Курская заря. Ч3. Г9. Он жив!..

            КУРСКАЯ ЗАРЯ. повесть
            Часть 3. Дороги.
            Глава 9. Он жив!..

            Предыдущая глава:    http://proza.ru/2023/09/19/754   

            …Взорвалась первая тяжелая бомба! Гребень взрыва оказался выше молодой зелени деревьев. За ним ещё! И ещё! И еще!..
            У ближних палисадников стояли пожилые, озабоченные, но не перепуганные, женщины, они уже пережили свой страх в оккупации и сейчас, кроме горести и злобы на их лицах ничего не читалось. Зина подбежала к ним ставя перед собой чемодан, уверенно снимая с плеч вещмешок:
            - Женщины, я врач. Мне туда надо. Пусть чемодан и вещмешок у Вас тут побудут. Можно?
            - Ладно, ладно, сердешная, беги. Побудут, побудут.
            Зина, без лихорадки, быстрым шагом уже шла, почти бежала, к железнодорожному вокзалу. А там продолжали взрываться немецкие бомбы. Широкова посмотрела на часы, стрелки показывали семь часов, восемь минут.
            «Подарочек к первому мая…» - она подбегала к повороту на привокзальную площадь, деревья словно отступили в сторону, открывая взгляду красивый тёмно-красный Курский вокзал. Смотреть на него было жалко до боли в сердце, новая крыша в середине здания провалилась, из огромного провала шёл дым, стена правого крыла здания, выше отметки метров в шесть, подоконники второго этажа, обрушилась внутрь, утащив за собой, опоясывающие здание, строительные леса, а когда она отходила от вокзала, рабочие уже занимали на лесах места для работы. Зина отдавала себе отчет: «…Много раненых, много погибших!»
            Взрывы прекратились. Небо еще где-то гудело, но гул этот удалялся, а зенитки по-прежнему активно трещали в разных концах города, на вокзале уже не били. На первых жертв бомбардировки Зинаида наткнулась, еще подбегая к вокзалу, метрах в двадцати от стены здания, среди острых кирпичных осколков, и крупных кусков стены, лежал разбившийся рабочий, она проверила пульс – отсутствовал, как он лежал – его быть и не должно.
            В нескольких метрах еще двое. Один - навзничь, с разбитой вдребезги головой, голова чуть расплющена, в стороны корона, из того что внутри, по мостовой. Второй пытался повернуться набок, захлебываясь собственной кровью. Широкова под плечо коленку, чтобы он не захлебнулся, чтобы кровь могла сходить со рта, почувствовав и поняв: «…Кости плечевого сустава тоже переломаны». Рукой потрогала, на спине грудную клетку ниже лопаток, на руке кровь, как минимум, в двух местах ребра порвав мышцы вышли на улицу. «Не жилец… как минимум, порваны легкие и плевра…» -посмотрела на его хрипящее белое лицо: «…Все у него порвано, в любую секунду… до пяти минут… я время трачу!» аккуратно положила умирающего на камни мостовой, побежала к следующему. А тот был в сознании, он видел убегающую, молодую женщину… провожал ее испуганным взглядом. Он много хотел сказать: «…откуда мысли… слова?!.», но не мог… дышать… совсем не получалось, воздух стал очень тяжёлым, вязким… если был воздух… в этом исчезающем, но таком желанном… таком солнечном, Мире. Пропала боль… веки пошли вниз… и не было сил их удержать.
            …………………………………………………………

