Курская заря. Ч3. Г2. Орёл ещё не взлетел

            КУРСКАЯ ЗАРЯ. повесть
            Часть 3. Дороги.
            Глава 2. Орёл ещё не взлетел.

            Предыдущая глава:    http://proza.ru/2023/08/25/566   

            - Товарищи пассажиры! Прошу занять свои посадочные места в вагоне, - крикнула проводница, - до отправления одна минута.
            Но флажком помахала красным!
            Поля испуганными глазами опять нервно взглянула в глаза Зинаиды. На лбу две упрямые морщинки, брови чуть дрожат, губы не сжаты – растеряны.
            - Ну ладно, Поля, - Зина вздохнула, - давай прощаться.
            Она сказала это не громко, но уверенно, с легкой улыбкой. Обняла растерянную Полю, руки которой полусогнуты… но почувствовав объятия Широковой, та тоже крепко обняла сестру Ивана. Никаких слов вымолвить не смогла, в горле как будто перегородка выросла.
            - Только не плакать, Полюшка. Ты жди, а мы скоро вернемся. Мы обязательно вернемся. Ивану ничего пока не пиши, пусть служит спокойно. Напишешь, когда от меня письмо получишь.
            - А ты так и не знаешь, куда едешь? – одним выдохом выпалила Полина.
            Зина опять строго взглянула на золовку.
            - Поля… я же уже в армии. – Опять прижала ее щеку к своей. -  не знаю!.. но если бы знала, тоже не сказала бы.
            Уверенным движением сбросила с плеч вещмешок, переложила в правую руку, начала подниматься по крутым ступенькам пассажирского вагона, поднимая вещмешок выше своей головы. Поля по-прежнему не отпускала Зину взглядом до тех пор, пока та не скрылась в темном тамбуре, из вида, окончательно. Она сделала несколько неуверенных шагов, пытаясь увидеть Зину в окне вагона, но проход по нему был с другой стороны перрона. Глубокий вздох отчаяния, она опускает глаза:
            - Я осталась совсем одна…
            Поля стояла растерянная, руки словно немели, взгляд мутнел на железном колесе вагонной тележки. Перевела глаза на проводницу, которая засунула в подсумок красный флажок и доставала белый. Поля подняла глаза на вечернее небо. Проводница ступила на приступок вагона, поля опять жадно вцепилась в нее глазами.
            Проводница поднялась в вагон, подняла приступок порога, защелкнула, зафиксировав замок приступка, встала на него, выставив на улицу белый флажок. Проходили длинные-длинные секунды. Поля опомнилась, побежала вдоль вагона, заглядывая в окна купе, в надежде увидеть Зинаиду вновь. Но там… не было света.
            Поезд загремел сцепами. Вагон медленно тронулся, оставляя полю на одиноком московском перроне.
            - Я вас жду… Зиночка… Иван…
            Ночь еще не упала, но солнышко уже положило на московские дома сумерки.
            Она шла по вечерней Москве. Еще гремели трамваи на железных поворотах, но… на улицах малолюдно, хотя до комендантского часа оставалось еще… более полутора часов. Нынче его еще на час отпустили, теперь он начинался с 22.00, но у нее был пропуск, работа сменная.


