Колыбельная для кукол

— Разве общая катастрофа не сплотила нас? — спросил меня доктор Никитин. — Семь лет прошло, а мы ещё бьёмся…
— Как рыба об лёд, — буркнул я, махнув рукой. — И друг с другом. Люди никогда не примут равенство. Даже когда надо объединяться, они продолжают делить власть и территории.
— А вот раньше, как было, Костя, в Союзе? Все стремились к общей цели, учились, работали.
— Если бы так было, то СССР не развалился бы. Захотели свободы, — горько усмехнулся я, перебирая в руках плетённый из шнурка браслет, — получили. Всегда есть недовольные — сначала хотели жить, как в Европе, а потом одним не хватало еды, а другим чёрная икра слишком мелкая. Не бывает дружбы, нет любви. Не верю я давно в эти штуки.
— А что тогда есть? — насмешливо поинтересовался доктор Никитин. Я глянул на него. Поверх очков на меня смотрели ясные голубые глаза профессора. И не скажешь, что ему шестьдесят два года.
— Есть здесь и сейчас. Все понятия ценны именно сегодня, возможно, завтра, но на длительный срок, как я убедился, загадывать — беспечное и неблагодарное занятие.
— Да ты философ, — хохотнул Никитин, потирая седую коротко подстриженную бородку.
— Станешь тут, — вздохнул я, оглядывая тесную, но светлую камеру заключения.
В изоляторе мы уже четвёртый месяц. Хорошо сокамерник – приятный интеллигентный человек, есть с кем поговорить.  Где мы находились, неясно. Как оказался здесь, помнил смутно. Не успел дело закончить, вспыхнула мысль — отвезти дочку на остров. Там ей не грозила расправа нового режима. Как я помогу ей отсюда? Что мне делать сейчас? Сердце сжали тоска и отчаяние.
Вике десять лет, и родилась она ещё до вторжения рулнов. Попала под пристальный взгляд агентов Калур наверняка из-за меня. Вспомнил её — бойкую, смышлёную, помогающую матери чистить оружие, вставлять в обоймы и рожки патроны. Пальчики у неё маленькие, на первый взгляд слабые. Удивлялся, как у неё получалось мозолей не набивать. Спущусь, помню, в землянку, а Вика пыхтит, суёт «жуков» в рожок АКА. Это она придумала так называть патроны. Улыбнулся, вспоминая родную кровинку.
Жена погибла, ей не удалось спастись. Я в рейде, а наш лагерь попал в окружение. Любимую ранили и, спасая дочку, она так и осталась в сером обугленном от взрывов лесу. Вику подобрали мои ребята. Решил отправить  её в более безопасное место, но внезапная атака рулнов спутала планы.
Воспоминания порой болезненны — это как ковырять заживающую рану. Никитин скрестил руки на груди, вздохнул. Рассказывал, как прихвостни режима Калур схватили его, накрыв повстанческую группу сопротивления.
Со дня Вторжения прошло семь лет, а, казалось, только вчера мы жили обычной мирной жизнью. Теперь с нами остались записки прошлого, выбитые шрамами в душе. Потери, боль. Сожаление о том, что мы могли сделать лучше, правильнее.
Раньше Пётр Семёнович преподавал в университете, а я работал в МЧС. Никто не говорил о дне полномасштабного вторжения. Жизнь людей перевернулась. Разделилась на «до» и «после» апокалипсиса. Разговоры «О том дне» стали негласным табу. Кто-то боялся накликать беду, кто-то опасался прослушки, дронов. Маленькие твари отлично маскировались под насекомых. Проникали в жилища и доносили информацию хозяевам, сумевшим не только захватить планету, но и поставить Человечество на колени. Сделать послушным стадом людей, чтобы пресечь попытки сопротивления, оказалось просто, но, как оказалось, реальность порой преподносила сюрпризы. Выжившие создавали отряды сопротивления, объединяли вокруг себя людей.
С виду пришельцы ничем не отличались от любого из нас. Поэтому присутствие инопланетян оставалось незамеченным десятилетиями. Рулны внедряли своих агентов не просто в структуры науки, образования, главная цель врага — проникновение в управление и захват власти. Используя удобные инструменты, они перекраивали мир по своему сценарию. Многие и не подозревали, что невероятный технический взлёт неслучаен. Цветные революции и необъяснимые природные явления, эпидемии – лишь следствие заговора против землян. Тех, кто распространял информацию о сговоре между властями и пришельцами, высмеивали, а особо ревностных пропагандистов ликвидировали. 
— Так и не вспомнил, как тебя взяли? — снова поинтересовался профессор.
Я покачал головой, вынырнув из размышлений, ответив, что только и думаю о дочке:
— Как она? Не дай бог тоже поймали. Я ж обещал жене, что защищу её. — Сжал зубы. Чувство бессилия неотвратимо, оно мучило меня. — Говорил уже. Всё решает Се-го-дня. — Последнее слово проговорил по слогам и, опустив голову на сложенные руки, выдохнул.
