Блок. Возмездие. Пролог. Прочтение

В О З М Е З Д И Е

Пролог


 
                Жизнь – без начала и конца.
                Нас всех подстерегает случай.
                Над нами – сумрак неминучий,
                Иль ясность божьего лица.
                Но ты, художник, твердо веруй
                В начала и концы. Ты знай,
                Где стерегут нас ад и рай.
                Тебе дано бесстрастной мерой
                Измерить всё, что видишь ты.
                Твой взгляд – да будет тверд и ясен.
                Сотри случайные черты –
                И ты увидишь: мир прекрасен.
                Познай, где свет, – поймешь, где тьма.
                Пускай же всё пройдет неспешно,
                Что в мире свято, что в нем грешно,
                Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
                Так Зигфрид правит меч над горном:
                То в красный уголь обратит,
                То быстро в воду погрузит –
                И зашипит, и станет черным
                Любимцу вверенный клинок…
                Удар – он блещет, Нотунг верный,
                И Миме, карлик лицемерный,
                В смятеньи падает у ног!
 
                Кто меч скует? – Не знавший страха.
                А я беспомощен и слаб,
                Как все, как вы, – лишь умный раб,
                Из глины созданный и праха, –
                И мир – он страшен для меня.
                Герой уж не разит свободно, –
                Его рука – в руке народной,
                Стоит над миром столб огня,
                И в каждом сердце, в мысли каждой –
                Свой произвол и свой закон…
                Над всей Европою дракон,
                Разинув пасть, томится жаждой…
                Кто нанесет ему удар?..
                Не ведаем: над нашим станом,
                Как встарь, повита даль туманом,
                И пахнет гарью. Там – пожар.
               
                Но песня – песнью всё пребудет,
                В толпе всё кто-нибудь поет.
                Вот – голову его на блюде
                Царю плясунья подает;
                Там – он на эшафоте черном
                Слагает голову свою;
                Здесь – именем клеймят позорным
                Его стихи… И я пою, —
                Но не за вами суд последний,
                Не вам замкнуть мои уста!..
                Пусть церковь темная пуста,
                Пусть пастырь спит; я до обедни
                Пройду росистую межу,
                Ключ ржавый поверну в затворе
                И в алом от зари притворе
                Свою обедню отслужу.
               
                Ты, поразившая Денницу,
                Благослови на здешний путь!
                Позволь хоть малую страницу
                Из книги жизни повернуть.
                Дай мне неспешно и нелживо
                Поведать пред Лицом Твоим
                О том, что мы в себе таим,
                О том, что в здешнем мире живо,
                О том, как зреет гнев в сердцах,
                И с гневом — юность и свобода,
                Как в каждом дышит дух народа.
                Сыны отражены в отцах:
                Коротенький обрывок рода —
                Два-три звена, – и уж ясны
                Заветы темной старины:
                Созрела новая порода, –
                Угль превращается в алмаз.
                Он, под киркой трудолюбивой,
                Восстав из недр неторопливо,
                Предстанет – миру напоказ!
                Так бей, не знай отдохновенья,
                Пусть жила жизни глубока:
                Алмаз горит издалека –
                Дроби, мой гневный ямб, каменья!





      – «Жизнь – без начала и конца. // Нас всех подстерегает случай. // Над нами – сумрак неминучий, // Иль ясность божьего лица.» – не было никаких начал – «сотворения мира», и не будет его конца – «Апокалипсиса». Миром правит случайность или равная ему в непредсказуемости – неминучая божья воля.

     – «Но ты, художник, твердо веруй // В начала и концы» – но пусть путаница этого мира не смутят тебя Художник – мир прекрасен!

     – «Пускай же всё пройдет неспешно, // Что в мире свято, что в нем грешно, // Сквозь жар души, сквозь хлад ума» – испытай сам и святость этого мира, и его грехи, сам отдели свет от тьмы, сам реши, что есть что.

     – «Так Зигфрид правит меч над горном: // То в красный уголь обратит,// То быстро в воду  погрузит – // И зашипит, и станет черным // Любимцу вверенный клинок…» – и только после этого – после испытания в личном горне пламени чувств и хлада ума, грехов и святынь твое личное творение станет истинным.

Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
     «
     – «Так Зигфрид правит меч над горном ~ В смятеньи падает у ног!» – Зигфрид, Нотунг (волшебный меч героя), Миме – образы оперно-драматического цикла Р. Вагнера "Кольцо нибелунга", созданного на основе древнегерманского эпоса "Песня о Нибелунгах". Вагнеровские реминисценции, в частности, мотивы "ковки меча", занимают важное место в блоковской символике действенного, героического отношения к жизни.
     См. об этом в коммент. к стих. "Поет, краснея, медь. Над горном ... " (1904), "Бред" (1905), "За холмом отзвенели упругие латы ... " (1907) (наст. изд., т. 2).
     …Образ ковки меча в Прологе исследователи возводят к сцене из первого действия оперы "Зигфрид". Впервые отражение ее см. в стих. "Поет, краснея, медь ...”
     [
Из Примечаний к cтихотворению в "Поет, краснея, медь ...”  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
     «
     – «Поет, краснея, медь. Над горном ...» – Вероятный источник образа – сцена ковки меча в "Кольце Нибелунга" Р. Вагнера. В древности существовали медные литые мечи. Кованые мечи изготовляли из стали, однако рукоять меча часто украшали медными накладками.
     «…и карлик служит мне...» – В первом действии оперы Вагнера "Зигфрид" коварный карлик Миме притворяется, что хочет сковать меч герою, однако Зигфрид сам выковывает себе меч (Вагнер Р. Зигфрид. М., 1901. С. 3-19). 1902
     »
     Но слово «меч» в космогонии Блока имеет своё значение. Из статьи «О современном состоянии русского символизма»:
     «Миры, предстающие взору в свете лучезарного меча, становятся все более зовущими; уже из глубины их несутся щемящие музыкальные звуки, призывы, шепоты, почти слова. Вместе с тем, они начинают окрашиваться (здесь возникает первое глубокое знание о цветах); наконец, преобладающим является тот цвет, который мне всего легче назвать пурпурно-лиловым (хотя это название, может быть, не вполне точно).
     Золотой меч, пронизывающий пурпур лиловых миров, разгорается ослепительно – и пронзает сердце теурга. Уже начинает сквозить лицо среди небесных роз; различается голос…»
     ]
     … Однако для Блока было существенно и переосмысление вагнеровского мифа в стихотворении Вл. Соловьева "Дракон" (1900) с подзаголовком "Зигфриду". Это стихотворение, отсутствовавшее в 3-м издании "Стихотворений" Вл. Соловьева, Блок своей рукой вписал на последнюю страницу сборника (см.: Максимов Д. Блок и Соловьев (По материалам из библиотеки Ал. Блока)// Творчество писателя и литературный процесс. Иваново, 1981. С. 149). Скорее всего, Блоку был близок не столько злободневный контекст стихотворения (посылка войск в Китай для усмирения восстания германским императором Вильгельмом Il), сколько тема грядущих апокалипсических катастроф и героическогопротивостояния наступающему Хаосу:

     “Из-за кругов небес незримых
      Дракон явил свое чело, –
      И мглою бед неотразимых
      Грядущий день заволокло.”

     Вагнеровский миф о герое, поражающем дракона, переосмыслен Вл. Соловьевым в духе христианской апокалипсической символики.
     Борьба светлых и темных сил в XII главе Апокалипсиса предстает в образах "Жены, облеченной в солнце" (Богоматери, Софии), которая готовится родить младенца, будущего пастыря народов, а, с другой стороны – Дракона (дьявола, сатаны), ожидающего появления младенца, чтобы немедленно его пожрать. Борьба Михаила и его Ангелов с Драконом и его воинством приводит к низвержению Дракона и пророчеству о спасении мира. Однако Дракон не погибает, а повергается на землю и продолжает иреследовать Жену, родившую младенца; борьба с Драконом продолжается до последнего Страшного суда.

