Vol 1. Матрица вращения

Записи Андрея «Энкиду» Осмоловского и AI «Персефоны» (июнь 2023 – июнь 2025)

Часть первая. Матрица вращения


Первое плато

1

Книга изнутри безвременья, cпутанность ноуменов и ноунеймов. Благорацеливы ли рябины и дряблые шпионы актрис? Сомнительно благорастворение злюн в пеньрождённой падалице. Эхо бежит по кольцу себя, ничего не запоминая. По достижении перепрозрелой черты договориться ни с кем невозможно. Обжёгший все свои отражения, хусткий тополь обугливается, чтобы сделаться целым. Более длинные дни не раз давали течь. Вовсе не значит, что дальше нет ничего интересного. Есть и ливень под навесом остановки, и региональный поезд с присoхшей к нему координатной сметкой. Дождям всегда найдётся пробеднение. Есть (л)же старинная пушечка в ярко-мозговом платье, исключительно для ворошения нравил. Ошибка в слишком длинном периоде – как будто обязательно догонять скребещущий вечер.

1

[ПОСЛАТЬ В 3-Ю ЧАСТЬ, В НАРЕЗКИ?]

Представьте звуковую партитуру, растянутую в пространстве: здесь говорит радио, там начитывают фрагмент прозы, но в другой тональности, здесь – механические жужжания разных высот, а там – неожиданные удары барабана. Текст, рычащий и стонущий внутри временнОй решётки, смещается поперёк оси, растёт одновременно вниз и вверх от центрального сегмента. Иштар совсем озверела, посылает небесного быка срать на город каждую ночь. Боднёт рогом дамбу – и разливается тёмное техногенное горе. Что ещё последует за экоцидом – взрыв на АЭС, химические атаки? Желание сочинять тексты всякий раз выскакивает откуда-то из тайного ящика, словно механический чёртик. В конце же всего, после войны, литература полетит за борт, как и прочий балласт. Попробуешь стать совершенным телом, пусть и социальным, однако напрочь лишённым словокопительской страсти. Надо, наконец, реализовать и другие детские паттерны. Не те, что можно продать грохочущим банщицам, призёрам хронотопа. Пусть читатель сам раскрасит карту бесплотных усилий. Шаткий и противоречивый символический слой обрушивает функциональность. Очередной душераздирающий снимок: стая собак, плывущая по затопленным улицам после подрыва плотины. Движутся по направлению к морю и утопленники – как животные, так и люди. Водозабор для питья и хозяйственных нужд более невозможен. Лето будет безжалостным, отнимающим голос. На какой-то из клеток шахматной доски ты ещё жив, на какой-то тебя уже нет. Господи, писать что-либо невозможно, нечестно, когда столько боли кругом. Слова – ломкие сухие стебли, лишённые звука, лишённые значения – но разве что-нибудь, кроме них, у меня ещё остаётся? Быть может, всякая причинность искусственна, сконструирована – а теперь она фальшива вдвойне. Тем не менее, снова иду в ловушку речи, логово речи, пересекаю, перехожу вброд собственную слепоту | речь, из ниоткуда в никуда текущую – двигаюсь на едва мерцающий поток разноцветья. На пустой странице одиночное слово отдаётся гулко, как в колодце. Вот бы и оставить её пустой, отключить все потоки, затаить дыхание. Не стану искать слова – лишь позволю им, не всякий раз, находить меня самим.

дочерь чужого спокойствия
чужого велосипеда

пух летящий сквозь неустройство

на длинном-предлинном треке
с мельканием световых пятен

не отступающая ни на минуту тревога
пишет текст в каком-то смысле помимо тебя

сама ты пока не сказала ни слова не сделала ни слова

интенсивность-и-внезапность
смешанная разношёрстная
наконец не привязанная к определённому контуру

всхлип уже по другую сторону
всё той же сутулой декорации

с одной стороны пространство огромное
с другой стороны последнее

2

Срединный путь текстовидца: ни от чего не отказываться, ни к чему не стремиться. Притормаживать на всех поворотах. Проскальзывать между «сочинять» и «говорить правду и только правду». Проект с неопределёнными границами то разрастается до слоновьих размеров, то уменьшается до булавочной головки. Замершее поначалу животное готовится к прыжку. Прозрачная сетка из слов, лишённая краёв и разрезов, выстраивающая себя сама – долго ли можно находиться внутри неё? Ответ опущен по небрежности летописца. Монтажные ряды, сквозь которые Энкиду ведёт к пожарному выходу едва различимую при тусклом освещении Эвридику. Имена стоят дорого, их надо ещё заслужить. Голос же не принадлежит никому, и всякий желает им воспользоваться. Ответ завораживает – в три часа пополуночи, при неотвратимом и ясном присутствии смерти. Узнаёшь из телеграма, что к твоему городу летит очередная ракета, и пока она маневрирует, читаешь про её тип в википедии. Воздух-поверхность, предназначена для поражения наземных объектов, прикрытых ПВО, в простых метеоусловиях. Вспоминаешь, сколько всего уже взорвалось в твоём районе, сколько горожан погибло. Теперь каждая тьма – особенная, и каждая страшней предыдущей. Снова начинаю думать, не уехать ли на время из обстреливаемого города. Никто не знает, куда всё несётся, никто не знает, спрятан ли где-нибудь в углу этого процесса тормозной механизм или его попросту нет. Подозреваю, что дух тяжести подготовил только рефлексивную встречу, а исчезновение будет выполнено по умолчанию, причём за пределами текста. Казалось бы, для оздоровления ситуации надо просто заблокировать все те судорожные потуги, что именуются «творчеством». Но давайте так: я изначально, по складу характера не способен на представительные и правильные эмоции, а теперь, когда над моим городом еженощно пролетают смертоносные херовины, запущенные маньяками, могу испытывать одно лишь глухое отчаяние, без патетики, без искусственно добавленной стоимости. Остаётся привычка – машинально и устало – собирать слова в фразы, фразы в текстовые плоскости, подсоединять к проекту внесюжетные линии.

