало в поздние осенние месяцы 41го года. Это было потому, что в обороне погибали в бою почти все. Самоотверженность защитников Москвы была настолько всеобъемлющей, что люди и при тяжелых ранениях не покидали позиции, предпочитая сражаться до последней капли крови.
            В ноябре 1941 года, когда раненых стало заметно меньше, Зинаида впервые подала рапорт на передовую. Ей предлагали эвакуацию, но она категорически отказалась от отъезда из Москвы в тыл, навстречу, из-за своей, словно детской, настойчивости, опять подав рапорт на передовую, и опять получила на него категорический отказ, а потом, когда об этом узнал Юдин С. С., получила взбучку и от него.

            Так же протекала жизнь у ее брата Ивана Широкова, приехавшего в Москву в середине августа 41го года. К октябрю все работы по оборонительным укреплениям, на которых он работал с конца августа, под Москвой были свернуты в связи с приближением к Москве фронта. Иван хотел было уйти добровольцем в ополчение. Его немедленно расшифровали на пункте формирования ополченцев в связи с тем, что ни на 18, ни на 17 лет пятнадцатилетний подросток не тянул, а пацанов посылать на смерть всё-таки не хотели.
            По-настоящему, без дураков, работая на оборону столицы, деля с людьми скудный стол обеденного перерыва и неудобства ночлегов под открытым воздухом, на строительстве оборонительных сооружений, Иван познакомился со многими москвичами, уже состоявшимися на своих местах, по жизни и любви. Люди разных профессий, разных чинов работали на рытье окопов и противотанковых рвов. Будучи компанейским пацаном с легким дружелюбным нравом, через них мальчик сумел устроиться на шарикоподшипниковый завод, где к осени 1941 года вовсю ремонтировали военную технику и вооружение с полей сражений, подлежащее возможности ремонта после боевых действий, несмотря на то, что сам завод был эвакуирован в Томск.
            Зинаида с Иваном в общежитии почти не пересекались. И тот, и другой все время проводили на работе. В самом начале 42го на шарикоподшипнике была запущена линия по производству артиллерийских снарядов. Ивана перевели на работу в токарную группу линии, и он официально осваивал профессию токаря, параллельно с работой учась в ФЗУ при заводе, по 10 – 14 часов в сутки, точа снаряды для фронта. А перерыв до следующей смены был, как правило, не большим, ребятам давали поспать в курилках и кабинетах, и они опять становились за станки до изнеможения постигать тонкости сложных профессий.
            С началом наступления под Москвой количество раненных, поступающих в госпиталя Москвы, резко возросло. Буквально за два три дня после пятого декабря транспорты вереницами везли в госпитали Москвы и Подмосковья прошитых пулями и осколками, чаще всего обмороженных солдат, которых успевали собирать с поля боя до того, как они замерзали до смерти. Руководство военных медицинских учреждений Москвы даже сумело выбить у военного командования подразделения солдат для перетаскивания тяжелых раненных и умерших в крупных больницах, чтобы высвободить медицинских сестер и медбратьев от этой полу медицинской работы. С пятого декабря и практически до февраля Зинаида жила в больнице, появляясь дома только для того, чтобы переодеться в другое белье буквально несколько раз за четыре месяца.
            Зинаида подходила к общежитию по заваленным еще в начале декабря снегом улицам осажденного города. Уличное освещение не работало, в полной темноте легкая метель била в лицо…
            Чистить не центральные улицы в эту зиму было не кому, и в сугробах были протоптаны тропинки, по которым не часто проходили редкие прохожие.  Главврач Прохорович Ермолай Васильевич сегодня после последней операции буквально выгнал Зинаиду домой, где она уже не была с середины декабря. Новый год Широкова провела за операционным столом спасая от смерти майора - танкиста которого сумели вытащить из горящей машины, а потом маленькая санитарка, три часа по сугробам тащила его пока их, на счастье, не заметили наши солдаты, идущие на передовую.