            Поезд осторожно передвигался по темнеющему Подмосковью. Месяц прошёл, как до Курска начал ходить пассажирский. Вдоль путей часто натягивались, во взгляде, уже оттаявшие, заштрихованные бурой прошлогодней травой, и кое где даже тронутые зеленой молодью, окопы. На не вспаханных полях, не везде, была убрана сожженная, бурая от ржавчины военная техника. «Наверно боятся пахать, мины не убирали.» - подумала Широкова: «Как Мама писала, за нашим двором… за нашим сожжённым домом наш танк стоит… подбитый. Картошку вокруг него в прошлом году садили, и в этом придется.» - но мысли не остановились: «А в одном доме в комоде гранату нашли… с прижатым к стенке комода язычком взрывателя… сторож дед Бородулин - когда ее забирал, руки лишился…»
            - Предъявите пожалуйста посадочные документы. – Прозвучало громко и требовательно.
            Зинаида оторвалась от окна и из нагрудного кармана вытащила посадочный талон из военного комиссариата. Солдат и офицеров в вагоне было много, наверно больше, чем штатских. В их купе штатской была еще одна женщина… Но, когда она сняла плащ, доставая посадочный, оказалась, как и Зина старшим лейтенантом, только связистом.
            «О, это надо принять ко сведению. Далеко не всегда хочется в военном ходить…»
            Очень быстро начало темнеть. Пока проводница проверяла билеты и посадочные талоны, время прошло мгновением. Зинаида ехала на место своей новой службы на обычном пассажирском поезде, который пустили, чуть более чем, через месяц после освобождения Курска, 1го апреля 1943. Сейчас до Первомая оставалось семь дней.
            Поезд шёл медленно, останавливаясь на разъездах, чтобы пропустить литерные поезда, везущие военную технику и солдат.
            Все, находящиеся в купе, заказали чай. Завязывать большой разговор почему-то никто не захотел, может быть потому, что одним из офицеров был полковник, второй – его адъютант, старший лейтенант. Так-как рядом с ним оказались две женщины в том же звании, он чувствовал себя несколько смущенно. Было понятно, что чин – большой военный начальник.
            После чая офицеры, мужчины, любезно покинули купе, чтобы дамы спокойно легли спать. Сон уже начинал занимать сознание Зинаиды, но вдруг она, словно уже во сне, почувствовала запах папиросного дыма, тут же услышав закрывающуюся дверь купе. Ее сознание опять вернулось в темноту вагона. Лежа лицом к стене она отчетливо слышала, как мужчины молча готовились ко сну, забирались на верхние полки. Но дальше сон уже не возвращался. Она лежала с закрытыми глазами, но уснуть не могла. Стали вспоминаться сложные операции. В голове вырастали не красивые картины на операционном столе. Она открыла глаза, чтобы уйти от этих картин. Было темно и мало, что изменилось. Под матрасом стучала и гудела железная дорога. Вспомнила веселого солдата у которого извлекла пулю из-под сердца несколько месяцев назад, в середине декабря сорок второго, который потом куда-то пропал, хотя обещал ей рассказать про Лиду… а может ей это приснилось? Опять закрыла глаза.
            Как не старалась – сон не шёл. В конце концов Широкова села. В купе было тихо. Мужчины сопели, хорошо, что не храпели. Попыталась посмотреть время на ручных часах, но так и не разобрала, что они показывают, за стеклом окна тоже было совершенно темно. Шли минуты за минутами.
            Глаза были сухи, от чего стало не удобно, не уютно, моргание не помогало, хотелось их потереть руками. Вздохнула, встала, решив пойти умыться в туалет. Как можно аккуратнее открыла и закрыла дверь в купе, пустив в купе кусочек света из коридора.
            Лицо вытирать насухо не стала, стала смотреть в темноту окон в проходе, вдоль купе. Поезд шёл медленно, а впереди над горизонтом висела большая шапка света – впереди город. «Коломну вроде проехали. Получается… Рязань.» - подумала Зина. Уверенности не было, но это ведь и не так важно. В купе возвращаться не хотелось, Широкова чувствовала – не уснуть. В проходе вагона горело дежурное освещение, часы показывали три часа ночи.
            Несмотря на то, что шапка города словно висела над головой поезда, к станции подъезжали только через полчаса. И только минут через сорок поезд остановился в Рязани. Проводница с заспанным лицом, как положено вышла на перрон, Зинаида последовала за ней.
            - Стоим долго?
            - По расписанию двадцать минут, но сейчас… небось опять литерные пропускать будем. Но пока ориентируйтесь на двадцать минут, а лучше не уходите далеко, а то возьмут да отправят, мы ведь уже, по расписанию, опаздываем.
            - Спасибо большое.
            Зина метра на два с половиной, как позволял земляной перрон между поездами, отошла от вагона. Прохладно. В стоячем воздухе висел запах жжёного угля, вдоль вагонов соседнего поезда проходил машинист и стучал длинным молотком по буксам тележек вагонов…


