Фрагмент. Раз

Все поэты на свете мечтают прославиться,
Творят строки с надеждой попасть в мировые книги.
Но путь к литературной славе – не простая дорога,
Требуются талант, труд и иногда немного везенья.

Строфы рождаются на листах, слова танцуют в ритме,
Исповедуют мысли, чувства выражаются в звуке стиха.
Слово живое, звучащее, пленяющее слушателя,
Как воздух, который духом наполняет всё пространство.

Безмолвное величие вечных классиков,
В их стихах заложено мудрых мыслей всё сокровище.
Открыть свою душу, и с ней коснуться иных сердец,
Встретить славу в лабиринте, где все писатели и поэты.

В полночный час, на бумаге чернила перо выжигает,
Литературные шедевры душу творца оголяют.
Эти строки, словно музыка, замирают мир услышав,
И слава безмятежно садится на плечи победителей.

Так живописна расцветшая роза в книге о веках,
Открывает множество душ и затаившихся тайн.
Литературная слава — огонь, что вечно пылает,
И души талантливых поэтов в вечности жизнь найдут.

Живой смех, похожий на тявканье, раскатисто раздавался в темном вестибюле, заставляя всех сидящих в нем замирать. И хотя до самых ушей долетали только звуки переругивающейся группы, было ясно, что конфликт происходит не между людьми, а между членами организма, выполняющими разную работу. Теперь эта работа сделалась ясна. Сидящие в вестибюльном закутке отмечали время по шуму, доносившемуся из-за двери туалета.
-- Выражение "встань передо мной, как лист перед травой" -- чаще "как лист на ветру" -- означало, что человек мог быть принят за сверхчеловека. А "пал в траву", передается словом "пасть", и слово это могло означать, во-первых, саму смерть, а во; вторых, жизнь в покое и забвении.
-- Кто пал в траву? Лист? Чепуха! Придуриваться не надо!
-- Я и не думал придуриваться, Митя. Смысл слова "встал" совсем не тот, что ты думаешь. Ты слишком много об этом думаешь... А вот значение...
-- Ты мне зубы не заговаривай! Говори, зачем листу вставать? Ты знаешь? Да или нет? Или так и будешь дурака валять? Мало того, на меня тень наводить? Издеваться. Я тебя за это по стенке размажу! Давай, говори, мать твою!
-- Ну! Успокойся! Пока я добрый...
Митька вышел из туалета, матерясь на кого-то. Оглядевшись по сторонам, он отправился вниз по лестнице. Остальные молча проводили его взглядами, курили и ждали продолжения дискуссии. Вскоре хлопнула дверь на улицу.
Со двора можно было охватить это сооружение. его внешность, все этажи. И то, что его заливало желтое солнце раннего марта. Но мы не разобрались – видно, не до того было… Так мы попали в коридор, потом в еще один коридор. Потом мы вошли в какой-то склад. Где было полно похожих друг на друга санитаров. Как в американском фильме про Великую Депрессию. Вот только не было чаек на фоне небоскребов.
-- Их я потом увидел в картине "Чаепитие возле "Ноева Ковчега"... Виски в зеленых керамических чайниках. А рядом – гангстер с красивой нерусской фамилией. Такой брутальный дон… Не говори! И куча других колоритных лиц, которые со смехом, болью, гневом, надеждой и ненавистью смотрели на нас. Они уже не люди со значением и с надеждой, -- объяснил всем Весельвицкий.
-- Ты можешь объявить голодовку, но здешнему начальству до этого нет дела. В местном лексиконе слово «голодовка» означает заявление, в котором кто-то указывает на то, что он голоден. Ты можешь выйти отсюда, и тебя привезут снова, а после окончания лечения тебе придется скрываться, потому что тебя будут искать и многие будут ненавидеть. Но ты не должен называть себя тем, кем ты на самом деле не являешься. Об этом не нужно громко кричать. Это понятно? Хорошо, даже если это не совсем так, пусть будет так. Тогда вот что я тебе скажу... Если будешь хорошо себя вести, я буду думать, прежде чем что-то делать, хотя мне по работе приходится иногда делать вещи, которые просто удивляют своей очевидной глупостью, -- сказал Мудрецов.
Такие у нас были люди, да. Я не встречал никого, кто не умел бы смеяться. Были двое, еще при жизни названные отцами диалектического материализма, у них все слова с таким смыслом, на их языке вся жизнь и все новости диалектические. Даже вот этот день, когда мы смеялись, они назвали бы диалектическим, от слова «диалектика». Я вот теперь думаю, что никакой диалектики не было, потому что они просто не знали, как по-другому сказать. А такие умные, красивые люди, они, наверно, и научились смеяться от своих мыслей и от своего знания, которым они нас одарили.