— Странное дело, — проговорил тихо Никитин. — Кормят нас, одежду чистят. Почему, интересно?
— Нужны им для чего-то, Пётр Семёнович. Поэтому и не помним, как оказались здесь.
В двери звякнуло. Открылось окошко раздачи, где появился поднос с пластиковыми контейнерами. Еда всегда одинаковая — паста без вкуса и запаха. Две бутылки с водой. Упакованные в целлофан ложки из того же пластика и стаканчики.
Голод отозвался урчанием в желудке. Ощущал себя животным, готовым поглощать любое дерьмо, лишь бы выжить. Опустошив контейнеры, поставили поднос на пол у двери. Бутылки с водой сунули под кровать. Свет в камере погас. Металлический голос оповестил об окончании дня. Если бы я не выцарапывал на стене чёрточки, давно потерял бы счёт времени. Оно здесь казалось бесконечным. От безделья можно сойти с ума. Мы занимали себя поначалу игрой в шахматы, шашки, рисуя на бетонном полу обломком ложки. Затачивали их, превращая столовые приборы в оружие. Надеялись, что сумеем воспользоваться им. Как построить план побега, если нас ни разу не выводили отсюда? Решив, что камера прослушивается, мы придумали собственную систему общения, надеясь, что причина заточения без объяснения причин не в расшифровке наших намерений.
Нам бы выбраться, понять, кто ещё находится здесь и где же стоит эта злополучная тюрьма. Никитин подозревал, что мы глубоко под землёй, а может, и под водой. Я называл его фантазёром, предполагая, что его профессорская натура рисовала яркие образы нашего заключения. Совершить побег сегодня казалось невозможным.
Однажды мы решили устроить саботаж и отказались от еды. Хотели привлечь к себе внимание. Наблюдали, как поведут себя наши надзиратели. Голодали ровно три дня. Пили воду, припасённую заранее. На четвёртые сутки идея сработала. Тот же холодный голос машины оповестил о визите некоего господина инспектора. Мы ожидали появление одного из рулнов.
— Что толку, — подал голос из угла камеры Никитин. Он сидел на полу и царапал на серой поверхности бетона ложкой. — Я собрал столько пробок, что могу предложить тебе сыграть в Го.
— Не хочу, — скучно отозвался я. Голод не только мучил желудок, хотелось спать, и голова плохо соображала. В один момент я даже решил, что эта затея глупа и не интересна мне.
— Тащись сюда, Костя. До прихода инспектора надо привести мозги в тонус, — улыбнулся Никитин.
Я встал с кровати и, пошатываясь, двинулся в сторону товарища. Он раскладывал пробки, одни из которых белые, а другие синие, в две кучки по бокам импровизированной клетчатой доски, нарисованной на полу. Слушал его вполуха, получил подзатыльник и даже немного разозлился. Профессор, посмеиваясь, откашлялся в кулак и терпеливо продолжил рассказывать цель игры в Го. Играли несколько раз, но сейчас голова соображала плохо.
Вспомнил, что Го — игра, в которую часто бились азиаты. Ни разу не видел воочию, так как никогда не был ни в Китае, ни в Корее. Судил по ней лишь по некоторым фильмам, где люди собирались в клубах и словно наши заядлые доминошники или шахматисты играли на деньги.
Я погрузился в тихий разговор с товарищем, согласившись, стать его партнёром по игре. Не заметил даже, как открылась дверь камеры.
— Следуйте за мной, номер триста первый и триста двенадцатый, — проговорил вошедший охранник.
Я глянул на него, пряча в рукав заточку из пластиковой ложки. Заметил или нет? Рулн или человек? Смотрел в сторону мужчины в малиновом, похожем на медбрата в униформе.
— Долго ещё нам находиться здесь? — спросил Никитин, поднимаясь с колен и потирая затёкшие ноги.
— Инспектор скажет, — холодно отозвался охранник.
Понял, что работник тюрьмы не станет говорить по душам с заключёнными. Оно и понятно — начальник не он. Он велел идти за ним, важно поджав губы. У охранника тоже власть — маленькая, но всё же.
В длинном коридоре много закрытых дверей. Я впервые увидел, как он выглядел, выйдя из камеры. Впереди ещё два надзирателя, вооружённые шокерами. Обезоружить их и прикончить? Рано. Надо выяснить, где эта тюрьма и что она представляет собой.
Охранник остановился у дверей лифта. Молча смотрел на движущиеся цифры на панели. Мы не задавали вопросов, понимали, что он всё равно не ответит. Не тот ранг.
Вошли в кабину. Лифт тихо тронулся вниз, а я размышлял, вспоминая слова профессора, где же мы всё-таки находимся?
Разговор с инспектором вышел странным. Рулн насмешливо рассматривал нас. Я, кстати, научился различать их. Не сразу, но после нескольких месяцев охоты на врага начинаешь понимать разницу между нами. Рулны отличались от нас запахом и удивительной чистотой и гладкостью кожи. Точно каждый день проводили в салонах, усмехнулся про себя. Разные мелочи, незаметные раньше, теперь выделялись, словно я научился видеть пришельцев насквозь. И отличительная особенность  — это цвет крови. Новичкам в лагере так и говорили, мол, сомневаешься, пусти кровь. Сразу станет ясно, человек это или рулн. Она не красная, нет. У неё цвет ртути.
