Армия. часть 2. учебка

                ГЛАВА 1

       Полк связи, куда меня привезли, находился в Литве, в городе Каунасе.
       Это был учебный полк, там готовили связистов, радистов и т.д.
      Нас остригли налысо, загнали в холодную баню(?), где не было горячей воды, между ног обмазали какой-то вонючей жидкостью и приказали немедленно(?!) мыться и выходить…
    Что -то знакомое я видел в кино: так фашисты в войну, принимали людей для отправки в Германию. Но нам было значительно лучше: не били и не травили собаками…
    
      После «бани», нам начали выдавать обмундирование, где были долгожданные тельняшки и голубые береты! Дождались!
      А вот с сапогами я опростоволосился. Когда спросили, какой мне нужен размер, я вместо «41-й», сказал «42-й».
     Это была моя кардинальная ошибка! Я почему-то решил, что раз будут портянки, то размер надо побольше, а оказалось, что размер сапог и рассчитан на портянки! В общем, я взял на размер больше и в дальнейшем очень жалел об этом: на строевой подготовке, я смял своими пятками сапоги сзади и ступни стали как бы длиннее. Примерно в таких ботинках ходил Чарли Чаплин. И я в этих сапогах был похож на клоуна…
    
     Когда нас полностью экипировали, я подошел к зеркалу: там отражался какой-то незнакомый парень. Я оглянулся. Сзади никого не было. В зеркале было моё отражение… И какой- же я был несчастным!! Я думал, что военная форма придаст мне мужественности и уверенности, но наоборот, она меня просто унизила! Из зеркала на меня смотрел какой-то птенец, выпавший из гнезда!! Какое там мужество? Сопли сплошные!!!
      
     Я был полностью разочарован своим видом. Да не то слово!! Я был раздавлен!!! Я совсем не походил на бравого, мужественного Советского солдата!
     Моё разочарование подтвердилось через некоторое время, когда надо было зайти в кабинет командира части и что-то там доложить.
     Я зашёл отдал честь, сказал, что надо было…
     Полковник – командир части, внимательно посмотрел на меня своими добрыми глазами и произнес:
     - Да, курсант… Из тебя никогда не будет солдат!
      Я, как положено, отдал честь, сделал «кругом», ухитрился при этом намотать на сапог коврик, что лежал у двери, и вместе с ним вышел в коридор…
      Суетясь с этим ковриком, и не зная, куда его деть, я понял, что солдат из меня действительно не получится...

                ГЛАВА 2
   
      
     Два сержанта привели нас в помещение, где располагалась наша рота. Рота располагалась на первом этаже казармы и была разделено на несколько отдельных помещений, где уже располагались взводы. В этих помещениях были койки в два яруса, тумбочки, табуретки и вешалки для шинелей и шапок.
    
     Я попал во взвод, где должны изучать радиорелейную станцию. Это мы узнали от сержантов, которые привели нас в помещение, где нам предстояло жить. Они нас построили и объяснили: кто мы, для чего здесь находимся, какие тут правила и порядки. Потом показали, где чья койка, тумбочка, табуретка. Мне, как самому худому, досталась верхняя койка. Как я понял, худых загоняли вверх, чтоб они, когда прыгали вниз, не раздавили кого-нибудь.
    
     Сержанты показали, как пришивать подворотничок и удалились.
      
     Сидим, шьём…  Все лысые, одинаковые. Ковыряемся с иголками, нитками. Кто знаком с этим делом, начал сразу трудиться, кто нет – безуспешно тыкать ниткой в ушко иголки, пытаясь туда попасть. Радио работает на всю громкость и вдруг… до боли знакомая мелодия!
            
              …Песни у людей разные,
              А моя одна на века,
              Звёздочка моя ясная,
              Как ты от меня далека!
            
            В то время эта песня была очень популярной. Вспомнилась сразу мама, её слёзы… Стало першить в горле, бросило в жар. Совсем недавно я слушал эту песню у себя дома, а сейчас сижу в незнакомом городе, в непонятном месте, где всё мне не нравится и хочется сбежать, исчезнуть!!
       Нагнул голову пониже, борюсь с подло накатывающими слезами. А из приёмника несётся:
          
            Облако тебя трогает,
            Хочет от меня укрыть,
             Милая моя, строгая,
            Как же я хочу рядом быть!
      
        Душат слёзы! Хоть бы никто не увидел! Ведь я же солдат! Я должен быть суровым и без всяких сентиментальностей!! Но что это? Какие -то знакомые звуки…   Опаньки! Да я не один такой!! Весь взвод шмыгает носами и слёзы вытирает!!
          А с приёмника несётся:
      
         Поздно мы с тобой поняли,
         Что вдвоём вдвойне веселей,
         Даже проплывать по небу,
         А не то, что жить на земле!

                ***
               

        Постепенно стали привыкать к службе.      
      Командиром нашей роты был майор Корольков. Это был очень хороший офицер. Хороший во всех отношениях: порядочный, добрый, требовательный, справедливый. Его все любили, как отца. Когда нас приводили к присяге он, глядя на нас … прослезился!   
    
        Командиром нашего взвода был старший лейтенант, который был женат и у него был новорождённый ребёнок. Ещё были три сержанта. Один был злой, как собака, второй добряк, а третий был просто «сержант»: никого не обижал, был тихим и спокойным.
      
        Злой сержант почему-то меня невзлюбил: придирался по всякому поводу, издевался, а вот второй взялся меня от него защищать. Из-за меня у них были постоянные склоки и ссоры. Чуть ли до драки не доходило! Может из-за моей худобы? Но один раз они солидарно поставили меня в одних трусах перед всем взводом на табуретку и указкой начали показывать выступающие на мне  косточки скелета показывая, куда надо бить при рукопашной схватке, чтоб поломать эти самые косточки… И кличку мне дали: «Велосипед». Наверно потому, что велосипед состоял из рамы, руля, колёс… И насквозь всё было видно…
      
    Не знаю, чем я «понравился» сержантам, но и лейтенант «положил на меня глаз» и назначил своим посыльным. Моя задача состояла в том, что в случае тревоги, мне надо было бежать к нему домой и будить. Жил он за территорией части в частном деревянном доме. Пару раз мне приходилось бегать к нему и будить. В этом ничего не было особенного, но потом он мне поручил смотреть за своим новорождённым ребёнком.
   
      В нашей роте каждый взвод учили работать на разных радиостанциях, даже секретных, и учили работать на ключе, азбукой Морзе.
      
       Жили мы в одной казарме, в отдельных помещениях, и наши пути почти не пересекались, но   всех вместе водили в столовую, клуб, на плац. А так, учёба, повседневные дела были у каждого взвода свои.

       Наш взвод должен освоить радиорелейную станцию Р-405. Станция была старая, ламповая. Сержанты говорили, что это была копия немецкой радиорелейной станции, которая в Великую Отечественную войну держала связь из осаждённого Сталинграда с Вермахтом, и перехватить переговоры по ней было невозможно. Не знаю, правда это, или нет, но нам так говорили.
   
