Сонет 9. Возвращайся, сделав круг

Случается двоим встретиться отчаянно не вовремя, в миг, когда прежний мир рухнул, а силы покинули. Внутри пустота и безверие: разрушительный смерч всё разметал на своем пути. Но безверие сменится безветрием, круг прошлого замкнется, и корабли вновь выйдут в открытое море под алыми парусами.

Алина выходила из ЗАГСа с бумагой, удостоверяющей ее дальнейшую свободу и независимость от любимого мужа, в одночасье ставшего врагом. Олег входил, чтобы выдать свою жену за лучшего друга.

Они едва коснулись взглядами друг друга, проходя мимо. Олег краешком глаза отметил острые девичьи коленки из-под трепещущей серой юбки и узкий, сосредоточенный взгляд. Алине бросился в глаза его кричащий фиолетовый галстук.

Она прошла несколько метров и почувствовала такую слабость и опустошение, что почти упала на стул в первом попавшемся кафе. Это было крохотное заведеньице на три стола с тяжелыми, не пропускающими свет темно-бордовыми портьерами, колченогими столами и спертым духом прогорклого масла. За двумя другими столами обедали черноглазые молодые ребята в рабочих комбинезонах. Они дружно хлебали суп и переговаривались на чужом наречии, то и дело с интересом поглядывая на
Алину из-под иссиня-черных соболиных бровей.

Олег мужественно отстоял на регистрации как на эшафоте, но когда все гости ринулись забрасывать молодоженов цветами, что-то внутри него вдруг пронзительно взвизгнуло порванной струной, глухо лязгнуло цепью и ухнуло на дно камнем утопленника. Он грубо сунул букет опешившей регистраторше и пустился из зала наутек.

Ноги привели его к замызганной двери чадной забегаловки, где за двумя столами обедали строители-гастарбайтеры, а за третьим, возле стойки, сидела тонкая женщина с очень прямой спиной балерины и угловатыми плечами.

Олег опрокинул у бара стопку водки и рухнул за ближайший стол. Женщина не шелохнулась, не выразила недоумения или неудовольствия. Он вообще не был уверен, что она его заметила. Взгляд ее, узкий, прицельный, направленный куда-то поверх, поразил его. Это был взгляд охотника и жертвы одновременно. Печаль и ненависть сочились такой серой горечью, что и глядеть невозможно, и взгляда не оторвать.

Олег жестом подозвал от стойки сдобного круглолицего татарина, попросил принести водки и еще чего-нибудь. Татарин кивнул. Спустя пару минут он, суетясь и скалясь в лепешечной улыбке, выставил графин с волнующейся водкой, овальное блюдо с соленьями и зеленью.

Алина сидела все также неподвижно, с вытянутой в струну спиной и направленным поверх всего взглядом. Олег разлил водку по рюмкам, придвинул одну к ее безвольно упавшей на стол руке.

– Выпьем, – утвердительно сказал он и вскинул на нее глаза в ожидании.

Алина перевела на него темный взгляд. Из серых глаз, без предупреждения, тонкими струйками полились слезы. Удивительно: лицо ее при этом оставалось абсолютно неподвижным, словно нарисованным. У Олега даже промелькнула мысль, что точно так, наверное, мироточат иконы в церкви, источая скорбь и благодать.

Мироточение прекратилось так же внезапно, как и началось. Она слабо вскрикнула от пронзившей взгляд фиолетовой стрелы галстука и очнулась.

– Алина – произнесла она, обращаясь скорее к рюмке, чем к Олегу, и осушила ее одним глотком.
– А теперь закусить, – заботливо протянул он ей ломтик огурца. – Олег, – представился он, опрокинув свою рюмку. – Меня жена разлюбила. А что у вас?

Алина внимательно на него посмотрела, достала из сумочки казенную бумагу, протянула.

– Свидетельство о разводе… с Серовым Андреем Олеговичем, – прочитал он и вдруг захохотал.

Алина уставилась на него в изумлении.