            Внутри здания вовсю разбирали завалы. Пыль сильно ограничивала зрение, запах тротила и жжёного железа, бил в нос. Кого-то тащили в одну сторону, кого-то в другую, стоны… крики деловые, команд… отчаяния, но паники не было. большинство людей в военной форме. Справа слышно сильное журчание воды, вода с силой бьет по камням и стенам, по командам ясно, что заливают пожар. «Гидранты работают…» - Зина даже удивилась. Она делала шаг за шагом, не понимая куда применить себя. «Может опять выйти на улицу, куда выносят и выводят травмированных… раненных.»
            Машинально повернула налево, где была комендатура, перед поворотом справа, несколько убитых, уже перенесенных на свободное место, оставленных шеренгой на полу. Но… не было стены, на которой висела табличка «Комендатура…» На миг замерла, глаза расширяются: «Старший лейтенант!..» - стена рухнула в приемную, а в полу зала ожидания, под пробитой кровлей, зияла воронка метровой глубины в бетонном полу, как устояли внешние восстановленные стены – одному Богу известно, может из-за больших окон. «А как же… Артём?..» - в грудь словно сильно ударили, она кинулась в пыль разрушенной стены, где оказывается, на разборке завала, работало уже много гражданских, и солдат, и офицеров, не просматривающихся из зала сквозь пыль. Женщины и мужчины выстроившись в сторону окон несколькими человеческими ручейками и камень за камнем выбрасывали кирпичный лом на улицу. Мимо нее пронесли еще одного пострадавшего, жив он, или не жив – не понятно.
            Не сильно задумываясь, решила встать в один из этих ручейков, выбрав самый малочисленный людской конвейер, в поле зрения. Принят и передан первый камень, второй камень… но буквально через несколько секунд громкий крик:
            - Врач есть?!!
            Немедля ни секунды, Широкова:
            - Я врач! -  Передав кирпич, уже оказавшийся в ее руках, начала пробираться на звук крика, через конвейер человеческих рук, занятых пыльными кирпичами. А по развалу быстро не побежишь.
            Добравшись до группы людей, колдующими над засыпанным человеком, активно снимая и снимая с него каменный лом.
            - Я врач… Позвольте посмотреть…
            С ее стороны люди разошлись. Из-под камней торчали яловые офицерские сапоги, уже почти до пояса, освобожденные ноги.
            - Не приостанавливайте разборку завала, необходимо освободить дыхательные органы… - сама кинулась проверять пульс в тыльной зоне под коленным суставом, нитевидный… но пульс присутствовал.
            Приподнимая за коленный сустав ногу, проверила переломы ног… голени и бедер, после чего начала снимать ему сапог с левой ноги:
            - Зафиксируйте ему пожалуйста ногу ниже колена, чтобы я не дернула тело выше коленного сустава…
            Сняла сапог, опять проверила пульс под ахилловым сухожилием - на задней большеберцовой артерии, и на сгибе стопы - артерии тыльной. За эту минуту офицера почти откопали. Но не дышал он. Широкова кинулась к его голове, нажала на щеки, чтобы откинулась челюсть, щеку подвела ко рту, через пару секунд лоб, дыхание отсутствует. Рядом с ней склонился большой мужчина в пиджаке:
            - Пиджак!.. - Жесткий взгляд, руку к мужику.
            Секунда растерянности сильного человека – затем он лихорадочно снимает пиджак.
            Ему и еще одному солдату, с другой стороны:
            - Приподнимите за плечи!
            Через миг, голова откинулась навзничь, рот открылся еще шире. Пока они поднимали офицера, пиджак намотан на руку, Зина подсовывает его под лопатки пострадавшего, зачем-то лезет пальцем к нему в рот, руками проходит по груди, проверяя переломы ребер, люди вокруг в изумлении… в ожидании. Ладошки чуть выше солнечного сплетения одна на другую, резкие сильные движения, вокруг оханье и айканье женщин. Губы в губы два быстрых вдувания воздуха… превозмогая девичьи силы, грудь офицера пошла вверх, опять руки на грудь… задиристо дунула наискосок вправо, словно сдувая свои прямые волосы с лица, которые она обрезала полтора года назад: «Раз, два! Три, четыре…» - опять губы в губы: «Раз, два! Три, четыре…» - губы в губы… «Раз, два! Три…» Офицер тяжело захрипел, затем медленно, тяжело вздохнул, следующий вздох опять тяжелый...
            Лейтенант Широкова отшатнулась назад, поднимая кисти рук… Сердце пошло… пошло как надо.
            Далее движения делать не надо… Капитан тяжело, но дышит. Начал жадно ловить легкими, такой необходимый ему… кислород! Широкова его за запястье, пульс жестче с каждым ударом. Зинины плечи обмякли.
            Девушка расслабленно встала, кисти рук вверх, словно стоит перед операционным столом. Спасенный офицер еще не мог сообразить, что произошло… промаргивая, засыпанные песком, глаза. Несколько мгновений - опять закричали:
            - Врача!..
            - Выносите его на улицу, ему свежий воздух нужен.
            С колен… Побежала на голос. Люди старались расступиться, иногда подавая руку, которая, в общем-то была не нужна.

