Если бы можно было всё изменить!

  В одном хорошеньком ухоженном домике живёт старенькая-старенькая
больная женщина. Болезнь никого не красит, но за этой бабушкой
ухаживает многоопытная и очень ответственная сестра-сиделка -
Лидия Захаровна, которая так искусно ведёт дело, что её подопечная выглядит 
приятной, ухоженной старушкой.

   Лидию Захаровну пригласила для своей матери Вера Ивановна, врач городской
клиники, которой Лидия Захаровна отдала много лет своей трудовой деятельности
в качестве медицинской сестры и под началом Веры Ивановны с десяток лет.

   Ухаживать за матерью Веры Ивановны ей было не в тягость, а даже
в радость: бабушка такая милая, улыбчивая, благодарная.
Она стала наперсницей для своей подопечной, и они прекрасно
проводили время, постоянно находясь вместе.

   Но всё чаще Лидия Захаровна стала замечать, что её наперсница
пытается скрыть грусть, а то и откровенные слёзы.

   - Что с Вами, Римма Станиславовна, голубушка, - спрашивает
Лидия Захаровна. - Может, беспокоит что? Вы скажите, мы лекарстовко примем,
я массажик сделаю тёплыми руками, всё и пройдёт.
   - Нет-нет... Всё хорошо. - Вот и весь ответ.

   Но однажды Римма Станиславовна не выдержала, всё же сказала,
что томит её:
   - Скучаю я по доченьке Верочке. Так редко вижу её и внука Геночку.
Он уже взрослый стал. Раньше все каникулы у меня проводил, радовал
бабушку... Такой занимательный мальчуган. Добрый, ласковый.
А теперь они с Верой редко приезжают, я и лица, и голоса их
забываю... Тоскую по ним. Бывает, всю ноченьку не сплю...

   Задумалась Лидия Захаровна. Что она может? Как помочь?
Думала-думала и, всё таки, решилась взять грех на душу.

   - Вера Ивановна! Это Лидия Захаровна вас беспокоит. Простите...
Я к вам с плохой вестью... Ваша мама Римма Станиславовна,
только что скончалась...

   Прерывающийся женский голос передал по телефону это страшное известие.
Вера Ивановна едва на ногах удержалась.

   Что её старенькая мама больна, она, конечно, знала. Сама врач-терапевт
в областной клинике, она и назначала маме лечение, привозила лекарства.

   Ухаживать за мамой, жившей в одном из отдалённых райцентров
области, поручила медицинской сестре, Лидии Захаровне,
многие годы жизни отдавшей этому нелёгкому делу и вышедшей
на заслуженный отдых.

 Полный уход за матерью, пожилой женщиной, Вера Ивановна щедро оплачивала.
И она, и мама были медсестрой довольны. Отношения с ней давно стали
скорее родственными, чем деловыми.

   И вдруг... Ну, как же так? Почему Лидия Захаровна не насторожилась,
не сообщила об ухудшении состояния мамы?

   Всё это промелькнуло в голове бедной женщины, плакавшей на пути
в кабинет главного, у которого ей надлежало отпроситься на похороны.
Это три дня по закону, а там и два выходных... Всё успеет переделать.

   Главный вдруг заартачился:
   - Вера Ивановна! Примите мои соболезнования, но отпустить вас на такой
длительный срок не могу! Сообщитесь с сиделкой вашей мамы, пусть она
сделает всё положенное, а на похороны я вас отпущу... На один день!

   - Да вы что, Евгений Алексеевич! - слёзы и так не унимавшиеся,
потоком хлынули, вырвавшиеся рыдания не давали ей говорить.

   - Вера Ивановна! Не делайте из меня монстра! Вы не хуже меня
знаете положение дел в клинике. Работать совершенно некому, да,
к тому же... отпуска!..

   - Евгений Алексеевич, я напишу заявление об уходе! Если ко мне
такое отношение, то дорожить мне моим местом не приходится!

   Неожиданное горе и чёрствость начальника так подействовали
на бедняжку, что ноги её подкосились и она, этим обессиленная,
рухнула на стул.

   - Не надо... Не надо... Возьмите себя в руки... Выкручусь...
как-нибудь. Езжайте. Примите успокоительное... - засуетился
Евгений Алексеевич.

   Вера Ивановна вышла из кабинета. Проходя коридорами, придерживалась
за стены. Домой она заглянула на минуту, чтобы взять необходимое.