– Вы что? – спросила она без возмущения, даже со странным участием.
– Ничего, ничего, извините, бога ради! Просто я тоже Серов, только наоборот.
– Что значит, наоборот? – не поняла Алина.
– Ну, ваш Андрей Олегович, а я – Олег Андреевич, значит, наоборот! Так что если замуж за меня пойдете, окажется, зря фамилию обратно меняли.

Алина часто заморгала, вся напряглась – и вдруг тоже начала истерично хохотать. Даже соседские гастарбайтеры хором перестали хлебать и уставились на них с живым интересом.

– Серов на-о-бо-рот, – с трудом выговорила она, всхлипывая и давясь от смеха, – Серов наоборот! Вы… вы… у вас галстук… просто… омер-зи-тель-ный!
– Да? – удивился Олег, но тут же ловким движением развязал узел и сорвал галстук с шеи. – В салат его! – он стал азартно пилить фиолетовый шелк ножом. – А на рю де Риволи меня заверили, что это – последний шик и выманили две сотни евро, черти!

– Простите! – выпалила Алина и схватила его руку, пилившую галстук. – Простите… я… простите…

Олег перехватил ее руку и прижал к своей щеке.

– Никогда не покидайте меня, никогда! Сегодня – никогда!

Алина не отдернула руки, лишь печально посмотрела своим глубоким серым взглядом.

– Почему она вас разлюбила?
– Потому что полюбила моего лучшего друга.
– Как страшно… чудовищный трагифарс...
– Ничего… Уже – ничего... И потом, не я – первый, не я – последний. Мир полон удивительных историй подобного рода.
– Значит, вы сегодня тоже оттуда, разводились? – она хотела отнять руку от его щеки, но он не дал.
– Оттуда, женил их.
– Господи, зачем же? – на Алинином лице выразилось искреннее недоумение.
– Но он мой друг дольше, чем она – моя жена. Возможно, его радость – больше, чем мое горе. А если бы я не пришел, могло получиться наоборот.
– Я не понимаю… – удрученно замотала головой Алина.
– Я тоже, – вздохнул Олег, пожимая плечами. – Пойдемте отсюда?

Она кивнула, отняла, наконец, свою руку. Олег рассчитался, они вышли на вечереющий апрельский бульвар.

– Почему когда тебе отчаянно плохо, вокруг всегда бывает невыносимо красиво? Не знаете?
– И от этого становится еще невыносимей?
– Ага!
– Наверное, чтобы мы могли ощутить свою утрату во всей ее красе, – улыбнулся он и снова взял ее руку.
– А вы кто по профессии?
– Физик.
– А говорите как поэт.
– Это потому, что я – сын физиков-лириков, помните таких? Мои родители служили в НИИ, а на досуге мерзли в палаточных городках и пели под гитару дуэтом, как Никитины.
– Они прожили счастливо всю жизнь?
– И умерли в один день. Сгорели на даче в последний день лета.

Алина повернула к Олегу полное ужаса лицо. Он схватил это лицо обеими ладонями, стал целовать глаза, бормоча:

– Это было давно, уже давно… все прекрасное ужасно, все ужасное прекрасно… где грань? нет грани… нет, нет…
– Кто вы? кто мы? зачем, зачем?.. так жестоко, так больно… так горячо… – вторила она ему словно эхо.

Шел дождь. Капли падали им на глаза, щеки, губы. Их лица стали влажными от слез и дождя, пропитанные влагой тела приникли друг к другу в отчаянии и внезапно нахлынувшей нежности.

Олег вытянул руку, голосуя. Они прыгнули в пропахший бензином жигуленок.

– На Лесной, – почти шепотом кинул Олег водителю и на мгновение замер в ее глазах.

Алинины губы дрогнули в улыбке, она закрыла глаза и уткнулась в его влажную шею.

– На Лесной! – уверенно повторил Олег и крепко прижал ее к себе.
– Никогда не покидай меня, никогда… Сегодня – никогда, – шептал он в тонкую раковину ее уха.
– Сегодня уже было вчера, – печально ответила она, и Олег проснулся.