            …Служебный автомобиль высадил их у самого вокзала.
            Поезд уже стоял на перроне, когда капитан Васильев и сержант Трифонов вышли к поездам из здания Курского вокзала спешно направляясь к пассажирскому, согласно их посадочных талонов, выданных им в канцелярии. Составы в Курск шли через Воронеж, Орел еще не освобожден, под немецкой оккупацией. Сами они ехали не до Курска, до станции Щигры, где-то севернее Щигров, в районе железнодорожной станции Поныри, дислоцировалась их дивизия, в данный момент их 3я армия была в оперативном резерве.
            Вдоль поезда шли быстро, слишком долго продержали в штабе. Именно сегодня, перед отъездом, их награждали, и вопрос стоял о задержке еще на день, может больше. Но ночью наградные листы были подписаны… самим Сталиным. Трифонов награжден орденом красной звезды. Так же, посмертно, красной звездой, награжден… Никитин. Вопрос по Васильеву решался не в один миг. Горским - капитан Васильев был представлен на Героя Советского Союза. Но…

            - …Это ведь опытный разведчик?
            - Так точно, товарищ Сталин.
            Сталин несколько раз пыхнул трубкой, словно растапливая в ней арсенал табака, подозревая, что тот гаснет.
            - И воюет он уже давно. – Констатировал, это уже зная.
            - Прошел Халхин-Гол, Финскую, участвовал во вводе войск в Прибалтику, Великая Отечественная – с самого начала.
            Иосиф Виссарионович смачно потянул флерный дым из своей трубки. Встал, сделал несколько неспешных шагов. Горский стоял по стойке смирно на ковровой дорожке у стола заседаний, постоянно держа Сталина во фронт, пару раз поворачиваясь.
            Сталин остановился. Какое-то время думал, не делая ни малейшего движения:
            - Сколько же ему лет? – Задумчивая рассудительная пауза. – войны… не на одну жизнь хватит.
            Горский не был готов к этому вопросу. На несколько секунд задумался. По-прежнему сомневаясь:
            - Военное училище закончил в… - пауза, неуверенность, - трид…цаать седьмом… если ошибаюсь - в тридцать шестом… Лет тридцать, товарищ Сталин.
            Главком усмехнулся в усы, пыхнул трубкой:
            - Я… - мундштуком трубки показал на Горского, - …впервые вижу тебя растерянным.
            Пару шагов сделав в сторону своего начальника разведки.
            - Это хорошо, что ты сомневаешься только в этом.
            Следующий шаг он уже делал к столу.
            - За эту операцию… «Героя», - он поднял трубку выше бровей, - надо дать нашему резиденту. – Он, утверждающе, опустил трубку. – ну а твоему разведчику… - посмотрел Горскому в глаза, бровь левого глаза чуть поднялась вверх – за… особые заслуги перед Отечеством…  вручить, ну скажем… «орден Ленина», - он опять сделал паузу, - это очень высокая награда.
            Горский продолжал стоять по стойке смирно, понимая, что разговор не окончен.
            - Кстати… мы еще никого не награждали этим орленом за боевые действия. А это неправильно. – Он сделал длинную паузу, добавляя в организм дыма. - За четыре ордена красного знамени мы же уже награждали им наших военачальников. – Мундштук трубки опять поднялся вверх, подчеркивая сказанное. - Так почему не наградить… за подвиг. – Это был не вопрос. - Тем более такого бывалого… полевого командира. Ты же сам его долго выбирал из многих.
            Так же медленно Хозяин вернулся за стол, по пути оставив еще большой клуб ароматизированного дыма от табака папирос «Герцеговина флор», пачка которых всегда лежала в верхнем ящике его стола.
            Он постукал горлышком трубки о хрустальную пепельницу, над которой завились юркие завитки сизого дыма в ярком косом свете настольной лампы.
            - Готовьте представление.
            - Есть! Разрешите идти?
            Какие-то секунды Хозяин молчал:
            - Двадцати минут, надеюсь Вам хватит. – Бросил он утвердительно, затем, через пару секунд, - и позови Поскрёбышева.
            Это означало, что разговор закончен. И у Горского на все только двадцать минут.