Первые месяцы после вторжения мы пребывали в шоке. Те, кто решил дать отпор, безжалостно уничтожались. Военные не сразу поняли, что оружие пришельцев смертоноснее земного. Палить из пушек и использовать ракеты оказалось бесполезным. Разрушенные города и жизни — ответ землянам на их слабость, бесполезность и годы прозябания в соцсетях и грёзах о фантастическом будущем. Машины, созданные, как оказалось, при содействии технологий рулнов, обратились против людей. Искусственный интеллект запускал боеголовки, превращая территории в радиоактивные пустыни. Мир рухнул, только попытавшись сопротивляться. Оставшиеся в живых затаились, изменили тактику, перешли на метод ведения партизанской войны. Она приносила свои плоды, но силы неравные, и нас слишком мало.
— Нам нужны люди для работы, — проговорил инспектор, представившись Каш Руанглот. Запомнить бы, а впрочем, к чему мне имя этой гниды. — Вы видели лучшее, что мы можем создать для вас. Вы люди, способные влиять на других. Лидеры. Сотрудничество с режимом Калур спасёт много жизней, если вы примкнёте к нам.
Я усмехнулся, и моя реакция не понравилась врагу. Хотя, что он ожидал от меня? Он ответил, что покажет истинное место нашего заключения, если мы откажемся работать на рулнов.
— Игра разумом хорошо помогает убедить несогласных пойти на уступки, — он приблизился ко мне вплотную, отчего в нос ударил сладковатый, тошнотворный запах. — Хотите испытать моё терпение?
— В таких случаях я предлагаю представить себя на нашем месте, — наверное, слишком резко огрызнулся я. — Я не вторгался в ваш дом.
Каш закивал, плотоядно разглядывая меня и Никитина, приказывая увести нас, кинув вдогонку:
— Рано или поздно все становятся сговорчивыми.
Понимая, что свобода не стоит предательства, я больше ничего не ответил. Нас вывели охранники, а профессор возьми и спроси Руанглота:
— Куда же это нас забросили и за какие такие провинности?
— Узнаете, как придёт время, — хищно улыбнулся пришелец.
Мы вернулись в камеру. Пётр Семёнович буркнул, что мы мало чего добились голодовкой. Ничего не выяснили о месте расположения тюрьмы, да так и не поняли, что нас ждало. Ужина вечером не принесли. Пили воду, и я снова учился играть в Го.
Утром проснулся от удушливого запаха гниющей плоти. Открыв глаза, понял, что камера наполнена красным светом. Грязные стены в подтёках, с потолка в углу стекала коричневая жижа. Понял, что это нечистоты, и отвращение заставило вскочить с кровати. По полу сновали тараканы и мокрицы. Напоминанием, что мы в той же камере, остались чёрточки на стене и нацарапанная на полу доска для игры.
Никитин спал. Я склонился над ним, видя, что его одежда покрыта бурыми пятнами, и в некоторых местах из прорех на робе виднелась бледная кожа. Осмотревшись, почувствовал, как по руке что-то ползло. Сбросил жирного таракана и раздавил ногой. Его панцирь щёлкнул под ступнёй. Я без обуви. Пол холодный и мокрый.
Когда вспыхнул свет, я понял, что камера нисколько не изменилась. Грязь и паразиты никуда не исчезли, как будто кто-то играл нашим разумом. Профессор, просыпаясь, вскрикнул, стряхивая с себя насекомых. Подскочил в кровати, ударившись затылком о грязную стену. Потирал ушибленную голову и вопросительно глядел на меня.
— Где мы, Костя? — спросил он. Потёр заспанные глаза и попросил воды.
— Видимо, этот рулн свою угрозу выполнил. — Я мотнул головой в сторону расчерченного для Го пола. — Нас не бросили в карцер, это тоже место. И не знаю, что, правда, а что иллюзия — то, что мы видели вчера или сейчас.
Протянул ему бутылку с водой, и тут же отдёрнул руку. В мутной жидкости плавали черви. Даже Пётр Семёнович, несмотря на внешнюю интеллигентность, выругался. Он тоже увидел отвратительное содержимое бутылки.
Рассмеявшись, я кинул её в угол комнаты. Уселся на кровать, чувствуя, как смех распирает лёгкие. Профессор, с недоумением глядя на меня, тоже улыбнулся, а потом поддался нервному хохоту, прорывающемуся изнутри.
Когда вместо еды появилась каша, напоминающая помои, мы не стали гадать, что же было вчера, и что сегодня. Есть не стали, хотя голод должен уже скрутить желудки в жгут и врезаться щупальцами в измученное тело.
— Свести с ума хотят? — саркастически улыбнулся я, понимая, стойкости хватит ненадолго. Вскоре мы станем пить болотную жижу и жрать тухлятину, чтобы выжить. Однако сегодня, да и на следующий день мы держались.