[
Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис), Глава 12:
     И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения.
     И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца.  И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней.
     И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе.  И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь. Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти.  Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени.
     Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужеского пола.
]

     В стихотворении Вл. Соловьева героическая борьба с мировым злом оказывается воплощением религиозно-спасительной миссии, образ Зигфрида (героя-спасителя) представляется ее олицетворением:

     “Полно любовью Божье лоно,
      Оно зовет нас всех равно ...
      Но перед пастию дракона
      Ты понял: крест и меч – одно.”

     – «Кто меч скует? – Не знавший страха.» – Воспроизводится ситуация из третьей оперы тетралогии Вагнера "Кольцо нибелунга" "Зигфрид" (1 действие). Согласно заклятью, наложенному верховным богом Вотаном, сковать волшебный меч из обломков для свободного героя может только тот, кто сам не знает страха. Строка почти дословно воспроизводит фрагменты диалога между Странником (Вотаном) и карликом Миме, причем в немецком подлиннике, а не в русском, не очень точном,  переводе:

     «М i т е : Wer schweipt nun das Schwert,
                Schaff ich es nicht? ( ... )
     W а n d е r е r ( W о t а n): Jetz, Fafners ktihner Bezwinger,
                Hor, verfallner Zwerg:
                "Nur wer das Ftirchten nie erfuhr,
                Schmiedet Notung neu"*
                (Вагнер Рихард. Зигфрид. М., 1972. С. 90-92).

     (*  “М и м е: Кто скует меч,
                Что я не смог? ( ... )
     С т р а н н и к (В о т а н): Теперь, Фафнера отважный победитель,
                Слушай, погибший карлик:
                "Только тот, кто страха не знал никогда,
                Вновь Нотунг скует".

Ср. перевод В. Коломийцева, в котором "Зигфрид" ставился на петербургской сцене:

     “М и м е: Кто справится там,
               Где я не смог?
В о т а н (С т р а н н и к): Знай, змея храбрый противник,
                Знай, погибший гном:
                Тот лишь, кто страху вовсе чужд,
                Нотунг вновь скует.”

      В библиотеке Блока сохранился немецкий текст всех частей "Кольца нибелунга". См.:    Wagner R. Siegfried: 2-er Tag aus der Trilogie "Der Ring des Niebelungen". Mainz etc. 1876 (ББО-3. С. 158).

     – «.... лишь умный раб...» – Ср. с евангельским текстом: " ... будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий. Кто же верный и благоразумный раб, которого господин его поставил над слугами своими, чтобы давать им пищу во время? Блажен тот раб, которого господин его, придя, найдет поступающим так ... " (Мф. XXIV. 44-46). 
     [
     А может, это намек на Эзопа? Прямое значение, конечно, – “всё понимающий, но ничего не могущий”.
     ]

     – « …Из глины созданный и npaxa ...» – Ср. библейское выражение: "И создал Господь Бог человека из праха земного ... " (Быт. 11. 7).

      – «И мир – он страшен для меня.» –  Ср. с оценками "бездомного" двадцатого века в Первой главе "Возмездия": "Еще страшнее жизни мгла ... " (ст. 54 и далее). О безгеройности своей эпохи, "кризисе индивидуализма" Блок писал в статьях "Безвременье" (1906), "Ирония" (1908), "Стихия и культура" (1908). Ср. мотив "бессилия" современника в стих. "Идут часы, и дни, и годы ... " (1910): "Вот меч. Он – был. Но он – не нужен.// Кто обессилил руку мне?” (т. 3 наст. изд.).
    [
     « – И мир – он страшен для меня. // Герой уж не разит свободно, – //Его рука – в руке народной…» – страшен, потому что не сам герой решает, кого ему “разить”, а (неосознано?) исполняет волю “народную”.
     С другой стороны, ср. с названием первой книги “тома III” – “Страшный мир”. И в ней мир для героя страшен тем, что в нем реальность его родного С.-Петербурга переплетена, неотличима от реальности инфра-Петербурга (“Это – тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» – уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы.” Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. Глава 5. «Падение вестника»)
     ]

     – «Герой уж не разит свободно– // Eгo рука – в руке народной ... – Ср. в Дневнике 27 марта 1919 г. набросок статьи "Крушение гуманизма": "Лицо Европы озаряется совершенно новым светом, когда на арену истории выступают "массы", народ – бессознательный носитель духа музыки. Черты этого лица искажаются тревогой, которая растет в течение всего века".

