Блок о поэте и черни, от Бенкендорфа до Писарева

Блок умер в августе 21го года. А в феврале того же года на вечере, посвященном памяти Пушкина,  он выступил с речью  «О назначении поэта» , которую можно назвать предсмертным манифестом поэта, его вызовом властям.   Блок говорит не столько о Пушкине,  сколько о поэте вообще.

Блок видит роль поэта в том, чтобы открыть гармонию в хаосе и принести эту гармонию в мир:

“Поэт — сын гармонии; и ему дана какая-то роль в мировой культуре. Три дела возложены на него: во-первых — освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых — привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих — внести эту гармонию во внешний мир.»

Блок разъясняет это в терминах мистических. Он говорит о реально существующих  «глубинах духа» со своей таинственной музыкой. Заботы внешнего мира препятствуют людям прикоснуться к этой глубине. А поэт, отвернувшись от требований мира, может прикоснуться к этому мистическому источнику и передать свои открытия людям:

«На бездонных глубинах духа …  катятся звуковые волны, подобные волнам эфира, объемлющим вселенную; там идут ритмические колебания, подобные процессам, образующим горы, ветры, морские течения, растительный и животный мир.»
«Эта глубина духа заслонена явлениями внешнего мира. Первое дело, которого требует от поэта его служение, — бросить «заботы суетного света» для того, чтобы поднять внешние покровы, чтобы открыть глубину.»
«Второе требование Аполлона заключается в том, чтобы поднятый из глубины и чужеродный внешнему миру звук был заключен в прочную и осязательную форму слова; звуки и слова должны образовать единую гармонию. Это — область мастерства.» «...никаких точных границ между первым и вторым делом поэта провести нельзя; одно совершенно связано с другим; чем больше поднято покровов, чем напряженнее приобщение к хаосу, чем труднее рождение звука...»
«Наступает очередь для третьего дела поэта: принятые в душу и приведенные в гармонию звуки надлежит внести в мир. Здесь происходит знаменитое столкновение поэта с чернью.»

Чернью он называет всех, кто по своему положению должен был бы понять поэта, но служит внешнему миру и требует того же от поэта. 

Вот, как он это сам определяет: «Без прибавления частицы «не» о них можно сказать только одно: они люди; это — не особенно лестно; люди — дельцы и пошляки, духовная глубина которых безнадежно и прочно заслонена «заботами суетного света».»  «Чернь требует от поэта служения тому же, чему служит она: служения внешнему миру; она требует от него «пользы»».

Среди черни Блок упоминает   Бенкендорфа,  Тимковского,  Булгарина. Это — бюрократы и литераторы-бюрократы времен Пушкина, которые старались отравить Пушкину жизнь.

Потом  Блок переходит к  Белинскому:
«Над смертным одром Пушкина раздавался младенческий лепет Белинского. Этот лепет казался нам совершенно противоположным, совершенно враждебным вежливому голосу графа Бенкендорфа. ...Во второй половине века то, что слышалось в младенческом лепете Белинского, Писарев орал уже вовсю глотку.»

Пересказывая здесь Блока своими словами:  Белинский казался отличным от Бенкедорфа. Но в его лепете уже звучало то, что потом прокричал Писарев.

В страшном 21м году Блок предпочитал  не распространяться о Писареве, который был кумиром большевиков наряду с Белинским. Он пишет  «От дальнейших сопоставлений я воздержусь, ибо довести картину до ясности пока невозможно...» Блок почел за лучшее только намекнуть о том, что связывало Писарева и Белинского с Бенкендорфом.

Я хочу подтвердить мысль Блока и показать,  что в отношении поэта Белинский и Писарев принадлежат тому же лагерю черни, что и Бенкендорф.     Вот как каждый из них видел пользу, выгоду от литературы и поэта.

1. Бенкендорф  хотел, чтобы поэт служил  властям. Он писал Николаю  I о Пушкине: «Он все-таки порядочный шалопай. Но если удастся направить его перо и его речи, то это будет выгодно». Бенкендорф умел выразиться точно и ясно.