Рулны отлично знали, как заставить нас сотрудничать. Мы с товарищем, используя шифрованный язык, обсуждали, что для нас лучше. Понимали, чтобы выбраться — лучшее решение согласиться на сделку.
— Что, если они контролируют нас, Кость? — устало спросил профессор. — Неизвестность сейчас главный враг. Они ждут, когда мы сломаемся.
— Подыграем им, — пожал я плечами. — Умирать в вонючем склепе не хочется, а если выберемся на свободу — шанс изменить что-то станет ближе. Я должен отыскать Вику.
— Что же ты хочешь изменить? — с какой-то обречённостью в голосе спросил Никитин, и я ответил:
— Всё. Мы действовали неверно. Ошиблись, думая, что если враг похож на нас, то он чувствует как мы, и у него те же страхи. Это долгий путь, но только сейчас мне словно пришло озарение. Мы поступаем так, как они хотят. Играем по сценарию рулнов.
— Даже если и так, — скептически отозвался профессор. — У тебя разве есть план?
— Чёткого плана нет, — признался я. — Если мы не попытаемся, то сгниём здесь заживо.
Окинув кишащую паразитами камеру, Пётр Семёнович кивнул.
Укусы чесались, и этот зуд доводил до бешенства. Рулны знали, что скоро мы словно послушные псы, встав на четвереньки, станем лакать еду, приготовленную для нас надзирателями. Они наблюдали за нами, и я молил Бога, чтобы эти твари не поняли, что мы задумали.
Моё решение принесло плоды. Инспектор явно заинтересован в нашем сотрудничестве. Я не понимал пока, что именно он хотел от нас. Мы снова шли по длинному коридору к лифту. Усталые, грязные, истощённые не столько голодом, сколько укусами насекомых и отчаянным положением неведения. Надежда, как ни странно, барахталась, трепеща облезлыми крыльями. Я наступил на неё босой ногой и вошёл в лифт.
В кабинете Руанглота пахло свежестью. Он постригал небольшое растение, стоящее на столе,  и казался добрым человеком, если бы мы не знали, кто он такой. Комната без окон. Я подумал, что здание тюрьмы точно не на поверхности.
— А вы бойко научились болтать на этом странном языке, — проговорил рулн, откладывая ножницы в сторону. — Секреты? Смысл? — Что это, похвала или скрытая досада? Неужели им не удалось понять, о чём мы говорили? — Я уже сказал, что вы сдадитесь. Человек слишком слаб, чтобы, вырвавшись из относительного комфорта, расстаться и с ним.
— Ближе к делу, — сухо ответил я. — Мы согласились не для того, чтобы слушать твою болтовню.
— А ты дерзкий, номер триста девятый! — усмехнулся инспектор. — Но не думай сбежать. После установки контроллера ты уже не станешь прежним. Неужели вы считаете нас настолько глупыми? — Он глянул в сторону Никитина. — Выпустить вас, поверив на слово, — он рассмеялся, — не для этого мы работали над проектом «Земля» столько десятилетий. Изучали вас годами и знаем ваши слабости и сильные стороны, и как управлять вами.
Я не стал отвечать, вдруг понимая, что погорячился, настраивая Каша сразу против себя.
В комнату по сигналу инспектора вошли двое. Они вкатили кресло, напоминающее зубное,  и застыли, ожидая приказа. Руанглот, видимо, решил начать с Петра Семёновича, чтобы преподать мне урок. Видя, как профессор, сжав зубы, подчинился приказу рулна, я сжал кулаки, у меня даже под ложечкой засосало.
На руках и ногах профессора защёлкнулись металлические скобы, охранники зафиксировали его голову. Затем Каш, открыв металлическую дверцу настенного шкафчика, вынул стеклянную колбу, на дне которой лежало что-то напоминающее личинку насекомого. Он вытащил извивающуюся тварь из стеклянной ёмкости пинцетом и поднёс к лицу профессора. Видя в его глазах ужас и отвращение, инспектор, торжествующе улыбаясь, положил гусеницу на лицо Никитина.
Я глянул в сторону одного из охранников, видя на его поясе оружие. Мысль выбраться вспыхнула внезапно. Нет, стать безвольными куклами в руках врагов не хотелось. Гусеница шевельнулась и поползла к глазу профессора. По спине пробежали мурашки, и подмышки взмокли. Резким движением я рванулся в сторону товарища. Одной рукой смахивая червя с его лица, другой выхватывая оружие из кобуры охранника, выстрелил, завалив обоих. Направил пистолет на рулна и приказал освободить Никитина, раздавив упавшего на пол червя босой ногой. Каш улыбался уголками губ, но панику скрыть не мог. Не ожидал такого поворота с моей стороны. Лучше погибнуть, сражаясь с врагами, чем стать их куклой. Решение пришло мгновенно, и даже профессор непонимающе смотрел на меня, не произнося ни слова.