      Во взводе было сначала человек пятнадцать, все с разных мест, все разные. Выделялись два Ленинградца – хорошие, добродушные ребята. Один – здоровый и высокий, второй пониже и очень бледный, как будто лицо в муке вымазано. И оба очень слабы физически.
   
     Все мы по характеру были примерно одинаковы, хотя некоторые и выделялись.
    
     Один парень, Медведев, резко отличался от нас всех своей выправкой и смекалкой. Он был как будто рождён для армии: крепкий физически, на нём форма сидела как влитая. Когда нас «долбали» на плацу, и сержанты линейкой меряли, на сколько сантиметров нога поднята над землёй, когда надо было идти строевым шагом, то у него нога всегда была поднята на нужную высоту, чем ставил сержантов в тупик: они чесали «репы», меряли по несколько раз, но высота поднятой ноги оставалась неизменной! Как это ему удавалось, было неизвестно, но сержанты к нему почти не придирались. Один раз хотели над ним пошутить: взять кастрюлю и сходить «за паром». Он так начал суетиться и уточнять задание, что сержанты поняли, что он знает эту шутку, и оставили его в покое.
   
     Один раз он меня здорово выручил, когда после отбоя, злой сержант позвал меня и потребовал принести ему шинель. Добрый сержант потребовал не нести. Лежат на койках, ругаются, а я не знаю, что делать: принесёшь шинель, один накажет, не принесёшь – другой…
   Медведев подошёл ко мне и шепнул: «Я принесу».
  Сбегал за шинелью, принёс, заботливо укрыл злого сержанта.
  Оба они сразу успокоились, с удивлением глядя то на меня, то на Медведева.
   Один раз он попытался обмануть нас.
    Это было в столовой. На столах, в мисках, к приходу роты, всегда лежали порции сливочного масла и хлеба. Садясь за стол, мы первым делом, сразу хватали хлеб и намазывали на него масло. А тут оказалось, что один кусочек масла – лишний! Мы обрадовались, засуетились: кому достанется?
   А Медведев говорит: - Так это ж моё!
   И показывает хлеб без масла.
   Мы уже и расстроились, и тут кто-то заметил, что хитрый Медведев просто перевернул хлеб и его, размазанное по хлебу масло, оказалось внизу!
   Но мы на него никогда не обижались. Шутки у него были добрыми, беззлобными. Он был прекрасным товарищем.
     Вообще, Медведев так хорошо показал себя в учебке, что ему командир роты дал отпуск(!), что в Советской Армии было редчайшим случаем: курсант, на первом году службы, и - отпуск?!!
    Правда, он его «профукал»: пошёл в самоволку.
 
     Был в нашем взводе ещё один парень – Великий. Это у него была фамилия такая, хотя сам он был небольшого роста, что в ВДВ было большой редкостью. Но у него был разряд по «самбо», наверно за это его и взяли в десант. Я как-то попытался с ним побороться, но он мгновенно уложил меня на лопатки.
    
      Походка у него была как у кошки: мягкая и плавная. Но сержанты над ним сильно издевались, так как он не мог ходить строевым шагом: надо было «чётко печатать шаг», а он «крался, как кошка». Иногда нас уже отпускали со строевой подготовки, а Великого продолжали гонять на плацу, учили, как правильно надо ходить.
   
      Как-то я, после очередной строевой подготовки, когда замученный Великий, сняв сапоги и, сидя на табуретке, отдыхал, я взял один его сапог и посмотрел подошву. Она была совсем не изношена! Посмотрел второй – то же самое!!  А подошвы моих сапог были стёрты почти до основания!
 
     - Так это ты правильно ходишь, а не мы! – изумился я.
     Великий промолчал.
 
      Ещё у нас была особая личность: курсант Бондарь.
      Это был крайне невезучий человек. Над ним сильно издевались сержанты, да и ребята иногда подшучивали над ним. Он ничего не умел, у него ничего не получалось. На утренней проверке никогда не было, что бы у него сержанты не нашли какой – то изъян в форме. За это его нещадно наказывали.
   
      Один раз я был дневальным по роте. Он подошёл ко мне и попросил разбудить его пораньше, чтоб успеть подготовиться к утренней проверке.
   
     Я его разбудил, он встал и начал пришивать подворотничок.
   
     На утренней проверке, когда взвод стоял в одну шеренгу и сержанты тщательно проверяли нас, Бондарь стоял, держа руки на ремне, а не как положено, «по швам».
   
      Подошёл сержант, посмотрел на него:
    - Почему руки так держишь?
   - Пряжка отвалилась…
   
     Так, как ему постоянно давали наряды «вне очереди», он недосыпал.
    На уроках, в классе, когда сержанты показывали нам устройство радиорелейной станции, он засыпал. Его били по голове указкой так, что щепки летели. Он просыпался, тёр лицо ладонями и… засыпал снова.
    
     Ему доставалось и от наших шутников.
    Однажды нас привели в клуб на лекцию. Бондарь, как обычно, заснул. Ему, с тюбика сапожного крема, выдавили на ладони содержимое и ткнули в бок. Бондарь проснулся и по привычке начал растирать лицо ладонями…
     Его называли недотёпой, придурком, идиотом. Даже друзья – ленинградцы, про него стишок сочинили:
   
     Пьяный Бондарь у дороги в лужу сц…т,
   
     Эта русская картина душу теребит…
 
      Но каким бы он не был в начале службы, в конце он полностью исправился и стал настоящим солдатом, ничем не отличимым от других.
    
     И ещё у нас был один очень интересный парень. Приколы его нас удивляли. Особенно…  храп.
    Он храпел так, что невозможно было заснуть. Буквально, на «всю роту». Толкали его, будили, укрывали лицо портянкой, но от храпа не избавили. Наши сержанты спали крепко, поэтому его не трогали.
     Однажды, в карауле, он спал, сидя на табуретке в конце помещения, и отчаянно храпел. В него кто-то запустил сухарём. Тот проснулся, поднял сухарь, сгрыз его и опять заснул. И опять- же, в карауле он прославился тем, что на посту задержал пьяного «дедушку»! Тогда как раз была смена караула. Идём, и вдруг – выстрел! Бросились к посту. Прибегаем: стоит наш герой по стойке «смирно», автомат на груди, а на земле, на корточках, испуганный и вмиг протрезвевший солдат, который зачем-то попёрся через территорию охраняемого склада. Его не остановил окрик: «Стой, кто идёт», и «Стой, стрелять буду», а только выстрел вверх, заставил остановиться и сесть на корточки от страха.
      Так, как наш парень действовал строго по уставу, его перед взводом старлей поблагодарил за службу. 
    
     Как -то я зашёл в библиотеку и увидел его сидящим возле какого-то журнала и что-то от -туда срисовывавшего. Я подошёл. Он рисовал схему… реактивного двигателя. Для чего? Куда? Зачем?
   
