Глава 5

Возобновляю написание романа №8 через два года,
И, что примечательно, в тот же день, 30 декабря.
 Знак чего-то? Не могла писать именно
 Этот роман совсем, стоял психологический блок
 После смерти мамочки. Посвящаю теперь роман ей…

Сияние солнца замечает каждый, а вот отблеск селенитовой луны – обладающие талантом поддерживать, сцеживать или диссеминировать магнетизм. Так и было у Пьера, за крутой нрав и полное отсутствие стыда, но экипирующееся жало именуемого Арахнидом. Прозвище как прозвище, видали и лучше, но Серафима, пополнив свои знания дополнительным фактом из биографии сына какой-то там маминой подруги, не прыснула, не усмехнулась, не застеснялась, не удивилась, а просто вслух, при всех, отважно и настырно выпалила:
- Вот ещё, польстили тебе, однако, твои друзья и полураздетые девицы! По мне, достаточно и Сцинком быть. Пиши опровержение хоть на федеральный канал телевидения – мне пофигу!
Никакие уговоры, просьбы, увещевания или вызовы к ректору ВУЗа, - а эти двое и дальше поступили в одно высшее учебное заведение - не прекратили попыток Серафимы поставить главного антагониста на место. В то время, как Пьер разрушал и уничтожал, продавливал то, что ему было дорого, но не давалось в руки близко, мгновенно и так, как он это представлял и фантазировал, Серафима схватывала, сравнивала и составляла дизайнерский кубок заряженных и заповедных воспоминаний.
Серафима скользила по иризирующим волнам, всего лишь заговаривая со всяким, кто был открыт к диалогу, кто не отворачивался, не пугался, не отторгал тот естественный ритм жизни и пользу светлого, радостного, многофункционального взаимодействия. Пьер же всё время будто находился на собеседовании, где чётко, выверено, сдержанно и согласно внутренней концепции задуманного отсчитывал, отлаживал, отбрасывал неугодное, прискорбное, маринуя, прорабатывая, расследуя будто дело жизненно важное, ошибиться в котором нельзя было, разве что с непреодолимой развязкой, приравнивающейся к судимости. Ничего удивительного, что эти двое никак, ни за какие сокровища не смогли бы найти общих тем для соприкосновения, даже по решению Верховного суда, которое, как известно, было трибуналом и храмом Фемиды родителей обоих сторон.
- Как действие «Божественной комедии» начиналось с того момента, когда лирический герой (или сам Данте), потрясенный смертью любимой Беатриче, пытался пережить свое горе, изложив его в стихах, чтобы максимально конкретно зафиксировать и тем самым сохранить неповторимый образ своей возлюбленной, так и тут оказывается, что моя непорочная личность так неподвластна смерти и забвению, что становится проводником, спасительницей поэта Пьеро от неминуемой гибели. Конечно, никаких стихов он мне ещё не писал, но всё ведь потому, что мы к нему невнимательны, а именно участие, забота, интерес Беатриче (моё, поняли, да?) с помощью Вергилия, древнеримского поэта, сопровождает живого лирического героя - Данте - в обходе всех ужасов Ада, совершая практически сакральное путешествие из бытия в небытие, когда поэт, совсем как мифологический Пьер, спускается в преисподнюю, чтобы спасти свою Серафиму. На вратах Ада написано «Оставьте всякую надежду», но Вергилий советует Данте избавиться от страха и трепета перед неизведанным, ведь только с открытыми глазами человеку под силу постичь источник зла.

