Жизнь российская Книга-1, Часть-3, Гл-46

Глава 46

"Неотложка"
Странный доктор



     Больному помогает врач, а голодному – калач.

     Русская пословица



Машина скорой помощи прибыла в районе часа дня.

Василий Никанорович совсем разболелся: температура, ломота во всём теле, головная боль, кашель, рези, тяжесть внизу живота. Он весь скорчился и скрючился.
Боль адская во всём организме. Всё тело, как деревянное. Тут колет. Здесь жмёт. Там вообще притронуться нельзя.

В животе будто кто-то посторонний и наглый поселился и ворот крутит во все стороны. Жилы тянет. На ворот наматывает. Врагу такого не пожелаешь. Да и вся промежность даёт о себе знать. Ой… Ай… Уй…

Боли страшные. Боли жуткие. Спасу нет. Терпеть невозможно. Только охи и ахи немного притупляют боль. Забыться надо. И забыть всё. Но не забывается…

Дверной звонок, прозвучавший неожиданно, не давал покоя. Бренчал и бренчал. Крякал и кряках. Кудахтал и кудахтал. Визжал… как резаный поросёнок.

Кульков еле-еле доплёлся до входной двери, чтобы впустить врача.

Отомкнул замок, открыл дверь. Тот зашёл как к себе домой. Гордо и вальяжно. Смело и раскованно. Непринуждённо и естественно. По-хозяйски. Как и подобает нашему доблестному российскому медицинскому работнику: в белом халате, с чемоданчиком в руках и фонендоскопом на шее.

Василий прислонился к стеночке, прижался к ней поплотнее, чтобы не свалиться, и оценивающе глянул на вошедшего.

Это был высокий крупный детина лет сорока – сорока пяти. И от него очень сильно пахло одеколоном. Каким? Василий не смог определить. Нос заложило. Но, пахло… Ещё от него несло алкоголем: то ли спиртом, то ли водкой, то ли вермутом, то ли кагором, то ли дешёвым портвейном… Не разобрать. Нюх у Кулькова слегка отшибло.

Лёгкая пробивающаяся седина на висках и глубокие залысины говорили о его достаточном жизненном опыте. Похоже, лекаря жизнь потаскала и повозюкала… Да-с, повидал он, вероятно, много чего на своём веку…

Редкие жидкие русые волосы, зачёсанные от уха до уха, подчёркивали зрелость и самостоятельность.

По всему было видно, что человек этот много чего знает о жизни, прошёл свои «университеты», хлебнул мурцовки, бедолага, досыта.

От него веяло мужественностью, твёрдым характером, бычьим нравом, напористостью, настырностью, упрямством, упорством и желанием совершить что-либо такое, которое не под силу другому обычному землянину. Россиянину, в том числе.

Он выглядел как настоящий мужчина – взрослый и грамотный. Образованный. Готовый в любую минуту прийти на помощь. Знающий почём фунт лиха. На себе горе горькое испытавший. Не единожды. И уверенный в себе! Безапелляционный и непобедимый. Решительный и категоричный, не допускающий никаких возражений.

Резкий пахучий одеколончик вперемежку со свежим алкоголем (то ли спиртиком, то ли водочкой, то ли вермутишком, то ли кагорчиком, то ли дешёвым портвешком) добавлял эти прекрасные ароматные свойства и усиливал их многократно.

Но всё же что-то ребяческое, детское, даже младенческое проглядывалось в этой импозантной наружности, в этой представительной внешности, – наверное, отсутствие растительности по всему лицу. Ни усов, ни бороды, ни даже бакенбард, как таковых, не имелось. Ни рыжих, ни светлых, ни каштановых, ни чёрных, ни седых. Никаких. Вовсе ничего. Сплошная лысина на голом лице. Как у девушки молоденькой. Даже намёков на волосяной покров не было. Ласковые с доброй искоркой глаза, дородные сочные губы и лёгкий нежный детский румянец на пухлых щеках с ямочками подчёркивали душевность.

Чувствовалась некая мальчишеская непосредственность.

Про таких в народе говорят: славный малый.

