Жизнь российская Книга-1, Часть-3, Гл-43

Глава 43

"Ужасное состояние"
Страшно, как на кладбище



     У страха глаза велики.
     Душа в пятки ушла.
     Страхов много, а жизнь одна.

     Русские пословицы



– А-а-а-а-а-а-а-а!!! – Василий проснулся от своего истошного крика.

Ужас сковал его по рукам и ногам. Он лежал в застывшей позе. Крутил глазами бешено. Мозг атрофировался. Ничего не ясно. Всё непонятно. Язык разбух и заполнил весь рот. Полностью. Комок! Кусок мяса. Шмат огромный. А не язык человеческий… В ушах шумело и стреляло. В глазах давило, резало и щипало. Сердце замерло. Грудь сдавило. Ох, как тяжело… Ни продохнуть. Ни вдохнуть… Ни… Ни выдохнуть… Ни сказать… Ни подумать… Ох и ах… За что… За что такое наказанье…

Он хотел пошевелиться и не смог.

Тело не слушалось его. Оно не хотело слушаться. Оно не желало…

Ни руки, ни ноги, ни туловище не реагировали на слабые команды заторможенного мозга. Они были… как будто… не Васины… Они были… непонятно чьи…

Горячая голова, как раскалённая железная болванка, из горна вытащенная и теперь лежащая на кузнечной наковальне и ждущая ударов молота, трещала на все лады, сыпала искрами, воняла окалиной и ничего не соображала. И тоже была неподвижна.

На якоре морском всё тело было. Оно было обездвижено.

И невозможно понять – во сне это происходит… или наяву…

Весь мокрый и липкий, пот катит ручьём. Таким стал Вася.

Где он? Что с ним? И… почему…

Кульков огляделся. Вернее, повращал глазами. Насколько мог. Вокруг никого, мебель стоит на своих местах, – значит, приснилось… значит, он дома…

И он лежит на кровати. Не на диване. Почему?..

Первым делом с отчаянием и тайной надеждой на лучшее глянул на ноги – они целы и невредимы. Как хорошо!! Слава Богу!!! Отлегло от сердца. Немного успокоился.

А остальное как? В порядке? Ну-ка… Ну-ка…

Руля в руках не было, но они почему-то крепко скованы судорогой, как будто он что-то держит до сих пор и боится отпустить. Значит, в них что-то было. Ещё недавно что-то находилось. Они что-то держали. И крепко держали. Неспроста они так скрючены.

Василий всё лежал и боялся пошевелиться. Постель была мокрая, хоть выжимай, и уже начинала холодить тело. Вспомнился тот адский лютый мороз, что был во сне.

Жуть не проходила. Она присутствовала. И даже множилась многократно.

Лежал не двигаясь. Мороз распространился по всему телу. Дошёл до кончиков рук и ног. Скоро стало совсем некомфортно. Нехорошо. Небраво. Нестерпимо. Невыносимо. Как там… – как во сне. Ужас жуткий! Страх лютый! И… неизвестность…

Надо что-то предпринимать. Не лежать же так… как бревно…

Но что делать-то? Что? Что? Что?

Вот! Вот! Вот, что надо делать!

Сначала нужно попытаться подняться. Дальше само всё определится. Так всегда бывает. Надо начать, а там само всё получится… Не зря люди говорят: лиха беда начало…

Но он не мог встать. Он вообще ничего не мог. Ни-че-го!! Ни встать, ни сесть, ни повернуться. Пошевелиться даже не получалось.

Огромным усилием воли Василий всё же каким-то невероятным образом свалился с кровати, прополз несколько метров, уцепился за тумбочку с телевизором, приподнялся кое-как, сначала чуть-чуть, потом выпрямился, затем встал на колени и наконец на ноги.

С великим трудом походил по комнате, побродил, размялся, растянулся, пощёлкал косточками; затем принял душ и переоделся в сухое. Немного полегчало. Уже хорошо…

Он поправил матрац, сменил простыню, взял другое одеяло, поменял подушку и снова лёг, укутавшись со всех сторон и закрывшись с головой. Стало теплее. Согрелся. И понемногу пришёл в себя. Окончательно. Но не совсем окончательно. После такого противного и кошмарного сна успокоиться было непросто. Даже невозможно.

Но он, Кульков Василий Никанорович, переборол это. Он настырный.

Мозг через минуту… другую… заработал. Мысли зашевелились.

Кульков стал вспоминать, анализировать и сопоставлять всё приснившееся и произошедшее с ним в последние дни. Приходили на ум и события из его прошлого. Даже из детства. Да, из его прекрасного далёкого детства.

«Откуда они взялись?.. Кошмары эти. И за что?.. Почему?.. Вроде бы… не грешил. Было конечно… иногда. Но не очень. Не так уж много. И не так часто. Не так, чтобы к гиене сразу… к огненной. А может… это не та гиена?.. Не гиеновая?.. Может, это сама Геенна Огненная?.. Ох, мать моя… Может, это уже Суд Господний?? О, Господи! Помоги и Помилуй… О, Господи! Спаси и Сохрани… Господи-и-и… По-мо-ги-и-и…»

Василий Никанорович впал в прострацию. Ему было не по себе. Он был на грани жизни и смерти. На грани сумасшествия. Ужасный озноб проник во все клетки организма.
Поджилки тряслись. Дыхание перехватывало. Сердце замирало. В голове полный сумбур, неразбериха. Сам чёрт не разберёт, что у него там творилось.