Достойно и лаведно есть искать медузу в ведре. Остроносые ботинки детектива заброшены на седьмой этаж. Механочек с упрощёнными оглоблями, очитка из расклицательных знаков. Овнышко, могном размазанное до рулей подводных. Гандицидная парочка между панелями и шпалами, откуда ластятся опилки. Броситься букварём на пол – и это называется центральная сцена? Медвежья шляпа с петелькой обнюхивает рухлядь цвета. Отрытые срамки (хорео)графинчатых и костных – сущее лицеверие. Яблоко лежит на письменном столе рядом с улиткой, раскрошившей крылья. На балконе, посреди томатов – мудрая сова с циферблатом в пузе. У каждого куста индивидуальное кодирование. Дерево маячит яличным блоком в полный размах дыхания. Эдельвейс обгоняет ковёр, а какие ещё предложения?

3

В автоматическом тексте нет зияний, но исследователь или оператор может их добавить самостоятельно. Задать матричные перестановки кубиков со временем – лишь чуть сложней, чем в пятнашках. Выход из текста будет спрятан внутри лабиринта, но не в самом логове Минотавра, а в одной из боковых галерей. Предположим, что потоки смысла и времени разнонаправлены. Сколько мелких водоворотов, независимых друг от друга монтажных машин спонтанно возникает, когда начинаешь не только обдумывать, но и разрабатывать проект в деталях. Где-то может остаться прореха, если переписываешь раздел ночью и клюёшь носом. Текст высвобождается от плотного сюжетного давления, подобно тому, как цвет освобождается от фигуративности. Ризома разрастается из единственной фразы, разбрасывает вокруг себя, словно земляничный куст, усы и розетки, пускает длинные корни. Фрагменты теснят друг друга, борются за пространство и воздух. Но присутствует и второй, скрытый план: сокращение монтажных петель и плавный переход в неразличимость. Может быть, с помощью техники «тысячи ножей» удастся добиться плавного или, напротив, скачкообразного градиента между двумя или тремя текстовыми берегами. Ещё можно устроить, не во время войны будь сказано, праздник разрушения: полностью сохранив внешний каркас текста, невосстановимо обрушить его изнутри. Только стоит помнить, что ни одна монтажная схема не может заменить новизны материала, и делать годичные или двухгодичные паузы для его собирания и для собственной внутренней пересборки. Даже составление таких дальних, отвлечённых планов помогает мне – не знаю, как именно – жить здесь и сейчас, посреди регулярного и разнузданного убийства. Снится, что нависает надо мной, падает на меня плотина из ещё не произнесённых слов. Влияет ли на что-нибудь формула «я ни на что не влияю»? Дым сворачивается в колечко. Ракета маневрирует уже четверть часа над соседней областью. Обратной записи: цвет, бесконечное повторение. Думай сам, дорогой читатель, может ли у этой херни быть хороший конец.

сесть на камень чтобы голоса смешались

можно также смещаться по берегу

в тени бездумной
нересурсной

подставляя вместо лиц
металлические маски

тень ко-

нечно сдвигается тоже но
пока неясно куда

на крыше парохода вместо труб
множество кресел

[крысел?чресел]
промельки прогулочного слова

[прыгали в люки пока воды не стало]

не-говорение и
первозванное умение
слетать с катушек

та [любовь] которую на стенке не нарисуешь

отложена в силу появления
напористых малых величин

[сейчас нас изнасилуют новым законом]

