Гл. 2. К вере Господь привел меня

                Слушаю рассказ отца Игнатия…
                Раздаётся его ровный, приятный, немного уставший голос.
                Много мыслей роится в это время у меня самого в голове,
             накладываясь продолжением на мысли священника. И неизбежно прихожу
             к выводу: сложен человек, но как ни старается враг рода ч
             человеческого в последнее время испоганить нравственную суть нашего
             народа — всё ещё богата Русская земля на замечательных людей. Много
             найдется тех, кто никогда не бросит, не разлюбит, даже отдаст жизнь
             свою за землю, название которой словно вобрало в себя утренние
             прохладные росы и сияние берёз. Россия…
                Храни её Бог! Кто мы без своей многовековой Отчизны?

             К вере Господь привёл меня, грешного Игнатия, ещё на взросте, в юности. Родители оставались неверующими людьми, братья тоже. Обычная советская семья, каких тогда по стране — тьма.
             Прошу священника подробней рассказать о своей семье.
             – О семье расскажу отдельно, если можно.
             – Разумеется, можно.
             – Вот и моё младобытие мало чем отличается от других. Я не родился монахом. С детства занимался спортом, учился в школе далеко не на пятёрки, позже увлёкся охотой, немного — хоровым пением. Так бы, уверен, и рос, но у Бога всегда Свои замыслы о каждом из нас.
             По-соседству жила одна престарелая женщина. Молва о ней ходила разная. Односельчане называли её и «пожилухой-богомолкой», и колдуньей — кто как. Я сдружился с этой бабусей ещё пятнадцатилетним мальчишкой; старался помочь ей, ибо человеку в летах всегда есть в чём помочь.
             Да и горя она изрядно хлебнула во время войны… Кто его тогда черпаком не хлебал? Страшно сказать.
             — Наверняка здесь есть определённая история? И, чувствую, любопытная…
             — Ещё и какая! Слушай…
             Ранним августовским утром сорок первого года три солдатика-окруженца забежали к ним в дом, ради того, разумеется, чтобы укрыться. Представляешь эту обстановку? Мне тяжко пересказывать даже чужие слова. Стоят три парня, которым по законам природы следовало бы жить да жить, или по законам чести достойно умереть в последнем бою. А теперь они, жалкие и беспомощные, трясутся перед девушкой и её матерью, прося помощи. Виноватость сменяется на молодых лицах ужасом. Времени на раздумья нет. Женщины прячут солдат в подполье. Пара недель проходит благополучно, но кто-то из соседей что-то заподозрил и донёс немцам. Арестовали сразу всех. Долго, правда, не мучили. На второй день к вечеру повезли расстреливать. Поставили к яме. Там было уже изрядно навалено трупов. Странно, но о смерти моей соседке тогда не думалось. По крайней мере, она мне так говорила. Раздался приторный лай автоматной очереди… Девушке запомнилось, как помрачнел дрожащий угасающий закат, а потом скукожился в одну точку; мгновенно разразилась вселенская темень... Яму немцы не стали зарывать, поскольку утром собрались расстреливать ещё одну партию арестантов. Но на всё воля Божия. Соседку Бог спас тем, что кто-то из убитых упал на неё сверху снопом и накрыл почти всю. Потому фрицы не заметили, не добили. Ночью она оклемалась. Грудь прострелена. Трясёт озноб. Течёт кровь, и не только своя. После кромешной тьмы слепит полная луна. Видно как обагряется одежда. Нелепо, но неожиданно подумалось: на память о последнем закате? Мне самому показалось странным такое воспоминание. Но говорю то, что слышал. Сил девушке всё-таки хватило выползти из-под трупов, а потом из ямы на дорогу. На рассвете крестьянки шли работать в поле, подобрали. Выходили. Чем не воскресение из мертвых? Однако счастье не привалило. Сам знаешь, война — время чёрного солнца. Отец вернулся с фронта сильно покалеченным, долго не протянул. Оба старших брата — надежда семьи — на Курской дуге сгорели в танках. С матерью соседка жила долго; помнится, сама её и похоронила. Мужа у этой женщины никогда не было.
             — Осталась невестой Христовой… А как же мать избежала расстрела?
             — Она в то время уехала на три дня в Примерленье рыбу ловить. Всё-таки пять взрослых ртов кормить — не шутки шутить. Еду добывала. Никто, кроме дочери, не знал об этом.
