Книга PS. к Мертвым Душам Гоголя Runtu Uri 2002

2024 : AI : artificial intelligence and intelligentsia : " умнейшие люди не видят " : Runtu, Uri : И я живу силами, что придает молитва, собранная из слов русской православной речи - Великого Россиянина и Христианина А. И. Солженицына: 'Как легко мне жить с Тобой, Господи! Как легко мне верить в Тебя! Когда расступается в недоумении или сникает ум мой. Когда умнейшие люди не видят дальше сегодняшнего вечера и не знают, что надо сделать завтра. Ты снисылаешь мне ясную уверенность, что Ты есть и что Ты позаботишься, чтобы не все пути добра были закрыты... 1980'/ http://proza.ru/diary/yuri2008/2024-01-01 / Hео-трансцендентальный театр автора Юри Рюнтю в Австралии : Canberra ACT Australia 2024

РЮНТЮ, Юри Мэттью (2002). Однотомник « P.S. для “ Мертвых Душ ” Николая Васильевича Гоголя». В « МИРОВОМ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОМ НАСЛЕДИИ РУДОЛЬФА НУРЕЕВА: РОССИЯ - ХХ ВЕК », СЕРИЯ ИЗ 35 КНИГ НА КОМПАКТНОМ ДИСКЕ ФОРМАТА DVD ИЗДАТЕЛЬСТВА « МЕЖДУНАРОДНАЯ АКАДЕМИЯ ИНФОРМАТИЗАЦИИ, АССОЦИИРОВАННЫЙ ЧЛЕН ООН » ПОД РЕДАКЦИЕЙ АКАДЕМИКА РЮНТЮ Ю. М., КНИГА 35, СИДНЕЙ, АВСТРАЛИЯ (НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ). КУЛЬТУРОЛОГИЯ ЕВРОПЫ, Украины и РОССИИ: 1791-2001. Р97. ББК 84.8 (8 АВСТР.).

ЛЕГКО ЖИТЬ С ДОБРЫМ И ОТКРЫТЫМ СЕРДЦЕМ

Этo учит : распознавать гнев до его превращения в насилие.
Этo учит : обуздывать ярость, если она вспыхивает

2024: "Нео-трансцендентальный театр впервые зародился в Австралии, основоположником его является крупнейший современный англо-франко-русскоязычный писатель, драматург и журналист Юри Мэттью Рюнтю... " : из 1-2-3 книг : Академикa ГЕОРГИЯ ЛАРИНA : George Larin / http://proza.ru/2023/07/26/167 / 2024


2020 - proza.ru / WORLD HISTORY AND RUSSIAN LITERATURE: BOOK – 35 / Императорская Россия История и Политика / Литературоведение / Русская Культура 18 века / Россия и Россияне / 35 Книга “ P. S. для ‘ Мертвыx Душ ’ Н. В. Гоголя / книга автора Юри Рюнтю / Ryuntyu Yuri / Uri Runtu / Iouri Runtu / http://www.proza.ru/diary/yuri2008/2020-01-10 / 2020/.


 2020 - AUSTRALIAN BIBLIOGRAPHY: EUROPE AND RUSSIA XVIII-XXI Centuries AND AUSTRALIA - XXI Century / 2020.

2012 - Book 35 - “ P. S. for the Gogol Book Dead Souls ” / книга автора Юри Рюнтю / Ryuntyu Yuri / Uri Runtu / Iouri Runtu / Императорская Россия История и Политика / Литературоведение / Русская Культура 18 века / Россия и Россияне / http://www.proza.ru/2012/09/24/334 / 2012 /.

2020 - INDEX DVD-1: WORLD HISTORY AND RUSSIAN LITERATURE: BOOK – 35 /
2012 - 35 Книга “ P. S. для ‘ Мертвыx Душ ’ Н. В. Гоголя / книга автора Юри Рюнтю / Ryuntyu Yuri / Uri Runtu / Iouri Runtu / / Императорская Россия История и Политика / Литературоведение / Русская Культура 18 века / Россия и Россияне / http://www.proza.ru/2012/09/24/323 / 2012 /.

2020 - INDEX DVD-1: WORLD HISTORY AND RUSSIAN LITERATURE: BOOK – 35 /

2020 - AUSTRALIAN BIBLIOGRAPHY: EUROPE AND RUSSIA XVIII-XXI Centuries AND AUSTRALIA - XXI Century / 2020 /.

Академик Юри Рюнтю / Yuri Matthew Ryuntyu: b. 1949: / : Автор избран в 1996 - академиком в 45 лет и - был рекомендован на почетное избрание в 1995: академиком Беллой Ахмадулиной : 1937-2010 / http://www.proza.ru/2018/05/27/1033 / и академиком Махмудом Эсамбаевым: 1924 - 2000 / http://www.proza.ru/2018/01/26/1133 /. Фото: диплом - члена Академии Информатизации России: Москва 1996 / http://proza.ru/2009/12/15/1018 /. Новая Академия - была создана - как элитарная интеллектуальная альтернатива - Академии наук СССР - пропитанной политизацией науки - искусства и литературы под руководством - ЦК КПСС СССР: 1925 - 1991 ). Одновременно были избраны: академик - Борис Ельцин: 1931-2007, академик - Юрий Лужков: р. 1936 и другие Знаменитые Россияне, как и - писатель, драматург и журналист из Австралии: Юри Рюнтю ( номинация за книгу - 1995 : " Руди Нуреев - Без Макияжа " - напечатано в Москве ). В тот год - Издательство Новости - опубликовало - только - ТРИ КНИГИ - " Михаил Горбачев - Биография: 2 тома " 1995 / http://www.proza.ru/2017/12/14/143 / и Майя Плисецкая " Я - Майя " 1995 / http://www.proza.ru/2018/01/26/257 / и - книгу Ю. Рюнтю, как друга Фредди Меркьюри: 1946-1991 и личного секретаря - Рудольфа Нуреева: 1938-1993 - за последние 6 лет его жизни: Париж: Франция - Ли Галли: Италия - Лондон: Англия - Санкт - Петербург: Россия ( 1987 - 1993 ). С 1993 - 2001: автор создал - 35 томное издание: из более 50 томов " Мировое Интеллектуальное Наследие Рудольфа Нуреева : Россия - ХX век " на ДВД-1: 10 000 стр.и 4 000 фотографий / http://www.proza.ru/2019/10/12/532 /.

Keywords: Russian literature.; Russia - Intellectual life.; Russia - Civilization : XX - XXI century / Europe - Civilization / Human rights -- 21st century -- Russia: 2019 /

Мои 110 книг на русском-французском-английском языках - печатаются и издаются в России - США - Австралии: 1990 - 2019 | yuri ryuntyu | uri runtu | рюнтю юри |iouri runtu | http://proza.ru/diary/yuri2008/2019-09-30 |

Iouri Runtu: French / Юри Рюнтю : Russian / Uri Runtu: English / Личное Важно: Просто и легко жить в столице и поэтому я в Канберре. Фото из моего дома: где многое написано для моих читателей на ПРОЗА.ру. Моя рутина каждо-дневья здесь. Иногда интересно - взглянуть на себя со стороны из фотокамеры ... / http://proza.ru/2019/08/10/250 / + / http://proza.ru/diary/yuri2008/2019-08-10 / 2019


Юри Мэттью Рюнтю и « МИРОВОЕ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ НАСЛЕДИЕ РУДОЛЬФА НУРЕЕВА: РОССИЯ - ХХ ВЕК »

Миром нередко правила воля - отдельной личности.

Венецианский Санкт-Петербург – каприз Петра Великого в России.
Транквилизирующий Тадж-Махал – мемориал в память о жене в Индии.
Величественная Пирамида Хеопса – игрушка для себя любимого в Египте.
Интригующее воображение здание Мирового Торгового Центра на Манхэттене – прихоть мэрии Нью-Йорка.

С легкой руки Рудольфа началась – НУРЕЕВСКАЯ ЭРА АЛЬТРУИЗМА – в МИРОВОЙ ИСТОРИОГРАФИИ СЛАВЯН библиотечные каталоги в России и на Западе.

Осуществление целей завещания взял на себя его друг Юри Мэттью , что и имело место в 1983 году - по инициативе австралийского писателя - Патрика Виктора Мартиндейла Уайта (Patrick White: 1912-1990), задушевного друга Рудольфа Нуреева.

Перед нами Эталон Сохранения Исторической Памяти о соотечественниках и представителях культуры и искусства Европы, определивших лицо ХХ века.

Его суть пронизана чувством глубокого преклонения перед поколениями высокообразованных россиян с Богом в Сердце и с Совестью от Бога, кто представляет век от века национальную гордость народов России.

Список имен составлен для этих исторических летописей лично Рудольфом в знак любви к своей Родине и уважения к Духовным и Историческим Сокровищам Мировой Культуры.

В связи с успешной работой над Проектом Века - австралиец Ю. М. Рюнтю - был избран 25 июня 1996 в состав Международной Академии под эгидой ООН.

Годы работы обрели гордое имя « The World Rudolf Nureyev Intellectual Heritage: Russia – XX Century » или
« МИРОВОЕ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ НАСЛЕДИЕ РУДОЛЬФА НУРЕЕВА: РОССИЯ - ХХ ВЕК »

-----------------------------------------

РУКОВОДИТЕЛЬ - этого НУРЕЕВСКОГО ПРОЕКТА: ЮРИ МЭТТЬЮ РЮНТЮ (АВСТРАЛИЯ).

--------------------------------------------


Автор книги Ю. М. Рюнтю и его - 35 книга из НУРЕЕВСКОГО ПРОЕКТА :
Однотомник. “ P.S. для « МЕРТВЫХ ДУШ » Николая Васильевича Гоголя ”. 2002.



Мировая Культурология Славян России и Зарубежья и Традиции Русской Православной Литературы: 1791-2001.

Великий писатель, как славянский Нострадамус.



Первый Вождь Всех Антихристиан Российской Империи и Первый Вождь Всех Антихристиан СССР –
Юрист, Палач и Дворянин Владимир Ильич Ульянов - Ленин или Чичиков.


Партноменклатурные Ноздревы, Собакевичи, Коробочки, Плюшкины и Маниловы - скорым транзитом из мертвого СССР на процветающий Запад.


Фантасмагории Культурного Наследия Советского Общества или Двухвековые Алтари Русской Антихристианской Литературы.



Сегодня в РФ или десять лет спустя после Второй Русской Буржуазно-Демократической Революции: 1991-2001. Атмосфера жизни элитных семей лидеров КПСС в Риме, Париже, Нью-Йорке, Берлине и Лондоне, как литературный комикс из первых рук.



Многократные Самопогромы Русской Интеллигенции и
Летописи Истории Российской Империи: 1791-1917,
Летописи Истории РСФСР: 1917-1991,
Летописи Истории СССР: 1922-1991 и
Летописи Истории Новой Демократической России: 1991-2001.



Мировая Литература и Судьбы - 100 Собраний Сочинений Классиков Русской Антихристианской Литературы: 1791-2001.
Автор Ю. М. Рюнтю.



DVD-1 + РОССИЙСКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ: ЕВРОПА И РОССИЯ XVIII-XX ВЕКА

РЮНТЮ, Юри Мэттью (2002). Однотомник « P.S. для “ Мертвых Душ ” Николая Васильевича Гоголя». В « МИРОВОМ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОМ НАСЛЕДИИ РУДОЛЬФА НУРЕЕВА: РОССИЯ - ХХ ВЕК », СЕРИЯ ИЗ 35 КНИГ НА КОМПАКТНОМ ДИСКЕ ФОРМАТА DVD ИЗДАТЕЛЬСТВА « МЕЖДУНАРОДНАЯ АКАДЕМИЯ ИНФОРМАТИЗАЦИИ, АССОЦИИРОВАННЫЙ ЧЛЕН ООН » ПОД РЕДАКЦИЕЙ АКАДЕМИКА РЮНТЮ Ю. М., КНИГА 35, СИДНЕЙ, АВСТРАЛИЯ (НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ). КУЛЬТУРОЛОГИЯ ЕВРОПЫ, Украины и РОССИИ: 1791-2001. Р97. ББК 84.8 (8 АВСТР.).



DVD- 1+ AUSTRALIAN BIBLIOGRAPHY: EUROPE AND RUSSIA XVIII-XX Centuries

Ryuntyu, Yuri Matthew, (2002). « P.S. for the Gogol Book “ Dead Souls ” », In: « The World Rudolph Nureyev Intellectual Heritage: Russia – XX Century ». Ser. of 35 Books Pub. IIA UNO, Ed. Acad. Ryuntyu, Yu. M., DVD-1, Book-35, Vol.1, Sydney, Australia, 2002. CULTUROLOGY EUROPE AND RUSSIA: 1791-2001 (in Russian).



АПОКАЛИПСИС 66 АПОСТОЛОВ ИЗ АЛТАРЯ АНТИХРИСТИАНСКОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СССР.

БЫВШИЕ ЗЭКИ И ВЕЛИКИЕ РОССИЯНЕ ВАРЛАМ ШАЛАМОВ, ДМИТРИЙ ЛИХАЧЕВ И ИОСИФ БРОДСКИЙ О ПОБЕДАХ УНИВЕРСИТЕТСКОЙ БОГОБОРЧЕСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ И О БЕССЛАВНОЙ ДЕСЯТИТЫСЯЧНОЙ АРМИИ КРАСНОЙ БОГОБОРЧЕСКОЙ ПРОФЕССУРЫ ВСЕХ ВУЗОВ СССР.

