616 Пишите письма морякам 18. 10. 1973

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

616. Пишите письма морякам. 18.10.1973 г.

Сводка погоды: Четверг 18 октября 1973 года. Калининградский залив. ВМБ Балтийск. Ближайшая метеостанция: Калининград (СССР, РСФСР, Россия). Географические координаты: 54.717, 20.550. Первое наблюдение: 01.01.1931. Последнее наблюдение: 31.12.2022. Температура воздуха минимальная: 3.0°С, максимальная: 08.0°С, средняя: 4.3°С тепла. Эффективная температура воздуха: 0.5°С. Слабый ветер 4 м/с. Лёгкое волнение и ветровая рябь в военной гавани Балтийска. Мелкий дождик (5 мм осадков).

Дефектовка корабля ненадолго возбудила и развеселила личный состав экипажа БПК «Свирепый»; все носились как угорелые, спорили, советовались, обсуждали, делились мнениями, волновались, распускали и опровергали всякие слухи о будущем нашего корабля. Сильнее всех переживали «осенние годки», которым в ноябре предстояло сыграть ДМБ, уйти в запас и они очень надеялись, что их отпустят до ухода корабля на новую БС (боевую службу). Всё же по кораблю упорно ходил слух, что в связи с войной на Ближнем Востоке наш корабль снова пошлют в Северную Атлантику, а может быть, в Средиземное море, поближе к войне…

Может быть, поэтому на корабле начался короткий бум усиленного ожидания и написания писем. Первый письма всего экипажа я отправил через базовую почту сразу после прихода БПК «Свирепый» с БС (боевой службы). После этого ежедневно, в том числе и сегодня в четверг 18 октября 1973 года, я исправно дважды в день ходил на базовую почту – относил письма и приносил газеты. Писем пока ни от кого не было…

Отсутствие писем очень тяжело переживалось матросами. Нам казалось, что причалив к стенке пирса в военной гавани ВМБ Балтийск, мы тут же начнём получать от родных и близких письма, но этого не случилось. Писем не было…

Ребята спрашивали меня: «Где письма, Суворов?», как будто я их должен был писать. Я сначала отшучивался, а потом, увидев, как тоскуют и страдают пацаны, начал в столовой личного состава (когда мы собирались смотреть по телевизору фильмы и программу «Время») рассказывать и даже зачитывать выдержки из писем моих родителей. Это случилось после того, как мы заспорили друг с другом на тему, что, как и о чём можно и должно писать в письмах своим родителям, друзьям и любимым девушкам.

Дело в том, что некоторые вслух выражали своё нетерпение в ожидании писем от девушек грубыми словами и грубыми подозрениями. Я знал, к чему может прийти такое отношение к воображаемой неверности девушек…

При этом я сам с нетерпением ждал писем, а потом, в минуту горьких раздумий, вдруг понял. Всё дело в том, что наши письма идут сначала в Калининград, потом либо самолётом, либо поездом их везут в Москву, там сортируют и направляют по адресам на почтовые сортировочные станции, а оттуда по почтам, и только после этого почтальоны разносят письма адресатам.

Я подсчитал, а потом спросил у наших почтальонш на базовой почте и они мне подтвердили, что в лучшем случае отправленное письмо идёт до адресата ровно 5 рабочих дней. Так что с 15-16 октября наши письма будут получены 20-21 октября, не раньше.

Я сказал об этом ребятам в столовой личного состава за обедом, показал им свои расчёты и они поняли, что ждать сейчас чуда не реально, письма всё равно не придут. Потом мы уже все вместе почти хором, перебивая друг друга, начали рассуждать и говорить, что ответные письма тоже придут не раньше чем через 5 рабочих дней и то, если эти ответные письма напишут в день прибытия наших, то есть 20-21 октября. Тогда получим мы их только 25-26 октября 1973 года! Ох, сколько же ещё нам ждать!!!

