Желание старух

       Злой, мокрый, взъерошенный, как зяблик, Дед Мороз сидел за столом в валенках и трусах и пытался достать из пятилитровой банки с узким горлышком последний соленый огурец, когда его вызвал к себе Главный Дед Мороз.
    —   Вижу, что ты уже знаешь, сын мой, –  недовольно буркнул Главный, скептически смерив взглядом щуплую фигурку Деда Мороза, —  что на праздник нового года ты едешь в большую  загадочную  страну.
    —  Ага, –  поспешно поддакнул Дед Мороз и застенчиво поскреб валенком о валенок. —   Вот, тренируюсь… тренируюсь… согласно инструкции.
    —  А что ты за спиной прячешь? –  Главный Дед Мороз пытливо поглядел на подчиненного, склонив белый сугроб головы на бок.
    —   Спортинвентарь, –  не моргнув соловым глазом, выпалил Дед Мороз  и  с  треском поставил банку на край стола.
    Пока  на  дне  банки  колыхалась мутноватая  жижа  с  какой-то ботвой, деды задумчиво рассматривали банку с двух сторон, приклеившись к стеклу красными курносыми носами.
    —   Последний, змей, все под лопухом шарится. Никак не достану, –  нервно  всхлипнул  Дед Мороз.
    —   А  ну  как  вылить  рассол  не  пробовал?
    —   Это  ж  очень  просто.
    —   Ах, да!  Я  и  забыл.  Там  не  ищут  лёгких  путей.
    Главный Дед Мороз уселся удобнее в своем ледяном кресле, задумчиво погрыз пышные усы над верхней губой. Почему-то они были  кисло-сладкими.
    —   Ну, так  вот. Ты у  меня  Дед  справный.  Всё  успеваешь.  Когда  только?  Но...   –  Главный  покосился на  банку  с  огурцами  и  в  его  голосе  проскользнула  сочувственная  нотка. —   Но  в  этот  раз  у  тебя  особое  задание. Есть  в  той  стране одна  семейка.  Много лет  никаких  желаний  не  высказывает.  Два  мешка  подарков  скопилось.  Поедешь  только  туда.  Порадуешь  гостинцами.
    —   Хорошо.  Вот только тулуп просушу.
    —   Чего ж ты, дурень отмороженный, в тулупе огурцы из банки  тягал?
    —   Дык, ведь чтоб, ну-у-у  это… максимально  приблизиться  к  реальной  обстановке.
    Главный Дед Мороз сонно кивнул, медленно погружаясь в сладкую дремоту.
    —   Тяжело  тебе  будет, сын мой.  Но я на тебя надеюсь.
    —   Да, –  неподдельно вздохнул Дед Мороз, не спуская блестящих, бойких глаз с зеленовато-мутной банки. —   Велик Северный полюс,  а  отступать  некуда.  Впереди  эта  страна.
    Он снова взял сосуд в руки и крепко прижал к голому животу, словно хотел приклеить.
     —  Одна радость…
Главный насторожился и отодвинул шапку с уха. Дед Мороз осекся и закончил фразу трагическим вздохом:
     —   Водку пить можно.
     —   Но только немного, для профилактики, чтоб не замерзнуть, –  напомнил Главный Дед Мороз.
   Но подчиненный его уже не слышал. Он резво прыгал вверх через три ледяные ступеньки, вспомнив, что на батарее, вместе с тулупом, сушится и чекушка, любовно  припрятанная в  рукаве.
     Главный Дед посмотрел ему в спину с отеческой нежностью.
«Ишь,  как прыгает. Не навернулся бы, не ровен час. Молодой, горячий  ещё.  Не  ошибся  я  с  выбором.  Радеет, однако,  за работу. У меня  тоже  почему-то  болит  сердце  за  эту  страну. Помочь  бы  ей  надо.  Мало  радости  видит… Снежку ей, что ль подбросить?»
      
               
                ***


    —   И  одного  мешка  хватит.  Спина, чай, не казённая, –  проворчал  на  следующее  утро  Дед Мороз.  С  трудом  закинул  мешок  в  сани  и  хрипло икнул:
    —   Но, залетные!
    Затем ухарски взмахнул коротким кожаным кнутом, рухнул навзничь в широкие сани, где его мгновенно поглотила сухая, рыхлая солома и уснул мертвецким сном.
    Проснулся он только к вечеру.
Темнело. Солнце белым, мутным пузырем сползало за чёрную кромку дальнего леса.  Вокруг, сколько охватывал глаз, лежала снежная гладь, не тронутая ни следом зверя, ни машин. Его лошади мирно  стояли  подле  какой-то  низкой лачуги и выдергивали пучки гнилой, тонкой соломы из её крыши.
    —   Однако, –  обалдело поскреб бороду, начинавшуюся прямо от  бровей,  Дед  Мороз, –   занесла ж меня нелегкая.
