Сонет 8. Нас разделяет только...

Иные неосязаемые романы длятся годами, лишенные малейшего шанса обратиться в земное чувство. Они бывают совершенно невозможными: такими, что никому не расскажешь, даже самым близким. Тем более самым близким, потому что это их может глубоко ранить, и тогда мирское заслонит истинное. И всё же они предопределены и божественно-прекрасны.

Рита помнила его с тех самых пор, когда была еще совсем девчонкой. Помнила его улыбку, рассыпчатый мальчишеский смех, ироничные речи, умные глаза с искринкой.

Тогда он для нее был просто близким другом отца и мужем тети Гали. Они виделись пару раз в год на семейных торжествах. Дядя Саша дергал Риту за косицу, подмигивал и беззлобно шутил. С привычной усмешкой расспрашивал про школу и, не меняя выражения лица, воровал для нее со стола шоколадные конфеты. Он ей нравился, как нравится вызванный на дом Дед Мороз, но она забывала о нем сразу после праздника и не вспоминала до следующего раза.

Пролетели весны. Рита все также обожала конфеты, но теперь блюла фигуру и ела их редко, украдкой от самой себя, потому что в семнадцать отчаянно хочется нравиться. Дядя Саша за это время почти не изменился: все та же усмешка в уголках губ, те же умные глаза. Он больше не дергал Риту за косицу – да и косицы-то уже не было, – но конфеты для нее со стола неизменно воровал. Говорил с ней на серьезные взрослые темы, смотрел открыто и дружелюбно, как раньше. Но что-то новое забрезжило в его искристом взгляде: такое, что не сразу поймешь, а угадав, ни за что не поверишь. Пристальное всматривание. Удивление. Затаенная нежность. Очарованность мужчины женщиной.

Рита приняла эту очарованность будто тайный дар, словно нечто ей не принадлежащее, одолженное у небес. Им не были суждены мирские свидания, их встречами стали пересечения глаз и душ.

Они виделись совсем редко, раз в несколько земных лет. Но каждая встреча удивительным образом выпадала на переломный момент Ритиной судьбы, оказываясь знаковой. Словно верстовой столб дядя Саша вырастал на ее пути, с привычной улыбкой делая зарубки, отмеряя отрезки, указывая направление.

В первый раз это случилось в просторном, светлом и высоком, похожем на храм, зале центральных железнодорожных касс. Они столкнулись будто бы совершенно случайно. Рита шла окрыленная. Она только что поступила на заветный филфак, и жизнь казалась полной высоких нот и будущих свершений. Она рассказывала взахлеб, ее руки взлетали в юном порыве, щеки рдели.

Дядя Саша счастливо кивал, словно одобряя Божий промысел. В его глазах мелькало что-то сокровенно-щемящее. Казалось, будто он уже угадывал свое предназначение, свою, только на первый взгляд эпизодическую роль в Ритиной судьбе, и радовался этому дару, как ребенок рождественской елке.

Они стояли друг против друга, под раскрытым куполом стеклянных путевых небес, и на долю секунды вдруг почудилось, что им может раскрыться что-то неизмеримо большее, стоит только задержаться в глазах друг друга. Но они поспешно отвели взгляд. В мире, где они встретились, их роли были давно определены: он – муж другой женщины и друг ее отца, она – дочь его друга. В назидание между ними был вырыт ров шириной в четверть века.

В другой раз они встретились на Ритиной свадьбе. Она выходила замуж за достойного молодого человека, была влюблена и счастлива. В сутолоке регистрации не различить было лиц, но его она увидела. Дядя Саша, в безупречно выглаженном светлом костюме, стоял у колонны, прижимая к груди пышную охапку белых роз, и светился счастьем. Рита на миг обернулась, махнула ему рукой в кружевной перчатке и кому-то ответила: «Да».

На несколько часов она потеряла его из виду, вскруженная свадебным вихрем сбывшегося счастья, зацелованная, осыпанная цветами и подарками. Он возник из ниоткуда, вынырнул из горячечного костра бешеного танца, куда Риту, как в воронку, затянуло широкое разгульное веселье.

Они вновь оказались друг против друга. И словно дремавший миллиарды лет вулкан взорвался меж ними! Это был их танец: их, и больше ничей! Пульсирующая лава разверзшейся земли! Танец на все времена, на все столетья! Так взвивают к небу в страстном соитии энергии инь и янь! Ни взгляды, ни прикосновения не нужны, ибо есть высшее воплощение внеземной любви, и знают это только Она и Он, лишь Он и Она.

