Курская заря. Ч3. Г10. Я вернулась

            КУРСКАЯ ЗАРЯ. повесть
            Часть 3. Дороги.
            Глава 10. Я вернулась.

            Предыдущая глава:    http://proza.ru/2023/10/03/1002   


            Колодяжный уехал с командиром полка на полуторке. Именно Андрей утром сидел за рулем ротного грузовика, направляясь в штаб 3й армии. Комполка торопился в обратный путь, и не мог ждать Васильева, пока тот заберёт своего младшего сержанта из госпиталя. Колодяжный объяснил Васильеву дорогу, и они уехали.
            С другой стороны, старший лейтенант, уже давнишний зам ком разведроты, и с 41го близкий друг Васильева, именно - хотел уехать несколько раньше своего командира. Он давно ждал Николая, и надеялся приготовить командиру стол и линейный прием из офицерского и сержантского состава роты, благо напряженной боевой работы в роте сейчас не было.
            А капитан Васильев в роте отсутствовал уже чуть ли не с начала декабря 43го, когда их забросили, воздухом, на Тацинский аэродром, перед Бадановским рейдом. После этого рейда у него - госпиталя, затем с начала марта, по краткосрочному возвращению из госпиталей, какая-то секретная операция, о которой не знал никто. Достойно хотелось командира встретить. В роте вроде всё не плохо, и дух боевой, как всегда в норме.
            Андрей понимал, что подготовка к встрече командира - в порядке, всё уже готово. Он просто, как всегда, желал проверить нюансы, перед домашней, так сказать, «операцией». Сам проверить… Все привык делать сам. Привычка, которая его, уже годы войны, не подводила. Очень сожалел, что не услышит за столом острые издевки… Никитина. С сорок первого сходу вспомнить мог еще только Сиротина, остальные пришли позже. Трифонов уже с весны 42го… С Озерной. Горохов с прошлого лета.
            Остро почувствовал: «Сколько потерь…Уже два года война… И конца не видно. Прошлый год подо Ржевом лето встречали – этот под Курском… от границ далеко, еще до Украины пердеть и пердеть… Белоруссия родная! Смогли мои эвакуироваться?.. нет? А адреса моего они не знают, после начала войны полевая несколько раз менялась.» - шмыгнул носом, ком в горле, хоть останавливайся. «Живы ли?..» - полез в карман за папиросой: «Я-то жив…» Впереди притормозил студебеккер, везущий под тентом что-то тяжёлое. Андрей перешёл на пониженную. «Значит и они живы… точно живы! Последнее письмо уже в эшелоне написано, на эвакуации.»
            Глубоко вздохнул, глянув на командира полка. Проезжали очередную, разоренную дотла, деревушку, с седыми от пожарища трубами, протыкающими небо.