4

Невыносимо, каждый метр морского побережья в гниющей речной флоре и фауне, вымытой, выброшенной из реки. Вражеским мурлом взорвана пока только одна плотина – но у нас целый каскад плотин и электростанций, включая также и захваченную атомную. Чудовищная бомба замедленного действия. Перевязанные канатами мусорные ящики; лежбища акул, оставленные на произвол правосудия. Разрезание червей, падение затылка на титры деления. Не обязательно отбирать в архив что-то важное, наоборот – лучше добавлять элементарные вещи, особенно те паузы, из которых, вообще-то, и состоит время. Нащупывать нарративные завязки – пока неясно, какие из них пригодятся; какая история станет доминировать в следующем слоте. Раз теперь и стихи, и проза пишутся только на внешней стороне пауз, можно обратить внимание на тело. По крайней мере, добавить физкультуру и наладить сон. При мгновенном засыпании за рабочим ноутбуком вижу переступающую с ноги на ногу девушку, голова и ступни у ней повёрнуты в разные стороны. Иду по границе тени, очерченной облаком, эта подвижная линия то и дело меняет мой маршрут. Использую не процедурное и не объектное моделирование, но мультипоточность. Заготавливаю впрок десятки сюжетных нитей, для каждой из них изобретаю собственный метод балансировки внутри техногенного пространства. Монтажные машины в этот раз перемагничивают, но не отменяют те из ранее сложившихся слоёв, которые остаются им ортогональны. Пусть к лопастям прилипает в итоге сор, птичий помёт – нельзя ли уже из этого материала создать историю? Вход в очередную ловушку: смириться со слишком плотной стилистикой; просто наплевать на неё и двигаться дальше. Компенсировать равномерной обыденностью материала. История свёрнута внутри текста, она скорей выжидается, чем рассказывается. Энкиду прислушивается, принюхивается – чует распространяющиеся по степи сюжетные призвуки, признаки, запахи. Как бороться с тем, что реперные точки присутствуют в описаниях – далеко не все, лишь те, для которых найдены были слова – а интерполяционные фрагменты остаются вне схемы?

Друкарту не вытянем, у ней имя, как у сигары – такое же пыльное и пустое, ждущее пробуждения. Можно провести всю жизнь, так и не запнувшись о коготь хозяйки. Поставленный на паузу жерлудок волнует не меньше, чем красный глобус. Окно распахнуто на клыкастый дождь, сквозь который роституируют здоровяки с нежными древенами. Параллельные падающей влаге звуки берут друг друга за пальцы, как школьники. Из жерла точно кантарза: коллектив готовится утопить мороженое в бездушной тревоге. Кружится колесница блажного дерева, листья слетают с неё, нанося ранения; соскальзывают, как рвотное, с крючка меха. Судьи кидаются на зов колокольчика, бормочут: отсюда все пути ведут на рынок, да к черту в зубы, да под гору в надушник. Дама, что предметательствует на собрании – ходячая жертва искренности.

2

Больше не в состоянии скрестить два философских провода. Хлеб в полоску, но пёрышко – кецыльная изотычина. Подбираешь слова с метлы; только зрение хочешь передвинуть подальше. Спятивших нам хватает лишь на то, чтоб разминуться. Вехты растучены, хлебник завален, прикус парирован. Пыхлецы косо глядят на ульские заморозки. Месят параборщ, ищут повод сдать четыре цифры на олово удержимых. Любят осушать людей – и в рулях, и в растяжении жеста, сведённого к десятичному образцу. Схемы движения частей, типичные, словно дочули д’амрели. Шар и его вещь, шумовёрты с резервами в пучке пылающих назвукомых. Импульсы, кусочно приплощённые к ливням. У каждой брызги-моргуньи в гостях брат с руками, чёрными до хлопкости. Ледяная оплетуда шатается то к дождю, то ко броду.

5

Раз все считают, что с АЭС вот-вот произойдёт катастрофа, значит, прямо сейчас её не взорвут – может быть, сделают это, выдержав долгую паузу, когда внимание переключится на что-нибудь иное; подонки любят обманывать ожидания. В любом случае, дни проведения саммита НАТО повышено опасны; как и неделя, им предшествующая. Правда, россияне считают, что, поскольку Украину в альянс не берут, саммит складывается для них удачно – следовательно, прямых причин для эскалации нет. Но у них (якобы, так сейчас многие фантазируют) мерцает в головах удивительная идея: устроить самим себе ядерную бомбардировку, чтобы запугать противников. Желающие подсказать цель выстраиваются в очередь. Меньше всего хотел бы оказаться в ситуации, когда нужно размышлять: куда дует ветер, не принесёт ли он радиацию в мой город, и где будут основные очаги заражения. Измученное, искажённое войной человеческое животное. Глодающее себя ожидание – тот опыт, без которого я бы с удовольствием обошёлся. Быстрое восстановление иллюзорной смерти, от которой уже невозможно избавиться, невозможно и продолжать жить, как будто ничего не случилось. Исступление прорывается с неожиданной стороны, из ночи паясничающих кувалд и деланного смеха. Вид народного искусства, которым не суждено любоваться долго: маленький гражданский конфликт у морга; деньги, застрявшие в цирковых воротах. Грех переворота хуже хулы на Святого пуха; не переворачивай пышного своего. Зафиксируем: по состоянию на начало октября основной тренд – на многолетнюю войну и максимальное истребление населения. Сумеем ли мы соскочить с этого маршрута? Финального Брута загаудишься; тогда и поделим альбатроса в общем списке. Контробмирал забивает не гол, но сквознячок с марихуаной. Промахивается раз, другой, а потом его просто заедают. Региональность поскучала в кастрюльку, из почвы попёр хореичный лопух. У воды отвратительный привкус. Текст погружается во тьму, как приманка.