Он вскочил и заметался по комнате как загнанный в клетке зверь. Спотыкаясь, падая, вставая и путаясь в простынях и разбросанных повсюду вещах, он пытался найти ее, но тщетно. Ничего не осталось, ничего! Ни единого следа: ни завалившейся шпильки, ни позабытой помады, ни слова на клочке бумаги, ни цифры. Словно ее вообще здесь никогда не было.

Олег схватил двумя руками подушку, по которой – он точно помнил! – ночью рассыпались ее лунные волосы, впился в нее зубами и взвыл! Даже она, мягкая предательница, чудовищным образом не сохранила ее аромата, словно все это был лишь сон, дождливый отчаянный сон, который растаял поутру.

Алина тряслась в зачуханном жигуленке, точно таком, который привез их вчера. Сердце ее тихо и заунывно скулило, сливаясь с тягучей восточной мелодией из динамиков. Она хотела сейчас лишь одного – заснуть на несколько месяцев, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. Иначе, она опасалась, сердце не выдержит, сорвется и покатится кубарем вниз. Оно и так уже держалось на последней тонкой нити.

Она закрыла глаза и вспомнила лицо Олега. Такое родное, что от собственного предательства все внутри сжалось и загудело нестерпимой набатной болью. Как могла она так одновременно всех и вся предать? Свою поруганную любовь? Свою нечаянную нежность? Себя, его, их, всех? Го-спо-ди!..

Какой-то мужчина выскочил наперерез автомобилю. На долю секунды ей показалось, что она узнала его, но тень метнулась в сторону и скрылась из виду.

Алина открыла свой опустелый дом, прошла по одиноким, скованным тоской, комнатам. Она вдруг отчетливо увидела себя здесь, запертой среди книг, вчерашних запахов и воспоминаний на много долгих одинаковых дней и ночей и с неожиданным облегчением присела на диван в гостиной. Его мягкая твердь сулила унылое затворничество, обволакивающее, исполненное смирения. Алина натянула на голову плед и растворилась…

Олег после того утра ее не искал. Он потерянно жил, недоумевая, зачем на него свалились две беды сразу, и какая из двух большая: та, что кислотой разъедала душу, но была прошлым, или другая, что едва коснулась сокровенного, но не стала будущим. Вечерами, после работы, он садился на велосипед и часами колесил по городу, вычерчивая одному ему ведомые круги. Будто эти круги были тайнописью, заветным кодом, способным дать ответы на все вопросы.

Спустя несколько месяцев, проведенных под пледом, Алина вышла на улицу и увидела шелестящую листвой, струящуюся золотом и багрянцем осень. Низкое солнце томилось приглушенным шелком ультрафиолета, накрапывал мелкий нежный дождик. Несколько капель упало ей на глаза, щеки, губы. Кажется, она их узнала, хотя совсем не помнила. В сердце было чисто и умыто, будто все долгие месяцы кто-то невидимый кропотливо трудился, очищая его от скверны.

Алина бесцельно побрела по дворам и переулкам, села в попутный троллейбус, прижалась носом к прохладному стеклу. Сквозь косую вязь дождевых капель виднелись проплывающие мимо улицы с торопливыми людьми, нарядными деревьями и блеклыми, предвкушающими скорые холода, многоэтажками. Они плыли и плыли, превращаясь в одну протяжную пестротканую ленту.

Алина почувствовала мягкое касание на своем плече, повернула голову. Старенький контролер с седой бородой и добрыми глазами участливо произнес:

– Вы уже сделали круг и вернулись. Пора сойти.

Алина подняла на старичка глаза и отчего-то сразу ему поверила. Открылись двери, пропуская ее вперед.

Под навесом, на пустой остановке сидел единственный пассажир в сером расстегнутом плаще, из-под которого выбивался фиолетовый галстучный шелк. Глаза мужчины были закрыты.

Алина неслышно присела рядышком.

– Я подарю тебе галстук цвета апрельского дождя, – сказала она почти шепотом.
– И ты больше не покинешь меня? – отозвался Олег, не открывая глаз.
– Сегодня – никогда, – улыбнулась она, помолчала и добавила, прильнув к его теплой шее:

– И завтра – никогда.