ГЕНИЙ ДОСТОЕВСКОГО ОБ АГРЕССИВНОЙ И ПОГРОМНОЙ СУТИ РУССКОГО АТЕИЗМА, О РУССКОЙ АНАРХИИ И ТЕРРОРИЗМЕ НАД ПРАВОВЕРНЫМ ПРАВОСЛАВИЕМ.

ПОРТРЕТЫ 19 РУССКИХ ДВОРЯН ИЗ АЛТАРЯ АНТИХРИСТИАНСКОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.


САМОЕ СЕКРЕТНОЕ ДОСЬЕ НА ДВОРЯНИНА, МЕЖДУНАРОДНОГО ТЕРРОРИСТА И ВОЖДЯ АНТИХРИСТИАН РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ И ВОЖДЯ АНТИХРИСТИАН СССР ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА УЛЬЯНОВА-ЛЕНИНА.


ЖЕЛЕЗОБЕТОННЫЕ РУИНЫ КОНЦЛАГЕРНОЙ СОВЕТСКОЙ КУЛЬТУРЫ СЕГОДНЯШНЕЙ РОССИИ. САМОПОГРОМЫ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ.

ЗАБЛУДШИЕ ДУШИ РУССКОГО НОСТРАДАМУСА С КЛЕЙМОМ « ЖЕРТВА » ИЛИ « ГЕРОЙ »,
КАК ТВОРЧЕСКАЯ ЧАСТЬ ВТОРОЙ РУССКОЙ БУРЖУАЗНО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ: 1991-2001.



Согласно воли Р. Нуреева, компактный диск с книгой « P.S. для ” Мертвых Душ ” » Николая Васильевича Гоголя» выслан по адресам (2001-2002):

Библиотека Института мировой литературы (Москва); Библиотека музея искусств им. А. С. Пушкина (Москва); Библиотека Эрмитажа (С.-Петербург); Библиотека Дома Музея А. Блока (С.-Петербург); Библиотека Дома Музея Ф. Достоевского (С.-Петербург); Библиотека Дома Музея А. Ахматовой (С.-Петербург); Библиотека Третьяковки (Москва); Библиотека Музея Блокадного Ленинграда (С.-Петербург); Щукинское Театральное Училище (Москва); Щепкинское Театральное Училище (Москва); ВГИК (Москва); ВГИТИС (Москва); МГУ: библиотека филологов, библиотека журналистов, библиотека психологов; Академия Художеств (Москва, С.-Петербург); Консерватория (Москва, С.-Петербург); Институт Архитектуры (Москва); Кинокурсы для режиссеров (Москва); Театральный Музей (С.-Петербург); Французский Культурный Центр (Москва); Дом Актера “7-й этаж” (Москва); Дом Ученых (Москва); Дом кино (Москва); Киноцентр (Москва); Центральная Библиотека по искусству (Москва); Театральный Институт (С.-Петербург); Литературный Дом А. С. Пушкина (С.-Петербург); Библиотека Салтыкова-Щедрина (С.-Петербург); С.-Петербургский Университет; Библиотека Музея Вагановского Училища (С.-Петербург); Библиотека Музея Театра (С.-Петербург); Библиотеки Академии художеств (С.-Петербург и Москва); Библиотека в Комарово; Библиотека театра (Москва): абонемент; Библиотека по искусству (Москва); Библиотека издательства “Энциклопедия”; Гнессинское училище (Москва); Библиотека “Русское Зарубежье” (Москва); Библиотека Британского Консула по культуре (Москва); Библиотека американского центра (Москва); Библиотека японского центра (Москва); Библиотека религиозного центра (Москва); Библиотека духовной семинарии: Загорск; Библиотека Мэрии (Москва) и Президентская библиотека (Москва);  “Институт Кино и телевидения”: С.-Петербург; “Ленинградский областной педагогический институт”: С.-Петербург; “Русский Христианский гуманитарный институт: С.-Петербург; “Современный гуманитарный институт” (переименован в Университет): С.-Петербург; “Российский педагогический университет им. Герцена”: С.-Петербург; “С.-Петербургский гуманитарный университет профсоюзов”; Государственная историческая публичная библиотека (Москва); Российская государственная библиотека по искусству (ранее – «Театральная Библиотека», Москва); Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы им. М. И. Рудомино (Москва); Российская государственная детская библиотека (Москва)… РУКОВОДИТЕЛЬ ПРОЕКТОВ АКАДЕМИК ЮРИ МЭТТЬЮ РЮНТЮ (АВСТРАЛИЯ).


Автор книги Ю. М. Рюнтю и его - 35 книга из НУРЕЕВСКОГО ПРОЕКТА :
Однотомник. “ P.S. для « МЕРТВЫХ ДУШ » Николая Васильевича Гоголя ”. 2002.


СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ


1 . ПЕРВЫЙ P.S. ИЗ XIX ВЕКА: ДВОРЯНСКИЙ АД И ЕГО ОБИТАТЕЛИ ГЛАЗАМИ РУССКОГО НОСТРАДАМУСА Н. В. ГОГОЛЯ


2 . ВТОРОЙ P.S. ИЗ XIX ВЕКА: МОЛИТВЕННЫЕ БЛАГОПОЖЕЛАНИЯ ОТ Н. В. ГОГОЛЯ ДЛЯ СВЕРСТНИКОВ РАДИ СПАСЕНИЯ ОТЕЧЕСТВА, ЦАРЯ, НАРОДА И ЦЕРКВИ ОТ АНТИХРИСТИАНСТВА В РОССИИ



3 . ГЛАВА ПЕРВАЯ - КАК ИЗ ПЕРВОГО P.S. РОДИЛИСЬ КПСС, РСФСР И СССР ИЛИ ЧИЧИКОВ XX ВЕКА, ПОГРОМЩИК ЦЕРКВИ И ДВОРЯНИН-ДУШЕГУБЕЦ В. И. УЛЬЯНОВ-ЛЕНИН



4 . ГЛАВА ВТОРАЯ - ПОЛУМЕРТВАЯ КПСС, И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО ИЛИ ПОЛУ-ДЕМОКРАТ - СОБАКЕВИЧ-НОЗДРЕВ XX ВЕКА - Борис Николаевич ЕЛЬЦИН И Полный ДЕМОКРАТ - ПЛЮШКИН ХХ ВЕКА - Руслан Имранович ХАСБУЛАТОВ


5 . ГЛАВА ТРЕТЬЯ - СОВЕТСКАЯ НОМЕНКЛАТУРНАЯ ПАРТИЙНАЯ МЕРТВЕЧИНА ТРАНЗИТОМ НА ХРИСТИАНСКИЙ ЗАПАД В XXI ВЕК


6 . ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ - ИЗ АДА В АД ПО ТРОПАМ ДАНТЕ


7 . ПЕРВАЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ N.B. НА СТЫКЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ: ДЛЯ ПОТОМКОВ - ПРЕДАННЫХ РОССИИ, КОТОРОЙ НЕT БЕЗ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ И РУССКОГО ПРАВОСЛАВНОГО НАРОДА



Глава - ПЕРВЫЙ P.S. ИЗ XIX ВЕКА: ДВОРЯНСКИЙ АД И ЕГО ОБИТАТЕЛИ - ГЛАЗАМИ РУССКОГО НОСТРАДАМУСА Н. В. ГОГОЛЯ



Вслушайтесь в голоса ушедшего века и разговоры гоголевых персонажей:



«Послушай, любезный!

Сколько у нас умерло “…”

с тех пор, как подавали ревизию?»

«А как, например, числом?»

«Да как сказать, числом?»



Ощущение, что излюбленные вопросы ЧИЧИКОВА – ЭТО ВОПРОСЫ ИНСПЕКТОРА–БЕСА из ПРЕИСПОДНЕЙ.



Сам же инспектор растворился среди людей на Земле,

чтобы счесть, сколько мертвых между нами…

ПРЯЧЕТСЯ и ПОТОМУ ДОЛЖНО БЫТЬ ВОЗВРАЩЕНО на СУД БОЖИЙ.



Вот и оказывается:

Факт есть факт, и есть Мертвые среди Живых.

По одним расчетам - ОНИ МЕРТВЫ. По другим учетным книгам получается, что какие-то

МЕРТВЫЕ ДУШИ УБЕЖАЛИ и ЗАТЕРЯЛИСЬ в РОССИИ,

что на КРАЮ СВЕТА ЗЕМНОГО?



Павел Иванович Чичиков – славно справил свои дела на земле.

Он разыскал мертвецов с человеческими телами и пустозвоном в головах.

Оказалось, что МЕРТВЕЦЫ – это не редкость среди россиян.



Образ инспектора – торговца душами – стал ПЕРЕЛОМНЫМ историческим персонажем

с легкой руки Н. В. Гоголя.



Поставив вопрос ребром, писатель сформулировал две задачи и две цели для поэмы «Мертвые Души» в двух томах:

«Бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости…», и пояснял: «…цель целого и части – вырвать живущих в этой жизни из состояния бедствия и привести их к состоянию счастья».

Была у Н. В. Гоголя и мечта: «Хотел бы я, чтобы по прочтении моей книги люди всех партий и мнений сказали: он знает точно русского человека; не скрывши ни одного нашего недостатка, он глубже всех почувствовал наше достоинство…»



Тем не менее, выписывание всех литературных персонажей для «Мертвых Душ» происходило в лучезарной и беспечной Италии и вдали - далеко от России.



Весь 1841 год он переоформлял главу за главой с параллельным чтением «Божественной Комедии» Данте, о том самом, который путешествовал по Аду с вампиром-гидом, за что поэт и был наказан отлучением от католической церкви на своей родине.



В середине 1842 СУПЕРШУМНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР вышел в Москве и Санкт-Петербурге одновременно.



Отзывы на книгу глубоко шокировали писателя. Он то говорил, что у него нет реальных российских персонажей, и они все до одного есть ЗАГРАНИЧНЫЙ ПЛОД его больного воображения, то тут же громко оправдывался перед читателями и признавал истинное существование этих персонажей в крепостной и промозглой от деспотизма Российской Империи.



Уже через год Н. В. Гоголь начал поспешно в панике и с чувством нарастающего ужаса переписывать первое издание «Мертвых Душ» и немедленно пришел к ведическому нострадамусову выводу:



«Такие открываются тайны, которых не слышала дотоле душа, и многое в мире

становится после этого труда ясно…» (из письма к В. А. Жуковскому, 1843).



Писатель настойчиво мечтал примирить своих недругов и успокоить общественное мнение, которое напористо рассматривало пророческую книгу как возможную причину для будущего и неизбежного социального взрыва в крепостной Империи, где продают людей из века в век. Образцы норм всеобщей работорговли в новом и заморском государстве США не устраивали русских интеллигентов, как славян и православных христиан. Российские помещики-демократы стремились к историческим образцам европейской демократии и юридическим стандартам республиканского устройства в Отечестве.



Только ради этого возможного из наивозможных условий перемирия в обществе и написано

обширное из обширнейших,

подробное из наиподробнейших

и специфическое из наиспецифических

предисловий Н. В. Гоголя

ко второму изданию «Мертвых Душ».



Вот это самое из далекого 1846 года от Н. В. Гоголя :


«Кто бы ты ни был, мой читатель, на каком бы месте ни стоял, в каком бы звании ни находился, почтен ли высшим чином, или человек простого сословия, но если тебя вразумил Бог грамоте и попалась уже тебе в руки моя книга, я прошу тебя помочь мне.

В книге, которая перед тобой, которую, вероятно, ты уже прочел в ее первом издании, изображен человек, взятый из нашего государства. Ездит он по нашей русской земле, встречается с людьми всяких сословий, от благородных до простых. Взят он больше затем, чтобы показать недостатки и пороки русского человека, а не его достоинства и добродетели, и все люди, которые окружают его, взяты также затем, чтобы показать наши слабости и недостатки; лучшие люди и характеры будут в других частях. В книге этой многое описано неверно, не так, как есть и как действительно происходит в русской земле, потому что я не мог узнать всего: мало жизни человека на то, чтобы узнать одному и сотую часть того, что делается в нашей земле. Притом от моей собственной оплошности, незрелости и поспешности произошло множество всяких ошибок и промахов, так что на всякой странице есть что поправить: я прошу тебя, читатель, поправить меня. Не пренебреги таким делом. Какого бы ни был ты сам высокого образования и жизни высокой, и какою бы ничтожною ни показалась бы в глазах твоих моя книга, и каким бы ни показалось тебе мелким делом ее исправлять и писать на нее замечания, - я прошу тебя это сделать. А ты, читатель невысокого образования и простого звания, не считай себя таким невежею, чтобы ты не мог меня чему-нибудь поучить. Всякий человек, кто жил и видел свет и встречался с людьми, заметил что-нибудь такое, чего другой не заметил, и узнал что-нибудь такое, чего другие не знают. А потому не лиши меня твоих замечаний: не может быть, чтобы ты не нашелся чего-нибудь сказать на какое-нибудь место во всей книге, если только внимательно прочтешь ее.