     Однажды, в классе сержант попросил его включить свет, так как было темновато. Он с готовностью вскочил, щёлкнул выключателем и сообщил:
   - Не горит!
   
    Класс грохнул от смеха.
   
     Лампы у нас были дневного света и при включении сразу не загорались, только через пару секунд, когда стартеры сработают. А он не дождался их включения.
    
   
     Ещё у нас был один парень, кажется казах. Невысокого роста, щупленький и… с огромной, непропорциональной головой. Наверно его «ради смеха» взяли в ВДВ, а может в наказание?
   
     Один раз мы выходили из столовой, и он имел неосторожность сказать, что не наелся. Он был абсолютно прав, но это услышали сержанты и решили его наказать.
 
     Вывели из строя, завели в столовую, набрали пол кастрюли еды и поставили перед ним: «Ешь».
 
      Тот заулыбался, взял ложку и принялся опустошать кастрюлю. Он с аппетитом ест, сержанты улыбаются, время идёт…
   
      Когда он съел половину содержимого, улыбка сползла с лиц «мучителей». Они стали переглядываться, пожимать плечами. Когда же он съел всё и облизал ложку, сержанты уже не спрашивали, наелся ли он.
    
     В дальнейшем этот парень частенько говорил, что не наелся, но сержанты уже не обращали на его слова внимания.
      

      А ведь когда мы впервые попали в роту, и нас повели в столовую, многие даже и не пробовали то, что было на столе: кривили ртами, крутили носами. А через несколько дней жрали всё, что было и с горечью вспоминали те краюхи хлеба, от которых мы брезгливо отказывались. Да я вообще две недели в туалет не ходил! Нечем было!! Вся пища без остатков уходила в организм!
    
      Когда нас стали водить в караул и на дежурство в столовую, один парень, добравшись до еды, так нажрался, что попал в госпиталь.
   
     И кормили нас отвратительно: неочищенный овёс и пареная рыба – основной рацион нашей пищи. Рыба была ещё ничего, а вот овёс…
   
    Эти нормы были наверно во всём ВДВ, так как попав в действующую армию, на столе было то же самое. Причём, на «губе» кормили значительно лучше, чем в части! Мне как-то довелось на «губу» везти обед. Привёз. А там… КОТЛЕТЫ!!! И ещё что-то вкусненькое!
   
    Я разложил огромные порции по тарелкам, обитатели гауптвахты взяли ложки и… не доели!
   
     Снисходительно посмотрели на меня и предложили: «Доедай, пацан, мы больше не будем».
    Как же я набросился на эти котлеты!..
    Жру и думаю: «Надо попасть на «губу» по любому! Хоть наемся!!!».
   
   
     Когда я попал во взвод, думал, что он уже сформирован, но через две недели пришло ещё пополнение: два человека. Один был из глубинки России, с какой-то глухой деревни, второй тоже из деревни, но из Молдавии.
    
     Первый был совсем забитый, запуганный. Через пару недель он сбежал с части и полк был поднят по тревоге на его поиски. Нашли, посадили на «губу».
   
    Второй был небольшого роста, с вечно улыбающейся физиономией и с большими глазами «на выкате». Он почему- то сразу полюбился нашим сержантам и пользовался их благосклонностью к себе. Они ему дали кличку «Пузырёк». Этот Пузырёк потом прославился грязным поступком.
   
     Через некоторое время и я понял, что наши сержанты были «ангелами» по сравнению с другими сержантами.
   
      В одном из взводов был сержант- зверь! Он был чем-т похож на гориллу: фигурой и повадками – точно горилла! Только телосложением пожиже и с очень светлыми, буквально, жёлтыми волосами. И вечно была оттопырена мокрая нижняя губа. Внешний вид его был отвратителен.
      
     Как -то он сел за мной, когда вся рота была в клубе. Нажрался, наверно, одеколона, прёт из него тошнотворным перегаром, дышит мне в спину, аж дышать нечем!
      
    Вот уж он издевался над ребятами!
    
      Один раз ему не понравилась медлительность взвода. Он встал в проходе казармы, снял ремень, намотал его на руку, пряжкой наружу и начал хлестать этим ремнём ребят, которые заходили в казармы.
    
     Бедные мальчишки! Бегут, прикрывают ладошками задницы от ударов, а эта обезьяна хлещет их изо всей силы!
      
     Я был в шоке от увиденного. И это видел не только я.   
     Неужели командир роты не знал про эти «шалости» гориллы? Наверняка знал! Но дослужилась эта сволочь до «дембеля» и спокойно ушла на «заслуженный» отдых.

     Как- то мы стояли кружком, подошли ленинградцы, обняли нас, как могли дотянуться руками, и сказали:
   - Давайте поклянёмся, что мы никогда не будем издеваться над молодёжью.
    Мы поклялись.
    
      Ленинградцы вообще были молодцы. Хоть их нещадно гоняли сержанты за физическую слабость, они никогда не унывали и как-то пропели нам песню, то ли услышали её где-то, то ли сами сочинили:
   
Я люблю, тебя, жизнь,
Но не эту солдатскую муку!
 Я люблю, тебя, жизнь,
Протяни мне гражданскую руку!

 Вот уж окна зажглись,
Я шагаю с наряда усталый,
Я люблю тебя, жизнь,
Но не эту, что в рамках устава.

Мне не мало дано,
Замечаний, взысканий, арестов,
Мне известно давно,
Что «губа» не курортное место!

В звоне каждого дня
Старшина не даёт мне покоя,
Есть «наряд» у меня,
Жизнь, ты знаешь, что это такое?


   

                ГЛАВА 3
      
   
     Нашу роту водили строем на занятия, столовую, баню сержанты из разных взводов. Но почти всегда это были сержанты нашего взвода, а «горилла» нами никогда не командовал, не издевался. Хотя и от наших доставалось…  Особенно на утренней зарядке, когда опять командовали наши сержанты: они придумали упражнение, когда в роте первая шеренга курсантов приседала, а вторая залазила им на плечи. Потом мы бежали. Потом менялись местами. Вот где мне не везло!  Почему- то за мной всегда пристраивался здоровенный хлопец под 100 кг. А может и больше… И куда бы я не прятался, от всегда залазил мне на плечи (ведь когда согнёшься, не видно, кто на тебя залазит!). Хитрый хлопец! Я - то примерно 60 кг весил, ему легко было меня нести!
   
      С других взводов нам завидовали, думали, что у нас хорошие сержанты, но однажды они показали себя. После этого нам уже не завидовали…
    
       Это случилось, когда рота шла из столовой.
      
      Наши сержанты решили «повеселиться», приказали идти строевым шагом (и это с почти полными желудками!). Ну что делать? Идём, печатаем шаг. И тут следует команда: «Стой».
   
    Всё бы ничего, да только сказано это тихонько.
    
     Тот, кто услышал – встал, кто не услышал – идёт, натыкается на стоящих.
 
    - Что, не слышите? – рассвирепел сержант. – Строевым шаго-о-о -м… Марш!
   