             Зина вошла в общежитие, на вахте никого не было. В коридорах тоже было пусто – как же это не привычно, девичье общежитие всегда было гудящим ульем, притягивающим неугомонных молодых парней как магнит. Где вы мальчики, на каких фронтах вы сейчас бьете фашистов… Так, никого не повстречав, Зина поднялась на третий этаж и подошла к своей комнате, дверь в которую была приоткрыта. Девушка слегка испугалась, не зная, что думать об открытой в их дом двери: «Может Лида приехала?..» - надежда увидеть внутри помещения знакомые лица оказалась сильнее ощущения опасности и она зашла в комнату.
            На постели Лидочки не раздевшись, лежал Иван, лежал, как подкошенный на ходу боец прямо в одежде, на животе одна рука, другая свешивалась с постели. Иван спал мертвецким сном абсолютно уставшего молодого человека… большого мальчишки. Сон глубокий и безмятежный. Зина стояла у постели с братом и, склонив голову, любуясь трудовой усталостью близкого человека, ощущала безграничное счастье, что ее редкое посещение собственной комнатки совпало с приходом домой Ивана. На столе по-прежнему лежала записка для Лиды на случай если она вдруг появится на пороге своей комнаты, наконец, возвратясь от родителей из Калинина. Зина разделась и попыталась снять с Ивана затертый расстегнутый пиджак.
            - Сейчас, сейчас…, я сейчас, уже встаю… инструмент в порядке, сейчас, сейчас… - лопотал спящий подросток, а пиджак не поддавался. Зинаида прекратила попытки его снять. Иван повернулся на бок, улегся калачиком как маленький мальчик, и сестре не оставалось ничего, как только накрыть его одеялом.
            Посидев рядом с братом, Зина тоже прилегла на свою постель и не заметила, как задремала. Тело чувствовало привычный уют, многодневная усталость, и глубокие переживания чужой боли затихали в раненной душе молодого хирурга. В комнате было совсем тихо. А за окном общежития не было привычных звуков огромного города, НЕ ГУДЕЛА Москва клаксонами автомобилей, шумом улиц и площадей, звоном трамваев, на железных поворотах трамвайных линий, и другими звуками такими привычными для Москвичей, и бесконечно интересными для любого человека, впервые попавшего в большой город.
            Где сейчас Лида, которая всё-таки поехала на отгулы на родину в начале октября. А через неделю по радио сообщили, что Калинин захватили немцы. Где сейчас Лида, что с ней… оставалось только надеяться на лучшее. Калинин освободили 16 декабря, но Лида не приезжала… не звонила… не писала…

            Шло время.
            В 1942м к лету Москва постепенно оживала после осады. В город возвращались административные учреждения, открывались, закрытые к осени 41го магазины и налаживали работу предприятия. Люди мыли окна, отдирая приклеенную накрест бумагу, подметали дворы, разбивали не растаявший снег, в подворотнях, где не хватало солнца. Весной проснулись трамваи и троллейбусы. Москва убирала свои улицы от страха осени и зимы 1941го года, оживала и гудела… как до войны.
            Налаживалось производственное расписание и в больницах, то есть госпиталях. У Зинаиды появилось свободное время, стала постепенно уходить необходимость жить в больнице. В мае Девушку вызвали к главврачу и зачитали приказ о присвоении ей внеочередного звания лейтенанта медицинской службы РККА за самоотверженную работу в прифронтовой зоне при обороне Москвы. На следующий день Зина очередной раз подала рапорт об отправке ее на передовую, на что опять был получен категорический отказ.
            В мае пришло письмо от Лиды. Оно было написано слезами. Слог этого письма не был таким звонким и веселым, каким любила разговаривать жизнерадостная студентка. У Лидочки погибли родители и младший брат. В ее квартиру на третьем этаже попал снаряд, когда проклятые фашисты брали этот старинный город в верховьях великой Волги. Она осталась одна в оккупацию. Без дома, без угла и без родителей, без вещей. На счастье, ее приютила семья подруги детства. А когда наши Калинин освободили, пошла в полевой госпиталь ухаживать за раненными. Ее никто туда не звал, но после пережитых событий оккупации она уже не могла поступить иначе. Так и осталась девушка в этом медсанбате пехотной части. Когда она писала это письмо их часть билась подо Ржевом. «… Я этих гадов до самого края погоню, пока либо они не сдохнут, либо я…» Заканчивала свое письмо Лидочка не своими словами.