            В первом часу Васильев оставил Горохова в госпитале. Думалось, что
Совещание будет длинным, может даже заночевать в Ульяновке придется, если что, хоть в машине, не привыкать. Вечером заедем в госпиталь, заберем Горохова, а может договоримся, что заберем ранним утром, там видно будет… Но уже в начале четверного, сделав все, организационные и хозяйственные дела по штабу и тылу 3й армии, после получения приказа командарма, оформив все необходимые документы, Васильев и Трифонов двинулись, наконец, в… родную роту, в деревеньку Маховое, до которой всего километров сорок от Ульяновки, и то, только из-за крюка по грунтовке. Именно там сейчас квартировала их родная разведрота, в пяти километрах от штаба 17го гвардейского полка. Как часто бывало и ранее, там же недалеко располагался и штаб 5й гвардейской дивизии. Долго они не были в родном полку, выполняя важное задание на оккупированной территории, еще неделя и стукнуло бы два месяца, как из роты уехали. Именно поэтому, ни смотря ни на что, на Душе было радостно, и очень хотелось, чтобы колёса крутились быстрее, может поэтому дорога казалась слишком длинной.
            Когда они приехали в госпиталь, Горохов спал. Категорически запретили его будить. Командовала всем всё тот же стальной доктор. Слишком много младший сержант крови потерял, сон, оказывается, для него был самым важным лечением, на текущий момент. А само ранение оказалось совсем не безобидным. Мало того, что кость задета, у самого сустава, так еще, что-то там с нервом. Слава Богу – гангрена не подтвердилась… пока не подтвердилась, но ранение опасное не факт, что рука будет после выздоровления действовать – как и раньше.
            Доктор… милая, молодая женщина, забравшая у капитана утром раненого, ни в какую не отдавала спящего однополчанина. Удивлялась беспечности Васильева, пытавшегося её уговорить передать того из рук – в руки. Николай хотел обязательно договориться, чтобы приехать за ним на следующий день – симпатичный доктор ни в какую!
            - …Вы что его… погубить хотите? Вали отсюда, капитан, пока я охрану не вызвала. – Показала рукой на выход из палатки.
            В груди у Васильева закипала злость: «Ну и стерва…»
            - Слушай, сестричка, мы же полевые… мы живучие как собаки. Да Горохов нам не простит, если его оста…
            Пока говорил Николай, молодая симпатичная девица медленно вставала из-за стола, а спокойное лицо в уголках глаз наливалось… не капризами – злостью! Как и утром она была в белом халате, капитан опять не видел ее звания.
            Направив острый взгляд в глаза Васильева, медленно, четко каждое слово:
            - Я Вам, товарищ капитан, не сестричка, а старший лейтенант медицинской службы. И братьев у меня нет… Оба моих брата погибли еще в сорок первом, с тех пор… без братьев. – В глазах сильнейшее напряжение… злость… -  Вон! – рукой на отдернутый полог выхода. - Отваливай, капитан не зли меня, у меня еще операции сегодня!
            Васильев, в приступе немой злобы, прикусил нижнюю губу, щурив глаза… в мыслях своих словно… «Грубо беря за шею девицу, нежно заводя пальцы под её короткие, стриженные под Гавроша, волосы, большим пальцем нежно проводя по гладкой девичьей щеке…» - выдохнул… Отвернулся и быстрым шагом пошёл прочь: «У, стерва… красивая…» В глазах его все равно стояло лицо симпатичного доктора, с ехидной усмешкой на нежных, но не добрых, губах.
            Шёл простуженным шагом. Сходу прыгнул за руль, глубоко вздохнул, снимая внутренний спазм, замешанный на: ненависти к упорству врача… красоте и привлекательности молодой женщины, не без острого желания ей овладеть… полнейшего понимания её правоты, благодарности за такую заботу о товарище, простом Русском солдате! Еще несколько вздохов: «Дурак ты, Васильев… Хороший доктор… Повезло Горохову!»
            Резко посмотрел на Трифонова:
            - Сержант, за руль, ты поведёшь. – А Мишка и рад.
            Секунд через десять, двигатель завелся с пол оборота:
            - А Горохов где, товарищ командир? Ждем?
            Васильев повел головой туда-сюда, в мыслях молодого человека опять проплыло девичье лицо симпатичного доктора: «Стерва… черт»:
            - Не отпускают Горохова… Спит Горохов! Трогай!
            Машина рванула вперед, тут же затормозила:
            - Попробовал. Давно за рулем не сидел. – Секунда… другая, третья. Мишка опять повернулся к командиру. - Горохов злиться будет. – Произнес Трифонов не громко, включая первую передачу, но так, чтобы командир обязательно это услышал. – может подождем, товарищ командир? – передачу опять снял на нейтраль.
            - Не отпускают Горохова… - их глаза встретились, громче, - Спит Горохов! Едем!.. – Машина тронулась. - Завтра его навестим.
            Трифонов не ответил, переходя на повышенную. Васильев оглянулся на удаляющуюся палатку военврача.
            «Столько задач завтра?.. Сколько дел! Как же я завтра к Горохову-то выберусь? Ведь минуты свободной не будет!» - задавал от вопросы сам себе, молча: «Это ж часа три… четыре надо. Если не забрать, то навестить обязательно надо все равно… навестить надо обязательно… обязательно надо навестить… надо навестить… Навестить… Надо… Надо.» Не заметил, как закемарил… не заметил, как уснул. Уснул крепко-крепко, не поняв закрылись глаза или нет, все равно куда-то ехал. Ни повороты, ни гребенка и ухабы дороги, не могли помешать его тяжёлому, деловому, но надежному сну. А ехать целый час, другой раз ночью столько времени не бывает.
            А Мишка с великим удовольствием переключал передачи, ловил баранкой устойчивый ход виллиса, иногда объезжая свежие, не засыпанные воронки на дороге. Иногда мельком поворачивал голову и смотрел на своего спящего командира:
           - Умаялся командир… - сказал себе под нос, - уж скоро сутки, как не спит, такую операцию провернул мимоходом. – Вздохнул, внимательно посмотрев вперёд. – Как же мне повезло год назад к нему в роту попасть после учебки! С такими людьми служу…
            Мотнул головой, радуясь своей военной карьере и тут же загрустил – опять услышав, где-то у себя в голове, шутки близкого боевого друга… своего Яшки: «…кабы не приклад твоего винтаря…». Никитин словно сидел на заднем сидении и как всегда вспоминал что-то важное, облекая свои байки в самые смешные построения речи, виртуозно заворачивая, к месту, нецензурные выражения. Он невольно повернул голову… но на заднем сидении виллиса…  никого не было. Лишь на переднем сидении спал его уставший командир, гвардии капитан Васильев.
            Дорога была не сложной, сухой. Ехать легко, если бы не пыль, вообще красота. Своим острым зрением увидел впереди пробку.
            - Ну вот, что-то случилось. – бросил не громко, притормаживая.
            - …Что?!? – очнувшись Васильев глазами по сторонам. – Чего случилось?
            - Да вон, впереди на дороге пробочка образовалась.
            Капитан, щуря глаза от солнца, стал всматриваться вперед по дороге. Там, метров за триста, машины их направления объезжали машину, вставшую на их направлении. Таким образом эти метров триста они ехали минуты три. Объезжая вставшую тентованную машину, увидели, как водитель копался в необычном американском моторе. А рядом с вставшей машиной гуляли странные люди в военные и гражданские, со странными жужжащими коробками в руках, и смотря в одну сторону этих странных коробок они крутили рычаг.
            Они уже проехали две вставшие машины, вторая - охрана:
            - Корреспонденты… – улыбаясь сказал капитан, - Трифонов, а ты ведь механик. Может посмотришь, им бы помочь надо. Всё-таки пресса.
            Мишка оглянулся, свернул на обочину. Метров тридцать сдал назад.
            - Чего не помочь, пойду посмотрю.
            К прессе подходили вместе, у Мишки руки в галифе:
            - Чо, бензин кончился? – съязвил Миха, обращаясь к водиле.
            - Да Хрен знает этого американца, – расстроенным голосом отозвался рядовой, - отошёл на полшага от двигателя, на пару секунд замер смотря на мотор, посмотрел на Трифонова круглыми удивленными глазами - …а может правда бензин кончился…
            Рванул в конец кузова. Мишка оглянулся на ротного, хмыкнул скривив в дурацкой улыбке губы.
            - Товарищ капитан, разрешите Вас сфотографировать? Обратился к Васильеву корреспондент с фотоаппаратом.
            Еще один снимал проходящие мимо колонну военных машин кинокамерой.
            Николай задумался. «Во попали!»
            - А фотографии-то пришлёшь?
            - Непременно, товарищ капитан. Только оставьте номер полевой почты. И газету пришлю, очерк о Вас напишу.
            - Давай… чего ж.
            И тут он пожалел, что не надел московскую гимнастерку с наградами, с другой стороны, как бы воевал часов десять назад. На груди только гвардейский значок. А у сержанта целая медаль «За отвагу», перевесил для форсу, ему казалось, что она красивее красной звездочки.
            - Ну чего, Трифонов, давай-ко нас сфоткают на фоне этой чудной машины…
            Когда они позировали водитель американца заливал в бак машины вторую канистру бензина. Завелась со второй прокрутки электростартером. Наша полуторка заводилась со стартера кривого…