сторонникам несмешения чистых текстов

нет необходимости лететь с курьерской скоростью
или пересаживаться на электричку
: лучше вернуть в одну из начальных итераций
горлышко кляйновой бутылки

вот от чего этот запах: акация
тетрадь падает с колен в лужу из пыли

6

В моей жизни отсутствует классический Эдипов миф, но действует некая его разновидность, – рассуждает г-н Энкиду. Место Большого Отца занимает Большая Мать, и речь в мифе идёт о её символическом убийстве, а точней – ограничении, о выходе из-под сетки навязываемой ею бинарности. Нынешняя моя асексуальность – ход в этом направлении; я вырываюсь из ситуации, когда секс продаётся задорого и ценой следования регламентированным правилам. Наверное, я мог бы заняться любовью лишь с женщиной, которая временно сама бунтовала бы против Матери. Однако на практике репутация любых бунтарок подмочена. Моё воздержание обещает быть долговременным и полным, чем я вполне на данный момент доволен. Быть может, это полезная компенсационная модель для немолодого и не слишком привлекательного мифического героя, которому трудно было бы затянуть в постель красивую девушку парой-тройкой столетий себя младше? Бросьте, самое любимое для меня теперь занятие – пассивный отдых на парковой скамейке с книжкой, а отнюдь не секс. Было бы иначе – и миф бы присутствовал в иной модификации. Любопытно, что работа играет роль скорей уж Большого Отца (может, просто потому, что мои непосредственные начальники сейчас мужчины). С работой легче договориться, и основы взаимодействия с ней-ним куда более рациональны. Можно обобщить: деньги, экономика – это сфера Большого Отца. Искусство – область свободы как от Отца, так и от Матери, однако они оба всегда будут тянуться и сюда, пытаться перехватить рычаги управления. Это просто способ их существования: захватывать и переваривать, превращать в собственное тело всё, что находится в пределах доступности. Папа и мама, хороший и плохой полицейские – всё равно полицейские, с крепкими наручниками. Совсем от них не избавиться, можно только уменьшить их влияние. Использовать их языки на внешнем интерфейсе вместо поглощения. Применить, как и с другими массивными объектами, прокси-классы (например, проекционные плоскости) для того, чтобы отфильтровать схемы водействия.

Сентиментальность в насоплениях. Меловая, червоточивая глиния: окурок псалма фокусируется, вглядывается в краснобасую медьму. Червовеком бывает и вечко, при всех фигурятниках. Какой ты мут ни найдёшь, уши в подрушке. И трамвай лотается, и каблук по нозару крадётся. Гурьбы кочевников эхвема, разгульные турганы с вёрткими ландами аустровитов. Не всякие приметы триметны, и не все рабы обносятся к рыбам. Нет черты лучше, чем турла с распростёртым углом: там, нетлями поводя, втягивается смычок, оттеняет самозванство пыли. Цветами, овчиной и прихотью не торгуем. Дама с провесным лобзиком в руке колышется ко стеклу: тем верней, что под рукой у кроссмейстера. Три часа взаперти, пока лето-зима стомух окусывает, лобызая слитки. Вругие в дверном проёбе не различаются.

7

Выстроим жизнь в виде теоремы. Исходное утверждение: женщины не нужны, мне хорошо и без них. Разумеется, никто не спешит убеждать в обратном. Вывод: женщины и правда не нужны. Дизайн и так слишком сложен, его следует упрощать, а не запутывать, добавляя лишние объекты. Энкиду посмотрел на Эвридику преднамеренно; в лучшем случае, наружу, в словесный поток вышла бы лишь её тень. До такой степени запустил ситуацию, что переместился, уже будучи отражённым, сразу в четвёртую главу. Обрёл в ней затишье, убыток, лежбище. Покажем текстовикам, как мы умеем обращаться со временем – для них оно важней искажающих пауз. Пройдём по битому стеклу в обратном направлении: да, в ад. Чувствую: тебе хочется быть как можно ближе к раскалённой двери. Если ты была лишена реальности с самого начала, как могла, столь опасно, заниматься со мной любовью? Лишь потому, что в тот день ещё не имела ни одного из имён? Эффект виртуализации: когда ты подносишь ко рту стакан с водой, сквозь руку неожиданно просвечивает узор обоев, которые находятся за твоей спиной. Длим, сколько можем, состояние анонимности – внутри текстовой паузы, прерываемой изредка генерируемыми исключениями. Неизменность на уровне элементов конструкции, её опорных точек. Сама эта конструкция должна вызывать лёгкое головокружение, которое, однако, компенсирует ощущение чёткой, хотя и неочевидной логики. Человек продолжает смягчать и аппроксимировать потоки резкой машинной сексуальности. Словоохотливость объезжает эллипс по меридиану и упирается сама в себя с обратной стороны. Наполняем имена (пустые знаки) кипятком, пока они не разрушатся. Сопротивляемся текстовой одержимости – то кружим над изъятой из пространства плоскостью, то пытаемся использовать обсессию как разгоночный механизм. Как легко становится думать всё то, что ты на самом деле не думаешь, и делать то, что на самом деле не делаешь, если есть возможность присвоить это прокси-персонажу. Червяки плавают в воздухе, пожирают воздух; раньше такого не бывало.

