Последняя комсомольская стройка

Первые три года моей работы в качестве инженера-почвоведа  были  насыщенны приключениями. Как молодого специалиста-комсомольца, руководство часто направляло меня в командировки для выполнения спецзаданий, иногда неожиданных, что многому меня научило.

Жизнерадостный лесник Петрович, из деревни Захонье Лужского района, в обмен на литровую банку чистейшего лабораторного спирта обучил меня искусству заготовки изумительных новогодних ёлок для сотрудников нашего института, не отходя далеко от его дома.

На подшефной овощебазе Выборгского района опытные работницы научили меня варить легендарное советское повидло и поведали мне важный секрет происхождения великолепного десертного вина, которое таинственные люди кавказского обличия разливали в любую тару прямо из железнодорожных цистерн на овощебазе, всем желающим и платёжеспособным.

В качестве народного дружинника я участвовал в поддержании общественного порядка в городе Ленинграде. Участок нашей ответственности включал исторически самый неспокойный, проблемный сектор города, внутри прямоугольника с границами по Невскому проспекту-Лиговскому проспекту-Кузнечному переулку и улице Марата. Довелось участвовать в задержании преступников, хулиганов и грабителей, но в основном посещать коммунальные квартиры, откуда постоянно приходили вызовы, связанные с драками, пьяными дебошами и массовыми сварами на кухнях. Всякого насмотрелся. Народ в этих коммуналках, где на 16-20 комнат приходилась одна уборная, жил в настоящем аду, в котором парализованные дети   ежедневно наблюдали дикие выходки потерявших человеческий облик алкоголиков, а безпомощные старики вынуждены были жить через стенку с убийцей их дочери, драки на кухнях сковородками, жилой фонд, который не ремонтировался с царских времён.

В комсомольском отряде по уборке урожая в Волосовском районе, благодаря моему полевому опыту организации подрядных работ, мне удалось аккуратно отодвинуть в сторону официально назначенных сверху горе-руководителей, разбудить сонное царство и сподвигнуть вялых, одуревших от безделья комсомольцев на ударную работу. В итоге председатель совхоза в нас поверил, я заключил с ним устный договор, отряд и каждый его член в отдельности заработали довольно приличные деньги, о которых до меня комсомольские вожаки и не мечтали.

Настоящим испытанием, весьма опасным и поучительным, для меня стала работа на  ударной комсомольской стройке, последней если не в СССР, то уж на Северо-Западе России точно.

Первого февраля 1982 года меня зачислили бойцом комсомольского отряда в Парголово, что на северной окраине Ленинграда. Строили крупнейший в стране мясокомбинат, который должен был обеспечить всем ассортиментом мясной продукции город-герой Ленинград. Это был последний год правления Л.И.Брежнева, и СССР уже входил в раздрай.

Политика руководства СССР по искусственному сдерживанию цен к тому времени привела к дефициту товаров, начались перебои с продовольствием, что весьма раздражало население. Отпускная цена мяса в конце 1970-х годов была в 2—3 раза ниже цены его производства, и производители не были заинтересованы в наращивании его объёмов. В Ленинграде серьёзных проблем с продовольствием не наблюдалось, но в Северо-Западном регионе в целом положение было аховым, даже самой дешёвой колбасы в достаточном количестве не хватало. Народ возмущался.

Для исправления положения мудрое руководство страны разработало Продовольственную программу, которая была принята на майском пленуме ЦК КПСС 1982 года. Партийная верхушка Ленинграда и области знала о готовящемся событии и решила отличиться. Через несколько месяцев после принятия Программы они планировали с помпой запустить Парголовский мясокомбинат и пожать лавры отличников-передовиков со всеми вытекающими приятными последствиями в виде государственных наград и повышений.