Как бы, например, хорошо было, если бы хотя один из тех, которые богаты опытом и познанием жизни и знают круг тех людей, которые мною описаны, сделал свои заметки сплошь на всю книгу, не пропуская ни одного листа ее, и принялся бы читать ее не иначе, как взявши в руки перо и положивши перед собой лист почтовой бумаги, и после прочтенья нескольких страниц припомнил бы себе всю жизнь свою и всех людей, с которыми встречался, и все происшествия, случившиеся перед его глазами, и всё, что видел сам или что слышал от других, подобного тому, что изображено в моей книге, или же противоположного тому, всё бы это описал в таком точно виде, в каком оно предстало его памяти, и посылал бы ко мне всякий лист по мере того, как он испишется, покуда таким образом не прочтется им вся книга. Какую бы кровную он оказал мне услугу! О слоге или красоте выражений здесь нечего заботиться; дело в деле и в правде дела, а не в слоге. Нечего ему также передо мною чиниться, если бы захотелось меня попрекнуть или побранить, или указать мне вред, какой я произвел наместо пользы необдуманным и неверным изображеньем чего бы то ни было. За всё буду ему благодарен.

Хорошо бы также, если бы кто нашелся из сословия высшего, отдаленный всем – и самой жизнью и образованьем от того круга людей, который изображен в моей книге, но знающий зато жизнь того сословия, середи которого живет, и решился бы таким же самым образом прочесть сызнова мою книгу и мысленно припомнить себе всех людей сословия высшего, с которыми встречался на веку своем, и рассмотреть внимательно, нет ли какого сближения между этими сословиями, и не повторяется ли иногда то же самое в круге высшем, что делается в низшем? И всё, что ни придёт ему на ум по этому поводу, то есть всякое происшествие высшего круга, служащее в подтвержденье или в опровержение этого, описал бы, как оно случилось перед его глазами, не пропуская ни людей с их нравами, склонностями и привычками, ни бездушных вещей, их окружающих, от одежд до мебелей и стен домов, в которых живут они. Мне нужно знать это сословие, которое есть цвет народа. Я не могу выдать последних томов моего сочинения до тех пор, покуда сколько-нибудь не узнаю русскую жизнь со всех ее сторон, хотя в такой мере, в какой мне нужно ее знать для моего сочинения.

Недурно также, если бы кто-нибудь такой, кто наделен способностью воображать или живо представлять себе различные положения людей и преследовать их мысленно на разных поприщах, словом кто способен углубляться в мысль всякого читаемого им автора или развивать ее, проследил бы пристально всякое лицо, выведенное в моей книге, и сказал бы мне, как оно должно поступать в таких и таких случаях, что с ним, судя по началу, должно случиться далее, какие могут ему представиться обстоятельства новые и что было бы хорошо прибавить к тому, что уже мной описано; всё это желал бы я принять в соображенье к тому времени, когда воспоследует издание новое этой книги в другом и лучшем виде.

Об одном прошу крепко того, кто захотел бы наделить меня своими замечаниями: не думать в это время, как он будет писать, что пишет он их для человека ему равного по образованию, который одинаковых с ним вкусов и мыслей и может уже многое смекнуть и сам без объяснения; но вместо того воображать себе, что перед ним стоит человек, несравненно его низший образованьем, ничему почти не учившийся. Лучше даже, если на место меня он себе представит какого-нибудь деревенского дикаря, которого вся жизнь прошла в глуши, с которым нужно входить в подробнейшее объяснение всякого обстоятельства и быть просту в речах, как с ребенком, опасаясь ежеминутно, чтоб не употребить выражений свыше его понятия. Если это беспрерывно будет иметь в виду тот, кто станет делать замечанья на мою книгу, то его замечанья выдут более значительны и любопытны, чем он думает сам, а мне принесут истинную пользу.

Итак, если бы случилось, что моя сердечная просьба была бы уважена моими читателями и нашлись бы на них действительно такие добрые души, которые захотели бы сделать всё так, как я хочу, то вот каким образом они могут мне переслать свои замечания: сделавши сначала пакет на моё имя, завернуть его потом в другой пакет – или на имя ректора С.-Петербургского Университета его Превосходительства Петра Александровича Плетнева, адресуя прямо в С.-Петербургский Университет, или на имя профессора Московского университета его Высокородия Степана Петровича Шевырева, адресуя в Московский Университет, смотря по тому, к кому какой город ближе.

А всех, как журналистов, так и вообще литераторов, благодаря искренно за все их прежние отзывы о моей книге, которые, несмотря на некоторую неумеренность и увлечения, свойственные человеку, принесли однако ж пользу большую как голове, так и душе моей, прошу не оставить и на этот раз меня своими замечаниями. Уверяю искренно, что всё, что ни будет ими сказано на вразумленье или поученье моё, будет принято мною с благодарностью».



Здесь-то писатель и пригласил всех на нелимитированную по датам жизни разборку с собой, которую и начал я с его же легкой руки и его же благословения через 154 года на сегодняшний 2000 год. Он объяснил для меня, что плохо знает Россию, и подчеркивая свое частое и долгое пребывание за границей по состоянию здоровья, а не из-за распространенной в то время моды на туристическую прихоть. Было хорошо известно и то, что и сам его итальянский “был вторым родным языком”, как мой сегодняшний английский для меня.



Не убежденный в том, что его надежды и замечания правильно и ясно примут к сведению, писатель подчеркнул явные и слабые места в БЕЗДУШНОЙ ПОЭМЕ ДВУМЯ ГОДАМИ ПОЗЖЕ: «Соображаю, думаю и обдумываю второй том «М.Д.»… Читаю преимущественно то, где слышится сильное присутствие русского духа. Прежде, чем примусь серьезно за перо, хочу назвучаться русскими звуками и речью» (из письма Плетневу, 1848).



Эти настойчивые опасения за судьбу книги были не случайным чувством или результатом горячего воображения.



Уже была общеизвестна агонизирующая неудача писателя с первоначальной версией второго тома, что была разболтана его друзьями в июне - июле 1845.



Именно тогда Н. В. Гоголь начал писать и сжигать главы, а в 1848 году закончил свой костер из продолжения бестселлера века на темы некрофилии - «Мертвых Душ».



За годом в год все было начато сначала, но после 11 февраля 1852 «обновленный бестселлер» навсегда остался в формате «первого тома». Все вновь написанное настойчиво толкало автора к очередному сжиганию рукописей, которые и сгорели БЕЗВОЗВРАТНО.



Так решил для себя гениальный и требовательный к себе мировой классик…

прожить с 1845 по 1852 годы.



Не помогло и то, что с середины 1843 года Н. В. Гоголь ежедневно молил Бога

«…дать ему силы поднять произведение свое на высоту тех откровений, какие уже получила душа его»

(по свидетельствам П. В. Анненкова). Но, Бог не дал, и все ушло ПРАХОМ.



После не завершения работы и святотатства над несостоявшимся бестселлером писатель таинственно умер, послав «к чертовой матери» всех заинтересованных в ожидании «нового шедевра века». Так как бы все на первый взгляд и остановилось; но не тут-то было…



ПЕРСОНАЖИ ПРОИЗВОДИТЕЛЯ МЕРТВЕЧИНЫ

НЕ ТОЛЬКО ОБЕССМЕРТИЛИСЬ НА РОДИНЕ, НО И СНЯЛИ

ОГРАНИЧЕНИЯ ДЛЯ СПЕЦИФИЧЕСКОГО РаСсЕлЕНИЯ

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО СРЕДИ РУССКОЯЗЫЧНЫХ ЛИТЕРАТУРНЫХ ИЗДАНИЙ.



О том, что у ПАЛАЧА для подсудных русскоязычных мертвых душ «сидела в голове» и еще какая-то особая дантова формула из «Божественной комедии», есть много свидетельств.



Великий и проверенный веками итальянский сюжет об откровениях ясновидцев и боговидцев умер на русскоязычной звуковой почве.



В своих же сокровенных разговорах о сути «Божественной комедии», что немаловажно иметь в голове для читателя, А. С. Пушкин и Н. В. Гоголь никогда не использовали русскую речь.



Они говорили на свободном итальянском об АДЕ – ЧИСТИЛИЩЕ – РАЕ.



И вот почему:



А. С. Пушкин не хотел сливать слог Данте с русским языком, чтобы русскоязычная «библейская похабность» не изменяла смысла итальянской рифмы. В своем родном и «первобытном языке» А. С. Пушкин ценил и отдавал предпочтение «грубости и простоте».



Именно эта «языковая дантова диковинка» и стала причиной для волеизлияний Н. В. Гоголя в то самое и особое время литературных поджогов. Мечта же оформить отечественные «Мертвые Души» в ключе зарубежных откровений «Божественной комедии» – НЕ СБЫЛАСЬ.



Так или почти так осталось в русской литературе незавершенное творение гения,

где все литературные герои по недосмотру или по умыслу остались в АДУ.



Перспективы Чистилища или Рая – оказались для них запретными и навсегда ненаписанными. А потому в перспективах недоступными... для заселения в русской истории ХХ века.



Фото: Иллюстрация Гюстава Доре к «Божественной комедии». Сцена Рая. В подарок от Иосифа Бродского для моих читателей. Internet, 2000.



Гению Гоголя не удалось изменить Россию.

Первый том остался РУССКИМ АДОМ.

Второй том исчез в жарком и ненасытном камине – чем и обернулось, в конце концов

для его книжных героев ОБЕЩАННОЕ АВТОРОМ ЧИСТИЛИЩЕ.

Ворота РАЯ остались Накрепко и СУДЬБОНОСНО ЗАПЕРТЫМИ смертью литератора.

Писательский самосуд над «Мертвыми Душами» оставил всех их в АДУ.

Причуды и отвращения писателя к своим персонажам стали роковыми и для него самого.



Без Живой Всечеловеческой Души не подразумевается Плодоносящая Жизнь среди людей.



Перелистывая судьбы героев, видишь…

Манилов – «ни то, ни се…»

Далее следуют образы «один гаже другого».

Плюшкин же именуется «прорехой на человечестве»…

Похоже, что в Преддверии Преисподней жили те,

кто был без добра в сердце, без намека на совестливость,

а поближе к сатане «селились» еще более гаже и греховнее.



Перед нами как бы история ТЕМНОЙ СТОРОНЫ души русского человека ГЛАЗАМИ ПИСАТЕЛЯ: СТУПЕНЬ за СТУПЕНЬЮ.



Здесь колодец ПАДЕНИЯ и РАЗРУШЕНИЯ ЛИЧНОСТИ ВЕЛИКОРОССА.

Здесь переплетены все сути человеческих надломов и противоречий.

Одно – как бы в раздельном.

Целое – как бы часть отдельного.

Плотное переходит в текучее, как лед в воду и… обратно.



Совсем страшным становится признание Н. В. Гоголя о себе:



«…все мои последние сочинения – история моей собственной души…»



Его всегда будоражила СМЕРТЬ, как фундаментальный феномен

человеческого не существования и запредела границ жизни.



Этот символ нашел особо широкое выражение в его недолгом литературном творчестве.



Н. В. Гоголь (1809-1852) писал о близком для себя и о том,

что жило внутри круга его друзей и недругов.



Он остается великой тайной Русского Ощущения Мира.



Мистика и двусмысленность, страх и смех, подозрение и открытое сердце…

все это фонтанировало в нем одновременно.



Он не так много писал между болезнями и поездками к врачам по всей Европе.



Почти все было создано им между 1831-1836.



Слава захватила его сразу после: «Вечеров на хуторе близ Диканьки» (1831-1832), «Миргорода» (1835), «Арабесок» (1835) и «Ревизора» (1836). Его «Шинель» и «Мертвые души» увидели свет одновременно в 1842. Следующие десять лет писатель молчал, а затем в 1852 газеты сообщили, что он "сжег продолжение «Мертвых душ» и больше нечего ждать".



В истории остался трагичный факт:

второй том «Мертвых душ» ушел на отопление спальной комнаты Н. В. Гоголя.

В тот же год писатель умер.



Что же толкнуло его на посмертную тайну от потомков и на решительный поступок самоуничтожения своих пророческих открытий для будущего своей России? Нет ничего странного, если утверждать, что книгописание – это процесс моделирования поведения знакомых людей, а значит, и ЦЕЛЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ПРОИСШЕСТВИЙ с их участием. Именно моделирование ПРОИСШЕСТВИЙ, а не СОБЫТИЙ САМИХ по СЕБЕ.



Открытия иногда убивают.

Авторские открытия закопали писателя в могилу.

Вот что получилось наяву.



Вспоминая все прочитанное из книжной гоголевой коллекции, перед глазами возникают образы всякой нечисти, дьявольщины, черной магии и колдовства... Это объединяет глубокие ощущения от «Хутора… Диканьки» и «Вия». Эта потусторонняя «специя из беснующихся персонажей» напрочь освоила особое место и поселилась в его книгах, как самосветящиеся гнилушки на болотах в ночь полнолуния разгулов на День Ивана Купалы.



Одурманивающие литперсонажи замутили, замяли и замаяли вконец православный рассудок.



Бросается в глаза и то, что у гоголевой «тьмы» бурная жизнь, свои привычки, специфические чувствовыражения и часто общая СУДЬБА с «ХЭППИ ЭНДИНГОМ».