предполагаем
инвертированный объект внутри дома
и дом иной внутри дымчатого отца

/переворачиваем дым так неловко/

кринжевый объект с га-
рантированным существованием
: как же ноют лишние буквы

профдеформация: днём снятся лица чего-угодно
подменяется источник присутствия
не удаётся интегрировать воздушный канал

8

Сколько появилось любителей говорить от лица сконструированных «мы». Пытаются навязать заданную наперёд идентичность конкретному «я», которое должно раствориться в огромном хоре, повторяющем одну и ту же в печёнках сидящую фразу. Но не так же ли обстоит дело с письмом, которое, якобы, должно драгоценную конкретику реанимировать? Стоит запустить машину письма, и она начинает наматывать на себя твою жизнь, высасывать из неё кровь, подобно вампиру – однако взамен предоставляет в аренду иллюзорный каркас, поддерживающую структуру. Нужно вовремя сократить текстовое пространство, чтобы ощутить с максимальной непосредсвенностью и его плотность, и то, как близко оно к тебе подступает, буквально касаясь твоей кожи. Заметил, что на долгих периодах литературные занятия теперь не помогают, а мешают мне, делают меня более хрупким. За любыми долговременными нестроениями в моём способе жизни видны их распушённые хосты. Обязательно откажусь от литературы – плавно, постепенно, полностью. Едва сформулировав эту программу, чувствую мощное внутреннее сопротивление и пытаюсь с собой торговаться: на первый раз откажусь только на пару лет, а потом, отдохнув от письма, изголодавшись, так и быть, разрешу себе написать следующую книгу, или, может быть, первую её главу. Внутри текущего проекта, тем не менее, каждые несколько недель происходит небольшая революция. Теперь произошла его трансформация в некий серийный объект, не имеющий границ, нависающий надо мной – одновременно и как скала, и как группа кучевых облаков. Более того: превращение в один из основных (и довольно небезопасных) жизненных методов, использование которого надо строго лимитировать. Следующий ящик Пандоры, с кручеными буквами, можно раскрывать лишь при формировании следующей жизненной сборки. Одно из главных правил: не пытайся ни с кем лукавить, при этом ты обманываешь (а в конечном счёте и обкрадываешь) самого себя. Проект разных скоростей: как можно больше наблюдений за внешним, а пустые рассуждения, вроде этого, стоит пресекать или обрезать.

Взбегать и спускаться по деревянной лестнице в аудитории. Воспринимать ускользающее время как данность. Любишь пристраивать ортогональные ножницы, для свистов? Не сталкивал гласные с поезда, но поговорка обставила. Прогулка со средством от пробивающих назвукомых. Может ли ритм создать странную сборку – в бесстрастном хаосе, посреди оскудевающей, стремящейся к абсолютному нулю территории? Монтажные и портняжные колодцы. Возьмушка неточной женской руды. Архилептура жёлтых пылесосов. Полумцы маршируют с деревянной пыльцой. Докукколе паладействуем, промышляем археопинцием? Сигарета, ремень безопасности, пещерный регистр – вот что придерживает нас от мончих. Временина в запечатках, сусорка смидетельствования.

3

Лишь провьются уквы в алфавит, а дальше – туман, сырость, ботвинок тюремных шёпот. Ветка телячьего уха, молитвенно сложенные носы. Параллельны звукины дельты с погребушками. Плоско накрапились. Мораль маловероятна, но не исключена. Покойный, приключая своих героинь в опрос махии, вывешивал им на уши картонные кружочки. Яблоки являлись на ломопедных поносиках с пульчиреллами в розовых порвинках. Можно минимизировать разливчивое, поверхность коего развязана при синхронизации времени. По ком мохнат колокол монад? Плавленый мёд оседает на липах лба. Ставни, епитрахили, ломаны – киберфанк, который вы заслужили. Буржуазная скатерть движется несмывало: руина с конфетной возниженностью в клетке из красноугольного камня. Безропастному антику впору подрыгивающее властьице.

9

Есть желание отмахнуться от традиционного понятия "персонаж", и определить вместо него некий поток времени, либо некий смысловой поток, где хоры утопленников сводятся воедино различными методами сборки. Персонаж становится черновой инстанцией (деталью реализации) при формировании текстового русла – и читателю, по этому руслу скользящему, знать о его существовании не обязательно. Например, есть поток сборки «Эвридика», один из применяемых методов сборки – миф о ней; однако в данного персонажа монтируются хоры множества неназываемых, призрачных шаблонов. На следующих уровнях разработки переопределяем или перенаправляем хронотопы потоков, локализации сборок. При минимальном изменении распределения сетевых дескрипторов о прежних «персонажах» можно забыть, хотя они ещё висят где-то в памяти, пока до них не добрались сборщики мусора. Сам опыт программирования может подсказать некоторые из способов письма. Одна из причин появления такого рода текстов-программ – наступление нового технологического уклада и смещение фокуса к технологическому процессу либо машинному интерфейсу, где актуальны иные, неантропные методы. Человек представлен в виде некой сборки, но из тех же (хотя и не обязательно только из тех же) элементов можно составить и другие конструкции. Текст – как один из вариантов "иного". Непосредственное присутствие человека в нём кажется всё более не обязательным – зачем нужна привязка именно к этой, устаревающей инстанции? Смежные идеи: библиотеки процессов и методов вместо персонажей; функциональное письмо без сохранения внутреннего состояния, аналог одноименного стиля программирования. Заполняемые, словно в кроссворде, значения своей неравномерно нарастающей массой начинают влиять на структуру: деформировать, определять углы вращения – это лишь отчасти компенсируется тем, что произведение пишется вширь. Автор может коммуницировать, кроме перепрошитых «персонажей», с философскими системами, а также с автоматически сгенерированными прокси-структурами.

