Гл. 14. Притча

                Навожу в квартире порядок. Без жены всё пришло не в лучший вид: пора бы поработать пылесосом, вымыть полы, протереть книжные полки, окна, полить цветы… Словом, скопился полный набор домашних хлопот.
                Раздаётся звонок в дверь. Открываю. Стоит без всякого выражения лица Родион. И переминается с ноги на ногу.
                — Зашёл как холостяк к «холостяку», — говорит он. — Можно?
                — Привет! — говорю я. — А почему нельзя? Заходи. Тебе всегда можно.
                — Ну, ты как?
                — Спрашиваешь…
                — Крепись. А я к тебе на минутку, но по делу. Прости, что прямо с порога.
                Родион вытаскивает машинописный лист бумаги, сложенный вчетверо, и протягивает его мне:
                — На днях накатал притчу. Называется «Суд праведный». Мне важно знать твоё мнение. Если одобришь — отдам завтра утром в печать.
                Притча небольшая. И я читаю.

   Бог раздал людям таланты. Одному дал талант художника, другому — музыканта, третьему — поэта, четвёртому — философа. А пятому дал сразу все эти таланты вместе.
   Первые четверо стали со временем соответственно художником, музыкантом, поэтом и философом. А пятый не знал, кем он хочет стать, поэтому решил жить просто так, не пользуясь тем, что получил. И вот пришёл час ему умереть. Стоит он перед Престолом Божиим, а отчитаться за дары свыше нечем.
   — Ты же знал, что Я строго спрошу за каждый из талантов, — сказал Господь.
   — Но что сочинили для Тебя Моисей, Будда, Зороастр или многие отцы-пустынники? — спросил человек. — Ты же и Сам ничего не написал, не нарисовал, не сочинил, когда был на Земле.
   И Господь осудил человека: и за нереализованные таланты, и за гордыню — самый тягчайший из всех грехов.

                Родион стоит растерянный, точно его самого судят.
                — Смело, — говорю я. — Не побоялся переиначить Евангельскую притчу о талантах.
                — Того и боюсь.
                — Но опасней другое. Ты пишешь от лица Бога, вкладываешь в Его уста свои слова, да ещё и заставил судить Господа по своей воле. Это ли не гордыня?
                Родион из розового становится красным.
                — Что мы творим? — говорит он и рвёт лист бумаги пополам. — Прости.
                Я понимаю, что высказался слишком строго. Слово — не воробей… И в душе ругаю себя за неуместную прямолинейность, за свой скорый суд над притчей. Неправедный суд свершил над «Судом праведным»? Нехорошо. Это ли не гордыня? Ведь с другом и так происходит неладное.
                — Родион, напрасно порвал… В притче есть и достоинства. Если говорить объективно, то ведь ты затронул действительно значимую тему. Кто сейчас напоминает об ответственности таланта и вообще о дарах Божиих!
                — Потому и порвал. Дар Божий не должен человека вводить в искушение. Что мы творим…
                Родион жмёт мне руку.
                — Нине от меня привет. Здоровья ей!
                Я остаюсь один.
                И начинаю отчётливо понимать, что уборку следует делать прежде всего внутри себя.
                Прости непутевого, дорогой человече…