Легко заметить, что к этому миру теней лично Н. В. Гоголь всеядно и счастливо адаптирован.



Он здесь «как рыба в воде».

Чувствуется между ними и взаимный комфорт и взаимопримирение.

Здесь нет конфликта или войны миров.

Все обоюдосогласованно и с взаимопониманием в чувствах и словах.



Плохой же конец постоянно сопровождает книги, которые Н. В. Гоголь посвятил лично и поименно современникам. «Ревизор» или «Мертвые Души» – есть примеры «АНТИ-ХЭППИ ЭНДИНГА».



Гоголев мир людей для писателя всегда СУМЕРЕЧЕН,

НАПОЛНЕН ГРОТЕСКОМ или НАДМЕННО СМЕШОН.



Однако, легким просмехом или полусмехом все не закончилось.



Гоголевы СУПЕРперсонажи из Коробочек, Ноздревых, Собакевичей, Держиморд… вышли стройными рядами из столичных магазинов и ЗАСЕЛИЛИ необъятную РОССИЮ-МАТУШКУ. ЭХ. МАТЬ…ТВОЮ. Этот неуправляемый АКТ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ свел самого автора вконец с ума, усыпил его в летаргии, перевернул его в гробу с бока на бок и заставил НАКАНУНЕ…ПОСПЕШНО СЖЕЧЬ НАСЕЛЕНИЕ ВТОРОГО ТОМА. Великий Русский Нострадамус… сжег ДЕТОРОДНЫХ РОДИТЕЛЕЙ, чтобы из него не МАТЕРИАЛИЗОВАЛИСЬ ДЕТИ ТЕХ, У КОГО УМЕРЛА ДУША. Но…все вышло наоборот. Он опоздал… и поэтому уже менее, чем через век… бесконечно расплодились миллионы мертвецов под кличками «большевики»… «ленинцы» и «сталинцы».



Пророчества ПИСАТЕЛЯ сбылись.

Авторские открытия закопали писателя в могилу.

Вот что получилось наяву.



Гротеск гения оказался безжизнен для живых душ.

Он – как ПУНКТИРНАЯ ЛИНИЯ.

Это НАБРОСОК СМЕРТИ.

Как бы МАСКА СМЕРТИ.



Гоголь создал Фабрику Мертвых Душ:



Собакевич – ЖИВОЙ ТРУП;

Плюшкин – ЖИВОЙ ТРУП;

Ноздрев – ЖИВОЙ ТРУП;

Коробочка – ЖИВОЙ ТРУП;

Манилов – ЖИВОЙ ТРУП.



Чичиков – как бы «БЕС в РЕБРО», но и он не избежал казни Н. В. Гоголя.



Все вместе они были сожжены НА ОБЩЕМ КОСТРЕ С ВЫНЕСЕНИЕМ ПРИГОВОРА О СМЕРТИ. Писатель не пощадил никого. Напоминаю, прежде всего не пощадил он и самого себя. Этот САМОПОГРОМ произошел незадолго до его смерти, которая и отправила его ВДОГОНКУ и ВОСЛЕД ЗА СВОИМИ ГЕРОЯМИ в Ад.



И все же, НЕКРОФИЛЬСКИЙ склад ПРИРОДЫ персонажей достоин более пристального внимания. Ведь убив их, писатель не избавил свой народ от расселения прототипов поэмы между членами общества.



То там, то тут они прорастали в русской культуре, КАК ШАМПИНЬОНЫ ЧЕРЕЗ АСФАЛЬТ.

Кто не видел таковой шампиньонной осады из-под ног на дороги, что была сделана ТЯП-ДА-ЛЯП?



Не будем относиться к “Мертвым Душам” как к чепухе или белиберде.

Как-никак, здесь имеет место великая и мировая РУССКАЯ КЛАССИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА.

Немаловажно это и в контексте осознания СМЕРТИ, как явления человеческой природы.



На стыке двух великих культур –

итальянской и русской –

родилась НОВАЯ КОНЦЕПЦИЯ СМЕРТИ.



Тайна поселилась между людьми через недомыслие, недогадливость, отсутствие бдительности к неживому среди них.



И опять, и опять в голове проносятся полтора века, которые накопили новый человеческий опыт между теми далекими и современными читателями.



Не тогда ли зародились и ожили уже давно летающие в воздухе литературного сознания прообразы Франкенштейна, что многолико и обильно заселили духовную почву на русской земле? Как же это могло произойти? Зачем внешне живые люди утратили души и даже этого сами не заметили меж собой? Как же так получилось, что мертвые делопроизводительней и живее живых…вокруг?



Провокатор ЧИЧИКОВ открыл секрет покупки и владения бездушной мертвечиной –

ОН ПРЕДЛОЖИЛ НАЧАТЬ ТОРГОВАТЬ СВОИМИ ПОДЧИНЕННЫМИ МЕРТВЕЦАМИ.



Но богатства мертвых не обогатили самого ЧИЧИКОВА.

Все пошло прахом вокруг.



Два мира не слились.



Они отторгли друг друга. Они отторгли друг друга. Они отторгли друг друга.



Мертвые стали НАСМЕШКОЙ и КАРИКАТУРОЙ в глазах живых.



Посредник между МЕРТВЫМИ ИСЧЕЗ В НЕБЕ В ВИДЕ ЗАГАДОЧНОЙ ПТИЦЫ–ТРОЙКИ, покинув землю ГРЕШНИКОВ. Направление его передвижения засвидетельствовал лично и сам Н. В. Гоголь. Возможно, что заблудшая душа ЧИЧИКОВА оставила по пути и тело на земле. Летит ли она по пути в ЧИСТИЛИЩЕ? Поразмышляем об этом… Я вижу в этом полете много от фаустовского Мефистофеля с его ЗАлетами.



Смерть поселилась в этих ПОЛУЛЮДЯХ.



Лишь в ОБОЛОЧКЕ ВНЕШНЕГО СХОДСТВА есть какие-то намеки на формы жизни живых существ… будь то полупрозрачные дафнии, слизкие мхи или цепкие мамиллярии.



Россию стремительно заселили бездушные ГОГОЛЕВЫ ПОЛУМАШИНЫ,

лишенные человеческой сути.



Смерть поселилась в ПОЛУЛЮДЯХ на ОБОЛОЧКЕ ВНЕШНЕГО СХОДСТВА… с остальными нами.



Да, именно этой новой правды и испугался великий русский Нострадамус.



Где отгадки для отдельных загадок великого писателя?

А может быть, они на стыке нескольких загадок, где и прячутся еще более... великие пророчества?

Да, здесь и нет другого пути, как ПОДРАССМОТРЕТЬ ВПРИТЫК его мертвых уродцев.

Перекрестимся по православному обычаю и взглянем на МЕРТВЕЦОВ «ЛИЦОМ К ЛИЦУ»…





МЕРТВЕЦ СОБАКЕВИЧ: герой национальной русской литературы XIX века



Фото: П. Боклевский. Портрет Собакевича для книги Н. В. Гоголя.

В подарок от Иосифа Бродского для моих читателей. Internet, 2000.



Мастерский слог Н. В. Гоголя (1846) рисует его жестко и лаконично:

«…Собакевич… сказал несколько лаконично: «И ко мне прошу», шаркнувши ногою, обутою в сапог такого исполинского размера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо в нынешнее время, когда и на Руси начинают уже выводиться богатыри… когда Чичиков взглянул искоса на Собакевича, он ему на этот раз показался весьма похожим на средней величины медведя. Для довершения сходства фрак на нём был совершенно медвежьего цвета, рукава длинны, панталоны длинны, ступнями ступал он и вкривь и вкось и наступал беспрестанно на чужие ноги. Цвет лица имел каленый, горячий, какой бывает на медном пятаке. Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со всего плеча, хватила топором раз – вышел нос, хватила в другой – вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и не обскобливши пустила на свет, сказавши: «живёт!» Такой же самый крепкий и на диво стачанный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе и, в силу такого неповорота, редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь. Чичиков еще раз взглянул на него искоса, когда проходили они столовую: медведь! Совершенный медведь! Нужно же такое странное сближение: его даже звали Михайлом Семеновичем. Зная привычку его наступать на ноги, он очень осторожно передвигал своими и давал ему дорогу вперед. Хозяин, казалось, сам чувствовал за собою этот грех и тот же час спросил: «Не побеспокоил ли я вас?» Но Чичиков поблагодарил, сказав, что еще не произошло никакого беспокойства. Вошед в гостиную, Собакевич показал на кресла, сказавши опять: «Прошу!» Садясь, Чичиков взглянул на стены и на висевшие на них картины. На картинах всё были молодцы, всё греческие полководцы, гравированные во весь рост: Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Колокотрони, Миаули, Канари. Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу. Между крепкими греками неизвестно каким образом и для чего поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные. Хозяин, будучи сам человек здоровый и крепкий, казалось, хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые. Возле Бобелины у самого окна висела клетка, из которой глядел дрозд темного цвета с белыми крапинками, очень похожий тоже на Собакевича. Гость и хозяин не успели помолчать двух минут, как дверь в гостиной отворилась, и вошла хозяйка, дама весьма высокая, в чепце с лентами, перекрашенными домашнею краскою. Вошла она степенно, держа голову прямо, как пальма.

– Это моя Феодулия Ивановна! – сказал Собакевич.

Чичиков подошел к ручке Феодулии Ивановны, которую она почти впихнула ему в губы, причем он имел случай заметить, что руки были вымыты огуречным рассолом.

– Душенька, рекомендую тебе, – продолжал Собакевич, – Павел Иванович Чичиков! У губернатора и почтмейстера имел честь познакомиться.

Феодулия Ивановна попросила садиться, сказавши тоже: «Прошу!» и сделав движение головою подобно актрисам, представляющим королев. Затем она уселась на диване, накрылась своим мериносовым платком и уже не двигнула более ни глазом, ни бровью, ни носом. Чичиков опять поднял глаза вверх и опять увидел Канари с толстыми ляжками и нескончаемыми усами, Бобелину и дрозда в клетке. Почти в течение целых пяти минут все хранили молчание; раздавался только стук, производимый носом дрозда о дерево деревянной клетки, на дне которой удил он хлебные зернышки. Чичиков еще раз окинул комнату и всё, что в ней ни было, - всё было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома: в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырёх ногах, совершенный медведь. Стол, кресла, стулья, всё было самого тяжёлого и беспокойного свойства, словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: и я тоже Собакевич! Или: и я тоже очень похож на Собакевича!…»



И тут я услышал за спиной: « Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе…Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе…Кхе-кхе… Кхе-кхе…Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе…Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе…».



Фото: Бродвей. В подарок от Собакевича для моих читателей. Internet, 2000.



Я даже не понял, кто это там материализуется за моей спиной… мистер С.

Это был он… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе…

Сегодня 2000 год, и я пишу мою книгу… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе…

И сейчас я в Нью-Йорке, а не в России 1846 года.





МЕРТВЕЦ НОЗДРЕВ: герой национальной русской литературы XIX века



Фото: П. Боклевский. Портрет Ноздрева для книги Н. В. Гоголя.

В подарок от Иосифа Бродского для моих читателей. Internet, 2000.


Н. В. Гоголь (1846) определяет его размашисто и жесткоязычно:

«…человек лет тридцати, разбитной малый, который после трех-четырех слов начал говорить: ты… хохотал тем звонким смехом, каким заливается только свежий, здоровый человек, у которого все до последнего выказываются белые, как сахар, зубы, дрожат и прыгают щеки, и сосед за двумя дверями, в третьей комнате, вскидывается от сна, вытаращив очи и произнося: «Эк его разобрало!»… Лицо Ноздрева, верно, уже сколько-нибудь знакомо читателю. Таких людей приходилось всякому встречать не мало. Они называются разбитными малыми, слывут еще в детстве и в школе за хороших товарищей и при всем том бывают весьма больно поколачиваемы. В их лицах всегда видно что-то открытое, прямое, удалое. Они скоро знакомятся, и не успеешь оглянуться, как уже говорят тебе: ты. Дружбу заведут, кажется, навек; но всегда почти так случается, что подружившийся подерется с ними того же вечера на дружеской пирушке. Они всегда говоруны, кутилы, лихачи, народ видный. Ноздрев в тридцать пять лет был таков же совершенно, каким был в осьмнадцать и в двадцать: охотник погулять. Женитьба его ничуть не переменила, тем более, что жена скоро отправилась на тот свет, оставивши двух ребятишек, которые решительно ему были не нужны. За детьми однако ж присматривала смазливая нянька. Дома он больше дня никак не мог усидеть. Чуткий нос его слышал за несколько десятков верст, где была ярмарка со всякими съездами и балами; он уж в одно мгновенье ока был там, спорил и заводил сумятицу за зеленым столом, ибо имел, подобно всем таковым, страстишку к картишкам. В картишки, как мы уже видели из первой главы, играл он не совсем безгрешно и чисто, зная много разных передержек и других тонкостей, и потому игра весьма часто оканчивалась другою игрою: или поколачивали его сапогами, или же задавали передержку его густым и очень хорошим бакенбардам, так что возвращался домой он иногда с одной только бакенбардой, и то довольно жидкой. Но здоровые и полные щеки его так хорошо были сотворены и вмещали в себе столько растительной силы, что бакенбарды скоро вырастали вновь, еще даже лучше прежних. И, что всего страннее, что может только на одной Руси случиться, он чрез несколько времени уже встречался опять с теми приятелями, которые его тузили, и встречался как ни в чем не бывало, и он, как говорится, ничего, и они ничего. Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории. Какая-нибудь история непременно происходила: или выведут его под руки из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои же приятели. Если же этого не случится, то всё-таки что-нибудь да будет такое, чего с другими никак не будет, или нарежется в буфете таким образом, что только смеется, или проврется самым жестоким образом, так что, наконец, самому сделается совестно. И наврет совершенно без всякой нужды: вдруг расскажет, что у него была лошадь какой-нибудь голубой или розовой шерсти и тому подобную чепуху, так что слушающие, наконец, все отходят, произнесши: «Ну, брат, ты, кажется, уж начал пули лить». Есть люди, имеющие страстишку нагадить ближнему, иногда вовсе без всякой причины. Иной, например, даже человек в чинах, с благородной наружностью, со звездой на груди, будет вам жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а потом, смотришь, тут же, пред вашими глазами и нагадит вам. И нагадит так, как простой коллежский регистратор, а вовсе не так, как человек со звездой на груди, разговаривающий о предметах высоких и предметах, вызывающих на размышление; так что стоишь только да дивишься, пожимая плечами, да и ничего более. Такую же странную страсть имел и Ноздрев. Чем кто ближе с ним сходился, тому он скорее всех насаливал: распускал небылицу, глупее которой трудно выдумать, расстроивал свадьбу, торговую сделку и вовсе не почитал себя вашим неприятелем; напротив, если случай приводил его опять встретиться с вами, он обходился вновь по-дружески и даже говорил: «Ведь ты такой подлец, никогда ко мне не заедешь». Ноздрев во многих отношениях был многосторонний человек, то есть человек на все руки. В ту же минуту он предлагал вам ехать куда угодно, хоть на край света, войти в какое хотите предприятие, менять всё, что ни есть, на всё, что хотите. Ружьё, собака, лошадь – всё было предметом мены, но вовсе не с тем, чтобы выиграть, это происходило просто от какой-то неугомонной юркости и бойкости характера. Если ему на ярмарке посчастливилось напасть на простака и обыграть, он накупал кучу всего, что прежде попадалось ему на глаза в лавках: хомутов, курительных смолок, ситцев, свечей, платков для няньки, жеребца, изюму, серебряный рукомойник, голландского холста, крупичатой муки, табаку, пистолетов, селедок, картин, точильный инструмент, горшков, сапогов, фаянсовую посуду – насколько хватало денег. Впрочем, редко случалось, чтобы это было довезено домой; почти в тот же день спускалось оно всё другому, счастливейшему игроку, иногда даже прибавлялась собственная трубка с кисетом и мундштуком, а в другой раз и вся четверня со всем: с коляской и кучером, так что сам хозяин отправлялся в коротеньком сюртучке или архалуке искать какого-нибудь приятеля, чтобы попользоваться его экипажем. Вот какой был Ноздрев! Может быть, назовут его характер избитым, станут говорить, что теперь нет уже Ноздрева. Увы! Несправедливы будут те, которые станут говорить так. Ноздрев долго еще не выведется из мира. Он везде между нами и, может быть, только ходит в другом кафтане; но легкомысленно-непроницательны люди, и человек в другом кафтане кажется им другим человеком».



И тут я услышал за спиной: «Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты … Футы-нуты … Футы-нуты … Футы-нуты … Футы-нуты … Футы-нуты … Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты…Футы-нуты… Футы-нут…»



Фото: Париж. В подарок от Ноздрева для моих читателей. Internet, 2000.



Я даже не понял, кто это там материализуется за моей спиной… мсье Н.

Это был он… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты…Футы-нуты… Футы-нуты

Сегодня 2000 год, и я пишу мою книгу… Футы-нуты…Футы-нуты…Футы-ну…

И сейчас я в Париже, а не в России 1846 года.







МЕРТВЕЦ МАНИЛОВ: герой национальной русской литературы XIX века




Фото: П. Боклевский. Портрет Манилова для книги Н. В. Гоголя.

В подарок от Иосифа Бродского для моих читателей. Internet, 2000.



Н. В. Гоголь (1846) в описании его язвителен и беспощаден:

«…Помещик Манилов, еще вовсе человек не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар, и щуривший их всякий раз, когда смеялся… Один Бог разве мог сказать, какой был характер Манилова. Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то ни сё; ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. Может быть, к ним следует примкнуть и Манилова. На взгляд он был человек видный; черты лица его были не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знакомства. Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: какой приятный и добрый человек! В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: чёрт знает, что такое! И отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься задирающего его предмета. У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, - словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было. Дома он говорил очень мало и большею частию размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве Богу было известно. Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою. Когда приказчик говорил: «Хорошо бы, барин, то и то сделать». - «Да, недурно», - отвечал он обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил в армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером. «Да, именно недурно», - повторял он. Когда приходил к нему мужик и, почесавши рукою затылок, говорил: «Барин, позволь отлучиться на работу, подать заработать». - «Ступай», - говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не приходило, что мужик шел пьянствовать. Иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян. – При этом глаза его делались чрезвычайно сладкими и лицо принимало самое довольное выражение; впрочем, все эти прожекты так и оканчивались только одними словами. В его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на 14 странице, которую он постоянно читал уже два года. В доме его чего-нибудь вечно недоставало: в гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на два кресла ее недостало, и кресла стояли обтянуты просто рогожею; впрочем, хозяин в продолжение нескольких лет всякий раз предостерегал своего гостя словами «не садитесь на эти кресла, они еще не готовы». В иной комнате и вовсе не было мебели, хотя и было говорено в первые дни после женитьбы: «Душенька, нужно будет завтра похлопотать, чтобы в эту комнату хоть на время поставили мебель». Ввечеру подавался на стол очень щегольский подсвечник из темной бронзы с тремя античными грациями, с перламутным щегольским щитом, и рядом с ним ставился какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале, хотя этого не замечал ни хозяин, ни хозяйка, ни слуги. Жена его… впрочем, они были совершенно довольны друг другом. Несмотря на то, что минуло более восьми лет их супружеству, из них все еще каждый приносил другому или кусочек яблока, или конфетку, или орешек и говорил трогательно-нежным голосом, выражавшим совершенную любовь: «Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек». Само собою разумеется, что ротик раскрывался при этом случае очень грациозно. Ко дню рождения приготовляемы были сюрпризы: какой-нибудь бисерный чехольчик на зубочистку. И весьма часто, сидя на диване, вдруг, совершенно неизвестно из каких причин, один, оставивши свою трубку, а другая работу, если только она держалась на ту пору в руках, они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжение его можно бы легко выкурить маленькую соломенную сигарку. Словом, они были то, что говорится счастливы. Конечно, можно бы заметить, что в доме есть много других занятий, кроме продолжительных поцелуев и сюрпризов, и много бы можно сделать разных запросов. Зачем, например, глупо и без толку готовится на кухне? Зачем довольно пусто в кладовой? Зачем воровка ключница? Зачем нечистоплотны и пьяницы слуги? Зачем вся дворня спит немилосердным образом и повесничает всё остальное время? Но всё это предметы низкие, а Манилова воспитана хорошо. А хорошее воспитание, как известно, получается в пансионах. А в пансионах, как известно, три главные предмета составляют основу человеческих добродетелей: французский язык, необходимый для счастия семейственной жизни, фортепьяно, для доставления приятных минут супругу, и, наконец, собственно хозяйственная часть: вязание кошельков и других сюрпризов. Впрочем, бывают разные усовершенствования и изменения в методах, особенно в нынешнее время; всё это более зависит от благоразумия и способностей самих содержательниц пансиона. В других пансионах бывает таким образом, что прежде фортепьяно, потом французский язык, а там уже хозяйственная часть. А иногда бывает и так, что прежде всего хозяйственная часть, то есть вязание сюрпризов, потом французский язык, а там уже фортепьяно. Разные бывают методы. Не мешает сделать еще замечание, что Манилова… но признаюсь, о дамах я очень боюсь говорить…»



И тут я услышал за спиной: «Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-Бля-муха… Бля..ха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бля..ха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бля..ха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бля….»



Фото: Лондон. В подарок от Манилова для моих читателей. Internet, 2000.



Я даже не понял, кто это там материализуется за моей спиной… сэр М.

Это был он… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бляха-муха… Бля.

Сегодня 2000 год, и я пишу мою книгу… Бляха-муха… Бляха-муха… Бля…

И сейчас я в Лондоне, а не в России 1846 года.




МЕРТВЕЦ ПЛЮШКИН: герой национальной русской литературы XIX века

Фото: П. Боклевский. Портрет Плюшкина для книги Н. В. Гоголя.

В подарок от Иосифа Бродского для моих читателей. Internet, 2000.



Н. В. Гоголь (1846) юродствует над его сутью и природой:

«…что, батюшка, слепы-то, что ли? – сказал ключник. Эхва! А вить хозяин-то я!… Здесь герой наш поневоле отступил назад и поглядел на него пристально. Ему случалось видеть не мало всякого рода людей, даже таких, каких нам с читателем, может быть, никогда не придется увидеть; но такого он еще не видывал. Лицо его не представляло ничего особенного: оно было почти такое же, как у многих худощавых стариков, один подбородок только выступал очень далеко вперед, так что он должен был всякий раз закрывать его платком, чтобы не заплевать; маленькие глазки еще не потухли и бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши, и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух. Гораздо замечательнее был наряд его: никакими средствами и стараньями нельзя было докопаться, из чего состряпан был его халат: рукава и верхние полы до того засалились и залоснились, что походили на юфть, какая идет на сапоги; назади вместо двух болталось четыре полы, из которых охлопьями лезла хлопчатая бумага. На шее у него тоже было повязано что-то такое, которого нельзя было разобрать: чулок ли, подвязка ли, или набрюшник, только никак не галстук. Словом, если бы Чичиков встретил его, так принаряженного, где-нибудь у церковных дверей, то, вероятно, дал бы ему медный грош. Ибо к чести героя нашего нужно сказать, что сердце у него было сострадательно, и он не мог никак удержаться, чтобы не подать бедному человеку медного гроша. Но пред ним стоял не нищий, пред ним стоял помещик. У этого помещика была тысяча с лишним душ, и попробовал бы кто найти у кого другого столько хлеба зерном, мукою и просто в кладях, у кого бы кладовые, амбары и сушила загромождены были таким множеством холстов, сукон, овчин, выделанных и сыромятных, высушенными рыбами и всякой овощью, или губиной. Заглянул бы кто-нибудь к нему на рабочий двор, где наготовлено было на запас всякого дерева и посуды, никогда не употреблявшейся, - ему бы показалось, уж не попал ли он как-нибудь в Москву на щепной двор, куда ежедневно отправляются расторопные тёщи и свекрухи, с кухарками позади, делать свои хозяйственные запасы, и где горами белеет всякое дерево – шитое, точеное, лаженое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны, жбаны с рыльцами и без рылец, побратимы, лукошки, мыкольники, куда бабы кладут свои мочки и прочий дрязг, коробья из тонкой гнутой осины, бураки из плетеной берестки и много всего, что идет на потребу богатой и бедной Руси. На что бы, казалось, нужна была Плюшкину такая гибель подобных изделий? Во всю жизнь не пришлось бы их употребить даже на два таких имения, какие были у него, - но ему и этого казалось мало. Не довольствуясь сим, он ходил еще каждый день по улицам своей деревни, заглядывал под мостики, под перекладины, и всё, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок – всё тащил к себе и складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в углу комнаты. «Вон, уже рыболов пошел на охоту!» – говорили мужики, когда видели его идущего на добычу. И в самом деле, после него незачем было мести улицу: случилось проезжавшему офицеру потерять шпору, шпора эта мигом отправилась в известную кучу; если баба, как-нибудь зазевавшись у колодца, позабывала ведро, он утаскивал и ведро. Впрочем, когда приметивший мужик уличал его тут же, он не спорил и отдавал похищенную вещь; но если только она попадала в кучу, тогда всё кончено: он божился, что вещь его, куплена им тогда-то, у того-то или досталась от деда. В комнате своей он подымал с пола всё, что ни видел: сургучик, лоскуток бумажки, перышко, и всё это клал на бюро или на окошко. А ведь было время, когда он только был бережливым хозяином! Был женат и семьянин, и сосед заезжал к нему пообедать, слушать и учиться у него хозяйству и мудрой скупости. Все текло живо и совершалось размеренным ходом: двигались мельницы, валяльни, работали суконные фабрики, столярные станки, прядильни; везде, во всё входил зоркий взгляд хозяина и, как трудолюбивый паук, бегал, хлопотливо, но расторопно, по всем концам своей хозяйственной паутины. Слишком сильные чувства не отражались в чертах лица его, но в глазах был виден ум; опытностию и познанием света была проникнута речь его, и гостю было приятно его слушать; приветливая и говорливая хозяйка славилась хлебосольством; навстречу выходили две миловидные дочки, обе белокурые и свежие, как розы; выбегал сын, разбитной мальчишка, и целовался со всеми, мало обращая внимания на то, рад ли или не рад был этому гость. В доме были открыты все окна, антресоли были заняты квартирою учителя француза, который славно брился и был большой стрелок: приносил всегда к обеду тетерек или уток, а иногда и одни воробьиные яйца, из которых заказывал себе яичницу, потому что больше в целом доме никто ее не ел. На антресолях жила также его компатриотка, наставница двух девиц. Сам хозяин являлся к столу в сюртуке, хотя несколько поношенном, но опрятном, локти были в порядке; нигде никакой заплаты. Но добрая хозяйка умерла; часть ключей, а с ними мелких забот, перешла к нему. Плюшкин стал беспокойнее и, как все вдовцы, подозрительнее и скупее. На старшую дочь Александру Степановну он не мог во всем положиться, да и был прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с штабс-ротмистром, Бог весть какого кавалерийского полка, и обвенчалась с ним где-то наскоро, в деревенской церкви, зная, что отец не любит офицеров по странному предубеждению, будто бы все военные картежники и мотишки. Отец послал ей на дорогу проклятие, а преследовать не заботился. В доме стало еще пустее. Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость; сверкнувшая в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель француз был отпущен, потому что сыну пришла пора на службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны; сын, будучи отправлен в губернский город с тем, чтобы узнать в палате, по мнению отца, службу существенную, определился вместо того в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег на обмундировку; весьма естественно, что он получил на это то, что называется в простонародии шиш. Наконец последняя дочь, оставшаяся с ним в доме, умерла, и старик очутился один сторожем, хранителем и владетелем своих богатств. Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и чем более пожирает, тем становится ненасытнее; человеческие чувства, которые и без того не были в нем глубоки, мелели ежеминутно, и каждый день что-нибудь утрачивалось в этой изношенной развалине. Случилось же под такую минуту, как будто нарочно в подтверждение его мнения о военных, что сын его проигрался в карты; он послал ему от души свое отцовское проклятие и никогда уже не интересовался знать, существует ли он на свете или нет. С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец, остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою: с каждым годом уходили из вида, более и более, главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения, покупщики торговались, торговались и, наконец, бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль. Он уже позабывал сам, сколько у него было чего, и помнил только, в каком месте стоял у него в шкапу графинчик с остатком какой-нибудь настойки, на котором он сам сделал наметку, чтобы никто воровским образом ее не выпил, да где лежало перышко или сургучик. А между тем в хозяйстве доход собирался по-прежнему: сколько же оброку должен был принесть мужик, таким же приносом орехов обложена была всякая баба, сколько же поставов холста должна была наткать ткачиха – всё это сваливалось в кладовые, и всё становилось гниль и прореха, и сам он обратился наконец в какую-то прореху на человечестве. Александра Степановна как-то приезжала раза два с маленьким сынком, пытаясь, нельзя ли чего-нибудь получить; видно, походная жизнь с штабс-ротмистром не была так привлекательна, какою казалась до свадьбы. Плюшкин однако же ее простил, и даже дал маленькому внучку поиграть какую-то пуговицу, лежавшую на столе, но денег ничего не дал. В другой раз Александра Степановна приехала с двумя малютками и привезла ему кулич к чаю и новый халат, потому что у батюшки был такой халат, на который глядеть не только было совестно, но даже стыдно. Плюшкин приласкал обоих внучков и, посадивши их к себе одного на правое колено, а другого на левое, покачал их совершенно таким образом, как будто они ехали на лошадях, кулич и халат взял, но дочери решительно ничего не дал; с тем и уехала Александра Степановна. Итак, вот какого рода помещик стоял перед Чичиковым!..»