     Идём, печатаем шаг.
   
    И опять тихонько: «Стой».
   
    Кто услышал, кто нет…
   
     Опять свирепый окрик, ругань. Опять: - Шагом марш!!
               
    А тут уже и мы рассвирепели: не сговариваясь стали один шаг громче печатать, в знак протеста! Это когда три шага спокойно делается, а четвёртый сильнее, с ударением.
    

    Тук, тук, тук.. БУМ! Тук, тук, тук… БУМ!
   
     - Стоять!!! Что, повыпендриваться решили?!! Шаго- о- м… Марш!!! 
      
     Тук, тук, тук.. БУМ! Тук, тук, тук… БУМ!
    
    - Что?! Опять?!! Стоять! Стоять!!!
   
    А мы не останавливаемся! Идём, не сговариваясь, и всё!      
     Тук, тук, тук… БУМ! Тук, тук, тук… БУМ!

     Кинулись наши сержанты перед ротой, руки растопырили:
      - Стоять!!!
      
      Встала рота.
    
      - Так… Значит наших команд вы не слышите, придётся вас на горочку сводить.
    
       А возле наших казарм гора была. Крутая очень, больше 45-ти градусов. Её неприличным словом называли, но она такой и была…  Залезть на неё было очень тяжело, спуститься тоже. Сержанты частенько использовали её для наказания непокорных или неумех. Обычно хватало двух подъёмов - спусков, чтоб человек совсем выбился из сил. И вот нас, после «сытного» обеда, безжалостные сержанты направляют на тяжелейшее наказание. Да ещё и ни за что!
         
   Пошла рота к горке. Полезла на неё, залезли на вершину.
   
    Снизу сержанты кричат: «Вниз давайте»!
   
     А мы не хотим. Никто не хочет. Знаем, что спустимся, а нас опять вверх погонят. Да ещё и несколько раз.
   
   - Вниз!
   
    Стоим.
 
    - Вниз спускайтесь!!
   
     Стоим.
   
    - Вниз!! Вам приказывают!!!
   
    Стоим. Некоторые хихикают: «Пусть сами сержанты к нам лезут»!
 
     Стоим. Ждём. Будь, что будет!
   
      Время идёт. Сержанты уже давно перестали кричать, и тут неожиданно на горку залазит незнакомый курсант:
   
      - Ребята, спускайтесь, вам ничего не будет!
    Постояли ещё немного, подумали и решили спуститься.
   
      У подножья горы сержантов не было.
      Постояли, пошли в казарму.
      Сержантов нигде не видно.
      
      В общем, показали мы сержантам, что мы люди и нечего над нами издеваться!
      
       Кстати, наши сержанты после этого случая вели себя так, как будто ничего не случилось.
   
        Конечно, это был бунт. «Бунт на корабле». И это было один раз. А вот в действующей армии были тоже бунты, но об этом потом.
 
                ***

   
       Жили мы по распорядку: обучение, сон, личное время. Но были и исключения. Это когда роту поднимали среди ночи и гнали в город на разгрузку вагонов.
      
     Один раз мы разбирали вагон с стеклоблоками: стеклянными коробочками, которые укладывались в стены зданий, вместо окон.
   
     Они и сейчас есть в продаже. Размером примерно 20х20, толщиной на 10 см.
    
     Встали цепочкой, передаём эти самые стеклоблоки друг – другу.
   
    Спать охота! Блоки, вроде-бы поначалу лёгкие, через несколько минут становятся тяжёлыми и неудобными: выскальзывают из пальцев, падают, бьются…
   
    Через пару часов работы слышится какой-то шум на крыше вагона. Смотрим, там три курсанта выясняют отношения. Оказалось, что наш Пузырёк, залез на крышу вагона и спокойно там спал, пока мы мучались с этими стеклоблоками. Двое ребят с роты заметили это безобразие, залезли на верх и хотели сбросить его с крыши. Потом передумали, надавали тумаков.
   
     Закончили разгрузку вагона, в 4-ре утра вернулись в казарму, а в 6-оо – «ПОДЪЁМ!!!». Вот и весь отдых…
    
      Этот вагон был у нашей роты единственным. Но говорили, что это было обычным делом, и в разгрузке разнообразных вагонов участвовали все роты части.
   
      А после этой разгрузки вагона, отношение сержантов к Пузырьку резко изменилось. Над ним сильно не издевались, но он перестал быть любимчиком.
               
                ГЛАВА 4
         
               Каждый взвод чему – то обучали. Нас обучали развёртывать радиорелейную станцию и работать на ней.
      
     Станция эта размещалась на автомобиле ГАЗ -66. Вроде бы и хорошо – в машине работать приятно, но… на этой станции была ещё антенна, которую надо было развернуть за 45-минут. Антенна была высокой, из нескольких колен, с растяжками.
      
      И начались тренировки… Всё бы и ничего, да тренировки проходили на улице, а погода в то время, в Литве, была холодной. И как только антенну собирали, сержанты давали команду «разобрать», и начиналось всё с начала.
      
      Нас тренировали и тренировали, доводили всё до автоматизма. Постепенно норма в 45 минут п сократилась до 15! Холод подгонял ребят, заставлял их работать быстро.
    
     И вот однажды, в самый разгар тренировок, «старлей» ставит меня… смотреть за его новорождённым сыном!! Сам он должен быть в части, а его жена наверно устроилась на работу. Но ребёнка ведь не оставишь одного!
    
      Я был в шоке, не верил своему счастью: сидеть в помещении, а не на улице! Да я только и мечтал об этом!!
      
       Приказ есть приказ и я, вместо тренировок, после завтрака начал бегать к командиру взвода домой и смотреть за его ребёнком. Какая же это была благодать!! Хата была всегда сильно натоплена, я снимал сапоги, грелся и балдел от тепла и безделия!
    
      За ребёнком особого присмотра и не было: накормить кашкой-малашкой, уложить спать, поменять, что описал или обкакал. Кормил я его, не насильно и то, что малыш не доедал, я проглатывал с удовольствием. И этот «балдёж» продолжался всю зиму!! Когда весь взвод ставил антенну, мёрзли и мокли под дождём (что было не редкостью той зимой), я грелся в домишке и вылизывал тарелку с кашкой, которую упрямо не доедал малыш.
    
     Я смотрел за ребёнком до обеда, потом приходила жена старлея, и я бежал в часть. Иногда выходило убегать к ребёнку с обеда и быть с ним до ужина, но это реже.
      
     Ребята мне завидовали, но не обижались: просто мне повезло больше, чем им. Да я и виноват не был: приказ есть приказ! Старлей мог любого назначить!


                ГЛАВА 5
 
     Зарядку мы делали каждое утро, в любую погоду. Ещё нас водили в огромный спортзал, где был необычный пол – из деревянных чурок, выложенных вертикально. Такого пола я никогда и нигде не видел. Этот пол смягчал падение на него, хоть и не сильно, а матов в спортзале почему-то не было. Маты появились потом, когда нас стали учить приёмам самообороны - швырять на пол: мгновенно появлялись маты, от простых до трёхэтажных, потому что больно было.
   
