Расскажи мне про звезды 6
РОМА
Сегодня я проснулся в отличном настроении. Ничего удивительного — так бывает всегда после его прихода. Я не могу думать о плохом, мне хорошо и кажется, что так будет всегда. Мне и в голову не приходит, что Маша могла не спать и слышать весь наш разговор, что она вообще могла понять все, что со мной происходило. Но мне все равно, я не хочу об этом думать. Чувствую прилив сил и чрезмерный оптимизм. Мне легко на душе, ум ясный, любая проблема кажется мне разрешимой и ничего не может меня огорчить или озадачить. Чувствую, что как всегда после нашей встречи, я весь день буду весел, самоуверен и любвеобилен.
Я проснулся в комнате Маши. Вообще я не собирался изначально у нее оставаться. После пробуждения мне просто необходимо принять душ и почистить зубы, иначе я просто сойду с ума. Даже сегодня, несмотря на мое прекрасное самочувствие, я ощущаю тревожность и необходимость сделать эти вещи. Маша еще спала, когда я по привычке проснулся ровно в семь. Комната была покрыта прохладной синеватой тенью. За окном шуршала листьями береза, переливаясь в бледно-желтых утренних лучах. Я был так впечатлен этим светом и звуком, что ощутил волнение и разнеженность, равную, должно быть, той, с какой мать смотрит на своего новорожденного ребенка.
Когда Маша проснулась, я уже оделся и хотел уходить. Она молча смотрела на меня, лежа в кровати. Я любовался ее красотой, молодостью и свежестью.
— Мне нужно идти. Я должен быть в морге.
Глаза Маши расширились в испуге.
— Нам сказали подходить к восьми часам.
Она ничего не ответила.
К виду крови и мертвецам я отношусь терпимо. Я давно все это переварил в себе. Еще до поступления в медицинский я видел трупы, да и не только. Мой отец не просто астроном. В его книге собранны различные заклинания и описания обрядов. Я видел, как он воскрешал животных, правда не надолго. Возможно это был какой-то фокус, типа эксперимента с ожившей собачьей головой. Но я видел, как он умеет воздействовать на сознание людей, энергетически подавлять их, и это было реально. И это одна из причин моего страха перед ним. Я всегда стараюсь соглашаться с отцом, что б он не применил свою силу на мне. Он никогда не учил меня этому, наверное, считает меня недостойным. Но мне это и не нужно — я не сторонник таких мер. Считаю, что всего можно добиться гуманными методами. К тому же эти обряды отнимают у отца много сил и энергии, а мне ее и так не хватает.
Стою и смотрю на то, как Иван Петрович сдирает скальп и распиливает черепную коробку. Он рассказывает про мозг и нервы. Меня всего передергивает. Несмотря на то, что я уже видел это несколько раз, до сих пор не могу привыкнуть и смотреть на это спокойно. Думаю, к такому привыкнуть нельзя. Ни разу не видел Ивана Петровича трезвым. Вот и сейчас, вопреки правилам безопасности, он держит скальпель в руке, и в то же время пьян. Полагаюсь только на его профессионализм. Что ж, его можно понять, в обществе трупов не особо приятно находиться. А трупы разные бывают, и недельной давности, пролежавшие в жаре, и многодневные утопленники. Так, что с такой работой Иван Петрович и сам уже стал похож на труп: весь посинел и опух. Я бы тоже запил с такой профессией, не могу осуждать его. Хотя, я знаю одного человека, которому такая сфера деятельности подошла бы идеально. Илья Коровкин учится со мной в одной группе. Он совершенно равнодушный и безжалостный тип, похож на маньяка или, скорее, психопата. Странно, что его сегодня нет здесь, ведь он присутствовал на каждом возможном вскрытии.