            Так, своим чередом, по-военному, но в тылу, в Москве, шел 1942 год. Известия СовИнформБюро набатом хлестали по сознанию любого советского человека. В начале лета трагическое поражение под Харьковом, затем тяжелейшие сражения на черноморском побережье и на Кавказе, осажденный Ленинград, бесконечные бои местного значения подо Ржевом, к концу лета рвущиеся орды фашистов к Сталинграду, захватывающие огромные территории нашей Страны, все эти события вызывали боль в душах советских людей и призывали к оружию. К концу лета 42го, Зинаида вновь пыталась отправиться на фронт и опять не смогла. Не отпускала ее Москва. Зато осенью ее опять повысили в звании. Зинаида, сама, не заметила, как превратилась в одного из ведущих военных хирургов Москвы. Ее стали приглашать в другие больницы для проведения особо сложных операций, на которые не решались другие врачи. А ее протеже, профессор медицины Юдин С. С., начал приглашать ее ассистентом на сложнейшие операции по травмам головы и позвоночника: «Я из тебя сделаю нейрохирурга после войны, твои руки для этого рождены…» - говорил ей не однократно.
            В конце 42го вся страна замирала у репродукторов в ожидании новой информации о не сдающимся Сталинграде.  Когда 23, 24 ноября объявили об окружении Сталинграда и 6й армии Вермахта нашими войсками в районе селения Калач, где-то в далеких Волго-Донских степях, люди восприняли эти новости как собственное личное счастье. Надежда… Уже уходящая зыбкая надежда победы, вновь становилась крепкой как броня наших танков. А Ванькины снаряды беспощадно громили рубежи фашистской неприступной обороны, которые находились на… территории его Страны.
            1943 год Зина и Иван встретили вместе, с ними встречала новый год и Полина - невеста Ивана, они даже выпили по глотку спирта, пожелав друг другу скорой победы, до которой по-прежнему оставалась еще… целая война.

            В начале марта 1943го Иван пришел домой и объявил Зинаиде, что его призывают в армию как добровольца и берут в учебку на младшего лейтенанта. Это было настолько неожиданным для Зины, что она, остолбенев, заплакала. Парню, только что исполнилось семнадцать лет. Она столько раз рвалась на фронт и ее так и не отправили на передовую, а он…, он еще не дожил до призывного возраста…, как-то обманул призывную комиссию…, умудрился снять с себя бронь, умудрился попасть в учебку на младшего лейтенанта. А это значит скоро поедет на фронт. Зинаиду терзал и страх за Ивана, и обида на всех вокруг, что этот молокосос едет на войну раньше ее, и растерянность, а как же теперь она одна… она так привыкла, что Иван рядом, пускай даже не рядом с ней - но рядом, здесь, в Москве, к которой она привязана тугими канатами медицины, стонами раненых солдат.
            Она не знала, что говорить, она не знала, что делать…
            - Я тебя не пущу… - Что говорить дальше? – А Полина знает?..  Я в военкомат пойду… Тебе же только семнадцать… как они могли… у тебя бронь на заводе… они знают, что у тебя бронь?.. они знают, что тебе семнадцать?.. - она глядела на Ваньку испуганными, обиженными глазами, - …они знают?.. ты же их всех обманул… - «что говорить дальше?» А Иван строил гримасы, улыбался с детским смущением и пожимал своими острыми мальчишескими худыми плечами.
            - Зинуль, ну я же мужик, во мне вон силы как в танке. Ты нас лечи, а мы этих гадов давить будем как под Сталинградом.
            - Какой ты давильщик, ты же еще мальчишка. Нет, я это так не оставлю… А Полина знает?..