            Виллис поворачивал во двор между двумя целыми деревенскими домами, где спешно заканчивали построение в две шеренги около двадцати солдат и офицеров.
            У Колодяжного уже был готов стол в избе. Даже курицу где-то раздобыл. Шеренгой по стойке смирно поприветствовали своего командира, когда тот выскочил из американской быстрой повозки. Васильев слегка удивился, одел фуражку, лежащую на заднем сидении, встав строго, ответил:
            - Здравствуйте, товарищи!
            Сдержанно, без ора, как бы скрывая тайну, троекратное «ура».
            Весёлой улыбкой обвёл строй… улыбка постепенно стала еле заметной: «Половина – новые. Надо по потерям пройтись.» Чуть помедлил:
            - Вольно. Разойтись, всех жду, - посмотрел на часы, стрелки показывали без двадцати шесть, - …в 21.00. остаться командирам взводов и политрукам. Остальные до девяти свободны. Андрей, куда идти?..
            Колодяжный сомневаясь показал на избу справа, замешкался:
            - Нет командир, не туда… пойдем вон в ту избу, там совещание проведём. – уже показывая на избу слева. – здесь встречу тебе готовили…
            Васильев засомневался… сержанты и офицеры хоть и вольно, но не покидали строй. Нельзя было не отреагировать на то, что подчиненные готовились к его встрече.
            - Предупреждать надо…
            Колодяжный пожал плечами:
            - Если рассказал-бы, какой же тогда сюрприз?
            - Н-да… - обвёл взглядом строй своих подчиненных – тогда… давай командуй. Только сейчас накоротке, потом совещание. Ну… а после девяти продолжим. Но, завтра очень много работы, наркомовское в разумных пределах.
            Медленным шагом направился к дому, где подготовлен стол. Колодяжный крутанул рукой:
             - Товарищи ком состав, все за стол. Принимаем только наркомовские, впереди еще рабочий вечер…