И тут перед нами в окнах напротив появились несколько людей. Все они были абсолютно голыми, только в накрахмаленных манишках. Они так странно себя вели, словно сошли с полотен художника-сюрреалиста. Ублюдки размахивали блестящими цепями, по всей видимости, из фальшивого золота, и пели гимн «Европа перед бедствием». У них были глаза, как на рентгеновских снимках, а носы напоминали клювы. Манишки у них тоже были какие-то зловещие -- желтые и со странными надписями. Но нам было не до них, ведь тогда у нас не было бы никакого Дела, по поводу которого мы встретились.
-- Что такое больница? Огромное мрачное потемневшей красной краски или вернее грязного кирпича здание? Место, где приходится провести остаток жизни? Или наоборот? Даже если первый вариант, больницей это место быть никак не может. Это просто место, куда приводят душу после того, как она пройдет очищение. До того момента душа путешествует по множеству мест и меняет свои тела… Ну или только одно. А потом что-то меняется. И тогда она становится тюрь… тьфу, больницей. Что-нибудь еще? Может и хуже. Я еще не до конца понял. На первый взгляд похоже на нее, но все как-то иначе. Сначала думаешь, что ты заключен в палату. Но потом выясняешь, кто тебя в эту палату посадил. Все ли честно? Потом понятно, когда узнаешь, почему это слово тебе не нравится. Как только тебя не обзывают. Об этом я и хотел поговорить. Про клинику никто не спросит. Ну и хорошо. Как я теперь буду объяснять? -- спросил Малютин.
-- Что за… гм. Кто я? Хрен знает. У докторов на этот счет полная туманность. Можно сказать только то, чем они отличаются от меня. Принять всё за правду. Еще хуже, я стал созданием своих клиник. В общем, нет ничего проще... Такие же боги. Без понятий вообще… Правильные люди. Ничего не скажешь. Впрочем, раньше чем мы придумали, никто и не говорил. Они ведь не должны ни о чем таком знать. Ад да Небеса. Поэтому даже и права на это у них нет, -- сказал Дерюгин.
-- Однако в конечном счете неизбежно наступает расплата. Признаюсь, мне не нравится это. Вот хоть Митя Жолудь... У него странная, мечтательная улыбка. И с моей точки зрения, он недостоин прощения. Мы должны помочь ему искупить свой грех. Ведь то, что он совершил, и есть праведный суд над ним. Правильно, джентльмены? Достаточно нам признать его виновным и начать судить по заслугам, как наступит расплата… Искупим? А? -- спросил у всех Драгомощенко.
-- Вот когда Митеньку начнут бить, тогда он начнет казаться таким как все. Что же делать? Митя решил, во всяком случае, быть в курсе новостей. Долго ли ему трястись, когда его попытаются отлупить? -- добавил Весельвицкий.
Что сказал бы по этому поводу Фрейд? Наверно, он просто глядел бы сквозь пальцы. Особенно, если бы Фрейд не был известен своей склонностью везде и всюду ставить неверные диагнозы. Но всё-таки наша современная история таит в себе что-то странное. Фрейду бы, вероятно, сказали: да мы и сами знаем, что это. Это же… Да и как иначе? Но мы-то с вами не будем отрицать, Фрейд, например, вообще никогда не ставил определённых диагнозов. На какое-то время он переключился с месмеризма на теорию трансфера, но потом вернулся к месмеризму – решив, видимо, выяснить наконец, отчего дети на него похожи, или ещё по какой-то такой же бессмысленной причине, которая неизвестна широкой публике.
-- Мне хотелось бы, чтобы все женщины поняли: у каждого героя-любовника есть свои отрицательные черты. Никто из них не идеален. То же самое и в отношении женщин. Но я не скажу, кто в этом виноват. Не знаю. Их нельзя обвинять, как нельзя судить никого из умерших в этот день. Я пытаюсь понять, для кого я читаю эту лекцию... А еще для меня важно сказать, что не надо осуждать никого за  ошибки. Нельзя судить мертвого. А мы все мертвы. Мы не из нашего мира. Во всяком случае, все туда стремимся, -- сказал бы Фрейд.
