Из воспоминаний - Миниатюра 29

МГИМО. Подружки. - продолжение к “Миниатюре 28”
*********************************************

С Маринкой мы постоянно были "навеселе", не в смысле пили, а в смысле веселились. Стоило нам издалека заметить друг друга, как рот начинал расплываться в улыбке до ушей, а при приближении друг к другу мы уже практичски смеялись, радуясь жизни и встрече.

Маринка была в группе английского языка, а я немецкого.

Отец Маринки работал то ли в торгпредстве, то ли в посольстве за границей. У нас не было принято задавать много вопросов о том кем работали родители. Мама Маринки сопровождала отца за границей. Зная легкомысленный характер Маринки, маринкина мама частенько наезжала в Москву проконтролировать ситуацию.

Училась Маринка "так себе", голову учёбой сильно не забивала. Я же была полной противоположностью в плане учёбы. Мне надо было всё прочитать, разобрать, понять и запомнить. Экзамены для меня - это важный этап сверки того, что требуется, с тем, насколько я всё могу. А учёба - это моё нормальное состояние. Учёба - это моя работа. Мне это надо. Мне это интересно. Всё серьёзно.

Со второго или третьего курса меня перевели в другую, более сильную академическую группу, но мы продолжали с Маринкой дружить вплоть до окончания института и ещё немного потом.

Как-то раз в разгар экзаменов мы с Маринкой куда-то собрались. Мы заехали ко мне дамой, я взяла с собой учебники по "Истории КПСС" и мы поехали в Москву. Удобно устроившись около окошка в вагоне электрички, мы стали что-то вспоминать из наших прежних совместных геройств.

"Маринка, а ты к экзамену готовишься?" - спросила я Маринку.

"Ну да, готовлюсь," - ответила Маринка.

"А ты запоминаешь, кто что на съездах Партии говорил?" - поинтересовалась у неё я.

"А зачем это?" - спросила меня Маринка.

"Ну чтобы знать, кто какие предложанеия вносил, кто за что выступал, кто документы подписывал", - объяснила я.

Маринка, подняв на меня бровь, с иронией в голосе: "А каким цветом чернил документы подписывали, знать не надо?"

В Москве мы задержались до поздна, и я поехала ночевать к Маринке. Как раз её родители были в отпуске и приехали в Москву.  Мне выделили комнату, и я забылась тревожным сном, переживая о том, что могу не успеть подготовится как следует к экзамену.

Проснулась я рано. Боясь кого-нибудь разбудить, я тихо встала, умылась и вернулась в комнату, чтобы дождаться, когда все проснутся, поблагодарить за ночлег и поехать зубрить домой. Чтобы не терять время, я достала учебники, села на кровать и стала читать.

Около восьми часов в дверь моей комнаты постучали.

"Войдите," - сказала я.

На пороге появилась заспанная Маринка в ночной рубашке. "Что читаешь?" - поинтерсовалась позёвывая Маринка. Я подняла вверх книгу, чтобы она увидела обложку.

"Ну, Ленка, и баба ты умная. Время восемь утра, а она Ленина читает!" - внезапно окончательно пробудившись, выдала Маринка.

А затем у нас началась летняя практика.

После второго курса студентов отправили от института переводчиками попрактиковать язык на Московскую Международную Книжную Ярмарку. Я попалась под руку кому-то из организационного комитета, и мне сказали идти в павильон ГДР и помочь там с переводом.

За столом переговоров сидело несколько человек, которые ждали переводчика. Я вошла, они мне показали на место за столом. Я села. Переговоры были между крупным советским издательством и какой-то аналогичной структурой из ГДР. Возглавляли делегации двое мужчин "в возрасте".

Разговор начался издалека. Оказывается, что в молодости, и один и другой работали в метро, затем попали в кигоиздательство, раньше неодноктратно встречались и, в общем, хорошо знали друг друга.

"А у меня скоро юбилей", - сказал глава нашей делегации.

Я перевела.

"Да, под землёй проще, чем на земле" - ответил немец и засмеялся.

Я перевела.

"Наш" тоже засмеялся в ответ, а в мою сторону краями губ прошептал: "Не понял?"

Я знала, что я правильно поняла немца и правильно перевела, но также я поняла, что "наш" сомневается в моём переводе.

Я повысила градус своего напряжения, чтобы понять, что происходит и как-то разрулить ситуацию. Я быстро прокрутила в голове ту небольшую информацию, которая у меня накопилась за время беседы двух мужчин.

"Ну и Вы, и он раньше под землё работали, в метро. Очевидно, он имеет ввиду это", - сказала я. "Наш" одобрительно качнул мне головой.

И дальше началось. Двое мужчин стали подшучивать друг над другом, а мне надо было "переводить". Я взмокла от бесконечного разгадывания намёков с обеих сторон, и, когда переговоры закончились, я вышла из павильна совершенно "выжатая".