            Вечер встречи закончился только часов в одиннадцать, в кругу близких сослуживцев. Как оказалось, в таком тесном составе они собрались первый раз… не хватало только Никитина.
            …………………………………………………….

            - Ну чего, герой, гимнастерку помочь снять, или рукав резать? Ты говори, если больно. Говори, не молчи.
            В руках ножницы. Саша, только очнувшись, не понимая еще все до конца, как в бреду, смотрит на медсестру, белый халат застегнут на две пуговички, в левой руке стакан граненый… в нём треть налито, у Горохова в голове: «О! Добрая девочка, сейчас спиртиком освежимся.» - взгляд в глаза сестрички. «Лицо, будто видел где-то. Хотя они, сестрички, все красивые…» Сам дышал неровно, терпел боль, а прижаться к щеке девочки… все равно ой как хотелось.
            Стакан с «микстурой» поставила на стол в стороне от перевязочного сколоченного жесткого дивана, на котором лежал раненный. 
            - Давай попробуем снять. Я нежно постараюсь, а ты, если что… кричи, не молчи только.
            Сестричка от медицины говорила не громко, много, монотонно и ласково, а голос будто лился… из далёкого вчера…

            …Горохов лежал на большом деревянном столе, накрытом простыней, доски чувствовал телом. Лежал уже долго, минуты две, очнулся, когда с носилок на стол перекладывали. Про боль уже забыл в бреду, да она себя ждать не заставила, сразу вернулась. В голове словно липкая боль, как командир из машины вытаскивает – правда… бред - не понятно. Вокруг тихо, далекие звуки – не знакомы, хошь* не хошь* – прислушиваешься, только рука стреляет. Но понял - в госпитале. В конце концов опять закрыл глаза… Тишина, тишина такая приятная… вязкая. И вдруг… этот ласковый девичий, где-то далеко, словно знакомый, голос. Сашка открыл глаза.
            Очень доброе, бесконечно русское лицо, склонилось над ним. Невероятное ощущение, что он уже знает эту симпатичную девочку, в уголках глаз которой читалась глубокая грусть. Горохову стало не по себе, что он тут раненный лежит, даже сделал движение, словно хочет встать. Но красавица положила ему ладошку на грудь:
            - Тьщщ-щ. Ты чего солдат, не вставай, раненный ты… не сильно… заживет, забыл наверно, - провела нежно ладонью в сторону солнечного сплетения, на губах улыбка волшебная: «…Ранен. Я ранет» - словно сам себя убеждая и успокаивая, повторил, про себя, слова милой девицы…
            - Давай, я всё сама сделаю…
            На табурете таз со слегка марганцовой водой, на столе разложены бинты и вата, склянки с лекарствами.