Для создания прочных гарантий успеха, в числе прочих мер, опытные партийные бонзы добились объявления строительства Парголовского мясокомбината ударной комсомольской стройкой, что должно было гарантировать приток необходимой рабочей силы. Стройку обеспечили новейшей импортной техникой, невиданными по мощности бульдозерами и экскаваторами, производства Фиат, Камацу и Катерпиллар.

Февраль в Ленинграде это самый холодный месяц, с пронизывающими ветрами. Строительная площадка комбината располагалась в чистом поле. Несколько хорошо обогреваемых вагончиков, в одном из них штаб комсомольского отряда. Комиссар комсомольского отряда, весьма вежливый, располагающий к себе молодой человек, занимался изготовлением стенгазет и написанием отчётов. Радушно поприветствовав вновь прибывших бойцов, он передал нас в распоряжение мастера Фёдора, простого мужика лет 30-40, со скорбным, несколько удивлённым выражением лица.

Как выяснилось позже, за месяц до нашего появления случился инцидент. Крановщик Степаныч, кряжистый мужик неопределённого возраста, с багрово-синим носом, находящийся в стабильном сумеречном сознании, опустил на спину Фёдора железобетонную плиту для перекрытий. К счастью, рабочие из бригады Фёдора находились неподалёку. Они быстро подскочили и общими усилиями умудрились снять  со спины своего начальника плиту, которая почти что его раздавила.

На советских стройках того времени действовал неписанный закон круговой поруки. В случае подобных инцидентов, связанных с нарушениями правил техники безопасности, происшествие скрывалось от высшего начальства и инспекторов. Пострадавший брал больничный, а виновник, в данном конкретном случае Степаныч, выплачивал пострадавшему неустойку. Делалось это для того, чтобы избежать никому не выгодного разбирательства контролирующих органов, которое могло закончиться весьма печально для многих работников и высокого начальства.
Мастер Фёдор от последствий инцидента до конца ещё не оправился и по этой причине имел скорбное выражение лица.

В целом обстановка на стройке с точки зрения безопасности была ужасной. Инструктажа мы не прошли, никакого защитного снаряжения нам не выдали, даже строительных касок, на головах мы имели только матерчатые подшлемники. Обувь была самая простецкая, не специальная, кирзовые сапоги да валенки. Почти каждый день что-то происходило, слава Богу не с нашей бригадой. То длинная и толстая доска упадёт вертикально с верхних этажей и, спружинив, отскочит в кого-нибудь, то кого-то придавит грузовиком. Уверенно могу сказать, что два месяца, проведённые на комсомольской стройке, были самыми опасными в моей жизни.

Наша комсомольская бригада состояла из людей самых разных. Звено, в котором я работал, вместе со мной насчитывало шесть человек примерно одного возраста, до 25 лет:

Сергей, грубоватый, физически крепкий молодой мужик, которого отчислили из института за его циничные высказывания по поводу комсорга, погибшего под колёсами агитационного грузовика на первомайской демонстрации.

Рома, молодой архитектор, сын партийного инструктора из Смольного, сибарит и любитель рок-музыки, прямо скажем не большой энтузиаст тяжёлого физического труда. В настоящее время проживает в Нью-Йорке.

Юра, приятный в общении, скромный, небольшого роста танцор из ансамбля русского народного танца. Он был единственным мужчиной в ансамбле, к тому же обладал очень крепкими ногами, что позволяло ему совершать высокие прыжки на сцене, посему был чрезвычайно востребован, часто гастролировал за рубежом, посетил две последние Олимпиады в качестве выступающего артиста.

Типичный ленинградец Никита, до предела разбалованный, так и не повзрослевший, вечный ребёнок. На обоих руках в общей сложности у него недосчитывалось шесть пальцев и руки работали не совсем хорошо (последствия манипуляций с боевой гранатой, найденной в лесу в процессе раскопок на Линии Маннергейма). Мать его погибла при весьма странных обстоятельствах после ссоры с сыном, под колёсами трамвая.