— Ну! — я шевельнул направленным в сторону инспектора дулом пистолета. — Освободи его, если жить хочешь.
— И что дальше? — мерзко улыбнулся Каш. Он медлил. Заметил краем глаза, как пришелец сгрёб пальцами со стола ножницы. Выстрелил, не раздумывая, ему в ногу. Рулн, подскакивая, завопил. Пуля прошила ступню, врезавшись в пол.
— Освободи его! — проревел я. — И заткнись!
Инспектор ударил по кнопке клавиатуры пульта управления, и кандалы Никитина с лёгким шипением раскрылись. В тот момент я не боялся, что в кабинет инспектора ворвётся охрана. Всё могло повернуться против нас, но я сопротивлялся, как и долгие семь лет. Потому и выжил.
Схватив врага за плечо, притянул к себе. Ударил ему под дых, отчего рулн согнулся пополам. Изо рта твари вырвался сдавленный хрип. Развернул Каша к себе спиной и, прижав дуло к шее, упёрся им в подбородок противника.
— Выведи нас отсюда, или тебе конец, — прошипел ему в ухо.
— Вам не уйти, — проговорил сквозь зубы Каш.
— Ничего, — ответил я, — ты маленький винтик, и потеря такого ублюдка как ты не так страшна для Калур.
Пётр Семёнович соскользнул с кресла и в поисках какого-либо оружия окинул взглядом кабинет инспектора. Я сжимал завёрнутую за спину руку Каша, чуть не сломав её, а профессор открывал ящик за ящиком. Нашёл пистолет в одном из них. Проверил обойму и довольно кивнул мне. Удача сегодня на нашей стороне. Надежда, взмахнув сломанным крылом, выползла из укрытия и улыбнулась.
Выглянув в коридор, профессор махнул мне рукой. Я толкнул в спину стонущего пришельца и велел тому не вякать. Мы шли по коридору. Здесь никого. «Ответка» могла прилететь откуда угодно, но пока везение на нашей стороне. Или я уговаривал себя, что никто не следил за нами? Глянул на висящую под потолком камеру. Разве рулны оставят наше нападение без внимания? Отчего же они медлят? Откуда только появились силы. Возможность убраться отсюда стала отличным катализатором.
— Где находится эта тюрьма? — спросил Никитин, остановившись у дверей лифта.
— На острове, — выдавил Каш, его подбородок трясся. Я увидел блестящий след ртутной крови на полу, тянущийся за нами. — Поэтому вам не удастся…
— Заткнись и слушай. — Я нажал кнопку, слыша, как заработали механизмы подъёмного устройства. — У нас нет времени. — Двери раскрылись, и я втолкнул инспектора в кабину лифта. — Вы же как-то покидаете остров?
Враг кивнул, и я вдруг подумал, а не затеял ли он чего. Придётся действовать по обстоятельствам. Главное – не оказаться в ловушке.
Я осмотрел кабину лифта, понимая, что мы находились на третьем этаже под землёй. Угрожать инспектору — идея так себе. Он не боялся. Во всяком случае, так, как мне хотелось. Он мог врать, и подставить нас при любой возможности. От него воняло потом, и я знал, что так пахнут рулны.
— Вертолётная площадка где? — спросил Никитин.
Если я был резок и груб, профессор, видимо, из-за своей природной воспитанности, оставался спокойным. Каш не ответил. И Пётр Семёнович повторил вопрос. Дуло моего пистолета вжалось в подбородок инспектора.
— На последнем этаже, — прохрипел рулн, а у меня появилось желание сломать ему руку, тот уже её не чувствовал. На бледном лице противника выступили капли пота, я ощущал участившееся дыхание врага. Понимал, торжествовать рано.
Беспрепятственно уйти нам не удалось. Мы знали, что на вертолётной площадке нас ждёт «тёплая встреча». Вооружённые охранники преградили нам путь. Мы открыли стрельбу, но комбинезоны рулнов защищали их от пуль. Надзиратели не спешили убивать Каша. Неужели он всё-таки важная птица, пронеслось в мыслях. Работая в МЧС, я управлял вертолётом не раз, и поэтому, заметив несколько «птичек», ринулся в их сторону. Прикрываться Кашем сложно. Пришлось тащить его за собой, так как он не мог ступить на простреленную ногу.
Никитин хоть и профессор, но, лихо пробежавшись и укрываясь от пуль охраны, оказался у одного из вертолётов быстрее меня.
— Проверь топливо! — крикнул ему.
Выстрелил в одного из бойцов, пробил пулями шлем, увидел, как противник рухнул на колени. Грудь рулна заливала кровь цвета ртути. Один готов. Я выстрелил в стоящего рядом надзирателя, понимая, где слабое место защиты пришельца. Вертолёт близко. Всего в пяти шагах. Пуля, предназначавшаяся мне, вонзилась свинцовым жалом в плечо Каша. Инспектор вскрикнул и обмяк, сделавшись тяжёлым, теряя сознание. Я отбросил его в сторону и, отстреливаясь, ринулся к «птичке».