            - Ну чего, герой, гимнастерку помочь снять, или рукав разрезать? Ты говори, если больно. Говори, не молчи.
            В руках ножницы. Саша, только очнувшись, не понимая еще все до конца, смотрит на медсестру, белый халат застегнут на две пуговички, в левой руке стакан граненый… в нём треть налито, у Горохова в голове: «О! Добрая девочка, сейчас спиртиком освежимся.» - взгляд в глаза сестрички. «Лицо, ну точно, видел где-то. Хотя они, сестрички, все красивые…» Сам дышал неровно, терпел боль, а прижаться к щеке девочки… ой как хотелось. О-ой как-же хотелось.
            Стакан с «микстурой» поставила на стол в стороне от перевязочного сколоченного жесткого дивана, на котором лежал раненный. 
            - Давай попробуем так снять. Я нежно постараюсь, а ты, если что… кричи, не молчи только.
            Сестричка от медицины говорила не громко, много, монотонно и ласково, а голос будто лился… из далёкого вчера…
            Горохов вздохнул, чувствуя, как расслабляются одеревеневшие мышцы его тела, как доверяется его мужское существо доброй волшебнице.
            А та аккуратно взяла за края гимнастерки, почти обнимая парня стала ее поднимать, сначала к груди, затем к плечам, побуждая того поднять поясницу. Слегка задев своими короткими, но вьющимися русыми волосами, его подбородок, подтягивая полу гимнастерки. От её волос пахло домашним теплом… и чем-то совершенно девичьим, невероятно притягивающим… домашним. Сашка уже не чувствовал никакой боли, смотря на движение волос медицинской сестрички, которые начали плавно удаляться, ласково поднимая гимнастеркой его плечи.
            - Ты, если хочешь, руку на мое плечо положи.
            Но боли словно не было. Он сообразил, начал садиться, пожалев, что скрылась девушка, когда рубаха закрыла его глаза, и жадно ждал, ну когда-же гимнастерка будет снята, наконец опять во взгляде появится милый… такой милый ангел. Никакой боли не чувствовал, ее не было и в помине, Горохов словно слегка приятно опьянел, хотя стакан еще стоял на столе за медикаментами, полностью отдавши свои руки девушке. На лицо как будто опять вернулся румянец, щеки приятно загорелись. Глаза не могли отпустить милый лик, и добрые движения сестрички. В него определённо возвращалась жизнь. А лицо девушки… по-прежнему казалось очень знакомым.
            - Давай теперь исподнее, я потихонечку… так… вот так… - белая рубаха с пробитым, побуревшим заскорузлым от запёкшейся крови, плечом с подтёками по рукаву вниз, тоже упала на деревянный пол, где уже лежала гимнастерка… - потом девочки заштопают и застирают. Не волнуйся, другую дадут, - не останавливала свой мягкий монолог медсестричка. Бинты, намотанные на плечо, срезала ножнями.
            - Это хорошо, что ранка не закрылась, значит чистое… - она словно осеклась, но через секунды строго констатировала - …сквозное.
            Далее чистила, обрабатывала, бинтовала молча.

            Она уже завязывала последний бант на ровной и крепкой, но не давящей, повязке Горохова… а боль куда-то пропала:
            - Ну вот, миленький, наверно и все, а теперь тебе бы поспать, ложись, как удобней…
            - Спасибо, сестричка. Но командир должен заехать, забрать меня в наш госпиталь, нельзя мне спать.
            А сам все смотрел на девочку, на ее гимнастерку, выше ремня, не решаясь все время смотреть в глаза.
            - На вот, лучше снотворного выпей. Разбавила на треть, при потере крови… это полезно.
            А глаза её стали почему-то озабочены.
            - За это спасибо, а командира всё равно дождусь.
            - Да куда ты собрался, у тебя ранение тяжёлое… - тут же одернула сама себя… - ну не сильно тяжелое, но ранение серьёзное, нельзя тебе никуда ехать. Да и не отпустит тебя наша военврач. Точно тебе говорю. Она строгая. А уснешь, проспишь как убитый… до самого утра проспишь. Зато утром проснешься бодрый и счастливый, я знаю. Давай поудобней.
            Сама помогала ему надеть исподнюю рубаху, накрывала его лёгким одеялом. А Горохов чувствовал, как хотят опуститься его веки. Он пытался их удержать, а они закрывались. «Как Лида у Яшки. Его так же одеялом укрывала, бормоча без умолку, смешно было смотреть на них.» - подумалось Горохову словно в бреду, любуясь профилем ее лица… а Яшка словно за спиной стоял, зазывая Лиду куда-то идти.
            Горохов так и не понял, что уснул…
            Медсестра смотрела на, в момент уснувшего, раненного солдата: «Сквозное… из нашей винтовки… входное спереди… не самострел! А он… не диверсант???» - её брови двинулись к переносице, в груди на миг образовалась пустота…

