Память народа. Ленинградцы этого не забудут

рассказ Аглаи Коньковой

Подвиг народа. Это понятие для каждого свое. Для кого-то достаточно расплывчатое. Если в детстве не слушал рассказы своих бабушек и дедушек о войне. Для меня – яркое, сильное эмоциональное переживание. Герои того времени не только те, кто был на передовой, заслужившие громкие признания и ордена, но и незаметные люди, не кичившиеся своими поступками.

  Одни из первых моих воспоминаний, я лежу на кровати и смотрю: бабушка Валя «собирает» как конструктор свою ногу. Она деревянная, там много завязочек, кнопок и крючочков. Этот процесс был ежедневный. Надеть протез и снять его – целый обряд. Не говоря уже, как он натирал ей культю. Она никогда не говорила нам о своих болях. Советские протезы – это ад для инвалидов. Я, маленькая, только следила за этой процедурой. Дурацкие вопросы не задавала. Дети в семьях инвалидов рано взрослеют.

  Как и все дети, мы с братом, часто просили наших бабушек и дедушек рассказать про войну. Бабушка Валя не могла об этом говорить и переводила разговор на другую тему. Прабабушка Юля, (ее мама) приговаривала: «Ой, Анечка, война – это так страшно, так страшно, во время войны цинга, когда снимаешь сапог, а он снимается с портянкой и со всей кожей ноги. Бежишь по улице, бомбежка началась, а ты не успела в бомбоубежище, бежишь и уже не понимаешь по какой стороне можно. Однажды, пришла навестить сестру на Пушкинской улице - а там все мертвые и из жильцов остался один ребенок, умер на руках у меня. Карточки на хлеб потеряли".  Так прабабушка в конце войны стала жить в комнате сестры в этой коммунальной квартире. У дворничихи обнаружила мебель, которую она уже принесла к себе. Что смогла опознать, то и забрала обратно.

  Мой прадед воспитывался в привилегированном детском доме и получил блестящее образование, был офицером царской армии. В 1914 году попал в плен в Германии. При советской власти, стал офицером Красной армии. В Петрограде долго занимал пост начальника речной милиции. В 1936 году, перед арестом был начальником Северо-Западного округа. Он с семьей (моя прабабушка и двое детей) жили в отдельной квартире на Гагаринской улице с ванной. У них даже был доберман.

 Отработанный вариант. Кто-то из друзей подбросил запрещенную брошюру. Так было надо. Деда посадили с конфискацией имущества. Больше семья его не видела. Прабабушка, неработающая до 36 лет, осталась с двумя детьми. Как так получилось, что семью оставили в покое и дальше никого не тронули, прабабушка унесла в могилу, не открыв нам этот секрет. Моя бабушка, искреннее верившая в идеи коммунизма, даже смогла вступить в партию. Я знаю, что первое сделала прабабушка и за что моя бабушка не смогла простить свою мать, она продала скрипку деда уровня Страдивари и две именные серебряные шашки, подаренные деду Ворошиловым. Но первое время нужно было на что-то есть и где-то жить. Я так понимаю, они ютились по каким-то комнаткам, поэтому, когда сестра умерла, бабушка заняла ее комнату в той коммуналке на Пушкинской улице.

  Бабушка Валя и ее мама пережили всю блокаду в Ленинграде. Если бы не работали, то не выжили бы. Моя знакомая, в блокаду была подростком, вспоминала: "Пойдешь - поработаешь, тебе тогда кружку молока могут налить. Не будешь работать, еды не будет".

  Прабабушка работала на легендарной Ленинградской фабрике «Грим». Варили клейстер и ели. С работы не уходили, не было сил. Бабушка Валя работала лаборантом в госпитале, делала биохимический анализ крови. Госпиталь находился сначала в Европейской гостинице, лаборатория была в подвальном помещении. Потом перевели в Суворовское училище. Давали паек, им она делилась с прабабушкой.

  После войны Европейская гостиница устроила работникам госпиталя банкет. Праздновали очередной юбилей Победы. Так бабушка Валя побыла там в ресторане в первый и последний раз.

  Я обнаружила параллели ранений бабушки и дедушки. Бабушка закрывала дверь бомбоубежища госпиталя вместе с одной медсестрой. Прилетел снаряд. Бабушку отбросило так, что ее с трудом нашли, с оторванной ногой и 23 осколочными ранениями. Один осколок так и остался в голове. Давала мне потрогать. Другую медсестру убило.

  Из рассказа деда я знаю - его ранило на передовой. В окопе, во время боя, вдруг между ним и солдатом упала граната. Они успели посмотреть друг другу в глаза, понимая, что сейчас произойдет. Деду раздробило ногу, а солдат - погиб. Ногу деду можно было спасти. Но перевозили раненных под бомбежками очень долго. Потом дед ждал свой очереди на операцию. Сначала оперировали генерала и вышестоящих командиров. Пока дошли до него, началась гангрена.

  Инвалидов в СССР «не было». Их нельзя было показывать, зарубежные поездки сразу отметались. Руководящие должности занимать тоже нельзя.  Дед от этого страдал в последствии.

  Бабушка находилась в коме после ранения два месяца. Никто не верил, что восемнадцатилетняя девушка выживет. Были еще операции, потом у нее началась гангрена, ногу пришлось подрезать выше колена.

Рассказывала мне про фантомные боли. Ноги нет, а болит.

  Как только смогла самостоятельно сидеть, начала работать.

  Прабабушка столько пережила. В начале войны погиб ее сын в штрафбате. Опоздал на работу на 5 минут. Случилась авария на дороге. Тогда было все строго. Сохранилось его письмо. «Мама, не волнуйся, я смою позор с нашей семьи своей кровью». И смыл. Сначала пришло письмо о без вести пропавшем.

