Снегири

   Как-то раз, на под навес винограда у окна прилетели снегири. То был третий раз в жизни, когда я мог полюбоваться ими.

   Первый случился  в раннем детстве, и не оставил в душе ничего, кроме страстного желания обладать одной из этих птиц. Они чудились ожившей искрой пламени, сумевшей не растаять, но воспарить. Или же отставшим от зарева вечерней зари лоскутом алого шёлка, запутавшимся в ветвях, что  обрамляют скользкий скат горизонта... Но главным в обладании этой удивительной, поражающей воображение птицей была надежда ощутить ладонью биение её сердца.

   Вторая встреча со снегирём произошла, страшно сказать, спустя пол века, и окончилась так скоро и дурно... Заметив птицу, я приготовился огласить округу тихим возгласом восхищения ею, но тот был оборван криком ужаса, ибо птица, стукнувшись об окошко грудью, обмякла насовсем, оставив на память три пёрышка, скрепленные каплей тёмной крови. Многие месяцы мне не хватало духу стереть со стекла следы пребывания снегиря, покуда ливень, снизойдя к моим чувствам, не смыл следы произошедшего. Впрочем, он оставил чистым лишь то, до чего умел дотянуться. Память по-прежнему хранила горький, без страха, прощальный взгляд птицы, прописанный смоченным в красное пером.

   И вот она - третья встреча. Пара снегирей, стыдясь своей очевидной близости, опустились на обледенелый ствол лозы. Они держались в небольшом отдалении друг от друга, дабы не выставлять напоказ обоюдоострых чувств. Более то, пока снегирь, устроившись под навесом, сушил свои шикарные одежды, отжимая из них воду, и дробя, будто семечки, мелкие застрявшие промеж пёрышек льдинки, она с отстранённым и неприкаянным, даже несколько сиротливым видом, сидела, загородившись от мира занавесью замерзающих на лету струй. Из жалости или уважения, но, так казалось на первый взгляд, дождь благоволил к ней, посему как она не страшится воды, бегущей с небес, тогда как её он долго прихорашивался перед зеркалом заледенелого потока, как девчонка.

   Невзрачная девица и яркий кавалер... То бывает часто и с людьми. Кто кого полюбил и за что, всегда остаётся загадкой, но, думается, - терпеливая добросердечная дурнушка куда как привлекательнее себялюбивой прелестницы, коей есть дело только до себя самой.