             В Солегорске жить стало опасно. Неизвестный предатель мог немцам опять выдать. Вот так и оказались мать с дочкой в нашей Любимовке.
Люди отнеслись к ним, как и положено, с сочувствием, чем могли — помогли (позже, после смерти Сталина, мужики даже маленькую избу им срубили), а потом и сами потянулись к приезжим со своими бедами, но мать сильно напугалась после всего происшедшего в Солегорске, старалась ни с кем не разговаривать (а уж до скончания века обеих соседок о расстреле никто из односельчан не знал, пока деревенские старухи, обмывая тело почившей, не обнаружили на груди воронки ран. Пришлось рассказать). При жизни же дочь продолжала любить людей, успокаивала их, молилась; иногда могла даже подлечить нехитрым массажем.
             — А кто её научил этому делу?
             — Жизнь. Такие люди умеют быть её хорошими учениками.
             — Действительно творческие люди…
             — Господь во время безбожных гонений и поддерживал веру в России через таких женщин и бабушек-исповедниц. Словом, даровал Бог Свою милость и нашей деревне…
Не стоит село без праведника.
Однако вместо наград и благодарности на этих людей нередко возводят поклёп!.. Тоже типичное наше русское родовое пятно.
Когда старушка слышала недоброе о себе, то мне объясняла: «Вот, обзывают лихаркой, а я ведь, окромя возношения молитв, ничего больше не дею. Бог — работник. Почему-то не верят, маловеры… Мне их жаль. Себя обкрали. Всё равно молюсь за них, тёмных».
             Замечаю про себя способность отца Игнатия передавать чужую речь
      естественно, выразительно, но без «вживания в образ», отчего достоверность
      рассказа только выигрывает.
             — Не так просто давались эти, казалось бы нехитрые, молитвы. Однажды пришёл, вижу — бабушка крестится. А потом присела, стало ей плохо, с лица цвет сошёл.
Спрашиваю:
            — Бабуль, что с тобой?
            — Молитва за людей тяжкая.
            — Как это тебе от молитвы и тяжко? Должно же быть наоборот.
            — Эхма, милок, подоспеет срок — осознаешь впрок, — отвечала она поговоркой собственного сочинения. За присловьями бабуся в кармане не лазила, а если какого-нибудь из них и не хватало, то оно рождалось само по себе.
А потом бабушка вставала, почти по-детски просила Спасителя о помощи уже себе, и без награды не оставалась — хворь отступала.
            — Мне доводилось слышать среди верующих разговоры об опасности молитв за других людей. Некоторые даже боятся это делать, — говорю я.
            На что священник отвечает:
            — Трусость — не лучшее качество человека. Тогда следует бояться и исполнения каждодневного молитвенного правила. В нём мы просим о даровании Богом здравия, о помиловании и спасении своих сродников, благодетелей и всех православных христиан. Разве не говорил нам Господь: «Носите тяготы друг друга»?
Запомнились слова, произнесённые соседкой после очередной молитвы.
            — Почему запомнились?
            — Любой человек на моём месте запомнил бы их. Старушка сказала: «На тебя, Игнатка, бесы так люто злятся, что, мню, от Бога будет тебе дана особая благодать». Я иронизировал:
             — Бабуль, какой там Бог…
             В моей голове тогда ветер гулял, и я не задумывался ни о Боге, ни о каких бесах. Бегал, прыгал, смеялся, силу качал…
             — А что за молитвы произносила старушка? Особые или обычные?
             — Их можно найти в каждом Молитвослове. Нравилось мне слушать и вслушиваться в них, потому фактически и не пришлось молитвенное правило учить специально. Главное же — Господь по вере этой пожилой женщины помогал людям. Я видел такую помощь, начинал тоже молиться, просить Бога о разрешении тех или иных моих трудностей. И стал замечать: то, что просил — исполнялось! Вначале говорил себе: «Случайность». Но потом сама жизнь показала: не было это никакой случайностью, а было милостью и Промыслом Божиим.
             — И как же звали соседку?
             — Жила-была на белом свете раба Божия Наталья...
             Молюсь о ней с тем же тёплым чувством, с каким и она всегда молилась о других людях. Прошу и тебя, и всех записать в синодики это имя.
             Вечная ей память…
             — Когда же бабушка Наталья скончалась?
             — Она преставилась ко Господу, когда я уже стал священником. Совсем старой была.
             Дождалась…