            Ни капитан Васильев, ни, тем более, сержант Трифонов, не знали награды - «орден Ленина». Николай что-то слышал о подобной награде, но ничего о ней не знал, всегда думал, что подобными орденами награждают только больших людей на высоких государственных постах. Но, четыре месяца назад, в декабре сорок второго, никто из них не знал и ордена «Александр Невский», которым командира разведчиков наградили за Бадановский рейд.
            Откладывать отъезд не пришлось. Они были вызваны на площадь Дзержинского и тожественно награждены полковником НКВД, в присутствии еще нескольких офицерских чинов в званиях выше капитана. Никитину показалось, что никто из присутствующих не знал, за что капитан и сержант получали свои высокие награды.
            После награждения, в канцелярии выданы посадочные талоны на поезд, хорошие деньги, выделена служебная машина до вокзала. Все происходило достаточно сухо торжественно, но при этом уж очень уважительно, если не сказать – с почтением.
            Горский в это время уже знал, что обманул Хозяина, Васильев закончил военное училище в 1938м году и лет ему не тридцать, а только 26, скоро исполнится двадцать семь и он не знал пока, как исправить, сделанную ночью, ошибку. Но…
            
            ...Теперь, гвардии капитан Васильев, кавалер ордена Ленина, и гвардии сержант Трифонов второй раз кавалер ордена красной Звезды, быстрым шагом двигались по перрону Курского вокзала к своему вагону, стараясь не опоздать. Совсем не странно, что в поезд садились в основном военные. Вокруг Курска фронт. Что на север, что на юг, что на запад - до фронта менее ста верст. Но, вот бабулька, с катулями, садится в общий вагон, вот женщина с детьми: «Что ж она их из столицы-то на фронт… хоть бы детей оставила, глупая…» - пронеслось у Трифонова в мозгу. Но в этот момент его взгляд привлекла красивый старший лейтенант - симпатичная девушка. К тому же ему почему-то мельком показались, черты симпатичного старшего лейтенанта знакомыми, но у него не было знакомых старших лейтенантов женского пола, да и вообще – не так много в своей жизни он общался с красивыми девицами… не довелось еще, вот только Шурочка… подружка из детства. В это время милый старший лейтенант, после теплых объятий с провожающей ее девушкой, стала подниматься в вагон.
            Настроение замечательное, удалось Москву посмотреть… орден получить. Но… они, быстрым шагом шли дальше, тем более уже объявили последнюю минуту перед отправлением. Еще через вагон и они, наконец-то, дошли, впереди железная дорога… дорога в родную часть и родную роту.            