И тут я услышал за спиной: «Эхва... На-ка, выкуси… дядя Мотя… Эхва… На-ка, выкуси… дядя Мотя…. На-ка, выкуси… дядя Мотя… Эхва… На-ка, выкуси… дядя Мотя… На-ка, выкуси… дядя Мотя… Эхва… На-ка, выкуси… дядя Мотя… На-ка, выкуси… дядя Мотя… Эхва… На-ка, выкуси… дядя Мотя… На-ка, выкуси… дядя Мотя… Эхва… На-ка, выкуси… дядя Мотя… На-ка, выкуси… дядя Мотя… Эхва… На-ка, выкуси… дядя Мотя… На-ка, выкуси… дядя Мотя… Эхва… На-ка, выкуси… дядя Мотя… На-ка, выкуси… дядя…»



Фото: Берлин. В подарок от Плюшкина для моих читателей. Internet, 2000.



Я даже не понял, кто… материализуется за моей спиной… герр П.

Это был он… На-ка, выкуси… дядя Мотя… Эхва… На-ка, выкуси… дядя...

Сегодня 2000 год, и я пишу мою книгу… На-ка, выкуси…дядя Мотя… Эхва…

И сейчас я в Берлине, а не в России 1846 года.





МЕРТВЕЦ КОРОБОЧКА: героиня национальной русской литературы XIX века



Фото: П. Боклевский. Портрет Коробочки для книги Н. В. Гоголя.

В подарок от Иосифа Бродского для моих читателей. Internet, 2000.





Н. В. Гоголь (1846) полон сарказма:

«…Минуту спустя вошла хозяйка, женщина пожилых лет, в каком-то спальном чепце, надетом наскоро, с фланелью на шее, одна из тех матушек, небольших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки и держат голову несколько набок, а между тем набирают понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки, размещенные по ящикам комодов. В один мешочек отбирают всё целковики, в другой полтиннички, в третий четвертачки, хотя с виду и кажется, будто бы в комоде ничего нет кроме белья, да ночных кофточек, да нитяных моточков, да распоротого солопа, имеющего потом обратиться в платье, если старое как-нибудь прогорит во время печения праздничных лепешек со всякими пряженцами или поизотрется само собою. Но не сгорит платье и не изотрется само собою; бережлива старушка, и салопу суждено пролежать долго в распоротом виде, а потом достаться по духовному завещанию племяннице внучатой сестры вместе со всяким другим хламом. Чичиков извинился, что побеспокоил неожиданным приездом. «Ничего, ничего, - сказала хозяйка. – В какое это время вас Бог принес! Сумятица и вьюга такая, с дороги бы следовало поесть чего-нибудь, да пора-то ночная, приготовить нельзя». Слова хозяйки были прерваны странным шипением, так что гость было испугался; шум очень походил на то, как бы вся комната наполнилась змеями; но взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же следовало хрипенье и, наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошел опять покойно щелкать направо и налево».



И тут я услышал за спиной: «Господин начальник… Господин… Господин начальник… Господин начальник… Господин… Господин начальник… Господин начальник… Господин… Господин на…ч ч чальник… Го о о сподин начальник… Господин….. Гос…………подин начальник… Господин начальник… Господин… Господин начальник… Господин начальник… Господин… Господин начальник… Господин начальник… Господин… Господин начальник… Господин началь…..»




Фото: Рим. В подарок от Коробочки для моих читателей. Internet, 2000.




Я даже не понял, кто это там материализуется за моей спиной…….. донна К.

Это была она… Господин начальник… Господин….. Господин начальник…

Сегодня 2000 год, и я пишу мою книгу… Господин начальник… Господин…

И сейчас я в Риме, а не в России 1846 года.







МЕРТВЕЦ ЧИЧИКОВ: герой национальной русской литературы XIX века



Фото: П. Боклевский. Портрет Чичикова для книги Н. В. Гоголя.

В подарок от Иосифа Бродского для моих читателей. Internet, 2000.



Н. В. Гоголь (1846) высвечивает подлеца:

«В разговорах с властителями он очень искусно умел польстить каждому. Губернатору намекнул как-то вскользь, что в его губернию въезжаешь, как в РАЙ, дороги везде бархатные, и что те правительства, которые назначают мудрых сановников, достойны большой похвалы… Но теперь отложим все в сторону и прямо займемся делом. Очень сомнительно, чтобы избранный нами герой понравился читателям. Дамам он не понравится, это можно сказать утвердительно, ибо дамы требуют, чтоб герой был решительное совершенство, и если какое-нибудь душевное или телесное пятнышко, тогда беда! Как глубоко ни загляни автор ему в душу, хоть отрази чище зеркала его образ, ему не дадут никакой цены. Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в коем случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! Всё это известно автору, и при всем том он не может взять в герои доброжелательного человека. Но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе небранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения. И мертвыми покажутся пред ними все добродетельные люди других племен, как мертва книга перед живым словом! Подымутся русские движения… и увидят, как глубоко заронилось в славянскую природу то, что скользнуло только по природе других народов… Но к чему и зачем говорить о том, что впереди? Неприлично автору, будучи давно уже мужем, воспитанному суровой внутренней жизнью и свежительной трезвостью уединения, забываться подобно юноше. Всему свой черед, и место, и время! А добродетельный человек всё-таки не взят в герои. И можно даже сказать, почему не взят. Потому что пора, наконец, дать отдых бедному добродетельному человеку; потому что праздно вращается на устах слово: добродетельный человек; потому что обратили в рабочую лошадь добродетельного человека, и нет писателя, который бы не ездил на нем, понукая и кнутом и всем, чем попало; потому что изморили добродетельного человека до того, что теперь нет на нем и тени добродетели, и остались только ребра да кожа вместо тела; потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому что не уважают добродетельного человека. Нет, пора, наконец, припрячь и подлеца. Итак, припряжем подлеца!»



И тут я услышал за спиной: «Эхва... На-ка, выкуси… дядя Мотя… Эхва… На-ка, выкуси… дядя Мотя… На-ка, выкуси… дядя Мотя… Господин… Господин начальник… Господин начальник… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе…Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Господин… Господин на………….чальник… Го..сподин начальник… Господин….. Гос…………подин начальник… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Футы-нуты… Господин начальник… Господин… Господин начальник… Господин начальник… Господин… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-кхе… Господин начальник… Господин начальник… Господин… Господин начальник… Господин началь… Футы-нуты… Футы…»



Фото: Кэрнс. Барьерный Риф. В подарок от Чичикова для моих читателей. Internet, 2000.



Я даже не понял, кто это там и впрямь материализуется за моей спиной…

сэр

господин

мистер

герр

Чичиков.



Фото: Кэрнс. Барьерный Риф. В подарок от Чичикова для моих читателей. Internet, 2000.



Он… из 1846 года… выглядел как наимодный трансвестит и говорил

на всех европейских

языках одновременно…

он был как никто в ногу со временем и моим сумасшедшим веком

но почему это так…

сегодня 2000 год и… где и откуда он здесь… ведь… сам

я пишу мою книгу и сейчас тут на моей яхте на Барьерном рифе

в любимом Кэрнсе

в Австралии,

а не в России… … … … … … опять же… … … … … … … … … … … … … … 1846 года.



Фото: Кэрнс. Барьерный Риф. В подарок от Иосифа Бродского для моих читателей. Internet, 2000.



И тут я остановился как вкопанный на мгновение и перестал выискивать ПРОРЕХИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА в словотворчестве Н. В. Гоголя и… поэтому откуда-то на память сразу же пришли ЕГО СЛОВА О САМОМ СЕБЕ:

«… Градом лились из глаз его слезы, и рыдания продолжались почти весь день. Что значили эти рыданья? Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни, - что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял последней закалки и что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и что нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть шатаемые вечными колебаниями силы и лишенную упругости немощную волю, кто бы крикнул душе пробуждающим криком это бодрящее слово: вперед, которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, и званий, и промыслов, русский человек. Где же тот, кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: вперед? Кто, зная все силы и свойства и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить нас на высокую жизнь? Какими слезами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек! Но веки проходят за веками, позорной ленью и безумной деятельностью незрелого юноши объемлется… и не дается Богом муж, умеющий произносить его!»



Разве не здесь РАЗОЧАРОВАНИЕ В СЕБЕ?

ДА, ИМЕННО ЗДЕСЬ! НЕ СМОГ Н. В. ГОГОЛЬ ВЫПОЛНИТЬ СВОЕЙ ЦЕЛИ.

ОСТАЛСЯ КОСТЕР РУКОПИСЕЙ.

ВСЕ СГОРЕЛО.

СЛЕЗЫ НЕ ЗАТУШИЛИ ГРЕХА.

Подвиг во имя отечества не получился.



Фото: А. Агин. «Вона! Пошла плясать губерния!» Иллюстрация для книги «Мертвые души». Обратите внимание на подпись ЦЕНЗОРА!

В подарок от Иосифа Бродского для моих читателей. Internet, 2000.



И все же, где тот АД, где могли родиться, воспитываться, плодиться, цвести и обильно плодоносить МЕРТВЫЕ ДУШИ… Благополучие и обустройство в АДУ – разве это нетленная цель… НЕКРОФИЛИИ?



Задав вопрос,

я

нашел ответ.