Они отдали друг другу в этом танце всё, без дна, без остатка, и, обессиленные, отступили. Больше они тогда уже не виделись.

Следующая их встреча произошла в маленькой церкви на окраине города. Дочь дяди Саши просила Риту быть крестной ее новорожденному сыну. Рита в то время сама ждала малыша. В широком льняном платье, с головой, покрытой белым вуалевым шарфом, она вошла в храм. Он заметил ее и широко заулыбался. Подошел, кротко взглянул, смущаясь, отвел глаза. Они сказали друг другу несколько тихих слов и разошлись.

Выходя из церкви, одухотворенная, напоенная светом, с крещеным младенцем на руках и еще не родившимся в утробе, Рита внезапно оступилась, но мгновенно выровнялась, словно кто-то близкий поддержал ее под локоток. Она обернулась. Следом, в шаге от нее, шел дядя Саша.

Рита остановилась у врат, повернулась к нему лицом, молча вручила новорожденного внука, своего крестника, как вручают самый высокий дар. Они снова стояли друг против друга, бережно лелея своих младенцев, и тихо, умиротворенно смотрели глаза в глаза. Они больше не боялись открыто смотреть: великое таинство уже свершилось.

Они не встречались после долгие годы. Их судьбы не скрещивались, как и ранее. Даже мыслями они оставались бесконечно далеки, так же, как далеки были их земные пути. Но души, однажды приникнув, уже не упускали друг друга из виду.

Им было даровано еще несколько свиданий: в тот год, когда Рита глубоко переживала развод, в светлый период ожидания второго ребенка, во время ее тяжелой болезни. И каждый раз она ощущала его сопричастность, словно кто-то невидимый приставил его, наказав издали за ней присматривать, оберегать, направлять и вселять надежду.

В последний раз они снова встретились будто бы случайно. Столкнулись в канун Рождества на увитой гирляндами улице, под дождем сверкающих снежных хлопьев. Глаза дяди Саши, как прежде, таили озорные искринки, хоть и были припорошены поволокой лет. Он ужасно обрадовался, затащил Риту в свою новую квартиру греться и пить чай.

Они сидели друг против друга, разделенные лишь столом, и говорили, говорили. Будто открылись шлюзы, и все, что копилось годами почтительного молчания, выплеснулось наружу и мощным потоком ринулось, сметая на пути все преграды! Летели минуты и часы, а им все еще было о чем поведать друг другу, глядя глаза в глаза. Казалось, они во всю жизнь не смогли бы наговориться!

Рите хотелось смеяться навзрыд, обнимать его душу своей душой, но ничего нельзя было изменить в летописи их судеб. Стол врос меж ними, и не в человеческих силах было сдвинуть его с места.

Рита встала. Уходя, она задержалась на миг у дверей. Или это он удержал ее едва заметным движением руки в воздухе. Они снова смотрели глаза в глаза, но теперь уже прощались навеки.

Захлопнулась входная дверь, Рита сошла по ступеням вниз, поймала попутную машину. Она смотрела сквозь запорошенные окна автомобиля, и душа ее металась и рвалась, оплакивая извечную разлуку.

Внезапно машина остановилась на перекрестке. За лобовым стеклом вырос неизвестно откуда взявшийся верстовой столб. Одетый в снежный фрак, он искрился под светом печальных фонарей и как будто слегка покачивался, приплясывая на морозе. Рите он показался близким и странно родным.

Машина тронулась с места, окропив столб россыпью снежных брызг. Рита обернулась. Она все смотрела, не в силах оторвать взгляд, как он удаляется от нее, становясь все неприметней и туманней в вихре рождественской пороши. Еще мгновение, и его высокий стан в белом одеянии сверкнул прощальным сиянием и навсегда исчез за поворотом. Рита закрыла лицо ладонями и беззвучно зарыдала. Когда же она отняла руки, перед ней открылась прозрачная гладь стекла, усыпанная редкой красоты снежными цветами.

Бывают такие романы, которым не суждено земное воплощение. Но чем стали бы наши судьбы без этих невесомых пересечений душ? Пышными розами без тончайшего благоухания.