 Вот тогда-то я ребятам и сказал…

- А чего ждать-то?! Ждать нам не надо. Нам надо самим писать такие письма, на которые наши родные и любимые нам обязательно ответят!
- А о чём писать-то? – спросили озадаченные моряки.
- Да обо всём! – горячо ответил я. – Главное, чтобы было честно, достоверно и красиво. Учитесь морские байки травить! На ДМБ пригодится…

И ребята «загорелись» идеей писать домой всякие были-небылицы с нашей боевой службы в море-океане. Некоторые делали это сами, а многие – спрашивали совета у меня, приходили в ленкаюту, читали свои «вирши», спрашивали, как лучше описать их подвиги на БС.

Замполит капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин, особенно старпом капитан-лейтенант Н.В. Протопопов были недовольны этой моей инициативой и массовым желанием моряков срочной службы писать «что-то там» о боевой службе. Протопопов требовал, чтобы мы ввели проверку написанного матросами в письмах.

Дмитрий Васильевич попросил меня «свернуть эту компанию», «вернуть всё в зад», на что я, конечно же, малость «струхнул» (мало ли чего и о чём напишут ребята в письмах), но при этом заявил, что «все мы принимали присягу и клялись хранить военную тайну».

- А если они по глупости чего-то лишнего напишут? – сердито спросил замполит.
- Не напишут – как можно твёрдо ответил я. – Гарантирую. Я работу с ними провёл…

Ничего я с ребятами не проводил, никакую работу. Я просто забыл о том, что перед призывом к морякам-свиреповцам самим писать письма родным, близким и любимым, которые тоже не меньше нашего беспокоятся, тоскуют и ждут наших писем, надо было напомнить о необходимости быть осторожным в словах и данных.

Я, например, заполняя каждый день ячейки в таблице ежедневника, не писал о том, где мы находимся, не писал координаты места, «шифровал» свои записи образными словами и понятиями, больше писал об ощущениях, чем о фактах. Я знал, что если найдут мой ежедневник, который был моим личным «вахтенным журналом», то «срок наказания» был бы мне гарантирован…

Однако «слово не воробей, вылетит, не поймаешь» и моряки все дни до понедельника 22 октября 1973 года писали и отдавали мне свои письма, чтобы я их отнёс на базовую почту или на почту в городе Балтийске. При этом я продолжал быть курьером между моряками и базовым киоском, и носил, носил и носил печенье, вафли, конфеты, пирожные, сигареты, зубную пасту, мыло и одеколон. Кому я принёс одеколон вахтенные офицеры по кораблю записывали в свой дежурный журнал (блокнот)…   

Поняв «механику» отправки, получения и транспортировки почты, я сам и все моряки срочной службы экипажа БПК «Свирепый» относительно успокоились и начали просто терпеливо ждать и полностью отдаваться корабельной службе. Три дня, вернее, трое суток после прихода с БС (боевой службы) понадобилось на составление всяких разных отчётов, на дефектование корабля и оформление всей служебной документации по боевым частям. Теперь надо было готовиться к проверке корабля сначала флагманскими специалистами, а затем и командованием нашего соединения – 128-й БрРК 12-й ДиРК ДКБФ.

Мне было достаточно только одного полного дня, чтобы в перерывах между построениями и приборками выспаться, взбодриться и приступить к моему главному делу в первые дни после прихода с БС (боевой службы) БПК «Свирепый» в базу – к составлению отчёта в разведотдел штаба 128-й бригады 12-й дивизии ДКБ ВМФ. Это был «повод» моего пребывания в ленкаюте в одиночестве при закрытых дверях. На самом деле, кроме действительно составления отчёта в разведотдел, я высыпался и, самое главное, читал, перечитывал и писал письма…