Впервые отец привел меня в морг, когда мне было 15 лет. До сих пор не понимаю, зачем? Несмотря на то, что он пытался морально подготовить меня, я испытал ужас, который оставил во мне неизгладимый след. Весь мир перевернулся в моих глазах, я вдруг понял насколько ничтожно наше существование. Я увидел не человека, а просто мясо, с которым обращаются, как с вещью. Нет никакого уважения к человеческому телу после смерти. Сначала я впал в отчаяние от увиденного. Несколько месяцев после этого мне везде мерещились мертвецы. Я боялся смерти, просил отца бросить курить, что б он не умер от рака легких, и даже не мог какое-то время оставаться один в помещении: я боялся чего-то, сам не знаю чего. Боялся пустоты, одиночества, смерти. Вот и теперь я смотрю на этого несчастного мужчину, превратившегося в бездушное тело. Чувствует он что-то или нет? Где его душа? Мое утреннее настроение испорчено, до меня внезапно дошло, что скоро моя веселость испарится, энергия жизни во мне иссякнет, и я снова почувствую тоску, которая не исчезнет, а будет только расти. Мне кажется, что я скоро умру. Живое вытеснит меня из своего окружения, как нежелательный элемент, я выпаду из жизни, как выпадает больной сгнивший зуб. Погрузившись в тоскливые раздумья и, блуждая глазами в толпе однокурсников, я вдруг увидел брата. Лицо его отдавало зеленоватой бледностью, глаза беспокойно оглядывали все вокруг, избегая мертвого тела. «Нет, он не выдержит» подумал я, и оказался прав. Федя выбежал в коридор. Нужно проверить, как он там. Выхожу в полумрачный коридор и вижу Федю у двери.
— Ну ты как? — я положил руку на плечо Феде и он чуть не подпрыгнул от испуга. Я засмеялся.
— Ой, и ты здесь?
— Федя, ты исключительный дурак. Тебе еще рано такое видеть. Как отец мог на такое согласиться, или он не знает?
— Знает, конечно. Ничего не рано. — он растерян и пытается оправдаться. — Я просто съел что-то не то утром.
Какая глупая ложь. Уверен, он совершенно ничего не ел, опасаясь, что его может вырвать от увиденного.
— Ну ладно. — отвечаю я снисходительно, вспомнив свое первое посещение морга.
— Как тебе в общаге живется? — спрашивает Федя, в то время как сам я уже пустился в раздумья о том, была ли это идея отца послать Федю в морг? Если да, то для чего? Он ищет мне замену? Но Федя не имеет отношения к астрономии, да и Мирцаму путь могу указать лишь я.
— Замечательно! — отвечаю я на вопрос с промедлением и снова натягиваю перчатку на руку. — Потом расскажу. Я так понимаю, ты обратно не пойдешь?
— Пойду, конечно, только попозже. Ты иди. — отвечает он хмуро.
— Может тебе на воздух выйти? Ну, как знаешь. — я ушел обратно. Не прошло и двух минут, как железная дверь распахнулась, и к нам с шумом вбежал перепуганный Федя. Внимание всех было обращено к нему. Иван Петрович с гневным лицом вышел вперед и потребовал у Феди объяснений. Мне стало так смешно и, одновременно, жалко Федю. Он казался таким беспомощным и перепуганным, что я сразу придумал ему оправдание и вызвался его проводить.
— Ты чего меня подставляешь? — спросил я у Феди, когда мы вышли в коридор. Я пытался сделать строгий голос, но просто не мог на него сердиться. Он стал мне рассказывать про какого-то мужика, который погнался за ним с ножом. Ну вот, теперь ему тоже будут мерещиться всякие ужасы. Я предложил Феде проводить его, но он озлобленно отказался.
Вся процедура по вскрытию длилась не более получаса, после чего я, как и обещал, зашел к отцу. Он находился в своем кабинете. Там я переоделся и еще раз вымыл руки в его раковине. Отец сидел за столом и заполнял какие-то бумаги.
— Федю видел? — спросил он, не отвлекаясь.
— Да, а он не зашел к тебе? — удивился я, вытирая руки о полотенце. Отец промолчал. — Он остался под впечатлением. Его чуть не стошнило. — отец ухмыльнулся на это замечание.
— Зачем это было нужно? Ты его послал?
Отец глянул на меня поверх очков отсутствующим взглядом и продолжил писать.
— Да, я послал. Пусть привыкает. Когда поступит — легче будет.
— Мне не легче. — ответил я, не сводя взгляда с отцовской густоволосой макушки.
— Ты — другое дело.
— Почему?
Отец не отвечал. Он задумался о чем-то и, возможно забыл, что мы с ним говорили. Так я и не узнал у него, почему я — это другое дело. Почему?!
