Наша свадьба

Замуж я вообще не собиралась. Мне 22 года, за плечами окончание универа и, вместо работы по специальности, начинающийся тогда российский бизнес. Развалившийся нежданно-негаданно СССР подарил нищету бюджетникам и многогранные возможности зарабатывать тем, кто хочет. Диплом я писала, продавая книжки в холле гостиницы «Турист». Моей повышенной стипендии и бабушкиной пенсии не хватало ни на что. А этот необременительный труд давал возможность не только получить зарплату, но и продать кое-что из своих книжных запасов. Эту гостиницу облюбовали армянские ребята, привозившие из солнечного Еревана обувь, сшитую их умельцами, на которой гордо красовались лейблы: «made in Italy».
Я быстро подружилась с ними и решила рискнуть — все накопленные за пару месяцев деньги вложила в покупку партии туфель, жутко модных тогда «лодочек». К моему удивлению, подняв цену в несколько раз, я продала по знакомым все обувки, без остатка. Следующую партию мне дали уже «под реализацию», то есть без денег, под честное слово. Так я заработала на свою первую машину. Потом я зарегистрировала фирму, позвала в компаньоны своих приятелей и понеслось, стали заказывать уже конкретные модели, размеры и развозить по предприятиям, подгадывая ко дню получки.
Ухажёров у меня хватало, женихов тоже. Но мне было гораздо интереснее зарабатывать денежки. Я купила новую мебель и себе и родителям. Одела их и себя подобающим образом. Почувствовала себя нужной и что-то могущей.
Кое-кто из моих коллег-филологов тоже «с головой» ушли в подобные авантюры. Мы поддерживали отношения, периодически заезжая в гости. Одна из таких дружественных фирм занималась чешской бижутерией. А это был страшный дефицит. И я, естественно, не могла упустить возможность «затариться» такой красотой. Прикупив бус, брошек, клипс и браслетов, и удовлетворив свою тягу к блестящему (прекрасному), я услышала кучу историй о неком Соколове. Со слов рассказчика выходило, что данный человек, ставший уже легендой, бывший рок-музыкант, художник, дебошир и пьяница, секс-символ для неформальных тусовок, успел натворить столько, что его коллеги по фирме только за голову хватались. И там успел побывать, и там набедокурить.
Я была заинтригована и попросила привести его ко мне в гости. Привели. Я вспомнила. Когда мы были на практике в школе, этот чувак был представлен завучем, как преподаватель мировой художественной культуры. Я ещё тогда тихо охнула. И вот это нечто, с немытыми волосами ниже плеч, полупьяное и с гитарой, сидело у меня на кухне. Дикий контраст с теми приличными мальчиками, что крутились тогда возле меня. Мы мило болтали, шутили. Он попел песен, что не слишком меня впечатлило, слыхала и получше исполнителей. А так — оказался вполне нормальный человек, с чувством юмора и неплохой рассказчик, благо, историй из его богатой на приключения жизни, было предостаточно. Мы стали общаться.
Поскольку в те времена не было чёткого разделения на специализацию, любое выгодное предложение подхватывалось сразу. Так и с темой сахара. Предложили выгодный контракт, надо было смотаться в Омск, подписать бумаги и нам обещали пригнать мехсекцию (это четыре железнодорожных вагона) сахарного песка с оплатой по прибытии. Я «загорелась» этой идеей, а Соколов, под предлогом того, что он служил в Омске, вызвался меня сопровождать. Была суровая сибирская зима. Градусник грустил на отметке около минус тридцати. И чужой город встретил нас неласково. В гостинице, где мы остановились, были проблемы с отоплением. Спать пришлось не раздеваясь, укрывшись не только одеялами, но и матрасами.
Мне было приятно, что этот прожжённый ловелас (как описывали его друзья) не «приставал» ко мне и даже не делал никаких непристойных намёков. Мы подписали контракт и улетели домой.
К встрече нового 1993 года, когда все дела были закончены, готовились по высшему разряду. Наготовили кучу вкусностей, закупились спиртным. Я со своими сотрудниками-товарищами ожидали гостей. Но, увы, того, кого мне хотелось бы видеть, не пришёл.
Зато, на старый новый год, он появился, причём не один, а с какой-то девицей. Мои нервы не выдержали — пока гости курили на балконе, я популярно объяснила спутнице Соколова кто она такая и где ей место, и выдворила её за дверь.