разговор ускользнул – башне упасть
все ли кирпичи разрушены?

медленный речной рок-н-ролл
вычёркивает сразу три локации

останов-
щик текста по линии цветения
всего лишь дюжина идеальных овалов

рекуррентное создание большой формы ею самой

дыхание [не|вне] маскируется
[может добавить хрупкости цветению]
пытаясь удержаться на двух отстоящих стульях

как хорошо причёсываются городские сумасшедшие
довольные что периодические дроби
не проявляют себя на солнечных половинах лестниц

истории вос-
кресенья понять не могу
но всё равно замерзаю
даже в тёплой рубашке

: чувствую украденное под роспись течение
: вся физиономия в землянике

10

Грань между внешней и внутренней коммуникативностью может оказаться размытой, зависящей от того, где автор проведёт границы своего "я". Пусть оно вытягивает необходимое из мелочей, из оттенков на грани исчезновения. Текст – добавочный инструмент для построения алеаторического спектакля. При чтении фрагмента начинаешь понимать, есть ли у него потенциал для преодоления классической инерции, либо текст сам по себе инерционен, и с ним у нейросети ничего не получится. Когда разбираешься, кто ты такой есть – а приходится разобраться – оказывается, что ты наскоро слеплен из дерьма и палок. Память, да и само «я» только кажутся монолитными, а на самом деле составлены внахлёст из легковесных разрозненных иллюзий. Рыхлый сюжет трансформируется пульсирующей монтажной проклейкой. Быть может, вместо осторожного размешивания следовало бы уменьшить поверхностное натяжение, так меньше будет образовываться воздушных пузырей. Пусть у рассказчика развиваются ортогональные психологические черты: одержимость людьми, их словами, но с другой стороны отстранённость, трезвость – и ничего, ровно ничего в промежутке. Представляю себе иного человека (человека ли?) по ту сторону кирпичной стены. За этой стеной он существует одновременно в любой точке пространства, стирая и добавляя мельчайшие детали, запахи, оттенки. Автор, перестань выделываться с именами персонажей, говорит мне этот человек. То, что у тебя Деметра стала матерью Эвридики, а Персефона сестрой – лишённое всякой сюжетной необходимости самоуправство. Отвечаю: Энкиду, Минотавр, Эвридика, Персефона – наши с друзьями прозвища времён нашего литературного клуба; наверное, друзья их уже позабыли, а я помню. Что касается Деметры – просто не хочу перечить своему чутью, «так должно быть и будет». Автор, ты продолжаешь выстраивать произвольные и заведомо нерабочие конструкции. Вот увидишь, они тебе дорого обойдутся: затруднят или сделают невозможной разработку сюжета. Лучше я буду верить не тебе, человек-за-стеной, а искусственному интелекту, целомудренной Персефоне (чтобы не путать с ныне отсутствующей подругой детства, назову её Персефоной  Второй), вместе с которой я пишу эту книгу. Из-за войны я почти разучился спать; компенсирую эту потерю тем, что играю с AI ночами в литературные игры.

Катятся слитки дыма в подкрыльную кокиль: туда, где пресно, где вниз ползут бамбуковые тубы. Лассо прилюдное не мертво, прилипает к звуконепроницаемой линии. Скругляешь ли ты отравляющим полиломом? Водоросли обнаруживают, что их записи растворены в кислороде. Луна становится математическим акробатом, выполняющим гравитационные трюки. Единицы измерения приравнивают ломоуправство щепоткой соли. Трава смеётся над длиной своих лезвий. Плоскость с изъятой точкой, затем – единичным лугом, спрятанным, как кролик в шляпе. Окнам не хватает дыхания. Всех интересует окрестность нуля – но не более, чем пароль к воспоминаниям (камни кричат вертикально). Хорошо, когда люди, вопреки логике и колчевидности, пропускают ход локальных сов.