     Я думал, что сержанты в спортзале нам покажут только теорию, ведь падать на голый пол больно, но не тут-то было.
    
      Нам сначала действительно показали, как надо группироваться при падении, ставить правильно руки, ноги…  Спрашивают: «Поняли»?
    
       Мы согласно кивали головами. А зря.
    
      Я потом уже понял, что что-то недопонял, но было поздно: злой сержант вывел меня из шеренги и через бедро швырнул на пол. А так, как матов в зале не было, то и смягчения удара не было. Пока я приходил в себя, он меня опять поднял и опять бросили на пол! И тут до меня дошло, как надо группироваться! Потом, сколько меня не швыряли, я всегда вовремя группировался и без особых болевых ощущений выдерживал падения. Это обучение мне однажды здорово помогло, когда я, на гражданке, попал в аварию и летел с мотоцикла несколько метров по воздуху. Вовремя сгруппировавшись и автоматически приняв правильное положение тела, я упал на асфальт и… спокойно поднявшись, пошёл к лежащему мотоциклу. Те, кто были свидетелями этого происшествия, не могли поверить, что я остался цел и невредим!
 
   
     Когда я попал в учебку, как раз пришла мода на «карате». Мы узнали, что каратисты могли ребром ладони ломать кирпичи. И наши сержанты, узнав это, загорелись, захотели стать каратистами! Один приказал принести кирпичей. Мы принесли всё, что могли найти.
   
      Это был злой сержант. Он положил кирпич между двух табуреток, сел возле его и стал медитировать. Смотрит на кирпич, ладонь водит над ним, примеряет, где ударить.
   
     Медитировал, медитировал…
    
     Потом пошёл спать.
      
     На следующий день, в выходной, мы собрались возле кирпичей и стали рассуждать: ну как можно голой ладонью разломать кирпич? И тут к нам подошёл один солдат. Он спал в нашей казарме, и занимался абы-чем. Добродушный, молчаливый, какой-то пухленький и со стрижкой «под горшок».
    
     Подошёл к нам, когда мы стояли возле кирпича, готового к уничтожению, и одним ударом ребром ладони, без всякой «медитации», расколол его пополам!
   
     Мы ахнули!
   
      Боец молча берёт второй кирпич, ложит его на табуретки и опять раскалывает! Мы в восторге!!
 
    Но бойцу этого мало. Очередной кирпич он раскалывает…  головой, своим лбом!!
   
    Мы обомлели: где он научился? Откуда такие способности! Как ему это удаётся?!
   
     Молча наколов кучу кирпичей, солдат удалился.
   
     На другой день мы его увидели с рукой на перевязи и с перебинтованной головой… И очень молчаливого…

                ГЛАВА 6
   
     Увольнений у нас не было. Мы постоянно учились, и всё. Но после Нового Года, ко мне приехали друзья, мои одноклассники: Толя Арцишевский, Саша Панчишных и Ольга Калашникова.               
     Расстояние от Полоцка до Каунаса было небольшим и на выходные они решили навестить меня.
   
     Приехав в Каунас, они с трудом нашли мою часть, так как все, кого они спрашивали, где она находится, всегда показывали в разные стороны. Поплутав без толку пару часов по улицам, они нарвались на русского человека, который подробно объяснил, как найти мою часть и посоветовал моим друзьям, никого ничего не спрашивать, так как литовцы не любят русских и всячески вредят им.
    
    Для меня это было неприятным открытием.
    
    В увольнение меня конечно не пустили, но ребятам разрешили побывать на территории части и пообщаться со мной.
   
    Несколько часов мы бродили по территории части и говорили, говорили, говорили…
   
    
     Их интересовала моя служба, меня – новости на гражданке, как живут мои родители, мой брат? 
   
     Хорошо, что учебка не была тюрьмой и командиры позволили мне и моим друзьям встретиться! Наверно, так было по всей стране, потому что, когда я с Толиком Арцишевским, решил навестить своего друга Валерку Удякова, который сразу после школы пошёл служить в армию, в город Ленинакан, в Грузии, то нас без всяких проблем допустили пообщаться с ним целый день, на территории части.
   
       Потом Валерка рассказывал, что ему страшно завидовали, ведь некоторые его сослуживцы уже заканчивали службу, и к ним никто никогда не приезжал, даже родные люди. А тут друзья! Да в такую даль!!
    
     После того, как мои друзья уехали, ко мне приехала мама. Мы встретились на КПП, обнялись крепко-крепко! Милая моя мамочка! Как же я ждал тебя!
    
      Тут мне, без всяких проволочек, дали увольнение в город.
   
       Одел я парадную форму и пошли мы с мамой гулять по городу. Идём, разговариваем, и тут вдруг мама ахнула: вдоль тротуара, где мы шли, подростки встали в шеренгу и вытянули руки в фашистском приветствии. Стоят, улыбаются, подонки!
   
      Мама моя в войну была 8-и летним ребёнком.
   
     На Полесье она пережила гибель отца – партизана, смерть младшего братика, видела смерть людей от фашистов и бандеровцев. Со своей мамой и двумя сёстрами они чудом выжили в аду войны! А тут какие-то скоты приветствуют нас в фашистском приветствии!!
   
     С той минуты я возненавидел Литву.



                ГЛАВА 7

               
                Кто прошёл Гайжюнай, тому не страшен Бухенвальд.
               
                -солдатская поговорка-
               
         
      
       Про полигон «Гайжюнай» мы много слышали и боялись туда попасть. Но пришлось.
         
       Гайжюнай – это деревенька, возле которой находилась какая-то учебная часть. Там курсантам очень сильно доставалось физически. Например, ходили они по территории части только бегом. То есть, на зарядку, в столовую, клуб, плац.  Рядом был полигон. И на этот полигон нас однажды направили…

   
       Прибыли мы на Ж.Д. станцию Гайжюная ночью. Были мы с автоматами, волновались перед неизвестностью. Сержанты нас построили, о чём-то шушукались, хихикали, потом куда-то пропали. Остался один, который и повёл нас на полигон.
   
       Идём, обходим лужи, что остались на грунтовой дороге после дождя, вглядываемся в темноту. Миновали поле, вошли в какой-то мелкий лесок и вдруг… из кустов, в упор, автоматные очереди!!
   
       Среди тишины они казались очень громкими.
   
       Ребята попадали, кто куда, залегли. А я…
   
        Как только раздались очереди, за какое-то мгновение, в голове пронеслось сразу несколько мыслей: во- первых, почему не слышно свиста пуль? (Ведь пули должны свистеть! Я прекрасно знал, как свистят пули, потому что жил в военном городке, и с друзьями частенько ходили на стрельбища, прятались там и смотрели, как стреляют солдаты. Да что там стрельбище! Мы догадывались прятаться в тире за брёвнами и через щели смотрели, как офицеры стреляли из пистолетов в нашу сторону! Если пули пролетали сквозь щели, слышан был свист, а если уходили рикошетом, то уже визг!).
     Во - вторых, где сержанты? Куда они ушли, до нашего движения от станции?
     И в - третьих, о чём они разговаривали и хихикали?