Софа, подвижная, миниатюрная, безстрашная девушка, очень хотела во всём быть наравне с мужчинами, но у неё это, по понятным причинам, не получалось.

Положа руку на сердце признаю, что наша бригада не соответствовала образу и подобию комсомольской бригады, каким его рисовали в советских художественных фильмах.

В первый же день мы познакомились поближе с местным рабочим классом. Мороз стоял жуткий и мы каждые полчаса отогревались в вагончике. При первом же отогреве мы столкнулись с группой развязных юнцов, которые сидели вокруг печки, возможно уже "под шафэ". С сальными шуточками и грязными ругательствами они потребовали, чтобы мы, «комсомольцы», освободили их вагончик. С момента моего совершеннолетия, я никому, ни при каких обстоятельствах, не позволял в общении со мной материться. Пришлось мне схватить заводилу за шиворот и вытащить из вагончика, положить на лёд замёрзшей лужи и доходчиво объяснить правила поведения в приличном обществе. Больше мы этих горе-строителей не видели.

Участок работы нам выделили ответственный, не самый лёгкий. Нашей бригаде поручили обеспечить так называемый нулевой цикл, сиречь фундамент с каркасом одного из производственных корпусов. Экскаватор вырыл глубокую траншею, в которую мы должны были поставить монолитные бетонные стаканы-быки, под бетонные несущие колонны.

Быки изготовлялись на месте. Проблема была в том, что температура воздуха часто опускалась ниже -30С, а для правильного застывания бетона она не должна опускаться ниже +4С.

Останавливать любые плановые работы по погодным условиям было запрещено. Как опытный строитель, мастер Фёдор распорядился соорудить теплицу. Использовали длинные доски и рейки, большие куски полиэтилена и железные уголки. Квадратную крышу теплицы, размером 8x8 м, сделали съёмной, с ушками для крепления тросов. В приготовленную опалубку залили специальный бетонный раствор, включили мощные калориферы и оставили на сутки застывать. Стужа стояла знатная, но все быки застыли идеально, теплица работала.

Утром начали установку первого быка. Сначала нужно было снять крышу. Мы закрепили стропы, отошли и громко закричали наверх: «Вира!» (древнее финикийское слово, означающее «наверх»). Крановщик Степаныч, уже опохмелившийся и сидевший в кабине башенного крана на высоте около 30 метров, был ещё и туг на ухо, часто путал "виру" с "майной", посему кричали хором, во всю глотку. Крыша дёрнулась и медленно поползла вверх. И тут случилось непредвиденное.

Сильный порыв ветра перекосил крышу. Сочетание аэродинамического профиля крыши, направления и силы ветра создали эффект воздушного змея. Крыша мощно и уверенно стала взмывать вверх, всё выше и выше. Мы стояли как заворожённые, задрав головы, не в силах сдвинуться с места. А двигаться было необходимо и как можно быстрее. Постояв некоторое время в точке наивысшего подъёма, которую позволили натянувшиеся до предела тросы, крыша пошла вниз с ускорением, прямо на нас. Наверное, такое же чувство испытывают люди, когда они видят падающий на них самолёт. Кто-то что-то кричал, но все понимали, что сбежать не успеем. Нас спасло чудо. Уверенно скользившая по кривой крыша в последний момент развернулась почти перпендикулярно и ударила по теплице, как ударяет землю заступ. Зрелище не для слабонервных. Страшный треск и визг металла заставил нас отпрыгнуть кто куда. Слава Богу, никто не пострадал.

Для меня же главное испытание было впереди. На следующий день после того как все быки были готовы, мы начали их установку в траншею. Вес быка – 9 тонн. Устанавливать нужно было по нивелиру, с максимально возможной точностью. Это было возможно только с участием человеческих рук, то есть висящий на стропах бык кто-то, находясь в траншее, корректировал, следуя указаниям геодезиста. Первым на это дело выпало идти мне.