            Медсестра быстрым шагом вошла в палатку военврача, та сидела за столом и писала.
            - Рая, у этого солдата ранение из нашей винтовки, входное спереди, задета кость, но выход не деформирован…
            Военврач оторвалась от своих записей, и с интересом стала смотреть в глаза медсестры:
            - И что?
            Голову чуть на бок, удивляясь возбуждению опытной медсестры:
            - А почему винтовка наша? – откровенно удивилась доктор.
            - У нашей винтовки скорость высокая, пуля тяжёлая… выходное не деформировано, ей, пуле, кость не препятствие. Когда немецкая винтовка и задета кость, выходное рвется… Он не диверсант случайно?
            - Ну-у, вообще-то, его командир привёз, капитан. Ну ты даешь!
            Старший лейтенант сжала губы напряжённо задумавшись, откровенно удивляясь наблюдательности своей старшей медсестры.
            - Да нет, Лида, мы с тобой этого капитана знаем! Ну помнишь Сосновку прошлым летом… под Гжатском, Ржевское наступление, где тебя в конце концов ранили, - замолчала с лёгкой лукавой улыбкой.
            Лида насторожилась. Она поняла, про какую деревню говорит Рая. Сразу вспомнила Никитина.
            - Ну ладно, не претворяйся, ты еще с Яковом своим… там шашни крутила, или он за тобой бегал…
            Курочкина была растеряна, даже рот открыла:
            - Ты хочешь сказать… капитан Васильев?
            - Во-во, капитан Васильев, и я вспомнила его фамилию.
            - Да… - на лице растерянность, - я с ним еще в Калинине, в сорок первом, познакомилась. Тогда...
            Лида сжала свои красивые губы, внутри всё словно загорелось, в глазах… Яшка. «Они что, где-то здесь рядом стоят?» - её грудь стала заметно подниматься и опускаться.
            - Чего ж ты мне раньше-то не сказала, -  опять несколько заметных вздохов, - а про Яшку-то он ничего не говорили?.. – словно собираясь заплакать.
            Военврач медленно стала вставать из-за стола:
            - Кто он?
            - Да командир… Васильев.
            Она опять взглянула на Лиду. Ей стало Лиду так жалко…
            - Да я… думала, у тебя уж все прошло… Это ж почти год назад было.  Да и капитан этот… сапог кирзовый… гуталином намазанный. Служака заточенный, и сейчас такой-же противный, как раньше. Нас, баб, совсем не видит перед собой… Для него все – только солдаты! меня ведь вообще ни капли не признал, а ведь через день пересекались с ним. - Об злости и обиды стала дышать напряжённо и часто. - Хотя, за своего этого сержанта боролся отчаянно, все забрать его хотел…

            В госпитале было не так много раненных, фронт уже давно стоял, недели три. Всех, кто лежали в прифронтовом – либо выписаны, либо отправлены в тыловые госпиталя. И Сержанта отправят, как только будет можно, может даже завтра… только врач посмотрит.
            После разговора Лида Курочкина сидела у кровати Горохова, от раза к разу поправляя ему одеяло, чего и не нужно было. Все смотрела, как тот сладко спал. Иногда загадочная улыбка ложилась на ее личико, наверно вспоминала своего сердечного. Не хотела уходить – вдруг сон прервется. Скоро, совсем скоро, когда проснется раненный, она узнает про Яшу… и может быть… не пройдет много времени – увидит его.
            Рая заглянула за занавеску входа в палатку, где лежал Горохов, но не стала тревожить Курочкину, ретировалась, закрыв вход.
            ……………………………………………………

            Вестовой Капитана поднял в 5.20 утра.
            Как оказалось, уже к этому времени прибыли две роты солдат на пополнение из резерва армии, как и обещал генерал Жмаченко.
            «Торопится генерал, слов на ветер не бросает… Завтра глядишь уже языков требовать будет. И охрану инженеру подготовить надо. Ну это ладно. Это поручу Колодяжному.» - взгляд попал на икону в красном углу, Николай словно замер. Переступил с ноги на ногу, повернувшись к иконе во фронт, сжал зубы, словно челюсти свело. Неумело бросил крест на себя. Опустил глаза, словно поклонился. «Но ведь в охрану достойных ребят треба… Эх. К Горохову надо в обед, если сам не смогу – пошлю Трифонова… пошлю Трифонова.»
            В комнату вбежал вестовой, вытянулся по стойке смирно.
            - …Ко мне всех командиров взводов немедленно, и сержанта Сиротина, снайпера из третьего взвода, - Горохов в госпитале, вестовой не знаком Васильеву, но тот начал кивать головой, - …со взвода Колодяжного. Быстро, пулей! – говорил вестовому, застегивая портупей. Проверил пистолет.
            Солдат выскочил во двор, быстро и громко еще двум бойцам с караула, которые его уже ждали:
            - Ты в первый, ты во второй взвода, я к Колодяжному, потом в третий за Сиротиным, командирам взводов к командиру роты… Мухой!
            Все трое побежали выполнять задание ротного.