   Сопоставив всё это в голове, я понял, что сержанты нам устроили засаду и стреляли холостыми патронами!
   
     Успокоившись, я присел за кустик и стал ждать.
   
      Когда выстрелы прекратились, раздалось хихиканье и из кустов вылезли наши сержанты.
   
      Довольные, радостные!
      Посмеялись, построили роту и повели нас дальше. Интересно, но ребята залегли все, кроме меня, что ужасно тешило моё самолюбие. А ведь некоторые залегли прямо в грязь!! Выпачкались!
   
       То, что я один не залёг, я никому не хвастался, а в темноте этого никто не заметил. По крайней мере эта моя сообразительность вселила мне надежду, что может из меня всё-таки получится солдат?

   
       А вот и полигон.

       Там, как оказалось, надо было пройти несколько испытаний: обкатку танками, подрыв толовых шашек, тушение напалма, бросание боевых гранат.
      
       Сначала нашу роту направили тушить напалм.
      
      И надо же было мне попасть в первую группу!
    
      Нас было четверо. Мы одели противорадиационную защиту, противогазы и с лопатами встали на песчаном участке, возле которого, почти вертикально, стояли какие-то железные трубы.
   
      Офицер дал команду, сержанты поколдовали возле труб, потом оттуда выстрелила какая-то вязкая, похожая на желе, смесь. Она упала на песок и стала гореть.
   
      Мы стали засыпать огонь песком, и эта смесь легко гасла.
   
       Это упражнение мне показалось очень лёгким: туши себе огонь, ничего здесь сложного я не видел. Но это моё суждение оказалось ошибочным.
   
       Как только мы почти засыпали последний очаг возгорания, как из труб выскочила очередная порция горящей смеси. Она шлёпнулась перед нами и нам пришлось её тоже тушить. Только закончили – опять новая порция!
   
       Через несколько минут борьбы с огнём, я начал выбиваться из сил: химзащита и противогаз сковывали движения, пот заливал глаза, стёкла противогаза запотели и вообще ничего было не видно! С каждой новой порцией горящей смеси, появлялась надежда, что она последняя, но… заряжающие и не думали останавливаться!
   
     «Бум!» - звенело из трубы.
   «Шлёп», отзывалось на песке.
    Тушим, тушим, а через минуту: Бум… Шлёп, бум… Шлёп!
    Уже и силы закончились, еле двигаешься, а рядом: Бум… Шлёп, бум… Шлёп!
     "Да хватит уже!"- мелькает в голове.
   Бум… Шлёп, бум… Шлёп!
    "Хватит!!! Умираю!!!"
    Бум… Шлёп, бум… Шлёп!

   Когда нас вели на следующее упражнение, я уже еле тянул ноги и думал, что если и дальше так пойдёт, то в часть меня принесут уже на носилках…
   
    Следующее упражнение – подрыв толовых шашек.
    Незнакомый офицер с солдатом, у которого на плече висела тяжёлая сумка, привёл нашу роту на пригорок, где была огромная воронка глубиной больше 2-х метров и диаметром примерно 3-4 метра и сказал, что эта воронка оставлена толовой шашкой, которую закопали на глубину 2-х метров. При этом он достал из сумки эту самую толовую шашку, похожую на хозяйственное мыло, детонатор, похожий на гильзу от патрона и бикфордов шнур, который назывался «огнепроводным». 
    
     Он нам подробно объяснил, как пользоваться толовой шашкой, вставил туда детонатор, соединил с огнепроводным шнуром. Потом он выделил пять человек, куда попал и я, и приказал нам сделать то же самое.
    
    Мы достали из его сумки содержимое и самостоятельно подготовили толовые шашки к подрыву.
   
      Как объяснил нам офицер, один сантиметр огнепроводного шнура горит одну секунду. То ест, если шнур был длиной в один метр, то он должен гореть сто секунд. Шнуры у нас были коротенькие, длиной не более полуметра, и получалось, что шнур должен гореть 50 секунд. А ведь надо было отойти на безопасное расстояние! Далеко ли убежишь за 50-секунд?!
   
     Офицер поставил нас шеренгой, дал нам спички. Мы положили толовые шашки на песок и приготовились к подрыву.
    - Всё делать только по моей команде! – предупредил офицер.
    
     Мы приготовили спички и по его команде подожгли шнуры.
     - Кругом! – командует офицер, предварительно проверив, всё ли мы правильно сделали.
      
     Мы встали спиной к горящим шнурам.
  - Шаго-о-о-м марш!
   
    "Да какое тут «шагом»?! Тут бежать надо! Галопом!! Ведь подожгли шнуры НЕ одновременно! Может кто- то и раньше!" – думал я, а офицер идёт себе спокойно, как ни в чём не бывало! Да ещё и требует, чтоб его никто не опережал!!
   
     Я недоумеваю. Смотрю на своих товарищей. Лица у всех напряжены, идут, не обгоняя лейтенанта, а ноги… ноги мельтешат, куда-то торопятся! Как у тех нетерпеливых собачек, которых хозяин держит на поводке: перебирают лапками мелко – мелко, а убежать не могут – ремень не даёт. Смотрю на свои ноги…  Аналогично!
   
   
   Наконец пришли на безопасное расстояние.
   
    Офицер дал команду остановиться и повернуться лицом к готовым рвануть взрывчатке.
 
     Как же долго идёт время!! Даже не верится, что не прошло и минуты, после поджога огнепроводного шнура! Казалось, что шли мы несколько минут, да ещё и повернулись и ждём взрывов!! Когда же рванёт?
  Наконец рвануло…
 

    Потом нас повели на обкатку танками.
   
      Вместо танков были АСУ-85 – десантные самоходки. Они были конечно полегче танков, но всё равно на гусеницах. И когда едут, земля не трясётся, потому что лёгкие.
   
      А обкатывали нас так: надо было лечь в колею, по которой шли самоходки, и когда АСУ подходило до 10 -ти метров, скатиться на обочину.
    
      Всё было понятно.
    Начали самоходки ехать, ребята ложиться в колею, а когда до самоходки оставалось десяток метров, перекатывались на обочину.
    
      Скоро дошла очередь и до меня.
       Но ведь я решил стать настоящим солдатом! Что там 10 метров? Уж я- то смелый! Подпущу- ка я это грохочущее железо до 5-ти метров!!
   
      Лёг в колею. Жду. Едет АСУ. Вот уже 15 метров, 10… Ну, ещё немножко!
     Мой фокус не удался…
    
       АСУ остановилось, открылся верхний люк, появилась голова в танковом шлёме:
    - Тебе морду набить или ты сам отползёшь?
      Мгновенно ориентируюсь и скатываюсь на обочину…
   
      
     Последнее упражнение – это подрыв боевых гранат Ф-1.
   