            …Через неделю Иван уехал в учебку на курсы «Выстрел» постигать сапёрное дело инженерных войск. Курсы будут длиться 45 дней, затем присвоение звания младшего лейтенанта и в действующую армию. Зинаида и Полина проводили брата и жениха, расписаться молодым так и не удалось, со слезами на глазах. Зина не знала, что писать домой Маме.
           В скором времени Полина забежала к Зинаиде в больницу за новостями от Ивана, которых она, может быть, не знает, а может быть просто, чтобы увидеть близкого человека, ведь она за 41й, 42й потеряла всех своих родных и близких… кроме Ивана. Девушки разговорились, и только в этот момент Поля узнала, что Ваньке оказывается не 18, а 17 лет, что он все полтора года обманывал всю Москву. Девочки и посмеялись, и поплакали. Ночевать Поля отправилась к Зинаиде, подходило время комендантского часа, а до Зининой общаги ближе.

            Весна 43го года стала рубежом в жизни Ивана и Зинаиды Широковых. Проводив младшего брата, не имея никаких сведений о судьбах старших братьев, Зинаида приняла для себя однозначное решение оказаться на фронте и не откладывать это в долгий ящик. Подавая рапорт за рапортом об отправки ее на фронт, она имела, в конце концов, долгий и серьезный разговор с Сергеем Сергеевичем Юдиным. В разговоре со своим учителем она постаралась объяснить своему наставнику, что на передовой она будет заниматься ровно тем же самым, но при этом помогать будет тем людям, которые не могут получить подобную помощь там, в медсанбате, на передовой.
            - Сколько к нам приходит раненных которым если бы была оказана помощь раньше, то они остались в живых, или с ногами и руками, но там их не кому оперировать, а здесь уже поздно. Туда мне надо ехать, там им помогать. Сейчас, в конце концов не сорок первый. Вы представьте скольких людей там можно спасти от смерти или увечь…я.
            Профессор устал ее слушать и оборвал на полуслове:
            - Надо им там помогать, надо. Но не забывай, милочка, там еще и стреляют. – эмоционально накинулся на свою студентку, в недалеком прошлом, Сергей Сергеевич, с гримасами злости и жалости на лице! - Там людей убивают…между прочим…, а я хочу, чтобы ты живой осталась после этой проклятой войны, ты талантливый хирург, ты…
            - Я, не виновата… - теперь Широкова, бестактно, чего раньше не смела, прервала своего учителя, - и они… те умирающие там, тоже не виноваты, что я талантлива. Я не имею права из-за своего таланта не помогать людям, … солдатам. Как комсомолка… как хирург, как сестра, в конце концов. У меня сейчас на фронте уже три брата… – ее голос начинал сбиваться в последней фразе на летучие предвестники рыдания, а губы отказываться ровно, произносить слова, фраза остановилась.
            В кабинете выросла тишина, и с каждой секундой она становилась все больше и больше. Зина стояла, прижав кулачек к своим губам, не давая им волю разрыдаться. Юдин устало сел за свой стол, нехотя взял перо, аккуратно ткнул его в чернильницу и подписал рапорт Широковой Зинаиды Ивановны на отбытие в действующую армию. Лицо выражало большую обиду и безвыходность:
           - Умоляю тебя, девочка ты моя… береги себя…

            Доктор внутренне не мог простить себе, что подписал Зинаиде ее раппорт. В этот же день Юдин подал документы на присвоение старшему лейтенанту медицинской службы Широковой З. И. очередного воинского звания. На следующий день ездил добиваться от командования быстрого оформления документов на звание капитана, в чем его не обнадежили, до отбытия Зинаиды на фронт, чтобы максимально защитить молодого хирурга от возможности гибели на передовой, по крайней мере, он так считал, и он так хотел.
            Не получилось у знаменитого московского хирурга, не смотря на его безграничные связи, поднять статус звания Широковой, может быть просто времени не хватило, да и ненужно было это на самом деле. Зинаида этого не знала, и хорошо, она расстроилась бы, что Сергей Сергеевич так сильно о ней заботится, старается ее прикрыть от судьбы. Привыкла всегда добиваться всего сама, что считала нужным. Может именно поэтому все и ценили ее руки и голову.
            Через неделю знаменитый доктор проводил свою ученицу на фронт…

            Продолжение:   http://proza.ru/2023/08/26/559   

            11.04.2023
            Олег Русаков
            г. Тверь