            Минут через сорок взводные роты, Сиротин, ротные и взводные резерва собраны у штаба.
            - Так, слушать внимательно! И напряжённо! Старые взводные, Сиротин, ротные резерва… Ко мне. Остальные пока отдыхают.
            Шесть офицеров собрались вокруг Васильева.
            - Старший лейтенант Колодяжный.
            - Я.
            - Как вчера и обговаривали, твоя задача сегодня сформировать взвод охраны инженеру генералу-майору Федорову Иннокентию Геннадьевичу и обеспечить, с завтрашнего дня ему боевое сопровождение, охрану во всех его перемещениях по фронтовой линии и в тылу. Он должен быть абсолютно защищён от диверсантов и от всех других опасностей… Круглые сутки! – Последнее сказал громко, подчеркнуто, со значимой паузой. - Имей в виду, на него может быть специально объявлена охота. Немцы не хотят видеть плоды его деятельности. Берешь лучших бойцов, можешь и резервом воспользоваться так, как считаешь нужным. Всем объясни… внятно объясни, до печёнок, как я сейчас объясняю, ответственность за охрану и сопровождение этого лица.  Волосок с его головы упасть не должен… Ну… и мешать ему нельзя. Надо, чтобы он своё дело справно вершил.
            Командир роты тяжело замолчал, жестким взглядом пройдя по лицам офицеров:
            - Командирам первого и второго взводов… отбор пополнения ведем как обычно: сначала кросс; после него рукопашная; знание боевой тактики; полит-подготовка. На тех, кто с госпиталя, на спецов особый взгляд, через отбор их пропускаем, даже если по какой-то причине не проходят, беседуем, почему не прошёл, и все равно берем, если стоящий боец. – Уже обращаясь к командирам рот прибывших на пополнение. – А вы дайте списки тех, кто после госпиталей, и с военными специальностями… там связисты, саперы… свои документы приготовьте, документы ваших офицеров. Мне будут нужны два взводных, политрук роты нужен, нужен офицер связи. Кроме того, из солдат нужен старшина роты, толковый солдат – на завхоза… с умением водилы, лучше с правами, но главное - хватка у него должна быть такая… кулатская… чтобы жадноват был, но в меру. Мой завхоз, со вчера, в госпиталь попал.            Лейтенанты качали головой:
            - Есть.
            - Есть.
            - В крайнем случае отбраковывать интересных солдат буду лично. – Обращаясь к ротным из резерва. – А вы, товарищи лейтенанты, людей знаете лучше, максимально подсказываете моим взводным кто чего стоит. Всем всё понятно?
            Секунды вопросов не последовало.
            - Сейчас вопросы, потом только приказы.
            Но все молчали.
            - Ну, товарищи командиры, за дело! Давайте, сейчас, до кроссов, займитесь людьми. Выполнять.

            Началась сложная работа формирования двух новых взводов, и пополнения роты. Кросс начался, когда солнце уже вылезло из-за горизонта.

            Часам к двум привезли «Дегтярёвых» и часть выписанных вчера боеприпасов. По телефону сообщили, что четырёх радистов с рациями пришлют только через три дня. К Горохову, после полудня, уехал Трифонов. Капитан Васильев продолжал присматриваться к новым бойцам, беседуя то с одним, то с другим, то обсуждая кандидатуры с офицерами и более сотни солдат уже были забракованы.
            До вечера еще пол дня, но дел – больше чем было с утра.
            «Здорово генерал слово держит. «Дегтярёвы» - чудо какое-то. К вечеру надо командарму все же позвонить, напомнить про рации, а то и через четыре дня не привезут.»
            …………………………………………………..