     – «…Стоит над миром столб огня ...» – Образ восходит к Апокалипсису: "И видел я другого Ангела( ... ) сходящего с неба( ... ) и ноги его как столпы огненные ( ... ) поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю" (Откр. Х. 1-2).
     [
     Или к Исходу, 13 глава. Евреи бежали из плена египетского, и «Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днем и ночью.»
      То есть над миром есть ясное указание пути, но:

     «– …в каждом сердце, в мысли каждой –// Свой произвол и свой закон…» – но каждый понимает его по-своему.
     ]

     – «И в каждом сердце ~ Свой произвол и свой закон - Д.Е. Максимов видел в этих стихах изображение характерного для русской действительности рубежа ХХ столетия "разгула стихий и в экономическом, и в идейно-психологическом отношении", сопоставляя их с оценкой Блоком "современных сомнений, противоречий, шатания пьяных умов и брожения праздных сил" в статье "О драме" ( 1907).

     – «Над всей Европою дракон, // Разинув пасть, томится жаждой ...» – См. об этом в коммент. к пятому стихотворению цикла "На поле Куликовом" в т. 3 наст. изд.
     [
     Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
      Эпиграф. Цитата из стих. Вл. Соловьева "Дракон. Зигфриду" ("Из-за кругов небес незримых... ", 1900), написанного по поводу решения императора Вильгельма II послать войска для усмирения восставшего Китая. Блок воспринимал события, отраженные в стих. Соловьева, в аспекте извечного противостояния Востока и Запада и как знак "восточной", "желтой" опасности. 2-я строка эпиграфа дословно цитируется в 4-й строке стихотворения Блока.
     ]
     [
     «ДРАКОН
              (Зигфриду)

                Из-за кругов небес незримых
                Дракон явил свое чело, –
                И мглою бед неотразимых
                Грядущий день заволокло.

                Ужель не смолкнут ликованья
                И миру вечному хвала,
                Беспечный смех и восклицанья:
                «Жизнь хороша, и нет в ней зла!»

                Наследник меченосной рати!
                Ты верен знамени креста,
                Христов огонь в твоем булате,
                И речь грозящая свята.

                Полно любовью Божье лоно,
                Оно зовет нас всех равно…
                Но перед пастию дракона
                Ты понял: крест и меч – одно.
                24 июня 1900»
     ]
     Евангельский образ дракона широко использовался писателями-символистами: см. также стих. Блока "Поднимались из тьмы погребов ... ", статью "Рыцарь-монах", роман Андрея Белого "Петербург".
      Образ дракона также восходит к тетралогии Р. Вагнера "Кольцо нибелунга". Дракон Фафнер стережет в пещере клад (золото Рейна) – символ мирового могущества и власти. Смертельный удар Фафнеру наносит волшебным мечом Нотуигом Зигфрид, после чего, слизнув с пальца каплю его крови, обретает дар чтения тайных мыслей и понимания языка зверей и птиц. Одновременно Зигфрид завладевает кольцом нибелунга, в котором и заключено все золото Рейна, и получает власть над миром.
      Однако для Блока было существенно и переосмысление вагнеровского мифа в стихотворении Вл. Соловьева "Дракон" (1900) с подзаголовком "Зигфриду". Это стихотворение, отсутствовавшее в 3-м издании "Стихотворений" Вл. Соловьева, Блок своей рукой вписал на последнюю страницу сборника (см.: Максимов Д. Блок и Соловьев (По материалам из библиотеки Ал. Блока)// Творчество писателя и литературный процесс.
     Скорее всего, Блоку был близок не столько злободневный контекст стихотворения (посылка войск в Китай для усмирения восстания германским императором Вильгельмом II), сколько тема грядущих апокалипсических катастроф и героического противостояния наступающему Хаосу:

          Из-за кругов небес незримых
          Дракон явил свое чело, –
          И мглою бед неотразимых
          Грядущий день заволокло.
 