            Но… когда поезд тронулся, не успел проводник собрать билеты и посадочные талоны, Трифонов уже задремал, устал парень по Москвам шариться, с двенадцатого апреля, как они добрались до Москвы, уже одиннадцать дней прошло. Много им пришлось писать, объяснить, опять писать… и вновь объяснять, объяснять, и объяснять снова. И вот, наконец-то все кончилось, кончилось орденом, сам полковник НКВД ему на грудь Звезду колол. Ну и по столице нагулялись вдоволь, даже уже надоело немного.
            Сели на сидение с командиром, а вагон слегка качается, сначала не понял, что это. Только голову к стенке прислонил – уснул сразу, даже не заметил, как. Хорошо посадочный у ротного, тот будить не стал. Так и уснул Мишка сидя, ни разговоры, ни толчки нечаянные – нипочем. И на чай его сон прерывать не стали, а коньячком то попутчики побаловались. Но… стакан чая, в подстаканнике, на столе все же оставили Мише, с пирожным. А их попутчик, танкист полковник, никак не мог отвести взгляда с единственного ордена на груди капитана Васильева… «ордена Ленина», и было понятно, понимал значимость этого ордена, но в Душу не лез.

            Мишка очнулся в полной темноте. В этой полной темноте, своими острыми глазами сразу разобрал стакан чая на столе. Глаза не слушались, никак не промаргивались, но, мимо чая умываться, пройти не мог. С большим удовольствием съел с чаем сладкое и вкусное пирожное, окончательно проснувшись. Пока облизывал пальцы от пирожного, за окном расцвела светом светильников и прожекторов станция. Станция большая, а поезд шел все медленнее и медленнее, периодически сильно толкаясь тормозами, пока не встал совсем.
            Мишка поднялся на ноги, всматриваясь в освещенный мрак окна, вагоны… составы, потянулся, максимально, до хруста, выпрямив спину. Решил выйти в коридор вдоль купе вагона. Перрон сильно освещен прожекторами. Михаилу захотелось курить, как только это понял – курить захотелось еще сильнее, до спазма. Проводница подметала рабочий тамбур, откуда тянуло улицей в открытую дверь вагона. Трифонов направился к ней. Садились торопясь, ни голоса, ни вида ее не запомнил. Со спины проводница не молода, спина крупная, словно мужская:
            - Долго стоим, мамаш?
            Та выпрямилась, росточком не выше Мишки, в пару хромых движений повернулась к нему…
            - Какой я тебе «мамаша», скорее… дедуля, – с улыбкой в усы молвил проводник.
            - Извини, отец, - только и вымолвил через улыбку, которую с трудом старался сдержать Мишка.
            - Иди кури, только не уходи далеко, уже опаздываем, хрен его знает сколько стоять будем, но пока паровоз заправляют водой, минут двадцать, не меньше, пройдет.
            - Спасибо, Батя.
            Сержант выскочил на улицу, вытаскивая пачку «Казбека». При этом «Беломор-канал» нравился Мишке больше, «Казбек» ему казался кислым, и слабым, но все офицеры и начальники курили «Казбек», и ему так хотелось по бахвалиться, хвастаясь, что он – вот, как офицер, казбеком дымит, в Москве был! Купил себе блок, с дополнительного жалования, а папиросы-то эти рублем кусаются. Беломора купил три блока, один себе, один сослуживцам раздаст, а один - домой послал Отцу.
            Выпустив большой сноп сухого крепкого дыма после прикуривания, стал осматриваться по сторонам. Сначала его заинтересовали железнодорожные вагоны, так близко к ним еще не стоял, впервые видел так близко, потом стало интересно наблюдать за железнодорожником, простукивающим коробки тележек, Мишка не знал, что они называются «буксы». Внимательно смотря на железнодорожника, увидел женщину офицера, девушку. До нее было метров сорок, толи через один, толи через два вагона в хвост состава. Ему показалось, что это была та самая девушка – старший лейтенант, на которую обратил внимание на посадке в Москве. Ему стало очень любопытно рассмотреть ее поближе. Чем ближе приближался, тем более закреплялось желание с ней заговорить. Сначала не отдал себе отчет в том, что стал медленно к ней приближаться коротким бесшумным шагом.
            До старлея в юбке оставалось менее десятка метров. Она заметила приближение военного, тем более, что с его стороны никого на перроне не было. Стала на сержанта смотреть искоса и исподлобья. На голове не было головного убора. Даже в свете прожекторов было видно – волосы темно-русые: «Как у Шурки, только вьются волной, не кудряшками» - отметил Трифонов. Не понятно почему, но он засмущался, замедлив шаг, и остановился… оглянулся, стукнув рукой по карману галифе, где лежала пачка «Казбека», словно что-то забыл, неловко вновь взглянул на девушку, сильно затянулся Казбеком, спрятавшись в дым. В течении нескольких следующих секунд лицо старшего лейтенанта расцвело легкой улыбкой. Может быть именно эта улыбка позволила сержанту все же решиться подойти… к симпатичной девушке…