– Альберт Андреевич, – представился доктор. – А вы, я так думаю, – он мельком глянул в бумажку, которую достал из кармана халата, – больной Крупенников. Кстати, как ваше имя-отчество?
– Василий Никанорович. Но не Крупенников. Кульков я… – тихо и застенчиво промолвил больной сиплым голосом, вытирая пот с лица огромным носовым платком с витиеватыми узорами и корчась от недомогания; потом с надрывом прокашлялся, глотнул порцию свежего воздуха и добавил уже немного громче и внятней: – Василий я. То есть… Никанорович. Кульков моё фамилие.

– Как это не Крупенников? – скривился вошедший дяденька в халате, с прищуром рассматривая смятую бумажку и вертя её в руках; вид у него был явно недовольным.
– Нет-нет… не Крупенников… Это точно… Вы что-то перепутали, – стыдливо и конфузливо снова забормотал хозяин. – Кульков моё фамилие. Василий я… Никанорович.

Доктор порылся в карманах в надежде найти другую записку, но ничего подобного не обнаружил. Потом заново глянул на прежнюю, покрутил её перед глазами так и сяк, перевернул другой стороной и… облегчённо вздохнул:

– Ага. Точно. Куликов. Конечно Куликов… У Крупенникова я уже был. – При этом мужчина облизнулся наскоро и смахнул со своих пухлых губ ладонью вдруг набежавшую слюну. – Так какое, вы говорите, у вас имя-отчество?
– В-василий… Н-никанорович… – промямлил с громадным огорчением больной. И добавил с ещё большей горечью, даже с некой едкой досадой, ядовитой злобой во рту и великим (грозным) неудовольствием в голосе: – Кульков! Не Куликов… А Куль-ков!!

– Ну хорошо, хорошо! Очень даже хорошо! Не психуйте. Не нервничайте. Не надо этого делать. Я же не настаиваю на этом. Кульков – так Кульков! Какая нам разница. Пусть так будет… Если вам это больше нравится… Не буду перечить. Не! Бу! Ду! Так вот, уважаемый Порфирий Никандрович. На что жалуетесь?..

Кулькова чуть удар не хватанул. Апоплексический. Нервы заиграли на скулах.
Он весь сжался, кулаки напряг. Вдарить захотелось этому невеже и невежде.

– Вы чего молчите? Язык проглотили? Я к вам обращаюсь! уважаемый Порфирий Никандрович. На что жалуетесь?.. спрашиваю… Неужели непонятно?
– Не Никандрович, а Никанорович я. Ни-ка-но-ро-вич… – икая и подбирая рукой уже у себя навернувшиеся вдруг слюни, застонал хозяин квартиры и скрипнул зубами. Сильно, громко и протяжно. Жутко и грозно. То ли от злости, то ли от боли, то ли от уныния или отчаяния. Вид у него был устрашающий. – Василий! Василий я! Вася!!

Кульков ощущал себя действительным хозяином этого жилого помещения, но никак не хозяином создавшегося жуткого неприятного положения. Руль, рукояти и нити управления происходящим процессом улизнули от него прочь. Он почувствовал, что бывшая некая уверенность в своём скором излечении безвозвратно убегает от него, а раздражение постепенно нарастает. Ему стало худо. Скверно. Погано. Его залихорадило. И нервы оголились. Рука сама легла на грудь, чтобы успокоить зашалившее сердце.

– Хорошо, хорошо… Как скажете… Вам видней. Вы же… – доктор покрутил двумя пальцами в воздухе, – вы же…
– Ч-ч-чиво?..

– Вы же… Как же сказать-то покультурней…
– Ч-ч-чиво?..

– Ну вот… Опять… Хорошо. Спрошу прямо. Что болит-то у вас, что беспокоит?

Хворый бедолага начал медленно и подробно рассказывать про свои ужасные многочисленные болячки, внезапно обрушившиеся на него, но его резко перебили:

– Хорошо-хорошо. Достаточно. Мне всё понятно. Сейчас всё посмотрим, всё проверим. И тут… и там… и сям…




Продолжение: http://proza.ru/2023/09/13/1182

Предыдущая глава: http://proza.ru/2023/09/12/879

Начало 3-й части: http://proza.ru/2023/08/21/655

Начало 2-й части: http://proza.ru/2023/06/22/378

Начало романа: http://proza.ru/2022/09/02/1023