Совместная работа (к тому времени он был моим заместителем) заставляла много ездить вместе. Меня жутко приревновал один из моих поклонников, который оказался ещё и одноклассником Соколова. Они устроили дуэль на шпагах, почти по-настоящему. Соколов победил, а расцарапанный и посрамленный жених вынужден был ретироваться.
Мы много общались. Выяснилось, что, несмотря на то, что он старше на восемь лет, у нас много точек соприкосновения — вкусы, пристрастия, интересы.
Он, тридцатилетний холостяк, категорически утверждал, что не создан для семейной жизни. Я, в свою очередь, клялась, что и не помышляю о замужестве, тем более, о детях.
— А поспорим, что за меня замуж выйдешь? — он был вроде бы серьёзен.
— За тебя? На спор? Да запросто! — я смеялась от души.
На следующий день, проезжая мимо ЗАГСа, мы по приколу подали заявления. Но, когда я узнала, что надо ждать не то два, не то три месяца, я взбрыкнула: «Нет, так долго! Я передумаю!». Соколов велел мне посидеть в машине, а сам пошёл в кабинет начальницы. Вернувшись, он сообщил: «Сотка баксов. Через три дня нас распишут!».
Я растерялась. Ну, во-первых, как мне сказать об этом родителям? По сравнению с приличными мальчиками, которые периодически появлялись в нашем доме в качестве потенциальных женихов, мой суженый был как-то слишком экзотичен. Во-вторых,… да хватит и «во-первых»!
Не придумав ничего лучше я решила вообще никому ничего не говорить. Стащив у бабушки старое толстое кольцо, мы обменяли на два тоненьких обручальных. Костюм для Соколова я позаимствовала у папы, совпало, что их телосложения соответствовали. Платье у меня подходящее было, нежно-зелёное, шёлковое, ниже колен, купленное по случаю в комиссионке. Туфли новые, белые в шкафу стояли, ждали подходящий случай. Свидетелями (тогда это было обязательно) взяли шофёра и его жену. А музыку нам играл Серегин друг, широко известный в узких кругах Валерка Круглов, и не что-нибудь, а Deep Purple.
После церемонии мы выпили по бокалу шампанского, поблагодарили свидетельницу и поехали продавать коньяк. В деревне Коркино друзья-армяне наладили своё производство. Спирт (нормальный, не метиловый) разбавлялся водой из колонки, добавлялся растворимый кофе, гвоздика, ванилин и ещё что-то, уже и не помню и разливался по бутылкам. Специальный станок закручивал пробки. На этикетке значилось: «Коньяк Армянский». И не поспоришь — делали-то армяне. Они сами не брезговали его употреблять, мотивируя тем, что плохих ингредиентов не используют.
После, прихватив шампанское и роскошный букет роз, мы поехали к моим родителям. Сказать, что они были в шоке — ничего не сказать. Мать орала, как базарная торговка. Цветы и бутылки улетели в окно. Отец, пытался «держать» лицо, интеллигентно уговаривал подать на развод, мол, такие союзы не могут существовать. Я закрылась в ванной, пытаясь найти вены, чтобы из перерезать. Весила я тогда 50 кг, диагноз: «вегетососудистая дистония» имелся вкупе с вечно пониженным давлением, поэтому, кроме попорченной шкурки мне ничего не удалось добиться.
Соколов сгрёб меня в охапку, и мы поехали к бабушке. Баба Нина, мудрая и опытная женщина, водрузив на нос очки, внимательно изучила свидетельство о браке, постелила нам в зале на раскладном диване, поставила фужеры, вазу с фруктами и ушла ночевать к соседям.
Если учесть, что мы до этого нормально даже не целовались, то первая брачная ночь наполовину состояла из уговоров и успокоения меня. Зато потом…
Мои подруги тоже крепко обиделись, что я им не доверила такую интригующую тайну и наше общение быстро сошло на нет.
А мы стали жить. То у бабушки, то у родителей, то у Серёги. Мама (царство небесное!) зятя проненавидела всю жизнь, так и простив мне моего выбора. Пошёл уже тридцать первый год нашего прикола. Две взрослых дочери. Всякого хватало, как и у всех, но то, что мы до сих пор вместе, о чём-то да говорит.