    В лачужке, тем временем, слабо засветилось оконце.  Из печной трубы потянулся белый канат дыма, словно кто-то хотел зацепить его за  низкие тучи.
    —   Однако, –   уже  более  осмысленно повторил  Дед  Мороз. —   Однако, пора приниматься за работу.
   Он по плечи нырнул в нутро саней, набитое соломой. Долго сопел, чертыхался, отплевывался, но извлек-таки из  тёмного нутра большой мешок с  подарками.
Мешок, сплошь утыканный соломой, был похож на мексиканский кактус, выращенный агрономом-алкоголиком.  Дед  Мороз неловко спрыгнул с саней, закинул мешок  себе  на  спину и, оставляя в снегу глубокие лунки, пошел к крыльцу этой забытой всеми, избы.
   Толкнув плечом дверь в сенях,  Дед Мороз  ввалился  в  маленькую  бедную  комнату,  которую  освещала  единственная  лампочка  над  столом  внутри  газетного  абажура.  В углу под образами подслеповато моргал  серой  дымкой старенький  телевизор. За грубо сколоченным столом сидели две старухи.
Одна –  совсем дряхлая: сухая, морщинистая, божий одуванчик перед отлетом в лучший мир. На лице вместо рта и глаз – три вмятины в сухой глине.
Другая –  помоложе, пышнотелая, но дряблая, рыхлая, как подушка с куриным пером. Её глаза и рот были, наоборот, выпяченными и блёклыми, как заклёпки на боку старого  парохода.  И в то же время, они чем-то были очень схожи. Несомненно –  это были мать и дочь.
   Они чистили картошку, соперничая меж собой в тонкости и длине кожуры, и складывали жёлтые комочки в закопченный солдатский котелок, стоящий между ними.  При этом они беспрестанно бранились меж собой.
В бурном потоке слов налетавших друг на дружку, как волны во время шторма, можно было отчетливо услышать лишь: царь-батюшка, советска власть. Царь-батюшка! Советска власть.
Старухи были так увлечены, что даже не заметили, что в их дом зашёл гость.
   Дед Мороз смущенно кашлянул в меховую рукавицу. С низкого потолка на него озорно постукивая, посыпались мерзлые комочки земли.
   Тут только старухи заметили его. Они подслеповато уставились на него, продолжая срезать с мелких клубней тёмную  кожуру. Нисколько не удивились, ничуть не обрадовались, совсем не испугались. Наверно, огорчились, внезапно отвлеченные от любимого занятия.
    —   Чего стоишь в дверях? Холод тут напускаешь?  Проходи,  раз уж пришёл –  строго сказала дребезжащим, слабым голосом старуха-мать. —  Дрова-то у нас, чай, не казённые.
    Дочь хриплой скороговоркой вторила ей:
    —   Проходи, проходи, мил человек, раз уж пришел.
   Дед Мороз стряхнул со спины тяжелый мешок, украшенный  золотыми звёздами, медленно выпрямился и уперся высокой шапкой в потолок.
   —  Я вам тут гостинцы принес, – сконфуженно и робко сказал он, боясь, что от его громкого голоса могут лопнуть стекла в окошке.
    —    А ты случаем не цыган? Что-то мне твоя борода знакома, – насторожилась и стала пытливо, как красноармеец контру, разглядывать гостя старуха-мать. —   А то ходют тут цыганы из собеса. Гостинцы носют, а потом  –   глядь, а пенсия тю-тю.
    —   Ты, мать, совсем ослепла, –  добродушно усмехнулся в пышные мокрые усы Дед Мороз. —   Не видишь? Я –  Дед Мороз. Три дня до Нового года осталось. Я вам подарки заранее привез. Страна-то у вас большая. Могу ко всем не поспеть. А вы схороните подарки покамест под ёлкой.
    —   Мы тебя, чёрта мохнатого, сейчас самого схороним под ёлкой, –  обозлилась уже и старуха-дочь. Тоже, видать, слепая и глухая, как мать. А еще говорят, что яблоко на яблоню не похоже. —  Нас и так уж раз пять за последний год хоронили. Местная власть нас на бумаге похоронила. Дом снесла. Построила казино. Потом бандюки казино взорвали. Вот такой Джек-пот, нам выпал. Понял, старый?
    —   Понял, –  вздохнул Дед Мороз. —  Но я –   власть не местная…
    —   Понаехали тут, –  ещё злее зыркнула сухими щёлочками глаз  из-под  низко повязанного  шерстяного платка  старуха-мать.
    —   Я –  власть небесная, –  подбоченился, осмелев  Дед  Мороз. —   Я могу исполнить ваши заветные желания.
    —   Тогда верни советску власть, —  подскочила на лавке старуха-дочь.
    —   Царя-батюшку, –  потребовала  старуха-мать.
