Блок. Река раскинулась. Течет, грустит.. Прочтение

1. «Река раскинулась. Течет, грустит лениво…»
 



                Река раскинулась. Течет, грустит лениво
                И моет берега.
                Над скудной глиной желтого обрыва
                В степи грустят стога.
 
                О, Русь моя! Жена моя! До боли
                Нам ясен долгий путь!
                Наш путь — стрелой татарской древней воли
                Пронзил нам грудь.
 
                Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной –
                В твоей тоске, о, Русь!
                И даже мглы – ночной и зарубежной –
                Я не боюсь.
 
                Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
                Степную даль.
                В степном дыму блеснет святое знамя
                И ханской сабли сталь…
 
                И вечный бой! Покой нам только снится
                Сквозь кровь и пыль…
                Летит, летит степная кобылица
                И мнет ковыль…
 
                И нет конца! Мелькают версты, кручи…
                Останови!
                Идут, идут испуганные тучи,
                Закат в крови!
 
                Закат в крови! Из сердца кровь струится!
                Плачь, сердце, плачь…
                Покоя нет! Степная кобылица
                Несется вскачь!
                7 июня 1908



     Стихотворение до сих пор не понято от слова “абсолютно”. Главное: оно всеми читается не от того лица. То есть – не того персонажа. Вот пример:

Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:

     – «О, Русь моя! Жена моя! До боли ... – Наиболее широко распространено представление о том, что в этой строке Блок уподобляет Русь жене-возлюбленной: "И не как мать любит он Россию, а как жену, которую находят, когда настанет пора" (Гумилев Н. Соч.: В 3 т. Т. 3. С. 92).
    Вместе с тем не исключено, что слово "жена" здесь заключает в себе значение, характерное для традиционно-поэтической и приподнятой речи в высоком стиле, – женщина вообще (см.: Харчевников В.И. Образ Руси в цикле А. Блока "На поле Куликовом" // Нравственно-эстетические проблемы художественной литературы. Элиста, 1983. С. 109-113)
     »

     Не могу найти сейчас источник, но Блок, когда слышал, что он назвал Россию своей женой, чуть ли не из себя выходил. Потому что “женой” назвал раскинувшуюся перед ним страну не лирический герой трехкнижия Блока, а другой персонаж – хан Мамай.
     Это Мамай подошел к Непрявде и оглядывает другой берег. Там – Русь! –

                Река раскинулась. Течет, грустит лениво
                И моет берега.
                Над скудной глиной желтого обрыва
                В степи грустят стога

     И он смотрит на неё со страстью и вожделением:

                О, Русь моя! Жена моя!..

     В этих восклицаниях главное слово: “моя”. Для него, татарина, хана (да знаю я, что он – темник, а не хан! Потому что не Чингизид.) для хана татар Русь – непокорная, неверная жена, которая опять взбрыкнула и сорвалась с привязи. Ничего, не в первый раз! Вообще-то, он знает, как с такими управляться:

                «Привыкли мы, хватая под уздцы
                Играющих коней ретивых,
                Ломать коням тяжелые крестцы,
                И усмирять рабынь строптивых…»
                “Скифы”

     Но эта… Этой позвоночник не сломаешь – сегодня он любит, он вожделеет её. Но как же она никак не поймет, не примет, что у них – у русских и татар, у него и Руси – общий путь:

                …Наш путь – стрелой татарской древней воли
                Пронзил нам грудь.

В черновиках имелся и более определеный вариант:
(А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»)
«
7-8 а.                Но, как стрела татарской древней воли
                Мой правый путь!
»

Его путь, который он считает «правым» – «стрела татарской древней воли».

     Какой, там, “путь” у монгол! Порушенные страны, уничтоженные культуры, вырезанные, превращённые в степи города… (Напомню, что нынешняя Рязань – это новый город. Отстраивать сожженную Рязань у современников сил – и душевных в том числе! – не хватило. А Киев восстановил дотатарскую численность населения только к XIX веку.) И столетия нового варварства везде, где остался отпечаток их подковы – от – до них изысканной Кореи до – до них самой грамотной в Европе! –  Руси. И нигде они после себя не оставят ничего – ни нового города, ни новой книги, ни хоть сабли, меча какого-нибудь легендарного! – только ненависть.
 
                Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной –
                В твоей тоске, о, Русь!
                И даже мглы – ночной и зарубежной –
                Я не боюсь.

     Мгла – «ночная и зарубежная» – это мгла Руси. Он не боится зарубежной мглы Руси.
(А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»:

     «
     10б                В тоске твоей, о Русь! <>
     11а             И этой мглы – ночной, пустынной, зарубежной…
     »

     То есть «твоя, о Русь, тоска» – это мгла, ночная, пустынная, зарубежная.   Зарубежная – это и для него, Мамая, русская тоска – «иностранная», и внутри лексики Блока – потусторонняя, мистическая, колдовская. Зарубежье для Блока – это не за границами нашего государства, а за рубежом нашего мира.

Ср.:
«
               РУСЬ

                Русь, опоясана реками
                И  дебрями окружена…

                …Где ведуны с ворожеями
                Чаруют злаки на полях,
                И ведьмы тешатся с чертями...
                4 сентября 1906
»

     Но героя – хана Мамая – ни эти подружки его шалой жены (ворожеи и ведьмы), ни её обслуга (ведуны и черти) – не страшат: «Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами //Степную даль.» – сотнями костров они тьму (зарубежную) развеют. А для прочих - живых - будет: «…ханской сабли сталь»!
      Домчатся, разобьют шатры, вобьют в землю святое зеленое знамя (у наших были не святые знамена, а “светлые стяги”), хан вытащит саблю, развяжет пленницу и будет у них “любовь”!  Будет так! –

                «Да, так любить, как любит наша кровь,
                Никто из вас давно не любит!
                Забыли вы, что в мире есть любовь,
                Которая и жжет, и губит!»
                “Скифы”

     Или вот так:

                И вечный бой! Покой нам только снится
                Сквозь кровь и пыль…

     И смотрите, как хороша эта кобылица с уцелевшим пока крестцом! Как облизывается он, глядя на неё –

                Летит, летит степная кобылица
                И мнет ковыль…
 
                И нет конца! Мелькают версты, кручи…
                Останови!
                Идут, идут испуганные тучи,
                Закат в крови!
 
                Закат в крови! Из сердца кровь струится!
                Плачь, сердце, плачь…
                Покоя нет! Степная кобылица
                Несется вскачь.

     Я предполагаю, что, когда Блок писал это стихотворение, перед его глазами он хранил образ Кончака из оперы Бородина «Князь Игорь». На иллюстрации – хан Кончак в версии советского баса Нестеренко. А во времена Блока был Шаляпин. (Любовь Казарновская:  «И этот Кончак – этот шаманский абсолютно подход к этой партии. И эта невероятная белькантовая подача такого гордого животного – льва или тигра – царя зверей.» То есть перед нами – зверь. И царь – зверей.)

     И сравните из третьего стихотворения цикла, когда этот “царь” поведет на наших своих зверей:

                «И когда, наутро, тучей черной
                Двинулась орда…»

     Просто видна эта нескончаемая свора нелюдей…