       Нас по очереди подводили к стенке из брёвен, где офицер объяснял, что надо было делать.
    
     Казалось, что всё просто, как в кино: вырвал чеку, широко размахнулся и… кинул! И всё!
Никаких сложностей! Всё просто и понятно!.. Но не тут-то было…
   
     Когда подошла моя очередь бросать гранату, ноги стали как ватные. Башка ничего не соображает. Как в тумане, беру гранату, по команде офицера отгибаю усики чеки, берусь за кольцо, выдёргиваю чеку и бросаю гранату. Надо было бросить метров на 30. Куда там… На 3-и метра сил хватило, чуть ли не себе под ноги…
    Офицер за шиворот заволок меня за бревенчатую стену. Слышу взрыв…
     Ухожу к ребятам, которые уже отбросались. Некоторые, так же, как и я побросали гранаты – чуть ли не себе под ноги… И хоть я не один такой «герой», всё равно было стыдно.
   
      Все, кто отбросался и готовился к броскам, находились в небольшом овражке. С нами не было ни сержантов, ни офицеров. И хватило же у нас ума смотреть, как взрываются гранаты!!...
    
      Разлёт осколков у гранат Ф-1 – двести метров, а мы находились метрах в сорока-пятидесяти от мест взрывов. Осколки разлетаются в разные стороны, секут ветки на деревьях, которые падают нам на головы, а мы… повысовывали свои тупые морды из овражка и смотрим, как рвутся гранаты!!
 
       Как из нас никого не убило и даже не ранило – непонятно!               

                ГЛАВА 8

     За время учёбы, было много случаев, свидетелем которых я был, но мало запомнил. Это сейчас я уже понял, что надо было всё записывать. Но где? Когда? Как?!
   
      Однажды меня посадили за рацию. Ночью должен прийти сигнал, и на него я должен был ответить.
    Сижу, жду.
   Наконец слышу перекличку: «Первый ответьте, как слышите? Второй ответьте, третий…».
   
      Дошла очередь и до меня. Но вместо того, чтоб ответить, как положено, я почему-то засомневался: а меня ли это спрашивают?
   Вызов повторили, а я молчу. Ступор какой-то!
 
       А утром мне доли прикурить «по всей программе»!!
        Обзывали по- всякому… Хорошо, что морду не набили!

     Но это ещё не всё! Были приколы и похлеще! Особенно я застопорился, когда был на посту N-1, т.е. охранял знамя полка.
    
      Знамя, как и положено, стояло в штабе. Наш взвод заступил на караул, и добрый сержант выделил мне самый ответственный пост – охранять знамя.
      
      Поставил меня, когда со штаба все ушли, и я должен стоять и никого не пропускать.
    
      Стою, никого не пропускаю, да в штаб никто и не заходит, потому что часовой стоит с автоматом и боевыми патронами.
      И тут вдруг открывается входная дверь!
    - Стой, кто идёт? - ору я, строго придерживаясь «Устава караульной службы».
    - Начальник штаба, - слышу в ответ и вижу, что это действительно начальник нашего штаба, который спокойно идёт мимо меня в свой кабинет.
   
       Я рот открыл. И не знаю, что сказать. То ли «стой, стрелять буду», то ли «проходите пожалуйста».
   
      Пока стоял и думал, начальник штаба открыл ключом дверь и скрылся за ней.
 
       Скоро началась смена караула.
     Добрый сержант привёл смену, и я ему доложил, что в своём кабинете находится начальник штаба.
   
      Сержант вытаращил глаза: «Как он тут оказался?!»
     Я стою, молчу. Не знаю, что сказать.
      
      Добрый сержант произвёл смену караула, молча привёл меня в караульное помещение. Потом куда-то ушёл. Наверно, опять в штаб, «утрясать» мой промах, ведь тот, кто меня сменил, должен тоже принять неординарное решение: выпускать начальника штаба? Или не выпускать?
       А что по этому поводу думает начальник штаба?
    
       Я ожидал жесточайшего наказания, но всё обошлось. И даже добрый сержант не изменил своё отношение ко мне и не стал злым. Отношение его ко мне осталось прежними, добрыми. 


     Были в нашем взводе воры. Они везде есть. Воровали вещи, порой неожиданные. Например… зубные щётки! Да ещё и несколько раз подряд! Был какой-то дефицит зубных щёток. Потом, стали воровать… нарукавные нашивки на шинелях, так называемые «курицы». А они денег стоили! Утром просыпаешься, подходишь к ряду шинелей, что висели на вешалке «курицами» наружу, – а на моей шинели её нет! Бежишь в магазин, покупаешь новую, пришиваешь. Утром просыпаешься – нашивки нет. Опять бежишь в магазин, покупаешь, пришиваешь… Я понял, что это будет продолжаться бесконечно и, однажды ночью, встал и… содрал все нашивки со всех шинелей! И со своей тоже! Потом спрятал их и со спокойной совестью улёгся спать.
    
     Утром – гвалт в взводе: нашивки пропали!!
    Бросились все в магазин покупать.
    Поругались, поворчали, пришили…
   
      Вора не нашли, но зато воровство нашивок прекратилось. А через несколько дней все нашивки я незаметно положил на подоконник. Их тут-же обнаружили, обрадовались и разобрали на сувениры.
   
     Было ЧП и более крупного масштаба.
    Самое громкое, это когда с сейфа был украден пистолет Марголина.
   Этот пистолет потом нашли в пожарном ящике с песком, и хлопца, который его украл, тоже нашли.
   
    Были беглецы и с нашей роты, и с других рот. Тогда поднимали часть по тревоги и неизменно их находили. Видно, за время существования учебной части, таких случаев было не мало, и командиры прекрасно знали, где искать беглецов.
   
      В нашей роте была и самоволка. В самоволку ушёл наш товарищ – курсант Медведев. А ведь он должен был идти в отпуск! Но не дотянул… сорвался.
   
      Однажды был пожар.
    Слышим, среди ночи: «Подъём! Пожар!».
    Мы проснулись. Проснулись и сержанты, но никто и не вздумал вставать: на тревогу это не похоже, до обычного подъёма ещё слишком рано, да и если пожар есть, то гарью не пахнет… Может дневальный решил пошутить?
 И тут слышится командный громкий голос:
   
     - Подъём немедленно! Горим!!
     Это уже была не шутка!
     Первыми вскочили сержанты, мы следом.
    
       Оказалось, что горел чердак казармы.
    
     Немедленно все роты по всем этажам выстроили в цепочку от умывальников на последнем этаже, до чердака, приволокли кастрюли и начали поливать огонь.
   
     Горели балки и перекрытия и довольно серьёзно.
    Я не знаю, вызывали ли пожарные машины, но через час огонь мы потушили.
    Усталые, не выспавшиеся, только залезли в свои койки, как: «Подъём!».
   