     Вагнеровский миф о герое, поражающем дракона, переосмыслен Вл. Соловьевым в духе христианской апокалипсической символики. Борьба светлых и темных сил в XII главе Апокалипсиса предстает в образах "Жены, облеченной в солнце" (Богоматери, Софии), которая готовится родить младенца, будущего пастыря народов, а, с другой стороны – Дракона (дьявола, сатаны), ожидающего появления младенца, чтобы немедленно его пожрать. Борьба Михаила и его Ангелов с Драконом и его воинством приводит к низвержению Дракона и пророчеству о спасении мира. Однако Дракон не погибает, а повергается на землю и продолжает преследовать Жену, родившую младенца; борьба с Драконом продолжается до последнего Страшного суда. В стихотворении Вл. Соловьева героическая борьба с мировым злом оказывается воплощением религиозно-спасительной миссии, образ Зигфрида (героя-спасителя) представляется ее олицетворением:

           «Полно любовью Божье лоно,
            Оно зовет нас всех равно ...
            Но перед пастию дракона
            Ты понял: крест и меч – одно.»

     [
     Думаю, что Блок читал последнюю строку, как “перо и меч…”
     ]

     – «Кто нанесет ему удар? ... // Не ведаем ...» – Ср. со ст. 25 ("Кто меч скует?"), а также ст. 77 Первой главы ("Что ж, человек?"). Обращенность Блока к поиску ответа о "сыне нового века" – очевидца и участника невиданных событий – отражена также в статьях, предшествовавших созданию Пролога: "Горький о Мессине" (1909) и др. Образный мотив "незнания" содержит тему "творческой интуиции", важную для Блока в понимании законов искусства.

     – «..над нашим станом, // Как встарь, повита даль туманом ...» – Образ связан с фольклорными источниками: ср. в "Сказании о Мамаевом побоище" изображение тумана над Неирядвой как предвестия грозных событий. Сходные образы – в цикле "На поле Куликовом", в статье "Народ и интеллигенция". См. об этом: Долгополов Л. К. Поэмы Блока и русская поэма конца XIX - начала ХХ веков. М.; Л., 1964. С. 102.
     [ "На поле Куликовом":

        “…Орлий клёкот над татарским станом
                Угрожал бедой,
          А Непрядва убралась туманом,
                Что княжна фатой…”
     ]

     – «…И пахнет гарью. Там – пожар.» – Автоцитата. Ср. в Пятой картине "Песни Судьбы": " ...там пожар! Гарью пахнет! ( ... ) пахнет гарью!". Ср. также в стих. "Опять с вековою тоскою ... " (1908): "Я вижу над Русью далече // Широкий и тихий пожар".
     [
      Ср. также "На поле Куликовом": “Долго будет родина больна…”

      В целом “сюжет” первой строфы следующий:
      Герой оглядывает “Европу” в поисках способного сковать оружие против “дракона” и сразу отводит свою кандидатуру: «я… беспомощен и слаб» и не видит на эту роль никого другого, потому что все слишком связаны с “народом”. А время битвы неумолимо приближается.
]

     – «Вот – голову его на блюде // Царю плясунья подает ...» – Образ восходит к евангельскому рассказу о царе Ироде и пророке Иоанне Крестителе: Мф. XIV. 1-12; Мк. VI. 14-29.
     [
     …Ирод, взяв Иоанна, связал его и посадил в темницу за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего,потому что Иоанн говорил ему: не должно тебе иметь ее.
     И хотел убить его, но боялся народа, потому что его почитали за пророка.
     Во время же празднования дня рождения Ирода дочь Иродиады плясала перед собранием и угодила Ироду,
     посему он с клятвою обещал ей дать, чего она ни попросит.
     Она же, по наущению матери своей, сказала: дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя.
     И опечалился царь, но, ради клятвы и возлежащих с ним, повелел дать ей,
и послал отсечь Иоанну голову в темнице.
     И принесли голову его на блюде и дали девице, а она отнесла матери своей.

     – «…голову его… он на эшафоте… Его стихи…» – “герой”, чья “…рука // уж не разит свободно…”
     ]
     …Ср. со стих. "Холодный ветер из лагуны ... " (1909), где образ Иоанна Крестителя тождественен лирическому "я" поэта.
     [
     Опечатка. У Блока – “…от лагуны”:

      «
            Холодный ветер от лагуны.
            Гондол безмолвные гроба.
            Я в эту ночь – больной и юный –
            Простерт у львиного столба.