Горчит азарт на языке,
Как ожерелье на руке,
Как в темноте, из глаз и губ
Лоснится звук, и скуп, и груб…
И в этой пьяной суете,
И в этой глупой маете
Брезжит неграмотный огонь,
А на него дается бронь,
Чтоб из искры извлечь любовь,
Врастить в открытую ладонь,
А там испить и проглотить,
Копить, служить и утолить…
13.12.2021г.
20. 55ч.
Ад для нашего Пьера - это не овеществлённое место, а состояние души согрешившего человека, постоянно мучающегося угрызениями совести. Пьер именно так всё время смотрится, населяя круги Ада, Чистилище и Рай, руководствуясь своими симпатиями и антипатиями, своими идеалами и представлениями. Для него, для его друзей любовь была бы высшим выражением независимости и непредсказуемости свободы человеческой личности: это и свобода от традиций и догм, и свобода от авторитетов отцов церкви, и свобода от разнообразных универсальных моделей существования человека, в общем то, что ни в коем случае не вправе жить и чувствовать кем-то там явно выдуманный в состоянии обсессивного бреда Божественный свет.
Когда на передний план выходит Любовь с большой буквы, направленная не к реалистическому (в средневековом смысле) поглощению индивидуальности безжалостной коллективной целостностью, а к неповторимому образу (действительно ли?) существующей Беатриче. Для Пьера Беатриче - воплощение всего мироздания в самом конкретном и красочном образе. А что может быть менее привлекательнее для скептика Пьера, чем фигура юной флорентийки, случайно встреченной на узкой улочке древнего города? Так Пьер реализует синтез мысли и конкретного, художественного, эмоционального постижения мира. В первой песни «Рая» Пьер выслушивает концепцию реальности из уст Беатриче и не в силах оторваться от её уже вызывающих истерический смех своей неправдоподобностью изумрудных глаз. Эта сцена - воплощение глубоких идейных и психологических сдвигов, когда художественное постижение действительности стремится стать интеллектуальным.
Загробный мир предстает перед Пьером в форме цельного здания, архитектура которого просчитана в мельчайших деталях, а координаты пространства и времени отличаются математической и астрономической систематичностью, с полным отсутствием непонятного нумерологического и эзотерического подтекста.
Наиболее часто в тексте представленной на нарсуд комедии встречается число три и его производное - девять: трёхстрочная строфа (терцина), ставшая стихотворной основой произведения, поделённого в свою очередь на три части - кантики. За вычетом первой, вводной песни, на изображение Ада, Чистилища и Рая отводится по 33 песни, а каждая из частей текста заканчивается одним и тем же словом - звезды (stelle). К этому же мистическому цифровому ряду можно отнести и три цвета одежд, в которые облечена Беатриче, три символических зверя, три пасти Люцифера и столько же грешников, им пожираемых, тройственное распределение Ада с девятью кругами. Вся эта чётко выстроенная система рождает удивительно гармоничную и связную иерархию мира, созданного по неписаным божественным законам, которых так избегает мудрый Пьер.
Говоря о Данте и его «Божественной комедии», нельзя не отметить тот особый статус, который носила родина великого поэта - Флоренция - в сонме других городов Апеннинского полуострова. Флоренция - это не только город, где Академия дель Чименто подняла знамя экспериментального познания мира. Это место, где на природу смотрели так пристально, как нигде больше, место страстного артистического сенсуализма, где рациональное зрение заменило собой религию. На мир Пьер и продолжает смотреть оценивающе, глазами филолога, который, как известно, живёт с душевным подъёмом, но с эксплицитным отклонением от красоты и духовности.
Первоначальное собирание античных рукописей отражало перенос центра тяжести интеллектуальных интересов на устройство внутреннего мира и творчества самого человека. Космос перестал быть местом обитания бога, а к природе начали относиться с точки зрения земного существования, в ней искали ответы на вопросы, понятные человеку, а брали их в земной, прикладной механике. Новый образ мышления - натурфилософия - гуманизировала саму природу.
Наш персонаж Пьер сконструировал Малую землю, на которой он может пребывать и действовать, но не умеет творить, а ни один человек не сумеет выражать себя, не сотворив в себе же кумира. Когда я проплываю мимо остальных личностей, разрабатывая свой стиль и свою оригинальность, я об этом не думаю, не представляю, как люблю себя, как учили бы нас коучи, учителя и сами себя назначаемые трансцендентальные наставники.
Серафиме хлопали уважительно и щедро, ведь она подготовилась к домашнему заданию лучше всех присутствующих, а кое-кто (не будем пока называть имён!) и представил в своей голове, как она станет его партнёршей, но желательно в немом кино.