АДОМ, со слов Н. В. Гоголя, оказались… ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ С СУДОПРОИЗВОДСТВОМ, И… ДАЖЕ САМА… ПОЛИЦИЯ, КАК ИНСТИТУТ ВЛАСТИ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ XIX ВЕКА:



«… В подобных взаимных услугах они дошли, наконец, до площади, где находились присутственные места; большой трехэтажный каменный дом, весь белый, как мел, вероятно, для изображения чистоты душ помещавшихся в нем должностей; прочие здания на площади не отвечали огромностию каменному дому. Это были: караульная будка, у которой стоял солдат с ружьем, две-три извозчичьи биржи и, наконец, длинные заборы с известными заборными надписями и рисунками, нацарапанными углем и мелом; более не находилось ничего на сей уединенной, или, как у нас выражаются, красивой площади. Из окон второго и третьего этажа иногда высовывались неподкупные головы жрецов Фемиды и в ту ж минуту прятались опять: вероятно, в то время входил в комнату начальник. Приятели не взошли, а взбежали по лестнице, потому что Чичиков, стараясь избегнуть поддерживанья под руки со стороны Манилова, ускорял шаг, а Манилов тоже, с своей стороны, летел вперед, стараясь не позволить Чичикову устать, и потому оба запыхались весьма сильно, когда вступили в темный коридор. Ни в коридорах, ни в комнатах взор их не был поражен чистотою. Тогда еще не заботились о ней; и то, что было грязно, так и оставалось грязным, не принимая привлекательной наружности. Фемида просто, какова есть, в неглиже и халате принимала гостей. Следовало бы описать канцелярские комнаты, которыми проходили наши герои, но автор питает сильную робость ко всем присутственным местам. Если и случалось ему проходить их даже в блистательном и облагороженном виде, с лакированными полами и столами, он старался пробежать как можно скорее, смиренно опустив и потупив глаза в землю, а потому совершенно не знает, как там все благоденствует и процветает. Герои наши видели много бумаги и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сюртуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельцо за №368!» «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! А не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши». Шум от перьев был большой и походил на то, как будто бы несколько телег с хворостом проезжали лес, заваленный на четверть аршина иссохшими листьями.

Чичиков и Манилов подошли к первому столу, где сидели два чиновника еще юных лет, и спросили.

– Позвольте узнать, где здесь дела по крепостям?

– А что вам нужно? – сказали оба чиновника, оборотившись.

– А мне нужно подать просьбу.

– А вы что купили такое?

– Я бы хотел прежде знать, где крепостной стол, здесь или в другом месте?

– Да скажите прежде, что купили и в какую цену, так мы вам тогда и скажем, где, а так нельзя знать.

Чичиков тотчас увидел, что чиновники были просто любопытны, подобно всем молодым чиновникам, и хотели придать более весу и значения себе и своим занятиям.

– Послушайте, любезные, - сказал он, - я очень хорошо знаю, что все дела по крепостям, в какую бы ни было цену, находятся в одном месте, а потому прошу вас показать нам стол, а если вы не знаете, что у вас делается, так мы спросим у других.

Чиновники на это ничего не отвечали, один из них только тыкнул пальцем в угол комнаты, где сидел за столом какой-то старик, перемечавший какие-то бумаги. Чичиков и Манилов прошли промеж столами прямо к нему. Старик занимался очень внимательно.

– Позвольте узнать, - сказал Чичиков с поклоном, - здесь дела по крепостям?

Старик поднял глаза и произнес с расстановкою:

– Здесь нет дел по крепостям.

– А где же?

– Это в крепостной экспедиции.

– А где же крепостная экспедиция?

– Это у Ивана Антоновича.

– А где же Иван Антонович?

Старик тыкнул пальцем в другой угол комнаты. Чичиков и Манилов отправились к Ивану Антоновичу. Иван Антонович уже запустил один глаз назад и оглянул их искоса, но в ту же минуту погрузился еще внимательнее в писание.

– Позвольте узнать, сказал Чичиков с поклоном, - здесь крепостной стол?

Иван Антонович как будто бы и не слыхал и углубился совершенно в бумаги, не отвечая ничего. Видно было вдруг, что это был уже человек благоразумных лет, не то что молодой болтун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос на нем был черный, густой; вся седина лица выступала у него вперед и пошла в нос, словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.

– Позвольте узнать, здесь крепостная экспедиция? – сказал Чичиков.

– Здесь! – сказал Иван Антонович, поворотил свое кувшинное рыло и приложился опять писать.

– А у меня дело вот какое: куплены мною у разных владельцев здешнего уезда крестьяне на вывод: купчая есть, остается совершить.

– А продавцы налицо?

– Некоторые здесь, а от других доверенность.

– А просьбу принесли?

– Принес и просьбу. Я бы хотел… мне нужно поторопиться… так нельзя ли, например, кончить дело сегодня?

– Да, сегодня! Сегодня нельзя, - сказал Иван Антонович. – Нужно навести еще справки, нет ли еще запрещений.

– Впрочем, что до того, чтобы ускорить дело, так Иван Григорьевич, председатель, мне большой друг…

– Да ведь Иван Григорьевич не один; бывают и другие, - сурово сказал Иван Антонович.

Чичиков понял заковыку, которую завернул Иван Антонович, и сказал:

– Другие тоже не будут в обиде, я сам служил, дело знаю…

– Идите к Ивану Григорьевичу, - сказал Иван Антонович голосом несколько поласковее, пусть он даст приказ, кому следует, а за нами дело не постоит.

Чичиков, вынув из кармана бумажку, положил ее перед Иваном Антоновичем, которую тот совершенно не заметил и накрыл тотчас ее книгою. Чичиков хотел было указать ему ее, но Иван Антонович движением головы дал знать, что не нужно показывать.

– Вот, он вас проведет в присутствие! – сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла, и в них перед столом за зерцалом и двумя толстыми книгами сидел один, как солнце, председатель. В этом месте новый Виргилий почувствовал такое благоговение, что никак не осмелился занести туда ногу и поворотил назад, показав свою спину, вытертую как рогожка, с прилипнувшим где-то куриным пером. Вошедши в залу присутствия, они увидели, что председатель был не один, подле него сидел Собакевич, совершенно заслоненный зерцалом. Приход гостей произвел восклицание, правительственные кресла были отодвинуты с шумом. Собакевич тоже привстал со стула и стал виден со всех сторон с длинными своими рукавами. Председатель принял Чичикова в объятия, и комната присутствия огласилась поцелуями; спросили друг друга о здоровье; оказалось, что у обоих побаливает поясница, что тут же было отнесено к сидячей жизни. Председатель, казалось, уже был уведомлен Собакевичем о покупке, потому что принялся поздравлять, что сначала несколько смешало нашего героя, особливо когда он увидел, что и Собакевич и Манилов, оба продавцы, с которыми дело было улажено келейно, теперь стояли вместе лицом друг к другу. Однако же он поблагодарил председателя и, обратившись тут же к Собакевичу, спросил:

– А ваше как здоровье?

– Слава Богу, не жалуюсь, - сказал Собакевич. И точно, не на что было жаловаться: скорее железо могло простудиться и кашлять, чем этот на диво сформованный помещик.

– Да вы всегда славились здоровьем, - сказал председатель, - и покойный ваш батюшка был также крепкий человек.

– Да, на медведя один хаживал, - отвечал Собакевич.

– Мне кажется, однако ж, - сказал председатель, - вы бы тоже повалили медведя, если бы захотели выйти против него.

– Нет, не повалю, - отвечал Собакевич, - покойник был меня покрепче, - и, вздохнувши, продолжал: - нет, теперь не те люди; вот хоть и моя жизнь, что за жизнь? Так как-то себе…

– Чем же ваша жизнь не красна? – сказал председатель.

– Нехорошо, нехорошо, - сказал Собакевич, покачав головою. – Вы посудите, Иван Григорьевич: пятый десяток живу, ни разу не был болен; хоть бы горло заболело, веред или чирей выскочил… Нет, не к добру! Когда-нибудь придется поплатиться за это. – Тут Собакевич погрузился в меланхолию.

«Эк его! – подумали в одно время и Чичиков и председатель, - на что вздумал пенять!»

– К вам у меня есть письмецо, - сказал Чичиков, вынув из кармана письмо Плюшкина.

– От кого? – сказал председатель и, распечатавши, вскликнул: - А! От Плюшкина. Он еще до сих пор прозябает на свете. Вот судьба! Ведь какой был умнейший, богатейший человек! А теперь…

– Собака, - сказал Собакевич, - мошенник, всех людей переморил голодом.

– Извольте, извольте, - сказал председатель, прочитав письмо, - я готов быть поверенным. Когда вы хотите совершить купчую, теперь или после?

– Теперь, - сказал Чичиков, - я буду просить даже вас, если можно сегодня; потому что мне завтра хотелось бы выехать из города: я принес и крепости и просьбу.

– Все это хорошо, только уж как хотите, мы вас не выпустим так рано. Крепости будут совершены сегодня, а вы всё-таки с нами поживите. Вот я сейчас отдам приказ, - сказал он и отворил дверь в канцелярскую комнату, всю наполненную чиновниками, которые уподобились трудолюбивым пчелам, рассыпавшимся по сотам, если только соты можно уподобить канцелярским делам. – Иван Антонович здесь?

– Здесь, - отозвался голос извнутри.

– Позовите его сюда!

Уже известный читателям Иван Антонович кувшинное рыло показался в зале присутствия и почтительно поклонился.

– Вот возьмите, Иван Антонович, все эти крепости…

– Да не позабудьте, Иван Григорьевич, - подхватил Собакевич, - нужно будет свидетелей, хотя по два с каждой стороны. Пошлите теперь же к прокурору, он человек праздный и, верно, сидит дома: за него всё делает стряпчий Золотуха, первейший хапуга в мире. Инспектор врачебной управы, он также человек праздный и, верно, дома, если не поехал куда-нибудь играть в карты, да еще тут много есть, кто поближе, Трухачевский, Бегушкин, они все даром бременят землю!

– Именно, именно! – сказал председатель и тот же час отрядил за ними всеми канцелярского.

– Еще я попрошу вас, - сказал Чичиков, - пошлите за поверенным одной помещицы, с которой я тоже совершил сделку, сыном протопопа отца Кирилла; он служит у вас же.

– Как же, пошлем и за ним! – сказал председатель. Всё будет сделано, а чиновным вы никому не давайте ничего, об этом я вас прошу. Приятели мои не должны платить. – Сказавши это, он тут же дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно, ему не понравившееся. Крепости произвели, кажется, хорошее действие на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч рублей. Несколько минут он смотрел в глаза Чичикову с выраженьем большого удовольствия и, наконец, сказал:

– Так вот как! Этаким-то образом, Павел Иванович! Так вот вы приобрели.

– Приобрел, - отвечал Чичиков.

– Благое дело! Право, благое дело!

– Да я вижу сам, что более благого дела не мог бы предпринять. Как бы то ни было, цель человека всё еще не определена, если он не стал наконец твердой стопою на прочное основание, а не на какую-нибудь вольнодумную химеру юности. – Тут он весьма кстати выбранил за либерализм, и поделом, всех молодых людей. Но замечательно, что в словах его была всё какая-то нетвердость, как будто бы тут же сказал сам себе: «Эх, брат, врешь ты, да еще и сильно!» Он даже не взглянул на Собакевича и Манилова, из боязни встретить что-нибудь на их лицах. Но напрасно боялся он: лицо Собакевича не шевельнулось, а Манилов, обвороженный фразою, от удовольствия только потряхивал одобрительно головою, погрузясь в такое положение, в каком находится любитель музыки, когда певица перещеголяла самую скрыпку и пискнула такую тонкую ноту, какая не в мочь и птичьему горлу.

– Да что ж вы не скажете Ивану Григорьевичу, - отозвался Собакевич, - что такое именно вы приобрели; а вы, Иван Григорьевич, что вы не спросите, какое приобретение они сделали? Ведь какой народ! Просто золото. Ведь я им продал и каретника Михеева.

– Нет, будто и Михеева продали? – сказал председатель. – Я знаю каретника Михеева: славный мастер; он мне дрожки переделал. Только позвольте, как же… Ведь вы мне сказывали, что он умер…

– Кто, Михеев умер? – сказал Собакевич, ничуть не смешавшись. – Это его брат умер, а он преживехонький и стал здоровее прежнего. На днях такую бричку наладил, что и в Москве не сделать. Ему по-настоящему только на одного государя и работать.

– Да, Михеев славный малый, - сказал председатель, - и я дивлюсь даже, как вы могли с ним расстаться.

– Да будто один Михеев! А Пробка Степан, плотник, Милушкин, кирпичник, Телятников Максим, сапожник, - ведь все пошли, всех продал. А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми необходимыми для дому и мастеровыми, Собакевич отвечал, махнувши рукой: - А! Так просто нашла дурь: дай, говорю, продам, да и продал сдуру! – Засим он повесил голову так, как будто сам раскаивался в этом деле, и прибавил: – Вот и седой человек, а до сих пор не набрался ума.

– Но позвольте, Павел Иванович, - сказал председатель: как же вы покупаете крестьян, без земли? Разве на вывод?

– На вывод.

– Ну, на вывод другое дело. А в какие места?

– В места… в Херсонскую губернию.

– О, там отличные земли! – сказал председатель и отозвался с большой похвалою насчет рослости тамошних трав.

– А земли в достаточном количестве?

– В достаточном, сколько нужно для купленных крестьян.

– Река или пруд?

– Река. Впрочем, и пруд есть. – Сказав это, Чичиков взглянул ненароком на Собакевича, и хотя Собакевич был по-прежнему неподвижен, но ему казалось, будто бы было написано на лице его: «Ой, врешь ты! Вряд ли есть река и пруд, да и вся земля!»

