Медитация

Помню пригласили меня как-то на занятие по духовной практике. Не скажу, что являюсь большим любителем коллективно погружаться в подсознание, да ещё под чужую диктовку, но отказаться было неудобно. К тому же обещалось, что за время медитации я смогу отыскать в своём прошлом тот момент, когда случилось некое событие, из-за которого в нынешней жизни приходится терпеть всякие неудобства - например неспособность строить отношения, страхи, фобии и прочая ерунда.
Ну, пригласили и пригласили. Вступительную часть я прослушала с холодным носом, а когда попросили закрыть глаза и сосредоточиться на дыхании, и вовсе пожалела о потраченном времени. Наушники казались неудобными, кресло вдруг ожесточилось и заставило спину вспомнить, что сидим уже довольно долго, да и голос, которым дяденька ведущий советовал мне то дышать, то не дышать, никак не давал сосредоточиться. В итоге, отключить мозги не удалось. Сижу, список оставшихся на вечер дел вспоминаю. Потом стихи какие-то в голову полезли... потом песни. Причём, самые такие, от которых сутки потом не отвяжешься - сплошное дыц-дыц, бу-бу-бу! Сижу и только раздражаюсь, вместо того, чтобы хоть как-то сосредоточиться. Решила, ничего уже не выйдет из моей медитации, и никогда не узнать, что у меня там было когда-то такое-не-такое. Может, думаю, самой попытаться вспомнить, пока делать нечего? Может, в детстве что-то? Хотя, детство у меня было прекрасное — летом всегда солнце, зимой...
Двор.
Во дворе снега столько, что кажется и быть такого не могло. И мы с подружкой Ленкой стоим. Лет по девять нам. На ногах лыжи, в руках палки. Рукавицы все в снежных комочках, лыжные петли от мороза как железные, не гнутся, шапочка на мне, давно забытая, похожая на перезрелую клубнику... Мы стоим, смотрим друг на друга, и я знаю, что только что сказала ей самое сокровенное, что давно носила в себе со стыдом и страхом, и от чего решила, наконец, освободиться.
Я сказала, что не люблю свою учительницу Марью Фёдоровну, потому что она... она... Она плохая!
Хотела сказать куда худшее — что она воровка, потому что однажды, я тайком от родителей, принесла в школу старинную книгу, а Марья Фёдоровна увидела, забрала, якобы, почитать и не вернула! Но рассказать об этом, а тем более выговорить такое стыдное, совсем уж крамольное слово не смогла. А Ленка всегда была очень правильная, всегда знала что нам можно говорить, а чего нельзя, и она этой невнятной обидой вдруг страшно возмутилась. Собралась прямо сейчас идти к моим родителям, чтобы рассказать, как я плохо про своего учителя говорила, и даже лыжи начала снимать!
Вот тут-то меня ужасом и накрыло. Да таким, что невозможно стало пошевелиться. Просто стояла и смотрела, как она решительно к моему подъезду идёт, как дверь открывает, и даже слёзы — колючие, замерзающие на морозе, повисли на ресницах, не скатываясь дальше. Только глазам от них холодно, холодно, и, чем дальше, тем холоднее... А большой двор свернулся вдруг в одну раскрывающуюся подъездную дверь, как будто пещера ужасов медленно разверзла свою пасть, чтобы сожрать меня прямо здесь и сейчас!
…Вот такой стёршийся, совершенно забытый эпизод. Дурацкий и стыдный, потому что, как ветер в раскрывшуюся форточку, ускоренной какой-то съёмкой, хлынули вдруг в это воспоминание и моё бегство за Ленкой с лихорадочным выпутыванием из лыжных петель и бесконечным ронянием палок, и жалкие крики: «Не надо! Не говори!», и последнее, отчаянное, когда мама уже открыла дверь: «Уходи отсюда, Ленка! Я тебя не звала!».
Ленка, конечно, не ушла. Может, она только пугала и ничего бы не стала рассказывать, но мой страх своё дело сделал. Мама спросила, что случилось, я сказала, что Ленка хочет про меня плохое рассказать и даже попыталась вытолкнуть её за дверь, а потом... Ну, потом, конечно же, меня наказали за всё сразу, хотя, в основном за то, что пыталась Ленку вытолкнуть.
Но это было уже не то.
Самым важным показался вдруг тот ужас, который я испытала, когда смотрела, как Ленка идёт к подъезду. Я вспомнила его! Я, взрослая, стояла в том снежном дворе возле девятилетней себя и чувствовала всё, что переживала тогда, вплоть до щипков замерзающих слёз и мягкого тепла шапочки, похожей на перезрелую клубнику. Я понимала боль девятилетнего ребёнка повзрослевшим умом и сама была готова расплакаться!
«Скажите себе, что всё будет хорошо», - прозвучал в наушниках голос.
Ну да! Конечно! Я обхватила за плечи маленькую себя, обняла, прижалась щекой к холодной щёчке, влажной от скатившейся, наконец, слезы, и ласково зашептала.
Что шептала не помню. Думаю, и это было не важно. Куда важнее оказалась та всепрощающая нежность, которая вдруг вырвалась и окружила нас, согревая, и утешая. Та, с которой мы стояли в том снежном дворе уже двое.

Вечером, дома, попыталась снова вызвать в памяти забытый эпизод. Прежней боли не ощутила, да и весь он показался уже самым обычным, затёртым событиями куда более значимыми. Хотя, кто сказал, что более? Кое-что я бы с удовольствием затёрла до полного забвения, а этот детский эпизод, несмотря ни на что, теперь навсегда останется окутанным добрыми чувствами, и больше я его не забуду.
Внезапно решила позвонить Ленке, с которой дружу до сих пор. Спросила, помнит ли, но Ленка даже договорить не дала.
- Ещё бы не помнить! Ты не представляешь, как мне было стыдно! Прям Павлик Морозов какой-то...
Посмеялись вдвоём. Обе с облегчением.
И вот я думаю, а что это было? Вряд ли тот давний эпизод мог как-то повлиять на мою дальнейшую жизнь, ведь я его совсем забыла. Или — кто знает — может, вернувшись в детство, я действительно что-то там изменила, и эта перемена позволила сохранить дружбу с Ленкой, которая подарила нам с ней много светлого? Не знаю. Но теперь всё чаще думаю, что всё, что с нами случается, происходит не зря. Даже мелкое и, вроде бы, несущественное. Даже глупая медитация под чужую диктовку, в которую не верилось и, честно говоря, по сей день не верится. Но всё же, всё же...
Нет в жизни пустых событий, есть недоосмысленные.
Вот только книгу старинную до сих пор жалко. Может, надо ещё и в этом покопаться? Или я вернулась в свой давний детский эпизод как раз для того, чтобы перевернуть и эту страницу и забыть о ней навсегда?