Никитин запустил двигатель вертолёта. Махал мне рукой и палил по рулнам, пока не закончились патроны. Я, выпустив последних «мух», вскочил в машину и захлопнул дверцу. Нацепил наушники, зная, что теперь мы выберемся. Не верилось даже. Бронированный корпус вертолёта защищал нас. Набирая высоту, машина качалась из стороны в сторону. Несколько пуль ударились в лобовое стекло, оставляя точки с лучиками, как снежинки в мороз на окне. Долетим, я знал это. Обязательно долетим.
Глянул на приборы — топлива достаточно. Открыл карту, понимая, что мы и правда на острове в Охотском море и теперь пора добраться до материка. Тюрьма базировалась на Шикотане. До Советской гавани дотянем, решил я. А что дальше? Как вернуться к своим ребятам?
— Далеко занесло, — сказал Никитин.
— Да, Пётр Семёнович, — согласился я. — Сейчас всё под контролем рулнов. Нас могут запеленговать и приказать сбить. Тогда плану конец. А летают на наших вертолётах, суки.
— Что есть, то есть, — кивнул Никитин. — А почему решил в Советскую Гавань?
— Товарищ у меня там. Надеюсь, жив.
— Полагаюсь на тебя, — шумно выдохнул профессор.
Побег удался. Невероятное везение, или рулны уверены, что мы сдались? Думал, Каш, напугались?! Я усмехнулся, поднимая надежду из обломков перьев и костей, говоря ей, всё у нас получится.

«Птичка» застыла на проплешине между деревьев. Никто нас не встретил, никто не ждал. С одной стороны, это хорошо. С другой — без связи, без воды и пищи мы долго не протянем. Как выяснить, где ближайший посёлок? Я глянул на карту, захваченную с вертолёта, водил по ней пальцем и спрашивал Никитина, где же взять оружие.
— У меня патроны закончились. Пистолет бесполезен. А где тут раздобыть что-то? — Он пожал плечами.
— Я тоже пуст, — вздохнул я. — Серёга жил раньше в Октябрьском, идти до посёлка сутки примерно. Даже в заброшенных селениях можно что-то отыскать. Поэтому до заката у нас время есть.
— Если только рулны не ищут нас, — несколько пессимистично отозвался профессор. — Холодно.
— Это да, — согласился я, поёжившись.
Мы в тюремной робе, не спасавшей от холода и сырости, босые, что непременно приведёт к переохлаждению. Осенний лес неприветлив. Ветра хоть нет и дождя, что хорошо. Шли осторожно, чтобы не поранить ноги. Тут нет мусора и стекла, но под ноги смотреть надо. Быстрый шаг и голод гнали вперёд, надежда упорно согревала. Мысли настойчиво бились в голове, что никто нам не поможет и никого здесь в живых не осталось.
Когда вышли к посёлку, решили идти осторожнее. Наши серые робы сливались с голыми деревьями в буром лесу. Однако стоило опасаться дронов, если рулны хозяйничали в этой деревне.
Нас встретила тишина. Брошенные дома, вещи, мусор под ногами. Чувство безысходности вернулось. Мы шли между домами, видя, что двери многих распахнуты. Там гулял ветер, и наверняка поживиться здесь уже нечем. Однако проверить стоило, чем мы и занялись, веря, что мародёры обошли этот посёлок стороной.
Солнце упорно катилось к западу. Время летело, но нам удалось найти одежду, и главное — обувь. Обходя дом за домом, отыскали ножи, пусть и кухонные. На первое время пойдёт. В одном из погребов обнаружили запасы, отчего обрадовались как дети. Решили переночевать в подполье, здесь сухо и есть свечи, и даже керосинка. Относительная безопасность успокаивала. Необходимо собраться с мыслями и решить, что делать дальше. На сытый желудок думалось лучше, хотя ели мы мало. После длительной голодовки хотелось съесть всё и сразу, но каждый из нас по тому или иному опыту знал — это опасная радость. Решили взять с собой засоленное сало и несколько банок домашней тушёнки. Видимо, хозяева дома, спешно покинувшие жилище, не сумели взять припасы с собой, оставили на разграбление мародёрам. Сегодня мы стали ими, но стыдно не было. Голод и холод заставили нас стать похитителями чужого добра.
Возможно, поэтому мы уснули быстро. Возможно, из-за усталости не услышали, как в погреб спустились двое. Нас разбудил окрик женщины. Я открыл глаза, закрываясь рукой от яркого света фонаря. Словно нас застали за воровством.
— Что вы тут делаете, уроды? — рядом с крепко сложенной бабой стоял парень лет двадцати пяти. Нацелил на меня ружьё и смотрел с презрением.
Я толкнул в бок профессора и поднял руки вверх.
— Пётр Семёнович, мы, кажись, влипли.
Никитин открыл глаза и, глянув на меня и парочку с оружием, зачем-то начал оправдываться:
— Извините, но мы не ели почти неделю…
— Только дёрнись, — парень сплюнул сквозь зубы и поднял ствол, направляя на меня.