2. Белинский написал, на первый взгляд, очень комплиментарные статьи о Пушкине после смерти поэта. При этом для него была полностью закрыта связь поэта «с глубиной духа», с «гармонией», с подлинным смыслом поэзии. Он  считал, что цель и общественное значение  литературы  состоит  в  отражении реальности. Якобы, через литературу общество должно понять себя.   Именно за это он хвалит «Евгений Онегин»:
«Прежде всего в "Онегине" мы видим поэтически воспроизведенную картину русского общества, взятого в одном из интереснейших моментов его развития. С этой точки зрения "Евгений Онегин" есть поэма историческая в полном смысле слова ... В ней Пушкин является не просто поэтом только, но и представителем впервые пробудившегося общественного самосознания»
«Итак, в лице Онегина, Ленского и Татьяны Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его образования, его развития...»

Именно поэтому Белинский назвал «Онегин» «энциклопедией русской жизни».  По его мнению, польза от романа в том, что он может служить справочной литературой об «обществе, взятом в одном из интереснейших моментов его развития».  Конечно, Белинский понимал, что к сороковым годам 19 века и общество уже было не то, и Россия не та, которая видна в «Евгении Онегине». Поэтому он все время подчеркивает «историческое» значение произведения. В смысле, что это все уже история.

3. Идею, что литература должна служить отражением реальности, подхватил Писарев. Но он пошел гораздо дальше. Писарев считал, что литература должна не просто отражать, но и  обличать существующий порядок и поднимать людей на восстание. Она должна помогать революционеру.  В частности, он протестовал против выражения «энциклопедия русской жизни» применительно к «Онегину». Он написал:
 «...героем должен быть непременно ... человек деятельный, имеющий в жизни какую-нибудь цель, толкающийся между людьми, суетящийся вместе с толпой, развертывающий и напрягающий так или иначе, в честном или бесчестном деле, все силы своего ума и своей энергии. Только жизнь такой активной личности может показать нам в наглядном примере достоинство и недостатки общественного механизма и общественной нравственности.
 За какими благами гонится большинство, какие средства ведут к желанному успеху, как относится к различным средствам общественное мнение, из каких составных элементов слагается это общественное мнение, где кончается рутина и где начинается протест, каковы сравнительные силы рутинеров и протестантов, как велико между ними взаимное ожесточение, -- все эти и многие другие вопросы, которые необходимо должны быть поставлены и решены в энциклопедии общественной жизни, могут быть затронуты только тогда, когда средоточением всей картины будет сделан боец и работник, а не сонная фигура праздношатающегося шалопая.» 

 Здесь Писарев назвал Онегина «праздношатающимся шалопаем». До этого Бенкендорф назвал шалопаем самого Пушкина. А пушкинский Сальери назвал Моцарта «гулякой праздным». Замечательное совпадение.

Писарев, конечно, полностью отрицал всякую мистическую гармонию как смысл литературы. Также, как и Бенкендорф, он считал, что перо поэта надо направлять так, чтобы это было политически выгодно. На этом основании  Писарев отвергает «Евгений Онегин» как бесполезное произведение. Но то же самое говорил и Белинский, только другими словами, более вежливо.

Вот, как описывает Википедия выступление Блока с этой речью:
«Эту речь слушали и Анна Ахматова, и Николай Гумилёв, ... Процитировав знаменитую строку Александра Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля…» — Блок повернулся к сидевшему тут же на сцене обескураженному советскому бюрократу ...и отчеканил:

«Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю — тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл.
Любезные чиновники, которые мешали поэту испытывать гармонией сердцА, навсегда сохранили за собой кличку черни. Но они мешали поэту лишь в третьем его деле. Испытание сердец поэзией Пушкина во всем ее объеме уже произведено без них.
Пускай же остерегутся от худшей клички те чиновники, которые собираются направлять поэзию по каким-то собственным руслам, посягая на ее тайную свободу и препятствуя ей выполнять ее таинственное назначение.
Мы умираем, а искусство остается. Его конечные цели нам неизвестны и не могут быть известны. Оно единосущно и нераздельно.»


Советское и постсоветское  литературоведение, служа власти, пошло по пути Бенкендорфа — Писарева.  Я думаю, что идеи Блока о назначении поэта могут  быть положены в основание нового подхода к пониманию литературы.
 Вот, как я себе представляю себе основы этого понимания.

1. Поэт пишет о духовном мире, а не передает зашифрованное сообщение о своей личной жизни.
2. Поэт пишет о вечных проблемах человека и человечества, а не о социально-политических проблемах момента.
3.  Поэт находит гармонию в том, что кажется случайным, противоречивым. Именно эту гармонию и надо обнаружить в произведении, чтобы его  понять.
4. Духовные открытия поэта имеют общечеловеческий, а не партийный смысл.