О! эти письма на военной службе и, особенно, письма на военно-морской службе, письма в море, на БС (боевой службе) и письма после прихода с БС в базу! Ещё в июле 1973 года в самый разгар праздничных мероприятий Дня Военно-Морского Флота, который мы праздновали 29 июля на якорной стоянке у мыса Скаген (Дания), я поздно вечером, почти ночью, написал, вернее, пересочинил стихотворение гардемарина Коли Кольского: «Пишите письма»…

Я изменил или отредактировал стихотворение Коли Кольского под себя, под своё настроение, под те образы, которые пришли тогда ко мне. Получилось вот что…

Ваши письма – это моё дыхание.
Ваши письма – мысли моей брожение.
Ваши письма – это моё желание,
Моя победа и моё поражение.
Ваши письма – это моя привязанность,
Это корни, раскинутые в земле.
Долг мой, радость моя, обязанность,
Моя разлука в тугой петле…
Письмо пришло и я снова с Вами,
Снова воздухом вашим живу.
Шумом дождика, как словами,
На листьях памяти Вам пишу…
О том, что встреча ещё не скоро,
Что всё нормально и во всём порядок.
О том, что нравится мне этот город
В его знакомых кирпичных нарядах.
О том, как прежде, рад встрече с Вами,
И рад весне, и бродить люблю.
О том, как каждый вечер ваш локон карий
Руками ласково тереблю…
О том, что опять к себе призывает
Знакомый запах морского льда
Туда, где солнце так редко всходит
И не жалеет нас никогда…
В окно мне сейчас кто-то веткой машет.
Дела не ждут, они всё сложнее,
И потому эти письма Ваши
Мне с каждым выдохом всё нужнее.
Сурово время своё сжимаю…
Пишите, - все мы поддержки ищем…
Мне всё труднее…
Я всё понимаю,
Но каждый всё же бывает… нищим.
Хоть иногда,
Пишите письма...
Подайте письма…
Мне.

Да-а-а. Тогда в разгар всеобщего праздника, после радостного купания в водах пролива Каттегат, после гонок на шестивесёльном яле, после праздничного собрания, обеда и ужина, после весёлой кинокомедии, которую все смотрели с таким хохотом, что мне казалось, что все плачут, я сидел один в ленкаюте и словно нищий жаждал одного – письма от мамы, от папы, от старшего брата Юры, от моего школьного друга Славки Юницина, от моей первой школьной любви Вали Архиповой…

Мне не стыдно было быть «нищим», потому что я не стеснялся ждать и желать писем от родных и близких, потому что такие ощущения и чувства, наверно, сейчас владели всеми и каждым на БПК «Свирепый».

Я помню, как мама рассказывала мне о жажде писем во время войны и показывала мне треугольные выцветшие и обтрёпанные письма. Я помню, как мама бережно вынимала их из шкатулки, как она перебирала их, как вечерами читала и перечитывала, как плакала и грустила над ними. Мне очень нравилось, что моя мама не выбрасывает ни одной открытки, ни одного письма и даже конверта. На каждом письме и на открытке она писала дату его написания и дату его получения по почте. Я тоже начал ставить даты на тех письмах, которые получал и писал (правда, не всегда) и складывать их в пакеты от использованной фотобумаги по годам…

Мама и папа очень ждали моих писем, любили их читать: сначала вместе, вслух, а потом порознь, отдельно друг от друга, внимательно и вдумчиво. После того, как первое волнение от чтения моих писем успокаивалось, они встречались либо на кухне, либо в зале, либо в спальне и делились своими впечатлениями и суждениями о моих письмах. При этом мама и папа обменивались мнениями, часто спорили, но не всерьёз, а по делу, чтобы лучше понять, вникнуть, догадаться в смысл и значение слов и образов, которые были скрыты или показаны в моих письмах. Эту их манеру читать письма перенял и я…

Мне тоже было интересно увидеть невидимое, то есть понять значение, смысл, тайну, намёк, мысль и образ, скрытый в письме. Мне только не хватало понятливого и доброжелательного собеседника, соратника, соперника в осмыслении писем. Поэтому я практически с самого первого дня на службе стал «по чуть-чуть» делиться своими письмами с окружающими ребятами, особенно с молодыми матросами и салагами, которым либо вообще не писали письма, либо писали редко.