  Чтобы хоть как-то порадовать дочь после ранения, прабабушка за две буханки хлеба у ювелира сделала ей кольцо с бриллиантом.

  А еще бабушка Валя, когда я уже выросла, поделилась со мной страшной историей про то, как хоронили ногу…

  Из воспоминаний бабушкиной боевой подруги: «Я пришла в госпиталь Валю навестить, сидит какой-то парень на кровати, подхожу ближе, а это - Валя. У бабушки твоей косы были длинные, а тут ежик на голове».

  У бабушки много было боевых подруг. Преданная дружба в те тяжелые времена - отдельная тема. Самая верная подруга Галя Елизарова. В блокаду у нее умер новорожденный ребенок. Больше иметь детей она не могла, зато посвятила себя воспитанию двух поколений нас. Она стала нам второй бабушкой.

  В 1945 году организовали санитарный поезд. Он шел за Советской армией в сторону Берлина. Бабушку взяли туда работать, чтобы она смогла как-то отвлечься.
  Так, волшебным образом, она побывала за границей, правда полуразрушенной войной и в этом поезде доехала до Германии.

  Бабушка рассказывала, что до ранения у нее был жених…

  Познакомил мою бабушку с дедом хирург, работающий в институте протезирования, где находились бабушка и дедушка. У дедушки не было левой ноги, у бабушки правой.

  Часть диссертации этого врача была посвящена уникальному протезу, сделанному моей бабушке в Германии. Ведь, когда она уезжала в Германию в санитарном поезде работать, она была на костылях. Ее поддерживали и помогали боевые подруги, которые прошли с ней всю жизнь рука об руку: Шура Ерофеева, Галя Данович - дочь главного врача госпиталя. Вернулась бабушка из Германии на протезе, он был самый лучший из всех, которые ей потом уже делали в России. Примерно каждые пять лет протезы снашиваются, их необходимо менять. Страшные мучения приходилось терпеть, привыкая к новому.

  Моя мама сломала ногу в двадцать лет и пошла в поликлинику на осмотр. Врач, взяв ее карточку и прочитав ее фамилию, подскочил к ней и начал ее обнимать и целовать, приговаривая: «Это же я, я познакомил твоих родителей!»
У бабушки и дедушки родились две девочки.

  Бабушка, будучи беременной моей тетей, возвращалась с работы домой. На Кузнечном переулке стояла огромная очередь за соленными огурцами. Бабушка никогда не пользовалась правом что-то покупать без очереди как инвалид. Она остановилась около толпы: «Мне так захотелось соленных огурцов в этот момент!»- рассказывала она мне. И тут кто-то закричал над ней:
«Пропустите беременную, ей нужны соленые огурцы!» Люди неожиданно расступились и пропустили бабушку, радости не было предела и огурцы оказались очень вкусными.

  Квартира, как положено в то время, коммунальная. Но жили тогда в них дружно и весело. Праздновали и горевали вместе. Правда мыться и в туалет - по очереди и расписанию. Чаще мылись в бане.  Ходить с двумя маленькими девчонками в баню на костылях – великий подвиг, который совершала каждую неделю бабушка. Дед каждый выходной «окультуривал» дочерей, водил их в театры и музеи.

  Галя Ерофеева вспоминала: «Вскоре после победы, мы с твоей бабушкой прогуливались по Невскому проспекту, навстречу нам проходили два солдата. Увидев на груди бабушки Орден Отечественной войны I степени, парни стали громко предполагать, как бабушка могла его получить и только обернувшись один из них увидел у бабушки протез и воскликнул: «А, это за ногу!». После этого случая бабушка перестала носить награды. Она всю жизнь стеснялась своего статуса инвалида Отечественной войны. Но раз в три года она должна была проходить ВТЭК (врачебно-трудовая экспертиза) для подтверждения инвалидности (по сути, она каждый раз доказывала комиссии, что нога за это время не отросла).

  Бабушка воспитала двух дочерей, меня и моих двоюродных сестру и брата.

  Появление нового ребенка в семье - огромная радость для нее. Когда бабушка взяла на руки младшего правнука, Колянчик первый раз улыбнулся. Обычно, новорожденный осознанно улыбается намного позже. Стало ясно - установилась новая связь поколений.

  В этом году ей бы исполнилось 100 лет. С нами ее больше нет уже 5 лет, нам так ее не хватает!
  Как-то разбирая старые письма и открытки нашла стихотворение - посвящение бабушке от моего деда:
  Вале Морозовой!
Я на тебя смотрю украдкой,
Тобой любуясь незаметно,
И содрогаюсь дрожью сладкой,
Поймав случайно взгляд ответный.
О, как твои глаза красивы!
В них даль безбрежная видна-
Они таят любви порывы,
В них моря цвет и глубина.
А иногда-полны мечтаний
Они задумчивы, грустны…
Я видел в них уже влиянье
Вновь наступающей весны.
С тех пор, как я тебя увидел,
Покой потерян для меня,
Я возраст свой возненавидел,
Теперь судьбу свою кляня.
Скажи- как стать тобой любимым,
Чем мне тебя очаровать?
Как мне любовь в груди невинной
Огнем заставить запылать?
Но это вряд-ли все возможно-
Вот что меня сейчас гнетет:
Глупец, влюбленный безнадежно,
В любви покоя не найдет!
Он доживет остаток жизни
Один – непонятый ПИИТ
И до конца в сознанья призме
Твой образ нежный сохранит.
Ленинград 1946 г. Николай Дацко.