   Всю долгую дорогу до райцентра, в котором жила её мама,
Вера Ивановна плакала, то переходя на рыдания и стоны, то затихала
на несколько минут, чтобы выпить глоток воды и поменять совершенно
намокший от слёз платок.

   Вёзший её на автомобиле сын, сначала пытался утешать, но это,
как ему показалось, усиливало её терзания.

   В народе о плаче с причитаниями по разному говорят: голосит,
воет... У Веры Ивановны это была смесь, в которой она говорила
о своей любви к мамочке, горечи такой утраты, а потом переходила
на самобичевание:

   - Да что же я за дочь такая? Что же я за человек такой?
Мамочка такая старенькая, еле передвигается, а я оставила
её на чужого человека... У меня же огромная квартира, маме
хватило бы места, пусть выбирала бы любую комнату!
Ведь она так радовалась, когда я приезжала...
А я раз в месяц приезжала, а то и реже! - Вера Ивановна просто взвыла после этих слов.
   - А будь она у меня, мы виделись бы каждый день! Говорили бы
каждый день!.. Я бы приняла последний вздох мамочки...
Последнее слово... Последний взгляд... Взяла бы мамочку
за руку, чтобы быть ей поддержкой в такую страшную минуту...
Мамочкаааа! Прости меняяя!..

   Если бы только можно было всё изменить! Всё повернуть!

   Вера Ивановна уже рыдала в голос - голосила - и в своём горе была
так несчастна, эмоции выплёскивались так мощно, что они захватили
и её сына. Он плакал, не в силах сдержаться. 
Опасаясь попасть в беду на дороге, сбросил скорость.

 Наконец, они подъехали к дому матери. Вере Ивановне было тяжело
от того ещё, что ничего не изменилось и даже ни одного человека
около дома не было.

 Войдя в калитку, она увидела на крыльце их медсестру, та, зачем-то,
быстро спускалась с крутых ступенек крыльца.

   - Вера Ивановна, я в окно увидела, что вы подъехали и вышла
встретить вас,- как-то даже обрадованно заговорила она.

   Веру Ивановну резануло, что голос Лидии Ивановны был бодр и,
можно было бы сказать, весел, но уж слишком это неуместно.

   - Вера Ивановна! Вера Ивановна! Подождите!
Я вам должна сказать! - почти кричала сестра-сиделка,
но Вера Ивановна отвела её рукой в сторону и молча пошла в дом.

   Мать Веры Ивановны... сидела за столом и что-то аккуратно ела.
Увидев дочь, она радостно всплеснула руками:
   - Дочка моя приехала! Верочка! И Геночка! Какая радость!
А что среди недели? Не случилось, не дай Бог, чего?

   Какие силы помогли Вере Ивановне не грохнуться в обморок,
и гадать не хочется. Но предположить можно, что она врач
с закалённой психикой или за всё это время выпотрошила себя
эмоционально, а ещё знаки сиделки-сестры, уже стоявшей за спиной
матери. Вот она и на ногах удержалась, и заговорить смогла
довольно спокойно:

   - Да нет, ничего не случилось. Просто мы с Генкой ездили
в соседний район и завернули тебя проведать.

   - У тебя глаза красные... Лицо отёчное... Верочка, ты хорошо
себя чувствуешь?

   - Мама, дорога долгая, я устала, голова закружилась.
Не беспокойся.

   Мать отвлеклась на внука, а Вера Ивановна вышла с медсестрой
поговорить.

   - В чём дело, Лидия Захаровна?! Это что за шутки такие?

   - Верочка Ивановна! Простите! Ваша мама крепко заснула, мне показалось,
что она очень бледна и у неё холодные руки. Дыхания я не слышала,
как ни прислушивалась... В панике я позвонила вам. А потом, когда
Римма Станиславовна проснулась, я ею занялась и не стала Вам
звонить: понятно же, что Вы уже в дороге, не возвращаться же вам? -
Лидия Захаровна оправдывалась, скрывая истинную причину такого
тяжкого сообщения.

   Вера Ивановна вернулась в комнату матери, обменялась с ней
несколькими словами и, напомнив, что они торопятся дотемна
успеть домой, обняла маму, велела беречь себя, и они с сыном
отправились в обратный путь.

 Через несколько дней Вера Ивановна снова получила сообщение:
 мать скончалась...