— Ребят, ну, пристрелите нас, какой толк с того? — я пытался быть убедительным и не вызывать агрессии. Да, в этой обстановке сделать это сложно. — Только ушли от рулнов…
— Может, вы одни из них? — прошипела женщина. Её длинные волосы свисали на лицо, делая его узким, похожим на морду ласки. — Пустить вам кровь или сами справитесь? — бросила она.
Я, не опуская рук, кивнул и поднялся. Меня тут же осадили криком:
— Куда встал! Сидеть!
— Мы люди, — спокойно проговорил я. — Не стреляй. Кто потом пули вытаскивать будет, а мужики крепкие вам пригодятся, если вы из сопротивления.
Медленно вытащил нож и, показывая его хозяевам дома, полоснул себя по ладони. Больно и неприятно, а что поделать.
— Хорошо, — одобрительно кивнула она. — А дружок твой? — женщина направила дуло винтовки на Никитина.
Пришлось и ему порезать руку, чтобы убедить женщину с оружием — мы люди.
— Откуда вы? — бросила она, не выпуская из рук винтовку.
— Сбежали из тюрьмы, — хрипло отозвался профессор Никитин, зажимая рану на ладони. — Рулны хотели, чтобы мы работали на них.
— А вы? — спросил парень.
— Отказались, — ответил я. — Твари ещё какую-то личинку ему хотели всунуть в глаз.
Женщина опустила ружьё и сказала, что всё равно не доверяет нам.
— Это правильно, — ответил я, — только как нам доказать…
— Никак, — оборвал меня парень. — Хотите выжить, ждите. Сначала проверим, не куклы ли вы?
— Куклы? — не понял я.
Парень кивнул.
— Про личинок вы интересно сказали. На самом деле рулны суют их в мозг человека, и любой становится послушной игрушкой, хотя на вид такой же, как и вы. Кто ж знает, что у вас там, — он постучал указательным пальцем по лбу.
Двинувшись к лестнице, они не опускали направленного на нас оружия и пообещали скоро вернуться.
— Мы не куклы! — крикнул вдогонку, почему-то ощущая обиду. Знал ведь, что с нами всё в порядке. Это правильно, если встать на их сторону, но доказывать, что мы не враги, как-то противно.
— Успокойся, Костя, — тихо проговорил профессор. — Давай спать, что-то устал я.
День только начался, а Никитина клонило в сон. Видимо, перенесённые трудности сказались на нём.
— Хорошо, Пётр Семёнович, — ответил я. Спать не хотелось. Желудок скрутило, и я поморщился от боли. Недавняя радость от насыщения превратилась в мозжащее чувство внутри, как будто клубок копошащихся червей решил порезвиться в моих внутренностях. Лёг на мешок с соломой, поджав ноги к животу, и не заметил, как уснул. Мне снилась жуткая камера с насекомыми и топь под ногами. Я проваливался туда и звал на помощь. Открывал рот, кричал во всё горло, только вместо звука вылетала сдавленная тишина, как будто я надоедал кому-то своими воплями и меня выключили.
Когда я проснулся, Никитин сидел на ступенях лестницы, ведущей наверх, сосал кусок сала и говорил, что нас заперли. Он зажёг керосинку, из щелей в полу в подвал уже не проникал свет. Сколько времени, непонятно, но наверняка солнце уже село. Я пожал плечами, ответив ему, что это в духе повстанцев, проверять пришлых, и это нормально.
Из одной тюрьмы попали в другую. Хотя здесь хоть что-то ясно, и тут люди, ненавидящие пришельцев.
— Сало будешь? — заботливо спросил профессор. Он мне казался каким-то потерянным и очень уставшим. Я кивнул, говоря, что не помешало бы сейчас хлеба. Он проткнул ножом жестяную крышку на банке с огурцами и протянул мне. — Рассольчика хлебни. Хотя лучше вода, но я ничего не нашёл здесь.
Так и поужинали. Через пару часов вернулись женщина с парнем, с ними ещё пять мужчин разного возраста. Среди них я, к радости, увидел Серёгу, вскочил со словами:
— Серый, не ожидал…
— Сиди, где сидишь, — осадил меня давний товарищ. — Проверим на вшивость, потом посмотрим, кто ты такой.
Странно, неужели и Серёга недоверчивым таким стал, обида влезла за пазуху и заскреблась коготками в груди. Немолодой мужчина, примерно возраста около шестидесяти, извлёк из чемоданчика необычный прибор и пригласил меня жестом к себе.
— Не сопротивляйтесь только, голубчик, процедура неприятная, но всех червей уничтожает махом.
Хотелось возразить, что нет у меня никаких личинок в голове, но толку спорить нет. Хочешь оставаться с людьми, надо пройти проверку.
Послушно лёг на земляной пол, скрестил руки на груди и ждал. Рядом присели мужчины и, кивнув друг другу, развели мои руки в стороны и прижали к земле. Думают, что если сопротивляться буду, это поможет, усмехнулся про себя.