           Людей начали откапывать одного за другим. Много… и еще живых, и уже мертвых. Секретарша, с пробитой головой, без жизни и возможности к ней. Солдат обнявший папки с бумагами, сбитый завалом на ходу, офицер, с тела которого так и не смогли снять большой кусок кирпичной стены, пробитые головы, сломанные кости…
            Через три десятка минут завал разобрали. Большая приемная, кабинеты со столами заседаний в обе стороны, вдоль внешней стены, выходящей окнами на перроны, уже просматривались насквозь, перегородки упали. Но минуты шли - пыли стало меньше. Военврач Широкова не всегда успевала оказывать помощь высвобожденным из-под битого камня, просила закончить бинтовать кого ни будь из женщин. Но Артема в почти очищенной, от лома, приемной… не было.
            На улицу понесли последнего спасенного, которому Зинаида наложила шину из ножки стула на сломанную ногу.
            Короткое время ей показалось, что она одна в этом большом пыльном помещении, если не считать раздавленного большим куском стены офицера, тело которого пока не освободили. Ей стало жутко. Но глазами продолжала искать, всего минут сорок назад, её мимолетного, но такого приятного, знакомца… Артёма.
            …………………………………………………….

            Погибших уже убрали, видимо вынесли на улицу, залы вокзала опустели, отдельные опоздавшие спешили покинуть здание, на бетонном полу остались лишь тёмные пятна крови. Зина медленно, словно растерянно, шла на выход тем же путем, как заходила в вокзал. Пожарные еще продолжали проливать дымящиеся конструкции, упавшие сверху и завалы межэтажных перекрытий, только что восстановленных, после освобождения, внутренних стен и перекрытий, вокзала. Зина удивилась, что не пострадала тяжелая дверь на выходе на улицу.