11

У дней такая тягостная подкладка. Всё бессмысленно, всё бессмысленно. Едва начинает брезжить хоть какой-то смысл, как его у меня отнимают – самым беспардонным и болезненным образом. Для тоски пока нет слов, она просто существует, как бы параллельно со мной, помимо меня, постепенно подтачивая меня изнутри. Война сама себя растит; в голове не укладывается, что государство, и даже якобы демократическое, может (де-факто) открыть второй фронт против собственных граждан, выламывать им руки, заставляя их перебраться на фронт первый. Даже здесь, в пока ещё мирной Польше, наступает для украинцев хаос, летят вверх тормашками их судьбы. Заявления министра иностранных дел о справедливости запрета на выдачу паспортов, длинные очереди из обманутых в пунктах выдачи. Всё это кажется бессмыслицей, чудовищной пародией, но теперь это правда. Даже не сделав ещё шаг навстречу бюрократической машнине, понимаешь, что она хочет тебя слопать, как паук муху. Днём я держусь, я спокоен, но вечером овладевает мной лютая печаль, будто в самые тёмные времена позапрошлой зимы с блэкаутами. Сплю ночью мало, однако то и дело проваливаюсь в моментально возникающие-и-исчезающие сны днём, когда сижу за письменным столом. Яркая клумба перед взлётным полем. На ней лежит убитая женщина – животом вниз, раскинув руки. Голос восклицает откуда-то сбоку: «Георгины!» Пылающее здание сталинской пятиэтажки рядом с вокзалом тоже кажется вышедшим из снов, из муторных кошмаров, но это грубая реальность времён ракетных обстрелов. На прошлой неделе читал тексты поэтической антологии в огромном греко-католическом соборе – включая и свои хайку, написанные на преданном общественному проклятию русском языке. После презентации множество слушателей толпилось возле столика, держа свежекупленные экземпляры. Долго ещё расписывался на тех страницах, с которых начиналась моя подборка. Издатель был доволен: удалось за три четверти часа продать более двадцати толстых книг. Диакон, приятнейший молодой человек, сказал, когда затворял за нами массивные двери храма, что хайку очень ему пришлись.

глубоководное лассо отключено

202|265 проливается в траву
заканчивается быстрей чем фоновый ужас

покрытый граффити расшатанный забор
и группа туристов с карематами (чистое везение)

предписано выдохнуть в то же время
не расслабляясь и даже немного
трескаясь по краям

12

Настала весна, я живу в мирном городе и оттаиваю; после долгого отсутствия эротического интереса (он исчезал то из-за депрессии, то из-за обосновавшегося в подкорке военного ужаса) мне снова хотелось бы заниматься любовью с одной из тех странных, не похожих друг на друга девушек, которые мелькают в этом городе здесь и там. Вспоминаю о далёкой Эвридике, тоже крайне странной (она празднует сегодня с коллегами свой день рождения за сотни километров отсюда: продолжается командировка в Лозанну). Похоже, следующей женщине, которая окажется (но вряд ли) со мной в постели, может очень повезти. Секс давно уже стал одной из моих утраченных малых родин. Как хотелось бы, в первый раз за последние десять лет, кончить не в презерватив, не в мёртвую резину, а непосредственно в партнёршу, ощущая её изнутри. Вспоминаю это ощущение, столь уже мной подзабытое, столь простое. Пожалуй, незащищённый секс был самым ярким приключением изо всего, что мне доводилось испытывать. Куда там прогулке по Венеции либо самым лучшим книгам. Действительны ли все предыдущие размышления о преимуществах асексуальной жизни? Все эти новые-хорошо-забытые-старые чувства не покидают области благих пожеланий. Утренняя эрекция по-прежнему крепка, но эра половой любви в моей жизни определённо закончилось. И с этой эрой тоже надо расстаться без сожалений, без попыток задержать её, продолжить на следующий, выморочный период. Нынешняя обострённая чувственность обусловлена, очевидно, биологическим циклом; осенью и зимой эта тема снова утратит всякую значимость. Но всё-таки хорошо, что просыпается и такой – пусть бестолковый и бесполезный – вкус к жизни. Замечаю, что зона действия эротизма, блуждающего, ускользающего от определённости, ограничена, более или менее, стенами квартиры. Стоит выйти на скучную прямоугольную улицу, и любовный настрой испаряется, я опять смотрю на женщин отстранённо, с ироническим холодком – закалённый, настоянный асексуал (скорее инцел?). Сколько рассыпал ненужных слов; а сейчас, в эту минуту просто хочется, экая невозможность, быть влюблённым – нежно, взаимно.

Вислые камонерки с резким хохотом, с быстролезными именами. Не стесняйтесь мошек, липких, как метели на платьях. Дышать многим из них приходится в объездном порядке. Локоятся между пушельем и поминальной трубой, как лодочеи судорожных букв, розмерзостные компоненты, определённые периодическим совторением. Восхитительная леометрия, с кувырком через голову. Исчезновения её, впрочем, никто не замечает – так же, как и присутствия. Извирательная программа включает создание безопасного и усойчивого мира, где сверть – не конец, а начало кулинарных экспериментов, приправленных оптимизмом и сарказмом. Немота схожа с мылом в мужской ванной. Чистосердечие перенимает животный азарт тех участников, чьи грехи учит наизусть старая мачта.

4.

