Блок. Сердитый взор бесцветных глаз... Прочтение

                К А Р М Е Н

6. «Сердитый взор бесцветных глаз…»
 





                Сердитый взор бесцветных глаз.
                Их гордый вызов, их презренье.
                Всех линий – таянье и пенье.
                Так я Вас встретил в первый раз.
                В партере – ночь. Нельзя дышать.
                Нагрудник черный близко, близко…
                И бледное лицо… и прядь
                Волос, спадающая низко…
                О, не впервые странных встреч
                Я испытал немую жуткость!
                Но этих нервных рук и плеч
                Почти пугающая чуткость…
                В движеньях гордой головы
                Прямые признаки досады…
                (Так на людей из-за ограды
                Угрюмо взглядывают львы).
                А там, под круглой лампой, там
                Уже замолкла сегидилья,
                И злость, и ревность, что не к Вам
                Идет влюбленный Эскамильо,
                Не Вы возьметесь за тесьму,
                Чтобы убавить свет ненужный,
                И не блеснет уж ряд жемчужный
                Зубов – несчастному тому…
                О, не глядеть, молчать – нет мочи,
                Сказать – не надо и нельзя…
                И вы уже (звездой средь ночи),
                Скользящей поступью скользя,
                Идете –  в поступи истома,
                И песня Ваших нежных плеч
                Уже до ужаса знакома,
                И сердцу суждено беречь,
                Как память об иной отчизне, —
                Ваш образ, дорогой навек…
 
                А там: "Уйдем, уйдем от жизни,
                Уйдем от этой грустной жизни!"
                Кричит погибший человек…
 
                И март наносит мокрый снег.
                25 марта 1914




     – «Сердитый взор… ~ признаки досады» – описание первой встречи с подчеркнуто прозаическими подробностями: глаза – бесцветные, лицо – бледное (без яркого вечернего макияжа), какой-то нагрудник… На платье?!

     – «А там, под круглой лампой, там // Уже замолкла сегидилья…» –  самое простое прочтение: «там» – на сцене. Там – в другой реальности.

     – «И злость, и ревность, что не к Вам // Идет…» – ревность сидящей в партере (“здесь”) женщины к той, к которой “там” идет “несчастный, тот”.

     – «И вы уже (звездой средь ночи), // Скользящей поступью скользя, //Идете…» – уже не только “влюбленный Эскамильо” “идёт”, но и героиня “идёт” тоже. И опять поначалу представляется возможным два варианта прочтения. Первое – наступил антракт, женщина поднялась со своего места и пошла по своим женским делам. Второе – “вы уже” – “там”. И идете “звездой средь ночи”. К нему? Прочь от него? Забыв про него?

     – «А там: Уйдем, уйдем от жизни…» – “там” – на сцене. То есть никакого антракта ещё не наступило…

     – «И март наносит мокрый снег» – …и уж ни на сцену, ни в партер не прорвется мокрый снег.
     Как в современном кино камера, удаляясь, стремительно ушла в космос и виден сначала зал, потом театр, потом и весь Санкт-Петербург, заносимый космической весенней вьюгой, где:

                …вы уже (звездой средь ночи),
                Скользящей поступью скользя,
                Идете…

     …Или вся эта сцена в декорациях оперного театра – лишь “творческие сны” того серого, как тень, “поклонника Кармен”, которому, вдруг замечтавшемуся, вспомнились, придумались “дни весны”, дни чужой экзотической для него снежной весны?

Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
     «2 марта в театре Музыкальной драмы партию Кармен пела М.С. Давыдова, но неожиданно для себя в партере поэт увидел Дельмас. «"Кармен" – какая-то Давыдова, которой я почти не слышал. В креслах была она. Я потерял голову», – записал он в этот день (ЗК. С. 210).
     В отправленном в тот же день письме к Дельмас поэт говорит об этой встрече: «Когда я увидел Вас без грима и совершенно не похожей на ту, на Вашу Кармен, я потерял голову больше, чем когда я видел Вас на сцене».
     События этого вечера, отразившиеся в стихотворении, поэт еще раз более детально воспроизвел в записной книжке 5 марта: «2 марта. Я страшно тороплюсь в "Кармен". На афише Давыдова, но я тороплюсь, весь день – тревога. (... ) Вхожу, когда уже началось, увертюра пропущена, уже солдаты на сцене, Хозе еще нет. (... ) Я жду Кармен (Хозе – тот же, Микаэла - та же). ( ... ) Выходит какая-то коротконогая и рабская подражательница Андреевой-Дельмас. Нет Кармен. Антракт. Я спрашиваю у пожилой барышни ( ... ) правого прохода, будет ли еще Андреева-Дельмас. – "Нет, она больше не служит…
     [
     Как Дельмас могла “больше не служить”, если… Л.А. Дельмас. Воспоминания:
     «
     В один из вечеров я не пела, но была в театре. Там встретила дирижера Малько, который вдруг схватил меня за руки и с восторгом сказал: «А вы знаете, что в вас влюблен известный поэт Александр Блок…
     »
     То есть про 26 марта Дельмас написала не: «Я больше не служила…», а только то, что в тот вечер она “не пела”.
     Да и в Википедии:
     «В 1913—1919 годах Андреева-Дельмас была солисткой петроградского Театра музыкальной драмы…»
     До 1919 года!