Глубина траншеи с отвесными стенами была такова, что без посторонней помощи выбраться из неё было невозможно. Я стоял в ней, ожидая, когда Степаныч опустит бык до уровня моих рук, чтобы подвести его точно к намеченному месту посадки.

Дело это непростое, требует нескольких попыток. Бык то поднимался вверх, то опускался, следуя командам мастера Фёдора. Я тоже получал команды «вперёд- назад», "тяни-толкай". В какой-то момент бык неожиданно резко толкнул меня, я упал навзничь и увидел бык, спускающийся на меня с угрожающей скоростью. Нечеловеческие крики Фёдора и моих товарищей и бетонная махина, почти закрывшая мне дневной свет -- этого момента я никогда не забуду. Две-три секунды отделяли меня от возможности разделить судьбу Павки Корчагина или даже геройски закончить свою молодую жизнь на боевом комсомольском посту.

Из траншеи меня вытянули общими усилиями, ноги мои меня не слушались. На сегодняшний день могу точно сказать, что, хотя в моей насыщенной событиями и опасностями жизни были потенциально смертельные для меня ситуации, всё же этот эпизод на ударной комсомольской стройке остался в моей памяти самым опасным. Это была чистейшая метафизика. Алкогольный бес, вселившийся в Степаныча, самый злой и самый безжалостный русский бес, держал мою молодую жизнь в своих когтистых лапах, но мой Ангел-Хранитель поразил его и спас меня в последнее мгновение.

Старый алкаш Степаныч даже не понял, из-за чего весь сыр-бор, наверное он к тому же и видел недостаточно хорошо, работал по интуиции. Вечером, в раздевалке, я щедро угостил товарищей чистейшим зоологическим хлебным спиртом, который лучше и чище даже медицинского, им меня снабжал мой приятель из Зоологического музея, где спирт использовался для изготовления препаратов, в огромных количествах. Степаныч что-то мычал нечленораздельно, вроде как извинялся, но раскаяния на его багровой морде с застывшим тупым выражением я не увидел.

Быстро пролетел назначенный нам срок работы на стройке, к концу его во второй раз мы сподобились лицезреть комиссара комсомольского отряда, который объявил нам, что желающие продолжить работу на стройке такую возможность получат, нужно только подать заявление. Предложение для меня было заманчивое. Моему сыну было 4 года, работал я инженером с окладом в 125 рублей. При этом моей семье требовалось абсолютно всё, хозяйство начинали с нуля. Заработок на стройке почти в два раза превышал мой инженерский оклад и суммарно получался доход, который мог помочь нам быстро решить все проблемы. Но этому не суждено было сбыться.

Начальник штаба комсомольской стройки доверительно мне сообщил, что руководство Ленинградского обкома ВЛКСМ присмотрелось ко мне и решило предложить мне должность комиссара Парголовского комсомольского строительного отряда с окладом мастера. От такого предложения отказаться было невозможно. Я был извещён, что высокое комсомольское начальство посетит меня в домашней обстановке, чтобы убедиться в правильности выбора, и окончательное решение будет принято после приватного разговора со мной.

В силу нашего с супругой положения молодых специалистов при полном отсутствии посторонней помощи, мы приняли решение не платить за съёмное жильё, которое уже в те годы было непомерно дорогим. Супруга устроилась комендантом общежития ЛПИ на Лесном проспекте, в том самом корпусе, где я жил первый год моего пребывания в Ленинграде. По правилам нам выделили для проживания две большие комнаты на первом этаже, плюс кабинет коменданта и кладовая. Условия шикарные, тем более всё это было безплатно, включая телефон.