            На улице разгорался ясный солнечный день. День удивительно спокойно, он совершенно не хотел перемещать невидимый прозрачный воздух, оставляя это проснувшимся птицам, которые с таким удовольствием перемещались в нем, разыскивая свое весеннее будущее, а все остальное вокруг словно замерло – ни ветринки. В объятиях голубого неба, кроме птичьих радостных трелей, постоянно звенели сирены скорой помощи, озабоченные команды людей… крики, стоны от боли. Машины с красными крестами и без них, обычные грузовые полуторки, с тентами и с открытыми кузовами, подъезжали и отъезжали, забирая и забирая раненных, спеша во многие госпиталя города. И у правого крыла здания вокзала – две большие пожарные машины, еще не закончившие свое дело, после налета авиации фашистов.
            Тела погибших лежали на тротуаре через дорогу от стены вокзала, чтобы на них не падали не устойчивые кирпичи, с обрывков разбитых стен. Они лежали в тени больших деревьев, благо – молодая листва уже заполнила кроны, и… теплые солнечные лучи останавливались молодым хлорофиллом яркой новорожденной зелени. Большинство из убитых не были накрыты простынями… простыней просто не было.
            Широкова почувствовала сильную усталость, несмотря на яркое теплое утро. Хорошо, что ее больше никто не звал. Она увидела ряд лавочек в сквере привокзальной площади, решила до них дойти и несколько минут посидеть. Медленно шла через широкую проезжую часть площади, даже не заметив, как подошла к шеренге из тел погибших, до которых сейчас никому не было дела.
            Ступив с мостовой на тротуар, посмотрела на пораженных. Словно некий профессиональный инстинкт заставил ее повернуться и пройти мимо тех, кому не повезло. Она внимательно осматривала тела павших, отмечая цвет кожи, много ли потеряно крови, насколько она уже свернулась, запыленность одежды, целостность конечностей, состояние костей головы… и другие визуальные особенности поражения погибших.
            Среди убитых – четыре женщины, одна из которых в военной форме, среди мужчин бегло определила четверых гражданских. Медленно прошла в одну сторону, возвратилась, уже хотела идти к лавочкам… В этот момент на грудь одного из офицеров сверху падает короткая палочка. Зина поднимает голову, красивая сойка, сверкая на косых лучах утреннего солнышка своими блестящими перламутровыми крыльями, сидя на высоком суке дерева, обламывает сухую ветку… ей уже пора плести гнезда, скоро лето. Зина невольно улыбнулась, опустив взгляд на упавшую палочку, но та… замерев на секунду, скатилась по груди военного. Как молния в голове: «Он что… дышит!??» - она к офицеру!
            Лучевая кость руки сломана. Все равно аккуратно за запястье – устойчивый пульс!
            - Товарищи!.. Живой!!!
            Кричала громко… отчаянно. И только когда подбежали несколько мужчин и начали офицера поднимать, она узнала на залитом кровью, красная уже подернулась коркой, лице… физиономию ее недавнего знакомца… офицера связи – Артема. А сойка испугалась крика Зинаиды… улетела, потеряв ветку, длиннее, чем сама сойка.
            Его грузили на тентованную бортовую, с еще несколькими лежащими и сидящими раненными. Широковой дали добро, чтобы она ехала с ним. Зина помогала его грузить. Залезла в машину, затаскивая Артема внутри кузова. Под его голову подложила, согнутую в коленке, ногу.
            Пока грузили, она рассмотрела и поняла, возможно, самую тяжелую травму старшего лейтенанта… это была вдавленная треугольная кость… чуть выше и левее правого виска. Зинаида уже сталкивалась с подобными операциями, ассистируя опытным хирургам в Москве. Осознавала глубоко, что возможно сейчас во всем Курске она понимала эту тяжелейшую травму более всех остальных врачей. И еще понимала отчётливо… чем скорее Артём окажется на операционном столе - тем больше у него шансов выжить... но среди врачей должен обязательно оказаться… если не нейрохирург, что маловероятно, то опытный, талантливый доктор с большой практикой: «В Москве его бы спасли… но до Москвы… не доедет. Что делать здесь?.. есть ли здесь нужное оборудование?»
            Она очень хотела, чтобы этот старший лейтенант остался жив. Сердечко молодой, не целованной, девушки, как это не скрывай, очень хотело неведомых еще чувств. Её Душа была в томном сладком тумане, от того, что она его нашла, она этого очень хотела, словно знала… поможет ей сойка! Знала, что от волшебницы - сойки зависит будущее… но сильная комсомольская натура советского доктора отчетливо понимала - молодой симпатичный мужчина через несколько часов… точно уйдет на небеса… если??? «Что же делать?..»
            Колеса опять поймали выбоину на не совсем ровной дороге, через несколько секунд – остановились. Зина услышала, как у водителя проверяли документы на КПП больницы. Тронулись, проехали ворота, металлические створки которых за ними закрыли. Еще через минуты полторы, задний борт открывали у приемного покоя.
            …………………………………………………………….