— Давай, Док, начинай, — проговорил с нетерпением в голосе Серёга. Я бросил тревожный взгляд в его сторону и закрыл глаза.
В ухо мне вставили какую-то хрень. Металлический щуп или проволоку. Он вошёл глубоко, слово миновал перепонку.  Я сжался от ужаса, что, если эта штука проткнёт мне мозг. Боль взорвала голову и вспыхнула красным светом.
Я увидел лицо дочки. Она улыбалась и махала мне рукой:
«Папочка, я люблю тебя. Возвращайся скорее. Мы будем тебя ждать».
Вспомнил день нашей последней встречи, и грудь сжала тоска. Мне так хотелось вернуться и обнять Вику, зарыться в её густые светлые волосы и вдохнуть запах своего ребёнка. Хотелось плакать, и ощущение, что у меня забрали эту возможность, злило. Я сжал кулаки и провалился в темноту.

***

Очнулся, лёжа на спальном мешке. Костёр догорал, угли то разгорались, то гасли. Я смотрел на них с каким-то горьким чувством. Думал о Петре Семёновиче и, сжав кулаки, держался, чтобы не застонать от досады.
— Не переживай, Костя, — услышал голос Серёги. — Поэтому и проверяем всех. Сейчас никому верить нельзя. Ты же сам это понял. — Вместо ответа я кивнул. Никогда бы не подумал, что Никитин оказался засланной куклой от рулнов. Спящим агентом. Как же я не разгадал его? Что он хотел выведать? И зачем этот спектакль в кабинете инспектора? Наверняка они хотели, чтобы я привёл Никитина к повстанцам. Воспоминания о днях, проведённых с ним в камере, казались тёплыми, и я даже скучал по игре шахматы и обучению в Го.
— Не знаю, что сейчас с моей дочкой. Остался ли кто в живых?
— Узнаем, Костя, обязательно узнаем, — вздохнул Сергей. Закурил. Предложил мне, а я отказался. — Тут Док передатчик настраивает. Вспомнишь координаты, и на какой волне сидела ваша группа, свяжемся непременно, и там решишь, что делать.
Я молча кивал и смотрел на искры костра. Они летели мотыльками в тёмное небо. Вспомнилось прошлое, как раньше мы ходили с женой и дочкой в поход. Началась война, и походная жизнь перечеркнула романтику ночёвок в лесу и песен у огня. Воздух тут чистый. Не как в городе. Лес кругом, словно и не было вторжения рулнов, как будто мир прежний. Зацарапало в горле, и тут я услышал тихую песню. Её пела та женщина, что обнаружила нас в погребе.
— Что она делает? — спросил Серёгу.
— Обычно она поёт им после ликвидации. Ведь когда-то и они были людьми. Не веря, что стали куклами, они даже пытались сопротивляться. Доказывали, что ни о чём не знали. Мы сталкивались с такими спящими агентами. Это опасные противники. Черви пускают в мозг щупальца, как рассказывал Док. Срастаются с нейронами, и удалить паразита уже невозможно. Никитин уже давно заражён, поэтому пришлось... — Серёга вдруг умолк, повернулся в сторону поющей женщины. — Зина поёт погребальную песню — колыбельную для кукол.
Добраться домой сейчас нереально, я понимал это, и принял новых товарищей, оказавшихся хорошими людьми. Наш мир разграблен, наши близкие убиты, и планета сожжена почти дотла. Зина говорила, что раньше её муж командовал отрядом, но погиб. Теперь она руководила лагерем. Мы искали выживших, прятали детей в землянках и готовили план наступления. Для этого надо вернуться в Советскую Гавань, обезвредить штаб рулнов и уничтожить станцию, покрывшую, словно купол, довольно-таки обширную территорию полуострова.
— Тогда, — говорил Док, — мы найдём способ связаться с твоим лагерем. Если остался кто, то и дочку отыщешь.
Сейчас для меня это стало самым важным. Дни сливались в одну большую и бурную реку. Жил, стрелял, учил и спасал на автомате. Навыки службы в МЧС пригодились, и благодаря Серёге мне было с кем поговорить, вспомнить прошлое. Ведь без воспоминаний мы станем умеющими ходить и говорить зомби. Порой собирались у костра, и каждый рассказывал свою историю. Люди улыбались, плакали, иной раз злились. Мы понимали — никто не должен быть забыт, ничто не будет забыто.
Взятие лагеря рулнов оказалось первой победой. Уже не боялся, не стремился отомстить за всех, кого потерял, нет, я даже не ненавидел пришельцев. Разгромив станцию, вдруг понял, как нас много, скольких мы спасли и заставили поверить, что человек не слаб и не глуп. Вместе мы сила. Не сегодня, но завтра мы обязательно вскроем этот гнойник. Главное – не  сдаваться и идти к цели. Режим Калур падёт, и Земля снова будет нашей. Я верил в это. Мы надеялись, что будущее будет принадлежать нам!
Ждал, что придёт время, и передатчик заработает. Услышу голос Вики, и она скажет: «Папа, я люблю тебя. Скорей возвращайся домой!»