-- Любовь -- единственный обман, который мне хотелось бы еще пережить. И надеюсь, это никогда не случится, даже если мне придется провести остаток жизни в уединении среди бледных восковых цапель. Старинная английская идиома -- «mere wolves within a meadow» -- это выражение вам знакомо? Так вот, одна из церберш, приставленных ко мне Аидом, на самом деле цела и невредима, но ее прекрасные блестящие одежды теперь обернуты вокруг старой телеги, стоящей во дворе… Впрочем, и в этом я пока не уверен. А если и не она, какая разница, если я все равно здесь умру, и так и останусь навсегда: привязав камень к ногам. Или, может быть, к одному из наших извивающихся в странных танцах языков?.. А вот этого, по правде говоря, я не желаю.
Счастье возможно только в другом мире. Как думаешь, во что превращается мир после того, как его покидает человек? Бог может ответить точно. Но кто он сам в других мирах? Только таким вопросом -- в этот момент -- мы отделяем мир от себя. Мы делаем это, потому что стоим на распутье и ищем правду. И лишь почувствовав вкус этого мгновенного счастья, мы начинаем видеть всю сложность окружающего нас мироздания. А дальше начинается то, что и называется мышлением, даже у такого прелестного создания, как женщина. Вопрос только -- как отделить одно от другого? Ведь мы никогда не видим того божественного мира, который открывается нам. Точнее, видим его лишь в себе. Еще точнее, обманываемся только в это мгновение.
For a woman, the best thing in our world is to be a pretty fool. И лучшие из мужчин всегда старались угождать прекрасному полу именно в этом. Но последнее время положение женщин изменилось. Теперь уже мужчина старается нравиться женщине в силу необходимости. Мужчины ведь забыли, что им полагается быть нежными и галантными. Вместо этого они следят за своим внешним видом и все чаще становятся упрямыми и грубыми, полагая, видимо, что такая манера поведения сделает их еще более привлекательными. Кстати, знаете ли вы, почему мужчины чаще всего грубоваты? Да потому, видите ли, милые дамы, что они не хотят вас обманывать. А сказать вам правду не решаются.
-- Я имею в виду, выражаясь светскими словами, скрытый подтекст, подспудную логику, которую читатель чувствует, хотя сам о ней не догадывается, -- продолжал бы Фрейд. -- Но это, надеюсь, никого не обидит? Есть ведь люди, которые все понимают, а высказаться не решаются -- ведь в искусстве подобает не говорить, а намекать. А я так и пишу: под флером миролюбивой и мягкой манеры речь становится жесткой, недвусмысленной и мрачной -- особенно когда хочу обратить на себя внимание. Такое впечатление, что это речь хлыста, плетка которого бьет без пощады и милосердия.
Он был бы прав. Разумеется, если девушка будет свято следовать общей  установке на то, что она всегда сможет отвязаться от своего партнера-лузера, то постепенно получится своеобразный цикл женских анекдотов, где мужчина, ошалевший от проделанной с ним манипуляции, говорит: «Ну и дура! Как же ты раньше-то без меня жила?» -- и в следующий раз на столе уже пляшет другая девушка. Но какая разница? Какой смысл в диалогах с детьми, из которых вы не поняли ничего, кроме того, какие они уже взрослые? А у меня в этом сомнений нет. Видимо, без этого тоже не обойтись.
-- Этот мир, конечно, не трехмерный. Он скорее сверхобъемный, его пространство смыкается со всеми остальными и возникают они через интервал в доли секунды. Хотя, собственно, как оно смыкается, я уже говорил. У каждого мира свой ритм, своя скорость. Иногда скорость настолько высока, что человек успевает прожить несколько жизней. Наверно, поэтому некоторые люди способны видеть то, чего нет. Времена меняются, и я тоже, получается, изменился, -- сказал Драгомощенко. -- Стал хоть на какое-то время умнее, чем был раньше. А это, наверно, самое главное. Поэтому я вас слушаю. И про феноменологию сна тоже рассказывайте. Хоть сам я совсем не ученый. Могу только подмечать интересные детали. Например, с того момента, когда обычный человек понимает, какая катастрофа его ждет. Вот взять хотя бы моего знакомца Ефима. Про него ведь ничего нельзя было заранее предположить. Все произошло так внезапно. Может, быть, этот план уже появился у него в голове раньше? Как он мог знать? А я про него ничего не знал. Тоже этот сон снился? Я ведь его не видел. Никто его, кажется, во сне не увидел. Интересно, понял он про сонную палату… Или это была смертная палата? Черт возьми, увидел…  По моему рассказу ведь можно и чёрта увидеть.