ИЛЬЯ
Сегодня я пришел в больницу к восьми утра. Так как у меня летняя практика, я нахожусь здесь целыми днями. У меня был выбор работать в скорой или здесь. Безусловно, я выбрал это место, где я смогу большему научиться у главного хирурга больницы Владимира Семеновича Барсучкова. Я просто мечтал всю жизнь работать с ним, с самого детства и эта мечта сбылась. У меня никогда не было отца, и если бы он был, я бы хотел, что б он был таким же, как Владимир Семенович. Еще на первом курсе я устроился в эту больницу, что б втереться к нему в доверие, что б он заметил меня и взял под свою опеку. Сначала я сортировал бумаги и заполнял карточки, затем мне доверили выполнять медицинские процедуры, и в итоге я стал его правой рукой. Когда я нужен ему, я всегда рядом, принесу, отнесу, подержу, перевяжу. Теперь я мечтаю помогать ему во время операции. Сегодня у меня есть шанс попасть на операцию по удалению аппендицита. Еще до моего прихода в больницу привезли мужчину с подозрением на острый аппендицит и, конечно, я взял это дело в свои руки. Каким-то чудом в больнице не оказалось еще ни одного хирурга, и я с нетерпением ждал, когда придет Владимир Семенович, что б первым ему все рассказать. Я нервно наворачивал круги в холле больницы, когда вдруг дверь открылась, и я увидел Владимира Семеновича. Сегодня с ним зачем-то притащился его младший сын Федя. Как же он меня раздражает! Он просто балбес, дуралей и растяпа. Всегда удивлялся тому, как у такого человека, всегда собранного, умного и твердого, может быть такой сын? Не понимаю. Я подбегаю к Владимиру Семеновичу и сообщаю о пациенте с аппендицитом. Этот дурень Федя стоит рядом и слушает меня с таким деловым видом, как будто я ему все это рассказываю. Я глянул на него вскользь с презрением: он весь неопрятный, лохматый, совершенно не заботится о внешнем виде.
— Я что, один здесь хирург? Где Бизенко? — возмущается Владимир Семенович. Мысленно я восхищаюсь его правотой. Совершенно верно, остальные врачи никуда не годятся!
— Ильи Петровича еще нет. — с чувством собственного достоинства отвечаю я.
— Хорошо, сейчас буду. — ответил Владимир Семенович и я поспешил убраться с его глаз, чтоб не надоедать ему — он не любит приставучих и занудных людей.
Владмимр Семенович быстро переоделся и спустился к пациенту. Я уже ждал его в смотровой. К моему сожалению, аппендицит оказался никаким не аппендицитом. Как я мог так ошибиться? Владимир Семенович был очень мной недоволен. Он снял перчатки, глянул на меня строгим сверлящим взглядом и, выйдя в коридор, стремительным шагом направился в свой кабинет. Я поспешил за ним. Он долго молчал, и я не выдержал:
— Владимир Семенович, я не знаю, как так получилось. Все указывало на аппендицит.
— Илья, сегодня это аппендицит, а завтра может быть что угодно. Вот, например, придет к тебе человек с занозой в пальце. Ты что, скажешь нужно руку отрезать?
Я оправдывался, как мог. Да, он был прав, мне нужно более серьезно относиться к таким вещам, да и ставить пациенту диагноз, основываясь на своих предположениях, я не имел права. Слушая упреки от своего учителя, я поник и совсем раскис. И тут он спросил про книгу, которую просил меня прочесть.
— Основы Основ? Она же для первокурсников! Мы это уже проходили.
— Ну, о чем тут можно говорить?
— Владимир Семенович, я прочту! Честное слово…
Я не знал, что и сказать. Уже больше полугода я обещаю ему прочесть эту книгу. Почему-то это очень важно для него, но я никак не могу себя заставить это сделать. Я ненавижу читать учебники, особенно те, которые мы уже проходили. Я помню, как на первом курсе нас просили ее прочесть, да и то не всю, а лишь раздел про медицину. Но я, кажется, так и не прочел ее, очень уж сложно и сухо написано. Ну все, сегодня соберусь, и обязательно начну читать!
Владимир Семенович грустно оглядел меня сверху вниз, вздохнул и ушел в кабинет, оставив меня в коридоре.
Вечером я все же открыл книгу и обнаружил в ней фотографию, где была запечатлена моя мама. На руках у нее сидел маленький я. Что это значит? Об этом мне может сказать лишь один человек — тот, кому принадлежит эта книга. У своей мамы я спросить не могу, потому, что мертвые не отвечают на вопросы.