            - …Стоим долго?
            - По расписанию двадцать минут, но сейчас… небось опять литерные пропускать будем. Но пока ориентируйтесь на двадцать минут, а лучше не уходите далеко, а то возьмут да отправят, мы ведь уже, по расписанию, опаздываем.
            - Спасибо большое.
            Зина метра на два с половиной, как позволял земляной перрон между поездами, отошла от своего состава. Прохладно. В стоячем воздухе висел запах жжёного угля, вдоль соседнего поезда проходил машинист и стучал длинным молотком по буксам тележек вагонов. С интересом рассматривала зеленые вагоны, удивляясь человеческому прогрессу. Глубоко вздохнув посмотрела вправо и в лево, с обоих сторон видела курящих офицеров, но не у своего вагона, здесь она стояла одна. Справа в ее сторону медленным шагом шёл, по форме, солдат. Она стала присматриваться, пытаясь разобрать его лицо и погоны. Было понятно, что молодой сержант делает вид, что смотрит по сторонам, но… взгляд свой все равно останавливает на ней, затем опять в сторону… в дым папиросы.
            Не дойдя нескольких шагов остановился, делая вид, словно ничего его и не интересует, прячась за клубком папиросного дыма пару раз кашлянув в кулак, оглянувшись в пустоту. Петушиная детская напыщенность вызвала у Широковой легкую внутреннюю улыбку. На душе стало весело, не понятно почему, захотелось покуражиться, тем более, что она рассмотрела совершенно мальчишеское лицо сержанта. Зинаида не узнала Трифонова, может быть она и видела его несколько раз в коридорах школ, в которых они когда-то вместе учились, но Зина была отличница, он с двойки на тройку, и на два года старше Мишки, деревни разные, не пересекались они близко никаким образом, может только на танцах, если это было, да и то до тридцать восьмого. Хотя Шурка, ее младшая сестра, училась с ним в одном классе и в Телешово, и в Ошейкино.
            «Медик… Еще улыбается… это надо мной поди.» - подумал Миха, кроме растерянности испытывая внутреннюю обиду на себя, за нерешительность собственную, так и не придумав ни одной фразы, чтобы начать разговор.
            - Ну что доктор, всех больных вылечили? – Услышала Зина с противоположной стороны от сержанта.
            Она повернула глаза в сторону вопроса. Метрах в трех – бравый капитан артиллерист оценивающим взглядом обводил ее фигуру, задерживая свой интерес на верхней части гимнастерки:
            - Меня вот тоже вылечили… от всего. От всего вылечили, даже от любви. В часть возвращаюсь. – Говорил с легким придыханием. - Ночь прохладная, но… - он азартно покачал шеей закатывая вверх глаза, - какае-то… какае-то р-рромантичная! – Дальше иронично и быстро. – Не заболеть бы снова! Разрешите представиться… Роман.
            Протянул к Зинаиде открытую вверх ладонь, как бы ожидая расслабленную кисть дамы, для поцелуя. Но Широкова общалась с раненными уже почти два года, и «романы» представлялись ей много раз. Она легким движение сверху, пальчиками ударила его ладонь:
            - Не волнуйтесь, больной, романы проходят – лишь Родина остается.
            Капитан на некоторое время замер. Зина пару секунд еще смотрела ему в лицо ехидно и насмешливо щуря глаза:
            - Сержант, почему я вас так долго жду?
            В вокзальном воздухе, пахнущем жженым углем, повисла нелепая пауза. Мишка – хулиганистый парень, оказался совсем не решительным, в ситуации с женщиной, и только что и смог сообразить:
            -Даа, да, товарищ старший лейтенант, я здесь.
