Мышкино бесквартирье

Дом на Зеленой улице был построен строителями так хитро, что между его квартирами имелось небольшое, никем не занятое пространство. Сначала оно было никем не занято, а потом в нем поселилась мышка. Как она туда проникла, никто не знал. Да и кто может знать, как появляются в доме тараканы, клопы и прочие нежеланные гости?
Днем, как и подобает мышке, она тихо сидела в своем необустроенном межквартирье. Так же тихо сидела бы и ночью, если бы не сосало от голода в ее пустом брюшке.
«Везет моим собратьям, белым мышам. – не всегда по-доброму завидовала она. – Живут в чистых клетках. Кормят их несколько раз в день и любят так, что даже на руки берут. А попробовала бы я прыгнуть кому-нибудь на руки! Иной раз только увидят и такой шум поднимут, такой визг закатят, словно я – не мышь безобидная, а хищник кровожадный. Вид-то внешний у моих собратьев, и верно, не очень приглядный. Но что делать? Есть-то все равно хочется!»
Ночью, когда все спали, мышка через имеющееся в стене отверстие выбегала в комнату, где жили дочка с матерью, наедалась из прогрызанного ею ранее мешка с рисом и спешила в свое межквартирье. В другую комнату, где жил одинокий холостяк, мышка, правда, попасть не могла (стена была забетонирована строителями качественно), но если бы и попала, вряд ли когда-нибудь что-нибудь нашла кроме корки хлеба и пустых бутылок из-под водки и пива.
– И без того зажали политики, а тут еще мышь доедает последнее, – ворчала по утрам мать, заметив следы визита непрошенного гостя.
Дочка, еще не успевшая заразиться от матери настроением изначально недоброжелательной расположенности к миру, к мышке относилась более снисходительно.
– Ей же тоже кушать хочется. Жалко мне всех зверюшек. Беззащитные они!
– Мне тоже жалко. Зверюшек я тоже люблю. – пыталась исправить мать сложившееся у дочери неприятное для нее впечатление о своей жестокости. Но тут же добавляла с уже более строгим выражением лица. – А колючек ты все-таки принеси. Дырку надо заткнуть.
Дочка собирала колючки. Они царапали детскую нежную кожу, прилипали к одежде, но девочка этого не замечала, представляя, как трудно будет мышке пробраться через густую колючую массу. Но мышка пробиралась: голод брал свое.
– Какая, однако, настырная, какая шустрая мышка! Шкурку свою не пожалеет. – больше, конечно, осуждала, чем хвалила мать утром и, поразмыслив, добавляла. – Набери-ка, дочка, песку на дороге. В подвале у нас цемент должен быть, еще от мужа остался. Думаю, должен схватиться, как ты считаешь?
– Думаю, должен, – понуро соглашалась дочка и послушно плелась с ведром за песком.
И когда шла, и когда набирала, не могла прогнать с глаз картину безысходного положения бедной мышки, умирающей голодной смертью в мрачной тишине, окруженной бетонными стенами, больше не пропускающими ее к мешку с рисом.
Через несколько дней мышки не стало. Мать обрадовалась, дочка загрустила. Но через несколько месяцев и она забыла про несчастную мышку, а через несколько лет и вовсе вышла замуж и укатила далеко-далеко от своего дома и своей матери. Случилось то, что мать боялась больше всего. Дочка была единственной радостью и единственным смыслом. Ради нее она могла вынести многое, но только не разлуку.
Бывает иногда такое: абсолютно здоровый человек или почти здоровый, имеющий мизерную болячку, занимающую сотую, даже тысячную часть всей площади тела, нечаянно подскальзывается, падает на жесткую дорогу... И удар обязательно придется на эту болячку!
Мать знала, что рано или поздно, но наступит такой момент, когда дочка променяет ее на мужа. Она долго готовилась к этому и в душе уже любила будущего зятя, как и свою дочку. Но теперь, когда любить ей было больше некого, когда жизнь шлепнула ее на дорогу больным местом, она заболела, слегла и тут-то поняла, что ощущение потери смысла существования сродни чувству голода. Тут-то она и вспомнила мышку, ощутив себя такой же одинокой и беспомощной. Тут-то она и подумала:
– Зря я дырку замазала. Хоть бы мышка прибежала, я бы ее покормила. Риса жалко, что ли?