Она умерла от рака, когда мне было восемь лет. Она долго болела, и мне было ужасно тяжело знать, что она скоро умрет. Тем более, что отца у меня никогда не было. Я остался один, совершенно ненужный никому, только своей бабушке. Меня хотели отправить в детский дом, но бабушка сделала все, что б меня оставили с ней. Со смерти мамы мне пришлось сразу стать взрослым, мое мировоззрение перевернулась. Вся моя жизнь перевернулась навсегда. Во мне как будто тоже что-то умерло. Я возненавидел всех людей, за то, что они живы, а моя мама нет. Когда я гулял во дворе с ребятами, и мамы строго загоняли своих детей домой, даже ругались на них, я ужасно завидовал им, ведь в этом проявлялась мамина забота, которой у меня больше не было. Однажды наша кошка окатилась, и я украл у нее котят и раздал прохожим на улице. Не знаю, почему, но я хотел, что б они тоже страдали без мамы. Бабушка тогда впервые побила меня палкой, подумав, что я их убил. Мне было обидно, что она так плохо подумала обо мне, ведь я никогда бы не убил котят.
Когда моя мама еще болела, ее оперировал Владимир Семенович. Я встретился с ним в больнице, когда мы с бабушкой приходили навестить маму. Он мне тогда показался всемогущим, благородным и умным человеком, к которому я испытывал безмерную благодарность за заботу о своей маме. С тех пор я мечтал стать похожим на него.
ФЕДЯ
Сквозь сон я почувствовал ужасную боль в груди. Проснувшись, но еще не открыв глаза, я ощутил сырую прохладу и услышал звуки улицы. Мои предчувствия меня не обманули: я действительно валялся на улице, под окнами своей комнаты, и это оказалось не самое страшное, что случилось со мной. Придя в себя, я обнаружил уродливый свежий шрам на своей груди. Он был выпуклым, посинелым, с отвратительными сгустками черной крови, торчавшими между стяжками ниток. Меня чуть ни вырвало, когда я взглянул на него. Такие шрамы остаются на выпотрошенных и зашитых обратно трупах. Я просто обалдел, когда увидел это на себе. Пока я валялся в кустах и пытался подняться на ноги, шрам, каким-то чудом почти перестал меня беспокоить, что позволило мне забраться в окно своей комнаты. Я сделал это не так ловко, как обычно и нашумел. Услышав обеспокоенную суету за дверью и мамин голос, я поспешил лечь в кровать. Только я успел забраться под одеяло, как отец вошел в мою комнату. Он уже был готов к выходу: на нем сияла белизной выглаженная рубашка, шею утягивал галстук. Отец удивился, что я еще не одет и сказал, что если я не готов с ним идти, то и не нужно. Я усиленно пытался понять, о чем речь, совершенно позабыв о вчерашнем предложении отца. Наверное то, что я вчера выкурил, была не совсем сигарета. Но вспомнив о вчерашнем обещании отцу, я быстро встал и побежал одеваться. Мне не хотелось, что бы отец счел меня трусом и разочаровался во мне.
Когда мы только зашли в больницу, на нас, как ураган, набросился Илья Коровкин и стал говорить про какой-то аппендицит — я не очень понял. Вместо того, что б слушать этого странного наглого типа, я по привычке принялся разглядывать его с таким усердием, как плохой товар, который мне пытается втюхать торгаш не рынке. Я знаю Илью только потому, что Рома мне о нем рассказывал. Коровкин очень странный тип: ходит всегда в черном, ни с кем не общается, слишком высокомерный и самодовольный. Самое странное, конечно, это его девчачья прическа. Услышав про аппендицит, я решил зацепиться за соломинку и проявил заинтересованность, надеясь, что отец забыл про приготовленное мне вскрытие. Но ничего не вышло:
— У тебя другое по плану, забыл? — напомнил мне отец. И мне все же пришлось отправиться в морг. Предварительно я зашел к отцу, переоделся и взял с собой толстые перчатки. Я надел лишь халат, совершенно забыв о предупреждении отца, что в морге ужасно холодно. Однако трясти меня начало еще раньше, и вовсе не от холода. Только подходя к зданию из белого кирпича, я уже почувствовал, как меня морозит, и это было только начало. Когда я увидел труп со вскрытым черепом, меня чуть не стошнило второй раз за утро. А стоило патологоанатому дотронуться скальпелем до грудной клетки, как я пулей выскочил в мрачный коридор, вспомнив про свой шрам. Трудно описать, какую смесь ужаса и брезгливости я испытал. Следом за мной в коридор вышел Рома. Я очень удивился, что он