Монголка
Памяти монгольских перегонщиков 500000 лошадей в СССР во время ВОВ
Я с ней познакомился в 1947 году, когда мы с мамой переехали на территорию так называемого «Химлесхоза» и заняли отдельно стоящую хибарку, в которой половину пространства занимала печь. Борисовский химлесхоз был едва ли ни единственной организацией, добывавшей валюту для страны. В те времена нефтью и газом не пахло и торговали живицей. Живица-это соки хвойных деревьев. Что касается моей знакомой, то это была стройная, рыжеватая, низкорослая кобылка монгольских кровей. Квартировала она в конюшне, где были ещё 3-4 лошадки. Но у неё был отдельный денник, поскольку в коллективе она не уживалась. Надо сказать, какие производства на данной территории осуществлялись. Помимо конторы с начальником и бухгалтерией здесь находился цех по производству толи (рубероида) со своей котельной и душевой, «смолокурня», производившая страшно дефицитную после войны коломазь для смазки колёс конных подвод. За ней приезжали со всех концов Белоруссии. А производили её всего 2 человека: чистокровный еврей и чистокровный белорус . Остальные рабочие им очень завидовали, поскольку те получали приличные зарплаты. Еврей строил себе дом, а белорус кормил огромную ораву детишек. Под навесом работала «циркулярка» (пилорама). На ней распускались брёвна на брусья и доски для строительства домов, но главная её задача состояла в производстве заготовок клёпок для бондарного цеха. Сырьём для клёпок служили осиновые брёвна. В этом цехе работали 2 мастера-белоруса. Представьте себе, сколько бочек они должны были делать, если раз в месяц в Мурманске ими загружался целый пароход, плывущий в Англию, доставляющий туда живицу. До Мурманска бочки путешествовали железной дорогой.
Когда я, 13-летний пацан, впервые попал в бондарный цех был зачарован работой этих относительно ещё молодых мастеров. Они все работы выполняли виртуозно, быстро и всё на глазок. Но, «глазок» у них был очень точный. Никакого брака из их рук не появлялось. Помимо бочек для живицы они занимались и халтурой, изготавливая всякие кадушки для окрестного населения. И тут уже использовались не только осина, но и другие породы деревьев, чаще всего дуб. Эти ребята зарабатывали тоже очень хорошо. Они оба во время войны партизанили и были самыми завидными женихами в округе. И когда они срывались, ударяясь в запой, то паника случалась у всего коллектива. Попробуй не выполни план поставок экспортной продукции.
Но, вернёмся к нашей монголке. Она обслуживала пилораму. Между лесоскладом, где лежали навалом брёвна, пилорамой и бондарным цехом была проложена узкоколейка, по рельсам которой передвигались 2 вагонетки. Их-то и таскала наша лошадка. Сначала брёвна к пилораме, а потом заготовки клёпок к бондарному цеху. Руководил монголкой дядя Степан, сильно хромавший на левую ногу. Она у него выглядела колесом. Из-за этого увечья он не попал ни на фронт, ни в партизаны, ни в полицаи. Однажды при мне моя мама, которая работала здесь бухгалтером, сказала своему начальнику: «Неужели нельзя Степана заменить здоровым человеком? Посмотрите, как он мучается». – «С этой стервой кроме Степана никто не справится. Вы что? Не знаете, что она может вытворить?»
Вот о том, что она могла вытворить, мы поговорим подробно. Я с пяти лет испытываю глубокие чувства к лошадям. Я уже где-то писал, что лошади дважды спасли мою жизнь. Я пришёл впервые в конюшню, чтобы из хвоста лошадей надёргать длинных волос и сплести леску для рыбалки. Дядя Степан мне говорит: «Коли хошь остаться без зубов, тады начинай с моей кобылки». Я поостерёгся. Другой конюх Иван мне разрешил заняться его лошадьми и добавил, что кобыла дяди Степана не только лягается, но и кусается. Но, особенность этой лошади заключалась в другом. Оказалось, что она очень хорошо ориентируется во времени суток. –«Кады идёшь у школу ?»- спросил меня Иван. –«В половине девятого»,- ответил я. – «Тады приходь в конюшню до восьми», - сказал он. – «Зачем?» - «Побачишь концерт». Я не поленился и на другое утро без 10 восемь был у конюшни. Вскоре приковылял дядя Стёпа, взял хомут и подался в денник к Монголке, потом вышел и закурил. Появился и Иван. И сказал мне: «Слухай, сейчас «Коминтерн» будет гудеть». Тут надо пояснить, что в ту пору в полную силу работали деревообрабатывающий комбинат «Коминтерн», бумажная фабрика «Профинтерн» и спичечный комбинат им. Кирова. У «Коминтерна» и «Спичек» были собственные мощные котельные, и над каждой из них возвышалась труба, издающая гудок. У «Коминтерна» он был особенно басовитым и гудел ровно в 8 утра, обозначая начало рабочего дня, в 12 часов - перерыв на обед, в 13 часов - окончание обеда, в 18 –окончание рабочего дня.