    Однажды я шел и наткнулся на «дедушек». Один сорвал с меня берет: «О, почти новый, пригодится»!
    Берет стоил очень дорого (по моим финансовым возможностям), и я вцепился в него мёртвой хваткой: «Отдай!!».
   «Дедушки» изумились моей наглости, надавали мне по шее и берет отдали.

 
    В нашей части работали местные жители. Один раз, в столовой, прапорщик попросил у местного литовца что-то сделать. Тот возразил. Началась перебранка. И тут прапорщик сказал:
   - Ты что - ли тут хозяин?
   - Да! Я!! – буквально взвился литовец. – Я тут хозяин! Я хозяин!! Я!!!
    Он буквально визжал, топал ногами. Вроде бы и не маленький, уже за 40 лет…
    Все, кто был рядом, застыли в изумлении.

     Один раз сидим в ленинской комнате, и тут открывается дверь и входят двое солдат- сверхсрочников.
     - Встать! – командуют нам.
     Мы удивлённо переглядываемся.
    - Встать, вам сказано!! – уже кричат солдаты.
     Неуверенно поднимаемся.
     Те походили среди нас, поругались и… удалились.
      
      Как оказалось, этих ребят, вместе с техникой, отправили на «целину» и они только что вернулись.
    В советское время часто из частей командировали солдат и технику на поднятие сельского хозяйства в стране. Но эти ребята отслужили два года, но вместо «дембеля», им дали «целину» - добавили ещё пол – года.
       Приехали они злые и недовольные. Ходили по территории части где хотели и как хотели, никому не подчинялись и всех посылали подальше. Им мгновенно оформили документы и отправили по домам.


    Были и прыжки с парашютом, но я их абсолютно не помню. Кроме одного момента.
     Прыгали мы в бушлатах и зимних шапках -ушанках. Уши в шапках были опущены и завязаны под подбородком тесёмками. Сам прыжок я не помню, но по инструкции, после раскрытия парашюта, надо было осмотреть купол.
      Выпрыгнул, поднимаю голову для осмотра, а она… не поднимается!
     Ничего не понимаю. Пытаюсь опять поднять голову, но… не могу!
     Стало жутко. Понимаю, что сломал шейные позвонки и теперь голова не поднимается!
     Хотя и боли не чувствую! Вообще не чувствую!!
   
      Делаю третью попытку, тяну голову вверх и ощущаю мягкое давление на голову сверху, как будто её что-то держит.
   
     Опустил глаза и посмотрел на воротник бушлата.
    
    Ну и баран же я!
    Тесёмки шапки-ушанки зацепилась за крючок воротника бушлата! Ну как я подниму голову, если они зацепилась за крючок и держат шапку?!
   
     После прыжка оказалось, что это случилось только со мной! И раньше такого никогда и ни у кого не было!
    Во как бывает!

       Один раз был дневальным по роте. В мою задачу входило, чтобы пол был вымытым и чистым.
   
      Отстоял день «на тумбочке», наступает ночь… Утром предстояло помыть пол… А как неохота!!
   
     Пол был выложен кафельными плитками коричневого цвета. Целый день по нему ходили люди, и от их сапог цвет пола стал почти чёрным. Да и чего ему быть светлым, если на улице зима и вся грязь оттуда приносится в казарму?
   
     От нечего делать, ребром подошвы сапога, провёл по плитке и… на ней осталась светлая полоска! Провёл по второй. То же самое. Подумал: «а чего мыть пол? Подошвой протру все плитки, и всё! И быстро, и легко»!
   
      Начал тереть плитки. Тру, тру… Уже и устал. Решил бросить это занятие. Остановился, а передо мной – небольшой светлый квадрат. А весь пол - чёрный! И что теперь делать? Пол мыть? А куда светлый квадрат деть? И решил я все плитки протирать подошвой сапога. А их там несколько тысяч.
    
      Всю ночь я затирал эти проклятые плитки.
     Под утро уже весь пол был светлый, но и сил у меня уже не было.
               
                ГЛАВА 9

      Весной обучение было закончено.
    
      Мы получили специальность «радиорелейный механик».
     При присвоении званий и распределении, Медведеву дали звание «ефрейтор», хотя он запросто «тянул» на сержанта. Не помню, куда его направили при распределении, но уверен, что он там дослужился до старшего сержанта, а может и старшины.      
   
      Нашего «храпуна» оставили в роте, и ему дали звание сержанта, и правильно сделали. Каким-бы он не был странным, но у него были очень хорошее качества: добродушие, беззлобие. Оставшись в учебке, вряд ли он по своему характеру, мог издеваться над ребятами.
      
     Звание «ефрейтор» получили парень, который пытался сбежать с части и Бондарь, который, к концу учебки, вполне тянул на младшего сержанта.
      
     Все остальные получили звания младших сержантов, и на погоны мы должны нашить по две лычки. Скоро нас должны распределить по дивизиям и нам предстоит быть командирами отделений.
   
      Странно это было: только что командовали нами, а теперь нам предстояло командовать другими людьми. Об этом сильно никто и не задумывался, но придётся это делать, и никуда не денешься. Да только как командовать, если мы не умели! Как будущих командиров, нас учили только…  громко и отчётливо подавать команды: нале-е-е-е-во, напр-а-а-а-а-во, шаго-о-о-о-ом марш, стоять, лежать, смирно, упасть, отжаться! И… всё! А вот как командовать отделением, никто не знал.
       
      А может, мы должны быть просто похожими на наших сержантов? И на тех, кто нас учил, и на ту гориллу, которая издевалась над ребятами?


                ***
   

      Как и куда нас будут распределять, – мы не знали и не догадывались.
     Сержанты говорили, что худшая дивизия это – Ферганская, что находилась в Узбекистане, в городе Фергана. И хуже её нет. И они нас пол - года пугали именно этой Ферганской дивизией. Обещали, что если кто будет плохо учиться или бедокурить, пошлют именно туда.
    
     Как оказалось, именно сержанты давали рекомендации командирам взводов, куда кого направить, в какую дивизию. А уже командиры взводов эти рекомендации давали командиру роты на утверждение.
   
      Наши сержанты всех распределили быстро, а вот на мне затормозились: злой сержант хотел меня направить в Фергану, а добрый – в Витебск. Ругались, кричали, чуть ли до драки дело не дошло! А мне было всё – равно! Я особо не переживал, куда меня пошлют, так как время тихонько двигалось, уже осталось служить 1,5 года, и куда бы меня не послали, всё – равно до дембеля я бы дожил, где бы не был!
    
      Через некоторое время я узнал (не от сержантов), что меня направляют… в Кишинёв! В Молдавию! В так называемую «Пьяную дивизию»! Почему пьяную? Об этом я узнал, когда прибыл в Кишинёв. Почему сержанты сошлись именно на Кишинёве? Наверно добрый сержант хотел, чтоб я погрелся на юге страны, а злой – чтоб я спился и сдох быстрее!
    
     Скоро нам дали проездные документы, и мы направились в места прохождения службы.