     “…коротконогая” – по сравнению с Дельмас, конечно же. Та была: «Прекрасны линии ее высокого, гибкого стана, пышно золотое руно ее рыжих волос, обаятельно неправильное, переменчивое лицо, неотразимо влекущее кокетство». (Бекетова М.А.: Александр Блок. Биографический очерк), та была не маленькой.
      И уж “ рабская подражательница” – М.С. Давыдова – была премьерной исполнительницей, а Дельмас – из второго состава. Соответственно, прима вряд ли подражала своей дублерше.
     ]
     … Да она здесь в театре, сейчас со мной говорила". Я курю и ищу среди лиц. Нет. Я спрашиваю у пожилой барышни: "Вы мне покажете Андрееву-Дельмас?" Она мило идет, показывает в партер и говорит: "Вот сейчас смотрит сюда, рыженькая, некрасивая". Я иду ближайшим проходом. Встречаю суровый взгляд недовольных, усталых, заплывших глаз. Прохожу на свое место (далеко). Не сидится. Я перехожу назад, в темноте, близко от нее, сажусь. Начинаются танцы, сегидилья. ( ... )
     Чуткость скоро дает себя знать. Она оглядывается все чаще. Я страшно волнуюсь. Антракт. Я прохожу мимо. ( ... )
     Антракт кончается, я сажусь. ( ... )
     Она проскальзывает тихо и садится на свое место. Все чаще смотрит в мою сторону. Я вне себя, почти ничего не слушаю. Иногда явственно овал ее лица в темноте обращен ко мне. Перед занавесом, еще в темноте, я прохожу мимо. Она бросает взгляд, быстро отворачивается, когда я прохожу к выходу, – и точно ждала, что я подойду. В антракте я вижу опять издали, что она стоит с кем-то у входа за кулисы. ( ... )
     Свет гасят, вступление к 4-му акту, я жду. Уже толпа, уже тореадор. Ее нет. Я решаю ждать Хозе. Вот и Хозе, ее нет, на сцене бездарно подражая ей, томится Давыдова. Я ухожу. ( ... ) Выхожу – мокрая метель» (ЗК. С. 211-212).
      Для этой записи характерно параллельное воспроизведение событий, происходящих на сцене и в стихотворении (см. коммент. к стих. "Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь ... ").
     [
     Из Примечаний к стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
     «
     – «Здесь – Там...» – О романтическом "двоемирии" в раннем творчестве Блока ("здесь" и "там") см. коммент. к стих. "Сны раздумий небывалых" (см. т. 1 наст. изд.).
    [
                Сны раздумий небывалых
                Стерегут мой день.
                Вот видений запоздалых
                Пламенная тень.

                Все лучи моей свободы
                Заалели там.
                Здесь снега и непогоды
                Окружили храм…
                3 февраля 1902