Сначала годки крутили пальцем у виска в мой адрес, говорили, что я «придурок, который читает свои письма чужим», что я «раскрываю семейные секреты», что это «никому не нужно – знать, что там творится в семье Суворовых или у его друзей», но потом, я заметил, что «посиделки у Суворова» обязательно стали сопровождаться прочтением писем, и не только моих…

Постепенно сложилось так, что моряки читали вслух письма либо в кубриках, либо на боевых постах, либо в минуты перекуров и затишья между боевыми тревогами. Ребята делились друг с другом своими впечатлениями, мыслями, суждениями, ощущениями и это приносило им облегчение.

Особенно сильно воздействовали на ребят письма моей мамы, её обращение ко мне в письмах, её манера письма и письменного разговора со мной. Многие отмечали, что их мамы пишут совсем не так, как моя мама…

Как бы ни старались моряки-свиреповцы показать свою выдержку и независимость от писем, но всё равно, каждый из них ждал, надеялся и верил, что вот-вот, сегодня-завтра, придёт долгожданное письмо. Неважно какое письмо, неважно с чем, неважно сколько слов, главное - это письмо со знакомым почерком, с запахом, с отметинами, с бумагой, с ощущением того, что его писали родные руки, смотрели родные глаза и оно оттуда - «с гражданки»…

Письмо – всего пять букв в этом слове, но когда видишь приплясывающих от нетерпения, не на шутку рассерженных ребят, которые ждут получения письма, то понимаешь всё значение этого небольшого прямоугольного конверта со штемпелями и неровным почерком адресатов. Письмо – это контакт с тем, с чем судьбой ты вынужден временно расстаться…

Военнослужащие, в том числе военные моряки, как правило, читают и перечитывают письма по пять раз. Первый раз они читают письма бегло, «проглатывают» их. Второй раз они читают письма быстро, пытаясь вникнуть и понять его содержание. Третий раз они читают письма вдумчиво, вникая в смысл и содержание каждого предложения, каждого события и образа, описанного в письме. Четвёртый раз они читают письма уже не сердясь или не радуясь, то есть не реагируя на его содержание, а просто так, чтобы вновь и вновь ощутить энергетическую связь с тем миром и теми людьми «на гражданке». При этом чувства и ощущения уже успокоились, пришло некоторое понимание (пусть даже ошибочное). Пятый раз письма перечитываются так, словно принимается какое-то целебное лекарство, как будто делается глоток чистой воды, удовлетворяющий жажду. При этом неважно содержание письма и его последствия, главное в том, что оно есть. Главное, что есть это письмо, этот почерк, этот запах, этот смысл, заложенный в нём…

Иногда письма комкают и бросают, иногда рвут и сжигают, иногда бережно берегут и прячут в самые потаённые уголки, но они остаются в памяти и в душе: горькие, сладкие, пустые, наполненные, всякие, но чаще всего, информативные…

Проходит время «плохая память стирается» и новые приключения и события заполняют память и душу. Жизненные невзгоды, испытания и преодоления закаляют тело и душу моряков, делают их суровыми, готовыми к встрече с любыми неприятностями и трудностями. Вот тогда «старые письма» вдруг становятся другими, более понятными, более близкими и дорогими, даже если в них что-то содержится неприятное, горькое и злое…

Но не все могут так реагировать на письма… Не все… В следующей новелле я расскажу о трагической судьбе одного моряка, который получил судьбоносное для него письмо из дома…

Фотоиллюстрация из второго тома ДМБовского фотоальбома автора: 18.10.1973. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Письма мои, Славки Юницина и моей мамы, Суворовой Нины Васильевны.