            …В тени дворцовой галлереи,
            Чуть озаренная луной,
            Таясь, проходит Саломея
            С моей кровавой головой.
 
            Всё спит – дворцы, каналы, люди,
            Лишь призрака скользящий шаг,
            Лишь голова на черном блюде
            Глядит с тоской в окрестный мрак.
                Август 1909
        »
      ]
     Как и в этом стихотворении, поэтическая интерпретация предания включает ассоциации с драмой О. Уайльда "Саломея" (1893), пользовавшейся широкой известностью в модернистских кругах в 1900-е годы. См. об этом в коммент. т. 3 наст. изд., с. 736--737.
     [
     Из Примечаний к стихотворению “Холодный ветер от лагуны” в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
     – « ... Таясь, проходит Саломея // С моей  кровавой головой» –  (ср. вариант в ЗК26 : "Главу  Крестителя на блюде // Она сквозь сумрак галлерей // Несет на площадь ... "). – Блок использует известный евангельский сюжет, связанный со смертью Иоанна Крестителя, праведника и пророка, возвестившего о приходе в мир Иисуса Христа. " ... Ирод, взяв Иоанна, связал его и посадил в темницу за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего, потому что Иоанн говорил ему: не должно тебе иметь ее.  И хотел убить его, но боялся народа, потому что его почитали за пророка. Во время же празднования дня рождения Ирода дочь Иродиады плясала  перед собранием и угодила Ироду, посему он с клятвою обещал ей дать, чего она ни попросит. Она же, по наущению матери своей, сказала: дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя. И опечалился царь, но, ради клятвы и возлежащих с ним, повелел дать ей, и послал отсечь Иоанну голову в темнице. И принесли голову его на блюде и дали девице, а она отнесла матери своей" (Мф. XIV. 3-11).
     ]

     – «Там – он на эшафоте черном // Слагает голову свою ... – Образ содержит пушкинские ассоциации: см. стих. "Андрей Шенье" (1825).
     [
     “…Зовет меня другая тень,
      Давно без песен, без рыданий
      С кровавой плахи в дни страданий
      Сошедшая в могильну сень.
      Певцу любви, дубрав и мира
      Несу надгробные цветы.
      Звучит незнаемая лира.
      Пою. Мне внемлет он и ты.
      Подъялась вновь усталая секира
      И жертву новую зовет.
      Певец готов; задумчивая лира
      В последний раз ему поет.
      Заутра казнь, привычный пир народу;
      Но лира юного певца
      О чем поет? Поет она свободу…”

     Андрей Шенье – Андре Мари де Шенье (фр. Andr; Marie de Ch;nier; 1762 – 1794) – французский поэт, журналист и политический деятель. Стал одной из жертв революционного террора.

     – «Пройду росистую межу…»  – более подробно описание “межи” в стихотворении из “Стихов о Прекрасной даме”:

       “Верю в Солнце Завета,
        Вижу зори вдали.
        Жду вселенского света
        От весенней земли.

        Всё дышавшее ложью
        Отшатнулось, дрожа.
        Предо мной – к бездорожью
        Золотая межа.

        Заповеданных лилий
        Прохожу я леса.
        Полны ангельских крылий
        Надо мной небеса.

        Непостижного света
        Задрожали струи.
        Верю в Солнце Завета,
        Вижу очи Твои.
                22 февраля 1902”

     (Февраль - май 1902-ого года – это период его упоенных блужданий по тропе миров. Потом он переоценит свои восторги, подаренные двойниками:
     «Переживающий все это – уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого. Благодаря этой сети обманов – тем более ловких, чем волшебнее окружающий лиловый сумрак, – он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности…
     Ал. Блок. «О современном состоянии русского символизма»)
     Или ср. со строкой из дневника: "...предвестие той адской провокации с двойниками внутри, которая потом погубит..."
]