Из Примечаний к стихотворению «Сны раздумий небывалых» в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
     «В критике оно признавалось свидетельством мистицизма раннего Блока: «"Епs  ealissimus" ("Существо, обладающее высшей реальностью" (лат.) – Ред.) было для нее (души поэта- Ред.) живой, несомненной, явной в цветах и звуках реальностью. Ознаменовать ее – вот что было подвигом робкого, ослепленного тайновидением, отрока» (Городецкий С. Идолотворчество // ЗР. 1909. N1. С. 99). А. Измайлов (Цветы новой романтики: (Поэзия А. Блока)// Пестрые знамена. М., 1913, с. 61) считал стихотворение относящимся к "прямо религиозной лирике" молодого Блока.
     Однако М. Гофман (Творчество Александра Блока// Лебедь. 1909. №1. С. 24-25) видит в нем иной смысл: «Поэт высказывает свои раздумья ( ... ) И то, что поэт Называет здесь еще "снами раздумий небывалых", переходит у него в явь уже во втором разделе ( ... ) В "Неподвижности" поэт говорит о лучах своей свободы, заалевшей там, но на "Перекрестках" он увидел снега и  непогоды, окружившие храм здесь». (Об отделах I1 "Неподвижность" и др. см. с. 397 наст. тома.)
     В книге П. Жукова «Л. Андреев и А. Блок» (Уфа. 1915. С. 32) рассмотрено тоже как свидетельство романтической противоречивости мировозрения Блока:   «Соприкоснувшись с учением о Weltseele (Мировой Душе (нем.)), наш поэт, как и Вл. Соловьев, не миновал двойственной грани, и его душу уловили сомнения.
     Есть "здесь" и есть "там". Там – весна, здесь – зима; там – светлые дали, здесь – грязь и пошлость будней».

     [
     В последней фразе П.Жукова многое верно, только не сказано, что истинная задача учения о Weltseele как раз в том, чтобы ввести Её в наш мир, чтобы “здесь” воплотился мир, который “там”. И никакого “романтизма” – красивых фантазий – у Блока в этом нет.
     « …Реальность, описанная мною, – единственная, которая для меня дает смысл жизни, миру и искусству. Либо существуют те миры, либо нет. Для тех, кто скажет "нет", мы остаемся просто "так себе декадентами", сочинителями невиданных ощущений, а о смерти говорим теперь только потому, что устали.
       За себя лично я могу сказать, что у меня если и была когда-нибудь, то окончательно пропала охота убеждать кого-либо в существовании того, что находится дальше и выше меня самого; осмелюсь прибавить кстати, что я покорнейше просил бы не тратить времени на непонимание моих стихов почтенную критику и публику, ибо стихи мои суть только подробное и последовательное описание того, о чем я говорю в этой статье, и желающих ознакомиться с описанными переживаниями ближе я могу отослать только к ним.
       Если "да", то есть если эти миры существуют, а все описанное могло произойти и произошло (а я не могу этого не знать)…» (Ал. Блок. «О современном состоянии русского символизма»
     ]
     )
     ]

     С первых дней посещения оперы "Кармен" и увлечения исполнительницей заглавной партии Блока не покидало чувство, что все происходящее с ним, совершается как бы в двух планах: "здесь" и "там". В первом же письме к Дельмас 14 февраля 1914 г. Он писал: « ...я покупаю Ваши карточки, совершенно непохожие на Вас, как гимназист и больше ничего, все остальное как-то давно уже совершается в "других планах".» На противопоставлении "там" (на сцене, где разворачивается действие оперы "Кармен") и "здесь" (в зале, где поэт увидел сидящую в креслах Дельмас) построено стих. "Сердитый взор бесцветных глаз ... ". Ср. "здесь" и "там" в одном из последних диалогов Кармен и Хозе в новелле Мериме:
     " – ... поклянись мне в одном: ты последуешь за мной в Америку и там будешь вести себя смирно.
     – Нет, – сказала она сердитым тоном, – я не хочу ехать в Америку. Мне и здесь хорошо.
     "
     »
     ]

     Позже, в письме к Дельмас от 20 июня 1914 г. Блок вспоминает события того вечера: «Вслед за бурей музыки – Вы в партере, бледная, и несомненно недаром, по воле судьбы, неукрасившаяся, усталая, недоверчивая ("Сердитый взор ... ") и непостижимо прекрасная; или Вы думаете, что я когда-нибудь забуду, как меня било в тот вечер, как что-то стучало мне в сердце и требовало отворить? И билетная барышня, и полячишко-служитель, и мокрый снег, и чужой дворник – все сразу меня выбило из того прозябания, которому я предавался давно; и наступило новое; и меня бросило тогда – в "бурю музыки"».

     Интересный нюанс отмечен в работе – А.Г. Кулик. «Лирический сюжет в цикле А. Блока «КАРМЕН» (Вестник ВГУ. серия: Филология. журналистика. 2007, №2):
«В стихотворении разворачиваются два плана – сцена и партер. Действие происходит одновременно, но на сцене – финал оперы (4 акт), а в партере – начало другого сюжета, – встреча с Кармен».