            - …Его надо немедленно оперировать, иначе он умрет.
            - Товарищ Широкова, вам здесь не Москва, у нас здесь всего на весь Курск четыре хирурга, старый, молодой, в рясе и седой… седой после концлагеря…
            У Зины на лице появилась легкая улыбка:
            - Почти как у Твардовского, Сергей Ильич.
            Рыболовский тоже улыбнулся:
            - Лучше уж стихами… чем матом. – Налил в стакан воды из графина, жадно выпил, наверно с похмелья. – Мне ведь про тебя звонил Сергей Сергеевич…
            Зина сразу нахмурила брови. «Ну никуда от него не деться.» Главврач первой городской это заметил:
            - …он мне рассказал, какая ты упрямая. – В горлышко графина вошла стеклянная пробка с рюмкой наверху. – И еще он мне поведал… что руки у тебя золотые… что ты в сложнейших операциях принимала участие. – Чуть помолчав. – С ним… - интонацией обратил на это внимание, - за одним операционным столом стояли… - с сожалением в голосе, - я вот не стоял. Так что… молодость не порок, - на лицо главврача опять вернулась улыбка, - старость не упрёк!
            Замолчал, словно ожидая от Широковой какое-то волшебное слово:
            - И ты, и я знаем… его до Москвы не довезти. - Сел за свой стол, - Дерзай! – пауза. - Здесь у нас никто… подобных операций не делал. В том числе… и я.
            Покрутил головой, развел кисти рук в стороны, слегка приподняв плечи, чуть вперед выпятив нижнюю губу.
            Зинаида опустила глаза, до этого она требовала спасения Артёма от других, теперь оказалось – все зависит… от неё. Стало не по себе. Она растерялась. Опытный Сергей Ильич видел ее растерянность:
            - Я распоряжусь, чтобы тебя проводили в операционную. Готовь операционную, инструменты. Теперь все в твоих руках. Ты теперь наш ведущий хирург.
            Слова Сергея Ильича звучали эхом, словно в лесу.
            - А я смогу?.. – еле слышно проговорила Зинаида.
            Рыболовский встал, не торопясь подошёл к молодому доктору, по-отцовски положил ладонь на ее плечо:
            - Все сможешь, Зиночка. Ты ведь не новичок, значит знаешь, что жизнь солдат часто бывает в наших руках на волоске, - вздохнул, действительно легкий перегар, - а когда это знаешь, - он стал возвращаться опять к своему столу, - жизнь эту… держишь бережно.
            Опять налил воды в стакан. Перегар главврача вызвал у Зинаиды если не брезгливость, то некоторую оторопь.
            - У меня вчера сорок дней… как жена погибла. – негромко произнес Сергей Ильич.
            Он словно почувствовал Зинины сомнения. Широкова опять опустила глаза в пол. Вдруг почувствовав и жалость к не молодому мужчине, и стыд за категоричность своих ощущений до этого момента. А в глубине Души, огромную благодарность за возможность спасти… человека.

            Через три часа Широкова успешно завершила сложную операцию. В течении следующих 48 часов за прооперированным будут наблюдать, затем, если не будет осложнений, готовить его к отправке в Москву.
            В начале первого, по полудни, к Рыболовскому в кабинет зашла его заместитель, Швецова Марина Максимовна.
            - Я думала в ссылку только ненужных посылают, или проштрафившихся, Ильич, руки-то у девочки… золотые, и знания глубокие. Я удивлена.
            - Ничего удивительного, она была ассистентом Юдина. Ну… он иногда ее привлекал, как талантливую девушку на свои операции. Меня вот никогда не привлекал, а ее… - вытащил папиросы, - курить будешь? И практикует с лета сорок первого, скальпель умеет держать. Она уже давно не сестра милосердия… хирург опытный, не даром он мне про неё звонил.
            - Так это он про неё звонил пару дней назад? Я думала фифа какая-то приедет. – Марина Максимовна хотела чиркнуть спичкой, - Подожди… Она же из-под бомбежки приехала, лейтенантика привезла.
            - Так… с вокзала же, с поезда! С корабля на бал, так сказать…
            Максимовна чуть качнула головой, слегка изумившись, закурила.
            - Отговорить, говорит, не смог, раппортами его за бомбила, просил сохранить ее. Талант, говорит, - хмыкнул, усмехнулся, - просил работой ее завалить выше головы. Говорит, она дело делать любит, без дела киснет. Но, чтобы в Курске, на передовую не посылать. Она ведь на передовую рвется. - Опять засмеялся, вспоминая слова Юдина. - Говорит, не углядят на передовой, так в атаку первая побежит! – Сергей Ильич тоже закурил, - По ней видно. Как она этого парня хотела спасти, «На стол его…» и все… и спасла ведь. Молодая, горячая.
            - Рановато конечно про спасение говорить. Ну и хорошо, что хороших хирургов к нам посылать стали, и хорошо. Да, - дым отправила в сторону от главврача, - косточку она ему красиво поправила, если выживет… даже последствий может не будет. Слышь, Ильич.
            Тот сидел грустный, задумчивый. Словно очнулся, вздыхая:
            - Опять супругу вспомнил. Жаль, что меня рядом с ней… не оказалось. Может и вытащил бы. Она же вот, вытащила этого лейтенанта.
            Опять сделал глубокую затяжку:
            - Два года в партизанах, - пальцами левой потер лоб, - Ну почему, именно в этот момент... меня не было рядом?
            Швецова подошла к столу, налила стакан воды:
            - Ты... в это время еще пятерых спас... все в руках господа.
            Ильич вздохнул, смотря на стакан, сделал глоток... стакан не допил поставил обратно:
            - Да... такое можно только от коммуниста услышать. - Улыбнулся Марине Максимовне. - А сейчас-то Широкова где?
            - Да я ей машинку дала, за вещами поехала. Я думаю ее на сегодня здесь, в палате оставить, сейчас раненых не много, ну а завтра посмотрим… Ты ее в какую больницу планируешь определить?
            - Да не знаю еще.
            - В четверной у нас никого нету, ни начальника госпиталя, ни ведущего хирурга, может туда?
            - Да, наверно. Больница большая, а врачей пока нет, вот пускай ее и поднимает. К тому же там место спокойное, думаю бомбить не будут. – Подумал, в папиросном дыму. – И тебя туда главврачом направлю. И поможешь, и приглядишь за ней. Всё-таки Юдин просил.
            - А давай, я против не буду. Кстати, она ведь по сути ювелирную операцию выполнила, на грани жизни и смерти. Она случайно не нейрохирург по документам?
            - Да нет, она даже мед не закончила, на пятый курс в сорок первом перешла, а Юдин ее в госпиталь, да не утки выносить, а к столу поставил, так с тех пор… и режет.
            …………………………………………………………