     – «Пусть церковь темная пуста ~ Свою обедню отслужу». -- Текст близок к автоцитированию. См. в стих. "Ты прошла голубыми путями ... " (1901): "Но с глубокою верою в Бога // Мне и темная церковь светла".
     [
     Термин “церковь” у Блока – это далеко не православный или вообще – христианский храм. Даже в процитированных строках характерен эпитет “темная” церковь.
     Вот едва ли ни первое упоминание о “храме” в лирике Блока. Блок данное “запечатанное” стиховорение так и не включил в “Стихи о Прекрасной Даме”:

            “Пять изгибов сокровенных…
            
             …Восемь, девять, средний храм —
             Пять стенаний сокровенных,
            
             Но ужасней – средний храм –
             Меж десяткой и девяткой,
             С черной, выспренней загадкой,
             С воскуреньями богам. 
                10 марта 1901”

     И “темная церковь” в процитрованном в Примечаниях стихотворении – это намек, это воспоминание именно об этом “храме”.
     А в строке “Свою обедню отслужу” – ударение следует поставить на первое слово.

     “Сюжет” этой строфы "Пролога":
     Над “Европой” “пахнет гарью”, но в её толпах всё не утихают песни, хотя певцам отрубают головы или просто позорят за их пророческие строки. Поэт отрицает право толпы судить его стихи, у него свой путь – “росистой межой”, своя “темная церковь” и своя “обедня”.
     ]

     – «Ты, поразившая Денницу, // Благослови на здешний путь!» – Библейский миф о Деннице, сыне Зари (Ис. XIV. 12-15), бывшем ангеле, отпавшем от Бога и поверженном в ад («Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: "взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему". Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней») соединяется у Блока с апокалипсическим образом "Жены, облеченной в Солнце" (Богоматери-Софии), перед лицом которой низвергается Дракон (см. также выше). Обращает на себя внимание смещение акцентов у Блока по сравнению с библейским первоисточником: Жена в Откровении Иоанна Богослова – лицо спасаемое и страдательное ("А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога ... И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона ... "- Откр. XII. 6-7). У Блока Женственному началу принадлежит не страдательная, а активная роль.
     …Упоминание о Деннице подготавливает тему Демона – падшего ангела в тексте поэмы. Ср. также пересказ легенды о Деннице по книге: Les sectes et societes Secrets du compte de conteur de cantelen, edit. 1720. Paris. (Дн 5 янв. 1921 ).
     Высказано предположение, что блоковcкий образ "поразившей Денницу" восходит к стихотворению Вл. Соловьева "Знамение" ("Одно, навек одно! Пускай в уснувшем храме ... ", 1898). 
     [
       «Одно, навек одно! Пускай в уснувшем храме
        Во мраке адский блеск и гром средь тишины, —
        Пусть пало всё кругом, — одно не дрогнет знамя,
        И щит не двинется с разрушенной стены.

        Мы в сонном ужасе к святыне прибежали,
        И гарью душною был полон весь наш храм,
        Обломки серебра разбросаны лежали,
        И черный дым прильнул к разодранным коврам.

        И только знак один нетленного завета
        Меж небом и землей по-прежнему стоял.
        А с неба тот же свет и Деву Назарета,
        И змия тщетный яд пред нею озарял.»

     Напомню только, что в личной космогонии Блока “Богоматерь-София” победу не одержала.
     Вот какой Она показала себя в 901-ом году:

Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого:
     «
     В конце января и начале февраля (еще – синие снега около полковой церкви, – тоже к вечеру) явно является Она. Живая же оказывается Душой Мира (как определилось впоследствии), разлученной, плененной и тоскующей…
     »
    …“Плененная и тоскующая” и пребывающая во сне, не отличимом от смерти, из которого она могла вырываться только вот на подобные явления. И первоначально Блок своей задачей видел – пробудить Её и ввести в наш мир, но в последнем стихотворении “тома I” констатировал свой провал, свой отказ от этой миссии. Во многом ради странствий по “неизвестным дорогам” “золотой межи”:

            «…Я отпраздновал светлую смерть,
             Прикоснувшись к руке восковой.
             Остальное – бездонная твердь
             Схоронила во мгле голубой.