тоже тут. Странно, что отец меня не предупредил. Посмеявшись над моей трусливостью, брат ушел обратно, а я захотел посмотреть на свой шрам. К большому удивлению, я не обнаружил никакого шрама. Как такое возможно? Может быть, мне показалось? Но нет, хоть шрам и зажил, от него все-таки остался след в виде красного рубца. Радостно оглянувшись по сторонам, я искал глазами хоть кого-то, с кем мог бы разделить свою радость. Я увидел лишь одного человека. В конце коридора стоял высокий мужчина в белом плаще или халате. На руках его виднелись перчатки. Он направился ко мне и, тогда мне показалось, что он бежит на меня с ножом. Хотя на самом деле он просто шел и, даже, возможно не ко мне, а просто в мою сторону. Приняв незнакомца за ожившего мертвеца, который собирается меня зарезать, я с шумом забежал обратно в секционную, и громко захлопнул дверь, так как в порыве чувств, забыл совсем, где нахожусь. Конечно, после такого Иван Петрович выругал меня, но Рома благородно уладил конфликт, сказав, что я просто заблудился. Глупость, конечно, как можно по ошибке забрести в морг? Однако Рома обладает каким-то сумасшедшим обаянием, позволяющим ему внушать к себе доверие и сглаживать острые углы. Совершенно расстроенный, я поплелся в кабинет отца, что б переодеться и пойти домой. Приближаясь к его кабинету, я вдруг услышал недовольный голос отца и жалкие оправдания Ильи. Мне стало жутко интересно подслушать их разговор, и я спрятался за углом. Коровкин скулил, что людям свойственно ошибаться. Мне это почему-то подняло настроение, но идти в кабинет отца я передумал. Он и так сейчас был не в духе, а узнай он, что я вытворил в морге, так вообще бы разбушевался. По своей обыкновенной рассеянности, я вышел из больницы и отправился домой, забыв даже снять с себя халат. Я шел по жаре, и солнце прилично нагрело мне голову так, что я упал в обморок посреди проезжей части. К счастью кто-то, по доброте душевной, подобрал меня и отнес на лавку, под тень высокого дерева. Тут-то и произошла наша первая встреча с Мирцамом.
Я открыл глаза, огляделся и заметил около себя очень странного человека. Вообще, сначала, я ничего не понял. Не понял кто это вообще. Думал, может тут фильм какой снимают, или иностранец заблудился, на столько необычно он выглядел. Во-первых он был высокий, намного выше остальных людей. Во-вторых он казался слишком идеальным, одежда на нем была слишком чистая, слишком безупречно сидел на нем его светлый длинный плащ. Вообще весь он, с ног до головы казался совершенным. Мне даже неудобно стало сидеть с ним рядом — наверняка, на его фоне я выглядел просто безобразно, или вообще слился с лавкой, на которой сидел. В-третьих, самое большое, что поразило меня — это его энергетика и манера себя держать. Все его движения казались изящными и преисполненными спокойствия и твердости. От него как будто исходили радиоактивные волны самоуверенности, которые придавливали собой собеседника. Когда он заговорил со мной, голос его показался мне знакомым и приятным. Хотелось молчать и слушать его. Однако находиться в его обществе было сложно, особенно под давлением его тяжелого взгляда. Поэтому в самой середине нашей беседы я встал и ушел без объяснений. Мне стало бы стыдно за свою трусливость, если бы мы были знакомы с моим собеседником, но мы не были знакомы. Несмотря на это осадочек у меня все же остался.
Вечером, когда мы с отцом сидели на кухне, он стал, зачем-то, со мной говорить о Илье Коровкине. Мне совершенно не интересно слушать про него. Вообще меня раздражает эта ни чем не обоснованная заботливость отца, относительно этого типа. Я делал вид, что слушаю, а сам думал совсем о другом. Из головы у меня не шли мысли о том странном незнакомце из парка. Он наговорил мне какой-то чуши о том, что кому-то требуется помощь, и что я должен ему чем-то помочь, но не хочу. Любой разумный человек на моем месте счел бы этого странного мужчину за сумасшедшего, но не я. Мне нравятся загадки, и я люблю в них разбираться. Эта необычная встреча и незаурядный незавершенный разговор не давали мне покоя. Меня так переполняли эмоции, что я чуть не завел с отцом разговор об этом незнакомце. Однако же мне хватило терпения упомянуть о нем лишь пару слов. Тем более отец тоже не очень слушал меня, и думал о чем-то своем.