            Мишка доехал до госпиталя быстро без задержек и приключений.
            Перед отъездом вытащил из вещмешка новую, московскую гимнастерку, на которой были наколоты медаль, гвардейский значок и два ордена красной звезды.
            На улице только одна санитарка на натянутую между двумя берёзами верёвку развешивала постиранные простыни. Мишка не спеша подошел к ней, с удовольствием наблюдая, как поло ее белого халата то поднималось, когда она перекидывала простынь через верёвку, то опускался, оголяя сантиметров на пятнадцать – двадцать ее голые ноги, он даже не сразу начал говорить, продлевая свои любования. Но… вздохнул:
            - Красавица, тут вчера младшего сержанта привезли, Горохова Александра, не знаешь где его найти?
            Сестричка испуганно повернулась к нему:
            - …Ой!
            Мишка замер, словно чудо увидел.
            - Лида???
            Испуганное лицо Курочкиной заулыбалось:
            - Миша?.. – сказала тихо, пальцы на губы, словно те помогут не закричать.
            Они стояли, смотрели друг на друга и молчали. Её зрачки пару раз опускались на награды Трифонова. Но вдруг глаза Курочкиной начали судорожно чего-то искать за спиной сержанта, там, где стоял виллис.
            - А… ты с кем приехал?
            - Я за Гороховым. Один.
            С лица Лиды улыбка почти ушла. Она опять смотрела Михаилу в глаза, через пару секунд начала кусать нижнюю губу... и не интересны уже были ей Мишкины награды. Глубоко вздохнула, опустив взгляд на таз с белыми простынями:
            - А его увезли часов в десять. Машина в Поныри пошла за медикаментами и новой формой, туда матрасы повезли, вот он и поехал на мягком.
            Мишка отчаянно резко выдохнул.
            - Надо же, не успел, чёрт!
            - Чего ж Яшка-то не приехал?
            - Яшка?!. – Трифонов удивлённо, Лида как будто тронула его за сердце, даже дыхание перехватило.
            - Все окопы роет? – Она уже на Миху смотрела лукаво. Видя удивление сержанта… - Горохов так сказал, что он окопы роет, - бросила улыбнувшись. Потянулась за следующей простыней.
            - А. Да, да… окопы… блиндажи, там…
            Трифонов понял – сказать правду не сможет.

            Трифонов поехал в обратный путь только через час. Лида его накормила обедом, постоянно пытая Михаила про Никитина. Он не знал, чего говорить, но всегда находил какие слова бросить, вспоминая своего комичного приятеля, а Лидочке это очень нравилось, и она говорила и говорила радуясь, что встретила друга своего… «друга».
            - Миш, а вы далеко от сюда?
            - Да нет, километров сорок, чуть больше часа едешь, не долго. Если бы дороги получше, то вообще можно было бы минут за сорок, сорок пять добраться. - Говорил слегка бахвалясь, расслабившись рядом с симпатичной девушкой.
            - Может он подъедет?.. – Неуверенно.
            Мишка сжал губы… На лице грусть. Взгляд на Лиду. Лицо заставил улыбнуться:
            - Скажу… Может и подъедет. – Тяжелое молчание. – Если командир отпустит.
            Руки Мишки упали по швам, словно от отчаяния. Мышцы болезненно расслабились, пальцы словно немели… от стыда и горя, которое нельзя было передать девушке.
            ………………………………………………………………

            Почти два месяца Лида отсутствовала в своём медсанбате по ранению, полтора месяца лечилась в госпитале в Горьком, остальное - дороги… дороги. Вернулась только в самом конце марта. Уезжала из Сталинграда – приехала под Курск.
            А в Москву она все-таки ездила на обследование, но в родную общагу так и не попала. Не интересной оказалась ее поездка. Не позволили ей нарушить воинский режим и увольнительную на три часа не дали. И Зину она конечно не видела, не было такой возможности. Хотела, очень хотела, но… она военнообязанная, должна выполнять предписания устава.
            Сейчас девушка ходила всем улыбаясь делясь улыбкой с людьми своим скромным счастьем. Ее короткие, вьющиеся русой короной, волосы словно светились любому встречному-поперечному. Она была уверена, что скоро встретится с Яшкой! Он ведь… совсем рядом.

            А Мишка в это время ехал в роту и не получалось у него избавиться от мыслей про Лиду. Ему было больно, что Яшка не приедет к ней повидаться. «Хорошо, что теперь больше не надо в её медсанбат нос казать…» - и от того становилось только стыдно, может быть первый раз в жизни он, невольно, так жестоко соврал.


            Продолжение:   http://proza.ru/2023/12/05/855   

            20.11.2023
            Олег Русаков
            г. Тверь