В назначенный день в наши скромные пенаты прибыли двое молодых, интеллигентных, хорошо одетых комсомольских начальников из Ленинградского обкома ВЛКСМ, с бутылкой хорошего вина и коробкой конфет. В ходе дружеской беседы они изложили условия, на которых мне предлагалась работа. Учитывая отечественные традиции, неторопливый ход работ на стройке Парголовского мясокомбината после завершения майского пленума ЦК КПСС должен был перерасти в настоящий аврал, чтобы кровь из носу сдать комбинат в сентябре текущего года. Если мне удастся наладить доверительные отношения с комсомольским коллективом стройки и комбинат будет сдан в срок, меня заберут в обком, инструктором (жирный оклад, квартира и перспектива быстрой карьеры).
Но есть условия. Первое: ту зарплату, которую я буду получать на стройке, я целиком передаю в неофициальную казну обкома. Второе: я вербую добровольцев на продление работы и в случае их заинтересованности взимаю с них определённую сумму с передачей в ту же казну.

Предложение было интересное, в особенности пункт немедленного получения квартиры в Ленинграде. В принципе я согласился, но поставил своё условие – предварительно переговорить с членами моего звена. За время работы на стройке мы сдружились, а я был воспитан так, что мнение друзей и товарищей в таких делах для меня было решающим, тем более без их участия у меня вряд ли что получилось бы. На том и порешили.

На следующее утро я вкратце рассказал ребятам суть предложения. Когда я закончил, в раздевалке воцарилась мрачная тишина. Все смотрели на меня с недоумением. Они не поверили, что такое возможно! В начале 1982 года обком ВЛКСМ ещё пользовался  авторитетом, и мои товарищи заподозрили корыстную хитрость с моей стороны. Когда я это понял, то, естественно, немедленно отказался от заманчивого предложения, о чём и сообщил действующему комиссару отряда.

Сожалений по этому поводу не испытал. Уже в то время я интуитивно понимал и верил в то, что всё, что случается со мной в этой земной жизни, случается к лучшему.

Сегодня ясно, что я вряд ли прижился бы в обкоме ВЛКСМ образца 1982 года. Первым секретарём ленинградского обкома ВЛКСМ тогда была В.И.Матвиенко, ныне председатель Совета Федерации Федерального собрания Российской Федерации, а уже в 1983 году секретарём ленинградского обкома ВЛКСМ стал А.И.Бастрыкин, ныне председатель Следственного комитета Российской Федераци. В стране заваривалась большая каша, кипели политические страсти, а это никогда не было моей стихией и находиться в гуще событий мне было противопоказано.
 
Этот случай якобы упущенных возможностей был не первым в моей жизни. До него я уже в студенческие годы отказался пойти в примаки в семью адмирала одного из флотов СССР, а в 1980-м от подписания контракта на службу в Германии и в органах ленинградской милиции с немедленным получением жилплощади в центре города. Не моё это было. С моими данными и наличием диплома об окончании ЛГУ все дороги для меня были открыты. Известно, что помощь влиятельных людей или служба в мощной структуре это уже половина хорошей карьеры. Многие мои друзья таким образом быстро вышли в люди, например трое из них дослужились до полковников: один возглавил отдел ОБХСС в курортном южном городе, другой таможню, третий стал депутатом ГД. Жили они, в отличие от меня, в прекрасных бытовых условиях и горя не знали.

Я выбрал другой путь и абсолютно всего добивался и зарабатывал сам, без чьей бы то ни было помощи. Было трудно и опасно, но очень интересно. Независимость и чувство собственного достоинства для меня всегда были важнее самых сладких и быстрых благ. По словам А.С.Пушкина: "Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает". Своим призванием я всегда считал и сейчас считаю науку, изыскания и путешествия, выше всего ценю свободу выбора и самосовершенствование без давления посторонних сил.

Что касается Парголовского мясомбината, он был сдан в эксплуатацию досрочно, работает до сих пор, кормит народ столь излюбленной в нашем отечестве колбасой. Мы с супругой колбасу не едим, давно уже, лет двадцать, ибо следим за здоровьем.

Фотография: На строительстве Парголовского мясокомбината, бойцы из моей бригады.