Как только раздался гудок, Монголка самостоятельно вышла из конюшни с хомутом и постромками на шее и подалась к пилораме. Она стала возле одной из вагонеток с той стороны, где начинался маршрут к лесоскладу. Иван мне объяснил, что если Монголка увидит, что одна из вагонеток загружена заготовками для клёпок, то подходит к ней и ждёт когда Степан подцепит постромки к вагонетке. Если мужики с вечера отгонят вагонетку к лесоскладу и загрузят на неё брёвна, то кобылка сама идёт прямо туда. Если за несколько минут до гудка на обед не освободить постромки от вагонетки, то никакая сила не остановит кобылу. И она с вагонеткой припрётся в конюшню, свалив вагонетку с рельсов, таща её по земле. В этом случае только Степан может остановить её. И пока не прозвучит гудок в 13 часов, из конюшню её не вытащить никакой силой. То же самое происходит вечером. За минуту до гудка её надо освободить от вагонетки, иначе повторится та же история. Я не поверил Ивану и спросил дядю Стёпу. Тот подтвердил и сказал мне, что если я хочу с ней подружиться (а её длиннющий хвост представлял для меня особый интерес), то должен таскать ей кусочки круто посоленного хлеба. Так я и сделал. К счастью, совсем недавно отменили хлебные карточки. И если мама расталкивала меня в 5 утра, то я мог купить аж две булки. Больше не давали. Однако, денег у нас с мамой было не так много, чтобы кормить хлебом лошадь. Тут мне подвернулась халтура. Нам с другом, благодаря стараниям мамы, предложили ошкуривать брёвна. Платили за это не так много, но на три-четыре кусочка хлеба для Монголки хватало. Но, настоящая халтура, приносившая ощутимые деньги, заключалась в разгрузке с пульманов пека (пек - от голл. pek — смола) — остаток от перегонки каменноугольного дёгтя), который применялся для пропитки бумажной ленты в производстве толя (рубероида) и приходил к нам аж из Кузбасса. Там он загружался в виде сыпучих гранул, но путешествуя долгие недели по железной дороге, превращался в монолит, который надо было скалывать только ломом. Этим мы и зарабатывали. Но, пек на жаре что-то начинал испарять. Кожа на лице и руках краснела, а через сутки – двое начинала шелушиться. Зато заработанных мною денег хватало не только на хлеб, но и на крючки с лесками у старьёвщика. И даже на фотоплёнку «Агфа-вольфен». В ту пору я шибко увлёкся фотографией.
Первый бутерброд Монголка получила от меня с протянутой ладони (как учил дядя Степан). Она мягкими губами очень аккуратно взяла кусочек хлеба, оголив жёлтые, полустёртые зубы, глянула на мои руки, изучая, нет ли у меня ещё чего-нибудь, и пошла по своим делам. Дело в том, что в воскресенье её выпускали из конюшни попастись на огороженной территории химлесхоза. Так и повелось. Она стала откликаться на мой свист, который я умел издавать, засунув 4 пальца в рот. В каком бы уголке этой территории она не паслась, издав короткое ржание, неслась в мою сторону. Зимой лошадей выпускали на прогулку. И моя Монголка бежала к нашей хибарке только тогда, когда я был дома. Как она узнавала об этом, было совершенно непонятно. Летом 1951 года она умудрилась забраться в наш небольшой огородик, перетоптала все грядки. Возмущённая мама погнала её палкой. Монголка пыталась лягнуть маму, но мой окрик восприняла правильно и удалилась. Летом 53 года, когда я закончил 9-ый класс, Монголку перестали запрягать в вагонетки, так как она совсем ослабла. Завхоз предложил отправить её на живодёрню, но дядя Степан заявил, что не даст коня погубить: «Тады и мене туда отправьте».
Я пережил настоящий стресс, вернувшись с соревнований по боксу, когда узнал, что нет ни Монголки, ни дяди Стёпы. Дядя Стёпа умер от инсульта, а моя Монголка, видимо, от старости. Как она попала в химлесхоз, где она до этого трудилась, мне неизвестно. Но, то что делали лошадки на войне, после войны, и то, как помогали монголы нашей стране, видимо, заслуживает доброй памяти и моего рассказа.
Во многих местах России и Белоруссии благодарные люди поставили памятники этому благородному животному. Якуты своим выносливым лошадкам поставили памятник. И монголкам поставлен памятник в Москве на Поклонной горе.
9 мая 2023 года в День Победы, слушая речь президента, я надеялся, что пара добрых слов будет сказано в адрес монгольского народа, который в самые тяжёлые годы войны помогал нам всем, чем мог. Ну, ладно, разругались мы с Америкой, Англией и другими бывшими союзниками, но монголов-то за что обижаем.
Возвращаясь в моё военное детство, не могу забыть картину, когда по Чуйскому тракту в Алтайском крае, где я жил, нескончаемым потоком, день и ночь шли караваны верблюдов с тюками шерсти. Будь моя воля, я бы и монгольскому верблюду памятник поставил и всем монголам – перегонщикам. Судьбе было угодно познакомить меня с лидером Монголии Цеденбалом и его женой (Проза.ру http://proza.ru/2022/03/25/467). Беседуя с ними во время посещения нашего института, я им рассказал про «свою Монголку». Генеральская свита Цеденбала от этого рассказа развеселилась, а русская жена Настя перевела мне их разговор. Якобы их лошади не только выносливые, но и умные. Возможно, в канун 9 мая 2024 года всё же мы вспомним про Монголию, её помощь Советскому Союзу и выскажем благодарность всему монгольскому народу.
От описанных событий меня отделяет больше 70 лет. Многие важные жизненные эпизоды я не помню. А вот эту лошадку я никак забыть не могу. В чём дело? Почему так? Может, потому что это животное ничуть не глупее нас. Лошади во все времена беззаветно и преданно служили людям, которые так и не удосужились понять их суть.
20.12.2023 г. Минск
Свидетельство о публикации №224012901122