Еще позже из общаги позвонил Рома. Мы с ним проболтали около часа. Сначала он снова потешился, вспомнив утреннее происшествие, потом рассказал, что в общаге он еще не успел переночевать. Слушая его, я ловил себя на том, что невольно выпадаю из реальности, и мысленно возвращаюсь в парк на лавку, где я оставил своего загадочного собеседника.
Вечером я вообще не мог уснуть. Я вообще не спал полночи. И все из-за этого незнакомца. Почему эта встреча так впечатлила меня? Мне все представлялся его строгий, уверенный взгляд, кромсающий душу на куски, его странная одежда и перчатки. Зачем ему перчатки летом? Зачем он вообще заговорил со мной? Встречу ли я его снова, что бы узнать ответ на эти вопросы? Вдруг я почувствовал, как в груди у меня что-то больно сжалось и заерзало. Перепуганный я вскочил, прижав руку к груди. Мне стало страшно, ведь то же самое я почувствовал днем, за секунду до обморока.
ВЛАДИМИР СЕМЕНОВИЧ
Сегодня Федя хотел пойти со мной в больницу, что б посмотреть, как проводится вскрытие. Однако, одевшись, я заметил, что он еще спит. Направляюсь к его комнате, открываю дверь: так и есть, лежит в кровати.
— Как! Ты еще не одет? — воскликнул я. Федя лежит в кровати и смотрит на меня в недоумении. Наверное, еще не проснулся или не хочет идти. Говорю ему, что если он не готов увидеть такое, то может не ходить. Может и не нужно это, с Ромой после этого были проблемы. Хотя это можно объяснить особенностью Роминого характера. Он очень впечатлительный мальчик. Федя же наоборот толстокожий. Думаю, ему такая экскурсия пойдет только на пользу, может он станет серьезнее, собраннее. Мне иногда кажется, что Федя слишком легкомысленный, все «на авось» у него. В его возрасте уже нужно думать не только о сегодняшнем дне, но и о будущем.
Федя все-таки оделся и пошел со мной. По его лицу нельзя было понять, рад он этому или нет: у него всегда беспечный вид, он идет и смотрит по сторонам. Все ему интересно, что вокруг происходит, кто и что сказал. Как будто в его голове вообще не происходит никаких мыслительных процессов. Какие же они разные с Ромой!
— Ну что, как настрой? — бодро спрашиваю я.
— Нормально. — отвечает он беспечно.
— Ты, главное, оденься, у меня свитер там висит в шкафу. В морге холодно, что б тела не испортились. И не трогай там ничего руками лишний раз!
— Ага. — Федя зевнул и почесал голову.
— Смерть — это естественный процесс. Все мы по сути живое мясо. Главное то, как ты к этому относишься. Все естественно: рождение и смерть. Врач не должен относиться к этому с излишней сентиментальностью, а то так можно всего себя истратить на работу. Чувства должны оставаться за воротами больницы.
Мы заходим в холл, и ко мне подлетает Илья. Илья мой ассистент. Учится в медицинском, вместе с моим Ромой. Они с ним однолетки. Во время практики Илья попросился работать со мной. Ему нравится медицина, и у него есть нужная, на мой взгляд, для этой профессии жесткость, решительность и безучастность. Но есть, конечно, у него и недостатки: излишняя самоуверенность и жестокость. Еще мне не нравится, когда он самовольничает. Вот и сейчас он с жаром рассказывает мне про мужчину с острым аппендицитом. Кто поставил такой диагноз? Ну, конечно, он сам. Как вам такое? Я переоделся и иду в смотровую. Провожу пальпацию и обнаруживаю, что никакого аппендицита нет. А Илья уже успел сказать пациенту, что у него аппендицит, и что ему предстоит срочная операция. Конечно, я дико возмущен такой самовольностью Ильи, и жутко им недоволен. Тем более он все еще не прочел книгу, которую я ему дал. Это важно для меня, ведь эта книга содержит необходимую информацию для Ильи. К тому же, эту книгу мне подарила его мать, с которой мы были очень близки. Так вышло, что Илья тоже мой сын. Только он об этом не знает. И, кажется, он единственный из троих сможет продолжить мое дело, и именно ему я завещаю свою книгу. Рома слишком сентиментален и не заинтересован, а Федя вовсе далек от подобных тем. Хорошо будет, если он хотя бы выучится на врача, и то ладно. Рома тоже отстранился от этого. Не понимаю, где я допустил ошибку, которая отдалила его от меня. Он всегда был увлечен этим делом, но вдруг что-то изменилось. Я бы мог оставить его в покое, но, к сожалению, без Ромы не обойтись — увидеть в небе путь для Мирцама может только он. Когда он стал приходить к Роме, я еще не знал, что он за звезда. Мне пришлось проводить обряды для определения созвездия Ромы и обнаружения потерянной звезды. Илья, как и любой астроном, тоже должен видеть путь в небе до своего созвездия, но какое у него созвездие — мне не известно. Может быть, у него, как и у Ромы созвездие «Большого пса»? Это была бы просто невероятная удача. Я должен сказать Илье, что он астроном, и что он должен продолжить мое дело.