А затем, практика продолжилась. Было несколько вариантов практики. Мы с Маринкой выбрали работу экскурсоводами по Москве.

Нам выдали экскурсионный материал для изучения.

"Не надо ничего учить," - сказала мне Маринка. Мой папа позвонит, и нам с тобой выдадут дипломы экскурсоводов.

"А как мы экскурсии водить будем?" - возразила я.

"Не волнуйся, это не важно. Мой папа всё устроит," - ответила Маринка.

В результате нас с Маринкой вызвали в ЦК ВЛКСМ для беседы.

Мы стояли перед каким-то мужчиной, и он нас отчитывал: "Как Вам не стыдно? За вас папа просит," - говорил мужчина.

Мне было стыдно, а Маринке нет.

"А выучу материал и буду водить экскурсии", - виновато сказала я.

Я не помню, что говорила Маринка, но никакие экскурсии она позже не водила.

А я вызубрила экскурсии по Москве, по Третьяковке, по Кремлю и по Загорску. Это как раз и были те экскурсии, которые мне предстояло проводить для немецкоговорящих групп. Также помимо экскурсий надо было везде сопровождать группы, заниматься их питанием в гостинице, отчитываться за талоны, ходить с ними в Мавзолей и в театр и жить с ними в гостинице.

Ну всё бы неплохо, но рутина с талончиками, с автобусами, ответственность за то, чтобы никто не потерялся и скучные вечера в гостинице - всё это шло со знаком минус.

А немцы были дотошными. "А сколько зубцов не кремлёвской стене," - спрашивали они меня, сидя в автобусе. "1045" - отвечала я. Немцы сверяли мою информацию со справочником "О Москве" и  спрашивали дальше, очевидно до того момента пока не начинали мне доверять.

Я не помню со сколькими группами мне пришлось поработать. Может быть с четырьмя или с пятью.

Вспоминаю, как я жду группу немцев утром в холле гостиницы, чтобы повести их на затрак. Кто-то уже подошёл, кто-то подходит, кого-то ещё нет.

"Ох уж эта знаменитая немецкая непунктуальность и расхлябанность", - говорит, к моему удивлению, кто-то из немцев, досадуя на то, что кто-то из группы опаздывает.

И вот мы позавтракали и едем в Третьяковку. Надо сказать, что в своё время я посещала в течение двух лет лекции по картинам Третьяковки со студентами консерватории. Лекции проходили вечером, один раз в неделю. Группа у нас была небольшая. Мы сидели на стульях в зале, и лектор рассказывала нам о каждой картине находящейся в данном зале. Каждая лекция проводилась в новом зале.

Экскурсию по Третьяковке я выучила. Так что всё было в порядке. Мы вошли в первый зал. В зале уже находилась одна группа, и тоже немцев.

Экскурсию на немецком языке вёл пожилой благообразный интеллигентный мужчина. Я прислушалась к тому, что он говорил. Очевидно он был искусствоведом, и мой "ширпотреб" не шёл ни в какое сравнение с тем, что он знал и говорил.

Я поняла, что сейчас буду иметь "бледный вид". Надо было что-то предпринять.

Я набрала в грудь побольше воздуха и заорала свою экскурсию на всю Третьяковку, полностью заглушая речь уважаемого искусствоведа.

Мы встретились с ним глазами. "Извини, мужик" - как бы сказала я ему, "ты мне не оставляешь выбора. Единственное, что я могу сделать, это тебя переорать".

Мужчина, к моему облегчению, понял ситуацию и сказал своей группе: "Пройдёмте в другой зал."

Дальше мы шли по залам. Немцам было не очень интересно, так как в Третьяковке было много портретов людей, которых они не знали, ничего о них не слышали, ну не из их истории.

Я же в один прекрасный момент застряла около какой-то картины. Я уже раньше говорила, что обожаю красоту и могу просто впасть в ступор и смотреть на что-то красивое "до дыр". Так вот я и остановилась около какой-то картины.

Немцы немого подождали, покрутились около меня, а потом потихонку стали разбредаться, и я осталась стоять в одиночестве. На меня нахлынули воспоминания от прослушенных мною лекций, и я медленно стала двигаться по залам Третьяковки, совершенно забыв, что я экскурсовод, и что я пришла сюда с группой.

Немцы, пробежав по залам Третьяковки, вернулись в автобус и стали меня ждать там. В конце концов они послали за мной гонцов. Я в задумчивости стояла около картины. Немцы подошли ко мне, извинились за то, что они меня отрывают от просмотра картины и  попросили вернуться в автобус.

Мне было крайне неловко. Я вошла в автобус и начала извиняться. Но немцы на меня не обиделись, они даже как-то с пониманием и уважением отнеслись к моей тяге к прекрасному.
---------------
МГИМО. Подружки. Продолжение следует.