Л. Петрушевская о пионерских лагерях смерти

      Было время - и я увлекалась рассказами Людмилы Петрушевской. При их чтении  у меня никогда не возникало ощущения фальши, чего-то искусственно-вымороченного,
несмотря на вроде бы явную склонность автора смотреть на жизнь через черный очки. Напротив, рассказы Петрушевской покоряли своей искренностью и жизненностью, проистекавшими их присущего ей дара творчески нащупывать действительные болевые точки в нашей обыденной жизни, всё то, что мы иногда старательно пытаемся переместить из центра сознания куда-нибудь на его обочину, а то и вообще выдавить из "светлого поля" сознания. Этот её дар в моём восприятии был сродни дару Уильяма Голдинга, читать которого - всё равно, что проходить через горнило боли, переживая страдания его героев всем существом, на почти что телесно ощутимом уровне. И как горестно быть свидетелем того, как любимый талантливый автор на склоне лет напрочь перечеркивает доверие к себе.
      Одна из последних публикаций Петрушевской  - одной из социальных сетей (запрещённом в России Фэйсбуке), содержит воспоминания писательницы о времени, проведённом ею в пионерском лагере. И всё бы ничего (в том смысле, что изображать пионерию в самых чёрных красках, - дело обычное и привычное), но писательница в этой своей публикации недвусмысленно провела параллель между советскими послевоенными пионерскими лагерями и... нацистскими "лагерями смерти". Прямо-таки приравнивает их. А это уже тянет на новые идеологические высоты и достижения. Неслучайно, активисты сети начали распространять текст Петрушевской.   
     Итак, сын дал Людмиле Стефановне почитать книгу Виктора Франкла - известного психолога и философа. Прошедший нацистский концлагерь Франкл в своих книгах учил человека искать смысл даже в самых тяжёлых, казалось бы, абсолютно безысходных ситуациях (самая известная его книга "Человек в поисках смысла"). Но у Людмилы Стефановны чтение Франкла вызвало свои ассоциации, а именно - ассоциации с её пребыванием в пионерлагере в 1947 году. Передавая нахлынувшие на неё воспоминания, писательница изо всех сил пытается представить пионерлагерь неким подобием ада на земле. В роли нацистов, насколько я могла понять, выступали дети. Потому что иных действующих лиц в воспоминаниях Петрушевской не "всплывает".
     "Я не знала утреннего умывания с зубной щеткой, мылом и полотенцем, никогда не мыла ноги на ночь. Никогда не бывала голой при всех в бане. Не ела до того при всех. Не спала в общей спальне и не ходила в общую уборную.
    А в лагере все рухнуло. Я, гордая любимица своей тетки и бабушки, оказалась жертвой. Я попала в концлагерь Франкла. Мальчишки били меня походя, отвешивали при любой возможности тумаки по башке, по шее и по спине (лицо я закрывала руками). Девочки, меня окружавшие каждую минуту, презирали отщепенку, смеялись надо мной. То и дело меня на общей линейке исключали из пионеров, хотя меня в пионеры никто и не принимал. Отряд ржал надо мной в столовой, потому что я ела жадно как собака (видимо) и, не дай Бог, отвернувшись вылизывала тарелку. А черного хлеба набирала по нескольку кусков."
      Убедительно представить пионерлагерь подобием нацистского концлагеря получается у Людмилы Стефановны из рук вон плохо. Детство у тети с бабушкой было страшно голодным и полным всяческих житейских неудобств. Это понять можно. А вот почему тётя и бабушка не приучили свою "гордую любимицу" к умыванию по утрам и мытью ног на ночь (пусть без мыла), совершенно непонятно.
      Конечно, без описания того, как семья пострадала от репрессий, не обошлось, - главу семьи, старика даже бросили под грузовик, когда он с бидончиком шёл в молочную за молоком (зачем и почему так? что за великий деятель был этот старик? близкий соратник Троцкого?). И тётку бы не пощадили - "её бы арестовали, но она по семейной традиции уже пошла в психушку" (на семейную традицию я бы обратила особое внимание). Да и голодала маленькая Люда потому что, "мама бросила работу и тайно убежала от нас в Москву учиться, ей прислали вызов в ГИТИС на театроведение". То есть режим, организовавший ужасные пионерлагеря, вроде как и ни при чём - не очень-то он и виноват был в том, что Люда голодала. Более того, он даже предоставил маме возможность учиться тому, чему она хотела, реализовать свою мечту. И то, что она бросила ребёнка на руки бабушке и психически больной тётке, - тоже претензия не к режиму. А потом мама приехала, накупила девочке нарядов (были на это деньги, значит), отмыла в бане (неужели в отдельной душевой кабинке? Помните, девочка никогда не была голой при всех в бане? В какой же бане её отмыла мама - элитной?). И на три смены отправила в пионерлагерь (почему, опять вопросы к маме). За бесплатно, естественно. Ну, а там же кромешный ад, сродни нацистскому "лагерю смерти"!
       Если кто внимательно прочитал цитату, то не мог не обратить внимания, что голодная девочка,в пионерлагере, наконец-то, получила возможность хорошо поесть (по тем меркам). Но автор делает акцент не на этом - а на обиде на сверстников, на таких же детей, как и она сама, собранных по послевоенной стране - один Бог ведает, что им до этого довелось пережить, так что ждать от них благовоспитанного поведения особо не приходилось. И, если будучи девочкой Людмила Стефановна этого не понимала, то теперь-то она должна понимать ... Страна - в послевоенной разрухе, ко всему прочему - неурожай и страшный голод 1947 года. Но об этом, конечно, Петрушевская - молчок, - о том, что, напрягая все силы и возможности, страна неплохо кормила детей в пионерлагерях. А вот моей маме - деревенскому ребёнку, такого счастья не довелось испытать - три смены отъедаться в пионерлагере, а приходилось "объедаться" репехами на Кубани и мучиться потом животом. Но никаких обид она не затаила.
      Кстати, почему мама накупила девочке нарядов (их у неё злые дети сразу же поотнимали и растащили), а не накормила её первым делом до отвала, - тоже остаётся непонятным.
     Эх, Людмила Стефановна, Людмила Стефановна!.. Когда автор подчиняется внешним идеологическим установкам, художественное чутьё (на правду жизни) может ему и отказать. И вместо текста, который по замыслу автора призван потрясти читателей, получается что-то нелепое и смехотворное.