            Подошел к Зинаиде вплотную.
            Капитан по-прежнему стоял с вытянутой рукой, но теперь со сжатыми плотно губами.
            - Свободны, товарищ капитан.
            Тот закрыл в кулак свою кисть:
            - Н-да!..
            Набрал в грудь воздуха, большие пальцы под ремень, развел в стороны, подчеркивая стройность своей фигуры и строгость военной формы, медленно пошёл прочь.
            - Лихо Вы его, товарищ старший лейтенант.
            И сержант, и старший лейтенант еще смотрели во след бравому капитану.
            - Спасибо сержант, что хоть помочь сообразили. Но уж слишком вы… застенчив. – она взглянула в глаза Мишки.
            Трифонов по-прежнему был смущен, но перед ним, как будто открылась дверь, и он это чувствовал:
            - Да я уж год на передовой. Девушек то не вижу совсем… ну если только в госпиталях.
            - Год на передовой? – только тут Зина заметила красную звезду у парня на груди. – А на вид тебе и восемнадцати не дашь. Думала тебя только призвали. А ты уже… герой!
            Мишке стало приятно, что она увидела его орден. Опять, чуть-чуть, полезло бахвальство:
            - А… Он у меня не первый.
            Зина удивленно качнула головой:
            - Молодец! – Рассматривая его орден. – Война быстро… из мальчиков героев делает. Спасибо Вам мальчики…
            Михаил смотрел на симпатичного старлея, и ему показалось, что она расстроилась.
            - Ты чего погрустнела… прошу прощения, вы чего расстроились, я… это – нормально, я даже не с госпиталя, нас награждали в Москве… - он подумал, девица пожалела его, но девушка молчала, - больше недели в столице держали, даже надоело по улицам ходить.
            - Нет-нет, у меня просто все братья на фронте. – Она шмыгнула носом. – Ничего про них не знаю. - Сказала в нос, почти плача, повернулась и пошла в вагон, на ходу… - До свидания, герой. Победы и удачи в бою.
            Милая старший лейтенант спокойно поднялась в тамбур, помахала рукой. Мишка тоже поднял руку, но кажется и здесь опоздал, она уже отвернулась и скрылась в вагоне.
            «Какой же я осел!» - аж сердечко, от злости на себя, забилось сильнее: «Такая красивая!..»

            Мишка еще пару минут стоял у вагона милого старшего лейтенанта, словно надеясь, что она опять появится перед его глазами. Глубоко вздохнул. Достал из грудного кармана гимнастерки трофейный подсигар, в нем были сложены папиросы «Беломорканал», от Души закурил, пнул небольшой камушек, лежащий на перроне, опять медленным, но уже хулиганским шагом пошёл к своему вагону. Папироса быстро кончилась, прямо от сгоревшей – прикурил новую. Докурить ее не успел, паровоз загудел, проводник поторопил его в вагон.

            Только через сутки гвардии-капитан Николай Васильев и гвардии-сержант Трифонов Михаил выходили на станции Щигры, у разбитого вокзала, у которого, на восстановленные стены уже положили мауэрлат, стоял их ротный виллис.
            А через три часа, на привокзальную площадь в Курске вышла старший лейтенант медицинской службы Широкова Зинаида. Теперь ей надо было найти центральное Курское военное управление медицинской службы и эвакуации.
            Через пять дней первомайские праздники!
            Не всегда дороги, тем более военные, соединяют… даже близких людей.
            

            Продолжение:   http://proza.ru/2023/08/27/1378   

            17.07.2023
            Олег Русаков
            г. Тверь