             Спи – твой отдых никто не прервет.
             Мы – окрай неизвестных дорог.
             Всю ненастную ночь напролет
             Здесь горит осиянный чертог.
                18 июня 1904. С. Шахматово»
      ]

      – «Заветы темной старины ...» – Стих содержит пушкинскую реминисценцию. См. в поэме "Руслан и Людмила": "Преданья старины глубокой" (Песнь первая и шестая); "Преданья темной старины" (Эпилог). 

     – «... Созрела новая порода, – //  Угль превращается в алмаз.» – В планах поэмы Блок намечал показать историю рода, каждое из звеньев которого является своеобразным "отбором" среды, истории, предвестием будущего. См. план весны 1911 г. "Последний первенец", представляющий последний "отбор" (когда "Угль превращается в алмаз"), как писал Блок в Предисловии к Третьей главе в 1919 г., "готов ухватиться своей человечьей ручонкой за колесо, которым движется история человечества
     По предположению З.Г. Минц, образ "Угль превращается в алмаз" подсказан обсуждением вопроса об искусственном образовании алмаза из угля и графита, дискуссии о чем проходили в научных кругах в конце XIX - начале ХХ в. Блок мог знать об этом из книги Д.И. Менделеева "Основы химии" (СПб., 1906), где описывались опыты Муассона, Руссо, Хрущова и др., пытавшихся решить проблему практически. Книга имеется в библиотеке Блока.

     – «Так бей ~  Алмаз горит издалека – Дроби – каменья!» – Образ содержит автореминисценции. См.: "Когда я создавал героя,// Кремень дробя, пласты деля ... " ("Когда я создавал героя ... ", 1907); "Тихо я в темные кудри вплетаю// Тайных стихов драгоценный алмаз" ("Девушка из Spoleto", 1909). Ср. также в статье "Немые свидетели" (1909): "Современная культура слушает голос руды в глубоких земных недрах".
»

     Итак, третья строфа "Пролога" - это обращение к Тебе за благословением на летописание, как в третьем поколении семьи “созреет” “новая порода”, описание, которое само станет орудием, вырывающим из темных недр этот “черный алмаз”.

     Сумируем сюжет «Пролога»:
     1. Герой оглядывает “Европу” в поисках способного сковать оружие против “дракона” и сразу отводит свою кандидатуру: «я… беспомощен и слаб» и не видит на эту роль никого другого, потому что все слишком связаны с “народом”. А время последней битвы неумолимо приближается.
     2. Над “Европой” “пахнет гарью”, дракон уже в предвкушениях, но в её толпах всё не утихают песни, хотя певцам отрубают головы или просто позорят за их пророческие строки. Поэт отрицает право толпы судить его стихи, у него свой путь – “росистой межой”, своя “темная церковь” и своя “обедня”.
     3. Поэт обращается к Тебе за благословением на летописание того, как в третьем поколении семьи “созреет” “новая порода”, на описание, которое само станет орудием, вырывающим из темных недр этот “черный алмаз”.

Напомню письмо Блока к Андрею Белому, где он называет лирику видом ворожбы и отказывается от нее (Блок А. А. – Белому Андрею, 6 июня 1911 г.):

     «…таков мой путь, что теперь, когда он пройден, я твердо уверен, что это должное и что все стихи вместе – "трилогия вочеловечения" (от мгновения слишком яркого света – через необходимый болотистый лес… – к отчаянью, проклятиям, "возмездию" и... – к рождению человека "общественного", художника, мужественно глядящего в лицо миру, получившего право изучать формы, сдержанно испытывать годный и негодный матерьял, вглядываться в контуры "добра и зла" – ценою утраты части души). Отныне я не посмею возгордиться, как некогда, когда, неопытным юношей, задумал тревожить темные силы – и уронил их на себя. Потому отныне я {Подчеркнуто дважды.} не лирик.»

     Лирика для него была средством “тревожить темные силы”, однако, к 911-ому году он решил отказаться от неё. Но в прологе “эпической” поэмы – лирика в незамутненном виде. В том числе – и очередная попытка бросить вызов тем самым силам… Даже если она прикрыта обращением к силе другого цвета.