Несмотря на то, что я не рассказал Илье правду о нашем с ним родстве, как просила меня сделать его мать, я все-таки испытываю к нему отцовские чувства и обеспокоен его судьбой. Пусть он не знает, но я буду рядом с ним, и если ему потребуется моя помощь, я сделаю для него все, так же, как сделал бы для Ромы и Феди.
Свидетельство о публикации №223100501013
Я очень вовремя перешла на Синего Слона!
Иначе бы было не так интересно, зная всё заранее.
От лица каждого героя, ты, словно раскладываешь всё по полочкам...
Но иногда, гораздо больше захватывает неизвестность, чем полное обследование. :)
Слон показался бы мне уже прочитанным, если бы я заранее знала все подробности.
Нечто похожее я ощутила прочитав все "Сумерки", когда перешла к "Солнцу полуночи" Тоже начало только от другого главного героя, его глазами.
"Сегодня я проснулся в отличном настроении. Ничего удивительного — так бывает всегда после его прихода. Я не могу думать о плохом, мне хорошо и кажется, что так будет всегда." - так всегда, когда сердце наполняется любовью, самой животворящей энергией... Энергией самой Жизни.
"Мой отец не просто астроном. В его книге собранны(кажется "н" раздвоилась?) различные заклинания и описания обрядов. Я видел, как он воскрешал животных, правда не надолго." - я об этом узнала лишь когда Федя проследил за отцом... И для меня это было неожиданным открытием!
"Несмотря на то, что он пытался морально подготовить меня, я испытал ужас, который оставил во мне неизгладимый след. Весь мир перевернулся в моих глазах, я вдруг понял насколько ничтожно наше существование." - очень сильно написано, побывавшие в морге, тем более на вскрытие, смотрят на мир другими глазами.
Смерть всегда вселяет ужас и отвращение... Может поэтому Мирцам смотрит на этот мир, как на живые трупы. Ведь Он - совершенен и соответственно бессмертен, как падший ангел, которого, возможно ты и видела прототипом. Когда-то он был прекраснейшим из Архангелов, созданным из лучей рассвета... Но так возненавидел людей, что решил их погубить и сделал смертными. Может та, кого он искал Лилит?
Прости, во всём ищу тайный смысл. И тут подключается фантазия. Когда-то прочла роман "Скорбь Сатаны" Марии Корелли, который ошибочно издавался в девяностые, как роман Оскара Уайльда. Он потряс меня до глубины души. Вот теперь я понимаю, почему наши герои так притягательны для людей, но так разнополярны!
Ангелы (Звёзды) бывают разными, хоть и созданы были совершенными. Но кто-то упал и заблудился... :)))
Натали Бизанс 09.07.2024 18:02 Заявить о нарушении
А кто такая Лилит?
Интересно, может почитаю "Скорбь Сатаны", тоже такое люблю) Только сначала дочитаю твои книги)
Юля Сергеевна Бабкина 12.07.2024 22:57 Заявить о нарушении
По этой версии Бог создал первыми Адама и Лилит, они были равными друг другу, совершенными, именно поэтому Лилит ни в чём не уступала Адаму, и он устал, попросил у Бога другую жену, послушную ему. Тогда появилась Ева - созданная из ребра Адама. Но и она умудрилась совратить мужа своим яблоком - познания добра и зла. За что люди были изгнаны из рая, до прихода Иисуса Христа.
Натали Бизанс 13.07.2024 11:57 Заявить о нарушении