– Река или пруд? <…>»

Пока продолжались разговоры, начали мало-помалу появляться свидетели: знакомый читателю прокурор-моргун, инспектор врачебной управы, Трухачевский, Бегушкин и прочие, по словам Собакевича, даром бременящие землю. Многие из них были совсем незнакомы Чичикову: недостававшие и лишние набраны были тут же из палатских чиновников. Привели также не только сына протопопа отца Кирилла, но даже и самого протопопа. Каждый из свидетелей поместил себя со всеми своими достоинствами и чинами, кто оборотным шрифтом, кто косяками, кто, просто, чуть не вверх ногами, помещая такие буквы, каких даже и не видано было в русском алфавите. Известный Иван Антонович управился весьма проворно, крепости были записаны, помечены, занесены в книгу и куда следует, с принятием полупроцентовых и за припечатку в Ведомостях, и Чичикову пришлось заплатить самую малость. Даже председатель дал приказание из пошлинных денег взять с него только половину, а другая неизвестно каким образом отнесена была на счет какого-то другого просителя.

– Итак, - сказал председатель, когда всё было кончено, - остается теперь только вспрыснуть покупочку.

– Я готов, - сказал Чичиков. – От вас зависит только назначить время. Был бы грех с моей стороны, если бы для эдакого приятного общества да не раскупорить другую-третью бутылочку шипучего.

– Нет, вы не так приняли дело: шипучего мы сами поставим, - сказал председатель, - это наша обязанность, наш долг. Вы у нас гость: нам должно угощать. Знаете ли что, господа! Покамест что, а мы вот как сделаем: отправимтесь-ка все, так как есть, к полицейместеру; он у нас чудотворец: ему стоит только мигнуть, проходя мимо рыбного ряда или погреба, так мы, знаете ли, как закусим! Да при этой оказии и в вистишку.

От такого предложения никто не мог отказаться. Свидетели уже при одном наименованье рыбного ряда почувствовали аппетит; взялись все в тот же час за картузы и шапки, и присутствие кончилось. Когда проходили они канцелярию, Иван Антонович кувшинное рыло, учтиво поклонившись, сказал потихонечку Чичикову: «Крестьян накупили на сто тысяч, а за труды дали только одну беленькую».

– Да ведь какие крестьяне, - отвечал ему на это тоже шепотом Чичиков, - препустой и преничтожнейший народ, и половины не стоит. – Иван Антонович понял, что посетитель был характера твердого и больше не даст.

– А почем купили душу у Плюшкина? – шепнул ему на другое ухо Собакевич.

– А Воробья зачем приписали? – сказал ему в ответ на это Чичиков.

– Какого Воробья? – сказал Собакевич.

– Да бабу, Елисавету Воробья, еще и букву «ъ» поставили на конце.

– Нет, никакого Воробья я не приписывал, - сказал Собакевич и отошел к другим гостям.

Гости добрались наконец гурьбой к дому полицейместера. Полицейместер, точно, был чудотворец: как только услышал он, в чем дело, в ту ж минуту кликнул квартального, бойкого малого в лакированных ботфортах, и, кажется, всего два слова шепнул ему на ухо, да прибавил только: «Понимаешь!», а уж там в другой комнате в продолжение того времени, как гости резались в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, это все было со стороны рыбного ряда. Потом появились прибавления с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог с головизною, куда вошли хрящ и щеки 9-пудового осетра, другой пирог с груздями, пряженцы, маслянцы, взваренцы. Полицейместер был некоторым образом отец и благотворитель в городе. Он был среди граждан совершенно как родной в семье, а в лавки и в гостиный двор наведывался, как в собственную кладовую. Вообще он сидел, как говорится, на своем месте и должность свою постигнул в совершенстве. Трудно было даже и решить, он ли был создан для места или место для него. Дело было так поведено умно, что он получал вдвое больше доходов противу всех своих предшественников, а между тем заслужил любовь всего города. Купцы первые его очень любили, именно за то, что не горд; и точно, он крестил у них детей, кумился с ними и хоть драл подчас с них сильно, но как-то чрезвычайно ловко: и по плечу потреплет, и засмеется, и чаем напоит, пообещается и сам придти поиграть в шашки, расспросит обо всем: как делишки, что и как…» (1842).



И что же зарождалось в недрах ГОСУДАРСТВЕННО-АДМИНИСТРАТИВНОГО АДА?

Какие Пророчества Могли Испугать Гениального Нострадамуса России?



Ведь Его Гений Мог Подсказать ему МНОГОЕ …

Через Его ЯСНОВИДЕНИЕ … и СУПЕРМЫСЛИ ОТ ДУШИ И СЕРДЦА.



У меня возникает убеждение, что Н. В. Гоголь увидел:

скорый рост терроризма в стране, неизбежное убийство Помазанника Божьего и его семьи,

мучительные мировые войны, гибель десятков миллионов своих соотечественников

в СЛУЧАЕ ПРИХОДА К ВЫСШЕЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ РОССИЯН БЕЗ ДУШИ.



Ведь именно бездушие и

ОПРЕДЕЛЯЕТ СМЕРТОНОСНЫЕ КАЧЕСТВА СО СТОРОНЫ МЕРТВЫХ ДУШ.



Разрушение христианства могло случиться и СЛУЧИЛОСЬ…



Оно вскоре стало первоосновой и твердыней СМЕРТОНОСНОГО БЕЗДУШИЯ в России.



Бесспорно, что у антихристиан нет НИКАКОЙ ДУШИ,

а есть ПЛАМЕННЫЙ МОТОР–ДВИГАТЕЛЬ В ВИДЕ СЕРДЦА.



Н. В. Гоголь оказался прав.



В ХХ веке в России пришли к государственной власти мертвые души или БЕСЫ. Их поименовали: ВОЖДЯМИ АНТИХРИСТИАН ИМПЕРИИ. Объединившись, ОНИ РАЗРУШИЛИ РУССКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ. Миллионы диссидентов и узников совести вскоре были РАСТЕРЗАНЫ в концлагерях социализма. Десятки миллионов христиан бежали из России в западные христианские страны.



Весь ленинский чиновничий и государственный аппарат почти столетие настойчиво и упорно трудился РАДИ ОТДЕЛЕНИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА ОТ БОГА. Именно русского человека, подчеркиваю я, имея в виду, что речь идет о предсказаниях великого русского писателя Н. В. Гоголя о будущем своей русскоязычной цивилизации в России и нигде в каком-либо другом месте на планете. Он же лично искал СВЕТЛОЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ БУДУЩЕЕ для ТОЛЬКО своего и ИМЕННО СВОЕГО русского ПРАВОСЛАВНОГО народа, что одарил мировую культуру своей великой русскоязычной литературой.



Произошло же все наоборот!



Рабство,

плебейство,

несвобода, безбожие – стали социальной религией и поголовно исповедывались

в СССР с 1917 по 1991.



Что же было УКРАДЕНО и что СТАЛО ПРИЧИНОЙ РАЗОРЕНИЯ

ВЕЛИКОЙ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ДУШИ?



А УКРАДЕНО БЫЛО ВОЖДЯМИ АНТИХРИСТИАН РОССИИ из русской жизни народа НИЧТО ИНОЕ,

КАК ДЕЙСТВИЕ БОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТУРГИИ, ее тысячелетний уклад.



Именно БЛАГОЛЕПИЯ ЦЕРКОВНОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ БОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТУРГИИ

И БЫЛИ НАЧИСТО ЛИШЕНЫ «МЕРТВЫЕ ДУШИ НОВОРУССКИХ».



ЦИНИЧНОЕ уничтожение и КОВАРНОЕ изъятие ЕЕ из ПОВСЕДНЕВНОЙ жизни привело ПРАВОСЛАВИЕ к ТОТАЛЬНОМУ геноциду, ПОГРОМНОМУ РАСИЗМУ ко всем другим религиям и конфессиям в стране, к РЕЛИГИОЗНОЙ ВОЙНЕ, НАЗВАННОЙ БЕЛЫМ ДВИЖЕНИЕМ и к рождению глобальной системы концентрационных лагерей для СОБСТВЕННЫХ ГРАЖДАН.



Христианские Вожди у ВЛАСТИ не смогли бы сделать подобное преступление против своей христианской страны и своего христианского народа.



ТОЛЬКО ВОЖДИ МНОГОМИЛЛИОННОЙ АРМИИ АНТИХРИСТИАН ИМПЕРИИ

СТРЕМИЛИСЬ УНИЧТОЖИТЬ ХРИСТИАНСТВО В РОССИИ.



И здесь открывается суть моего P.S. к «Мертвым Душам»… во славу посещения Божественной Литургии, которая могла бы играть оздоровительную роль в жизни россиян из уст Н. В. Гоголя.



А именно: «А потому для всякого, кто только хочет идти вперед и становиться лучше, необходимо частое, сколько можно, посещение Божественной Литургии и внимательное слушание. Она нечувствительно строит и СОЗДАЕТ ЧЕЛОВЕКА, и, если ОБЩЕСТВО НЕСОВЕРШЕННО РАСПАЛОСЬ, если ЛЮДИ НЕ ДЫШАТ ПОЛНОЙ, НЕПРИМИРИМОЙ НЕНАВИСТЬЮ МЕЖДУ СОБОЙ, то сокровенная причина тому есть БОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТУРГИЯ, напоминающая человеку о СВЯТОЙ НЕБЕСНОЙ ЛЮБВИ к БРАТУ… ВЕЛИКО и НЕИСЧИСЛИМО МОЖЕТ БЫТЬ ВЛИЯНИЕ БОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТУРГИИ, ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ПОЛОЖИТ ПРАВИЛОМ ВНОСИТЬ в ЖИЗНЬ СЛЫШАННОЕ…»



Здесь рецепт борьбы с мертвецами С СОВЕСТЬЮ НЕ ОТ БОГА, что расселились между НАМИ живыми с сердцем, душой и совестью от Бога.



После этих святых слов есть смысл приобщить незрелое советское гражданское сердце и вялый, залитый вином советский разум к великой книге Н. В. Гоголя из ХIХ века, названной «Размышления о Божественной Литургии».



Здесь Размышления о

ВЕЛИКОЙ ЦЕРКОВНОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ БОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТУРГИИ,

КАК ЗАВЕЩАНИЕ ОТ ПИСАТЕЛЯ ДЛЯ РОССИЯН.



Здесь суть РУССКОЙ ДУШИ.

ЗДЕСЬ РУССКОЕ ОЩУЩЕНИЕ и ОСОЗНАНИЕ МИРА.

ЗДЕСЬ СУТЬ РУССКОЙ СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ,

исповедующей мировые ценности христианства.



Без этой книги нет полного понимания Николая Васильевича и

сути «Мертвых Душ», как и их предназначения для потомков в ХХI веке.





БИБЛИОТЕЧНЫЕ КНИЖНЫЕ, АУДИО И ВИДЕО КАТАЛОГИ C DVD-1 В РОССИИ

====================================================
==================================

ДОСТУПНЫ ДЛЯ РОССИЯН В БИБЛИОТЕКАХ ЗНАМЕНИТЫХ ТЕАТРОВ, АКАДЕМИЙ, МУЗЕЕВ,

УНИВЕРСИТЕТОВ И В ГЛАВНЫХ ИНФОРМАЦИОННЫХ ЦЕНТРАХ ФЕДЕРАЛЬНОГО ЗНАЧЕНИЯ ДЛЯ ЦЕЛЕЙ

ИЗУЧЕНИЯ ВЗЛЕТОВ И САМОПОГРОМОВ СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ, ТРАДИЦИЙ ТЫСЯЧЕЛЕТНЕГО

ПРАВОСЛАВИЯ И ДУХОВНЫХ ИДЕАЛОВ СВОЕГО ОТЕЧЕСТВА

==================================
=====================================================


BOOK DVD-1 + РОССИЙСКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ: ЕВРОПА, УКРАИНА И РОССИЯ XVIII-XX ВЕК И АВСТРАЛИЯ XXI ВЕКА

РЮНТЮ, Юри Мэттью (2002). Однотомник « P.S. для ” Мертвых Душ ” Николая Васильевича Гоголя ». В «МИРОВОМ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОМ НАСЛЕДИИ РУДОЛЬФА НУРЕЕВА: РОССИЯ - ХХ ВЕК», СЕРИЯ ИЗ 35 КНИГ НА КОМПАКТНОМ ДИСКЕ ФОРМАТА DVD ИЗДАТЕЛЬСТВА «МЕЖДУНАРОДНАЯ АКАДЕМИЯ ИНФОРМАТИЗАЦИИ, АССОЦИИРОВАННЫЙ ЧЛЕН ООН» ПОД РЕДАКЦИЕЙ АКАДЕМИКА РЮНТЮ Ю. М., КНИГА 35, СИДНЕЙ, АВСТРАЛИЯ (На русском ЯЗЫКЕ). КУЛЬТУРОЛОГИЯ ЕВРОПЫ, УКРАИНЫ И РОССИИ: 1791-2001. Р97. ББК 84.8 (8 АВСТР.).

BOOK DVD-1 + РОССИЙСКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ: ЕВРОПА И РОССИЯ X-XX ВЕК И АВСТРАЛИЯ XXI ВЕКА