            А Зинаида в это время подъезжала к домику, где оставила утром свои рюкзак с чемоданом. Вокруг безлюдно, хоть и час дня.
            Подошла к калитке, вокруг куры гуляют, улыбнулась:
            - Хозяин! – Крикнула громко.
            Прошло несколько секунд, никто не ответил.
            - Дома кто есть, хозяева?
            - Чего кричишь, бабка Матрена за хлебом ушла. В час хлеб в булошную привозят. – Зина взгляд направо, на голос.
            Соседка, щурясь – ладонь ко лбу, пытается рассмотреть молодую девушку в военной форме. Зинаида ее узнала, она тоже стояла среди баб утром:
            - Здравствуйте, еще раз. – Чуть кивнув головой. – Не узнали, я у вас чемодан и рюкзак утром оставила.
            - Ну как же, помню, помню, открывай калитку, возле завалинки стоят. Она тебя ждала, ждала, да за хлебом убежала. Но мне наказывала, чтобы отдала, если что.
            Говорила направляясь к Широковой.
            - Ну и чего там, бомбёжка-то, много фашисты наших набили?
            Зина пыталась щупать рукой тыльную сторону калитки, не понимая, как ее открыть…
            - Нее, за веревочку дерни, не вишшь, что ли.
            Зина сразу все поняла, дернула веревочку, с узлом на конце, уходящую в дырочку штакетины, щеколда поднялась, калитка открылась.
            - Как дома у мамы. – Сказала не громко.
            Не торопясь зашла во двор, пытаясь взглядом найти чемодан и рюкзак, но их не видела. Соседка уже тоже входила в калитку:
            - Да ты к дровянику подходи, что ж она вещи на виду бросит?
            Зина сразу увидела вертикальные торцевые стойки дровяника, несколькими шагами оказалась возле него. Её вещи стояли у поленницы, рюкзак на чемодане. Рюкзак на плечо, взяла чемодан… а за ним… шмайсер! От неожиданности замерла. Повела взглядом вправо, в углу встречных поленниц – карабин.
            Соседка уже была за плечом. Она заметила оторопь старшего лейтенанта. Улыбнулась:
            - А ты как думала… чем мы здесь в оккупации занимались? – Зина посмотрела в лицо женщины, которой на вид было лет тридцать. – Я связной была у партизан… А Матрена… ты не смотри, что она бабка старая… - вздохнула глубоко, - она нам вагоны здесь, на станции, считала… цистерны… два раза ее расстрелять хотели… повезло!
            Зина ничего не ответила, все смотрела, как вокруг них ходили куры. Улыбнулась, когда курица о полено клюв вытирала. Соседка тоже улыбнулась:
            - Это куры партизанские, командир ей десяток отдал. - Чуть помолчав. - А она добрая, Матрена-то, мне четыре штуки отдала, с яйцами теперь, правда петух один на всех...


            Иллюстрация:   фото станции после бомбежки.
            
            Продолжение:   http://proza.ru/2023/11/21/1627   

            03.10.2023
            Олег Русаков
            г. Тверь