«Скорее бы уже утро наступило, спасительное утро…» – вертелось в мыслях у перепуганного насмерть Василия, сына божьего, по отцу Никаноровича.

Не лежалось ему. Жить даже не хотелось…

«Скорее бы Тоня приехала», – то и дело твердил испуганный до чёртиков Вася.

Время шло медленно. Тянулось оно… как резинка от трусов… Часы тикали, но стрелки не двигались. На месте застыли.

«Прикипели, что ли… они к циферблату… Приклеились…» – искрилось где-то там… далеко… в черепной коробке, в самой её окраине, в самой крайней извилине.

Сколько раз он вставал. Ни счесть. Много. Очень много.
Подходил к окну. За шторой темнота. Хоть глаз коли. Ни звёздочки на небе. Ни точки. Ни месяца ясного. Ни серпа серебряного. Луна круглая тоже куда-то подевалась.

«Ау-у… Луна-а-а!! Ты где-е… Нету-ка. Чернота одна пропащая».

Под окном, вдоль еле просматриваемой улицы, – фонари на столбиках. Но и они не светятся. Не горят. Почему? Вопрос конечно интересный… Но… без ответа. В домах напротив тоже мрак. Вымер… город…

«Хоть бы в окне каком-нибудь свет горел. Не-а… Не горит. Или спят все. Дрыхнут. Или по командировкам разъехались. По дачам. Или померли все разом…»

На душе тошно… Тошней не бывает…

«Куда же подевались? Люди-то… Бывало, всю ночь шумят, буйствуют, колотят, гремят, стучат, пилят, сверлят, строгают, двигают что-то, бельё стирают в своих автоматах чёртовых, без передыха его стирают, до умопомрачения… до второго, а то и до третьего отжима, до последнего пришествия… Песни горланят до утра самого! Под гармошку, под баян, под гитару… балалайку… Или эти… разборки пьяные устраивают… Драки… Бои… Оргии сексуальные… А сегодня вообще никого не видно и не слышно. Странно».

Да! И тишина кругом… Жуть… Как на кладбище…

«Не к добру всё это. Нет! Не к добру. Однозначно».

В их доме нынче как-то не так… Не как всегда. Такого не было раньше. Никогда.

«Вот только стук какой-то. Назойливый такой. Однообразный… Или сердце это?.. Нет, ни сердце. И не в голове это. Нет. Не в родимой это буйной моей головушке кровь пульсирует. Не в тыквочке. Не в горшочке. Не в черепочке. И не в висках. Шлёпает где-то в другом месте. Сзади. За спиной. Надо глянуть! О-о-о… Так это… Часы это. Точно. Это они, родненькие, на стенке висят и тикают. Время отсчитывают. Только вот как-то очень уж медленно. Резину тянут… Зачем? До утра далеко ещё. Эх, ма-а-а… Быстрее бы…»

Василий Никанорович лежал, уставившись в потолок, тщетно перебирая в памяти приснившиеся кошмары. Ёжился, вздыхал, иногда вставал с желанием стряхнуть с себя навалившуюся тяжесть, забыть всё то, которое по инерции мелькало в глазах.

Много раз поднимался он с постели. Десятки. Сотни. Тысячи. Мильёны раз.

Тапочки надевал. В тапочках хорошо… по-домашнему… уютно…
Одиноко бродил по квартире, стараясь забыться и отвлечься.

Ему было не по себе. Не в своей тарелке Вася-Василёк находился…

Силился что-то изменить, исправить, поправить: то халат махровый на себя напяливал, то воду ледяную из холодильника глотал, то в окно выглядывал, словно поджидая кого-то.

И опять ходил, ходил, ходил… сам не зная для чего.

Думал, что для успокоения. Но оно не приходило. Не было его. Нет…

«Господи, ну когда же утро-то наступит…» – жалился бедняжка понапрасну.

Вновь ходил, ходил, ходил… старался отвлечься.

После бесполезного и мучительного блуждания, Кульков снова и снова, в который уже раз, ложился в кровать и вскорости отключался и опять засыпал безмятежно.

И ещё раз его донимали и донимали липучие сны: те же стрелы, та же лава, те же рыбы, тот же липучий и наглючий усатый хвостатый налим.

Остатки ночи прошли в таких же мучительных тревогах и терзаниях, в пытках и страданиях. До самого утра страшилки ему снились.

Иногда гиена обычная его посещала, раскрыв свою огромную пасть.

Иногда Геенна огненная! Ох… и ах… Страсти-мордасти…

«Почему?.. За что?.. С какой такой стати они свалились на меня все разом?..»

Просыпался в эту кошмарную ночь Василий Никанорович неоднократно, сбился со счёту уже сколько. Всё ему было не мило: то холодно, то жарко, то зуб на зуб не попадал, то пот глаза заливал. Жутко было. Ужасно. Словно его кто-то на прочность испытывал, на выносливость. Гнул. Сгибал. Скрючивал. Гноил.

«Поскорее бы утро пришло, – в который уже раз жалостливо думал бедолага, – да жена побыстрее бы возвратилась. Не могу уже в одиночестве. Я же жду… жду… жду…»

Иногда на колени становился. На пол. Лбом бился.
К Богу обращался.
Молил. Просил. Умолял… Плакал…




Продолжение: http://proza.ru/2023/09/12/339

Предыдущая глава: http://proza.ru/2023/09/11/520

Начало 3-й части: http://proza.ru/2023/08/21/655

Начало 2-й части: http://proza.ru/2023/06/22/378

Начало романа: http://proza.ru/2022/09/02/1023