    —   Советску власть…
    —   Царя-батюшку…
    —   Советску…
    —   Стоп, стоп, бабульки. –  взмолился Дед Мороз. Он сделал шаг вперед и ласково обнял сразу  обеих  старух. —   Я не властен над прошлым.  Я лишь могу исполнить ваши желания в новом  году.
    —   Батюшки-светы, –  запричитала, закрестилась скороговоркой  на  образа  старуха-мать, а потом обхватила голову руками и закачалась, словно не  в силах была удержать этот груз.
—  Три дня до нового года. Три дня…  А потом –  ликвидация льгот…
    —   Ассенизация  льгот, –  поправила её дочь.
    —   Монетизация льгот, –  осторожно напомнил Дед Мороз.
    —   Сколько ж можно этих заций? –  жалобно простонала старуха-мать. —  Какой живой  человек это вынесет?
    —   Сам удивляюсь, –  пробормотал  Дед  Мороз. —   Я бы давно сдох.
    —   Мил человек. Если можешь. Останови время. Не нужен нам новый год. Ну его к лешему, –  вцепилась  холодными, жадными пальцами  в  руку Деда Мороза  старуха-мать. —   Это наше  желание.  Ты  же  обещал.
    —   И этого я исполнить не могу, –  закручинился, уронив бороду на грудь,  Дед Мороз. —   Потому,  как не властен над временем. Это время властно над нами.
   Старухи насупились и снова стали чистить картошку, ворча каждая под свой нос:
    —   Время что ль сейчас такое? Все только обещают, но ничего сделать не могут. Даже власть. Придется ждать выборов. Перед выборами все желания исполняются.
    Дед Мороз понял, что надо уходить.
Он повернулся к двери, с недоумением поглядел на тяжелый мешок.
    Старухи выбежали его провожать, семеня с двух сторон, как две верные дворняжки. В руках они несли кастрюльки с вчерашней картошкой и огарки горящих свечей в глиняных плошках.
На дворе было темно.  Где-то вдали лаяли собаки.
    —   На, вот. Накорми лошадей, а то за пять минут – пол крыши съели. Прям, олигархи какие-то, а не лошади, –  сказала  старуха-мать.
Пока лошади жевали холодный картофель, Дед Мороз решил попытать счастья ещё  раз.
    —   И что ж вы, бабоньки, такие сердитые? – с напускным укором спросил он у старух, всё ещё не решаясь закинуть мешок с подарками в сани. —   Чего так не ласковы с гостем? За стол не приглашаете, подарков не хотите.
     —   А с чего нам быть веселыми? –  буркнула старуха-дочь, гладя шершавой ладонью вороную, как когда-то её волосы, гриву лошади. —   Вот раньше, при советской власти…
     —   Царе-батюшке, –  тут  же  встряла  старуха-мать.
     —   Ну, лет сто тому назад, –  примирительно сказал Дед Мороз.
     —   Ты чё, блондин? Мы –  не такие старые, –  обиженно сверкнула глазами навыкате старуха-дочь, — … При советской власти была водка «Зубровка».  Примешь на грудь шестнадцать грамм –  и жизнь хороша, и жить хорошо. А сейчас –  «Зурабовка». Водка  пенсионная.
     —   Это как?
     —   А так. Сахар, дрожжи и димедрол. Выпил и спи спокойно.
    Дед Морозу стало неловко.
     —   Ну, хоть  подарок  какой  возьмите, –  взмолился  он  и стал  развязывать мокрый шнурок на мешке. —  Утюг…
     —   китайский, –  испуганно замахали на него руками старухи. —   Всё электричество сожрёт и дом спалит. Не нужны нам подарки. Знаем мы, уже учёные. Один подарок дают –  десять отнимают. Езжай с богом, добрый человек.
    Сгорбленные, привычно печальные, старухи повернулись и побрели в дом, проваливаясь по пояс в лунки, оставленные Дедом Морозом.
Холодную, бескрайнюю тишину деревенской ночи нарушала лишь их торопливая, нескончаемая перебранка. Монотонная и неглубокая, как лесная речушка.
    —  …царь-батюшка…
    —  …советска власть…
«Царь-ба… Советска вла…» катилось в сторону чёрного горизонта слабое эхо.
    И тут небо налилось тяжелыми тучами. Повалил густой снег. Дед Мороз поднял овчинный воротник тулупа и последний раз оглянулся на избу.  Он увидел только белое ровное поле и чернеющую вдали кромку леса.
     «Померещилось, –  подумал Дед Мороз. —  Выпил лишку. Вот и померещилось».
     —   Э-э-эх, – с  каким-то злым  отчаянием вскрикнул посыльный Дед .  Дёрнул  обледеневшие вожжи, огрел кнутом ленивых  лошадей  и с ненавистью посмотрел на ненужный мешок с подарками.  Потом закинул его себе за голову, натянул шапку на лицо и вскоре уснул.