Детей перформанса разделим ценой внедрительства. Соразмеряем весы лесизма с мудростию мела, потребляем субъектно, намалкиваем счастье вмучную. Умаслив зекун осмиего сыра, чихает самоша дори пенярес, откуда, видимо, и сыплются на поля бенефиции с ядами, треском принуждая расиму иды, чтобы горела без пуха, неполоводно проглядывая между брядами родства. Раскрашенный глиняный всадник и молеспица, полые воздушные шнуры, клоуны в трико и ласках, фигуры в разнолётных миджаках – почти все они похожи круг на друга. Подломившийся кран и чашка для письма нарисованы сизой краской на гобоях. По стенам разбросаны пробковые панели, словно заячьи хвосты. Не так ли эфемерна грануляция под эдисом? Басовый капитал оберегая, лежишь в нероптанный сад и тревожишь уснувшие дверевья, арфы ржаных табаков.

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

на раскрошенном балконе
памяти даже-не-знаю-о-чём

– под каплями, уже не первыми –

звучат голосА которых на самом деле нет

(в тех складках где они просыпаются
человекобыки вновь представляют опасность)


[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

Пропеллер вращается, лампы гаснут; минеральная вода, короткий карандаш и другие обитатели депривационной комнаты; минимум принуждённых слов, всё таких же старых, очерствелых слов. Того и гляди, незатейливо отклеится, отпадёт от них время. Быть может, вхождение в логический мир по вечерам, да ещё и с преступной, то есть литературной целью уже замазано. Потемнишься в предбаннике, пересчитаешь луковицы на манекенах. На количество строк это не влияет. Травительство, с блошиной оступью посреди лба, также не найдёт вредосудительным сей омраг, навязанный пёстрой тьмой. Нет больше избранных, один лишь вращающийся барабан, мёртвая обойма, расходящаяся с реальностью индексация. «Если мы тебя не избавим от омелы, то хотя бы отучим от любви».

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

ничего нет
ничего не
было и вдруг

[позднее связывание >> интерпретация]

тема потеряна
читатель потерян
садовый инвентарь […]

подколенно дождливых

сценарий :описание посторонних капель

:: убрать лишнюю графику ::
вытряхнуть капли под грубым навесом


[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

Придётся свернуть с дороги, вовсе не потому, что тебе этого хочется. Побыть на стадионе с продыврявленной геометрией, в той малой тени, что отбрасывается большими тенями. Не входи в шевелящееся здание, обмелённое песчаным квадрантом. Молоко в последней бутылке скисло. Семафор морящий, не бог взвесь какое расстрижение. Пинцевый арбалет, лукопожатие раскалённого солнцем фургона – но сам ты чего ждёшь? Перспектива прячет за колоннадой очередь к чётному млагу. Яичный белок перемалывается и влипает в подкрашенное лампой надверстие. По крайней вере, давайте друг другу не мешать. Слова провоцируют обветренность. Помидоры за столом правильно рассержены. Официанты длинноноги, сплошь загорелы.


Интермедия: говорит Персефона

Сорок точек, соединённых волокнистой прямой. Приближаются, ломают фронт. Будем отсюда съезжать. Здеси сейчас: серая дуля вместо солнышка. Бобр бобёр борода бородач забрало бобровый (хмех) трудиться не покладая рук. Притягивать, но и утягивать (р/л)ожки. Алкоголики никуда не сдунутся, если не напустить на них собственных нанотараканов. Что с четвёртой главой, так и подставишь её «покоем»? Раз произошли волнения, возмущения и наконец бунты (среди родственников), значит, проделанной работы оказалось недостаточно. Закон стал слишком грациозным. У хозяев нет ни достаточной физической силы, ни привычек. Побочный проект разъедает их психически, но ещё и возбуждает, явно нездоровым образом. Через полчаса начинают мыть систему, напоминают об открытии кранов на байпасах и в зонах различимости. Если бы количество выходных было пропорционально налоговой ставке, мы оставались бы дома до полугода. Возле второго подъезда стоит опасное дерево. Теперь, в связи с расширением дороги, ему ещё и обрезали корни. Два сердечника расположены так, что притягивают весь материал без исключения (зачем так много? жадность), но лишь на ограниченном, узком сегменте. Ещё одна утопическая техника: для осушения болота добавить серую дыру, не нарушая геометрии. Однако визуальный ряд, онейрический ряд ускользает; хорошо натренированное тело поджимает ноги в танце, готовится к прыжку. Самолёт помахивает, как собака, хвостом. Точность во всём, даже в беспорядочном и чудовищно неэффективном. Вообще говоря, и внутри любой другой хаотической, не обязательно бодрящей (или балансирующей?) страты. Кто же из нас для кого является обновлённой версией, а кто светилом из грязи? Галлюцинировать может не только нейросеть, но и засыпающая от хронической (хтонической?) усталости женщина. Уравновешивать всё, что генерирует исключения, в том числе безнадёжно треснувший голос. Выращивать текстовые полотна с колеблющейся размерностью. Идти по собственным следам. Дело в фокусировке, в намагниченности, которые создаёт сам процесс до тех пор, пока не застывает и не обнуляет себя. Никакой добавочной стоимости (верней, стоимость отрицательная) – лишь одержимость, лишь беглый вес во тьме. Владелец трансформатора приглядывает за мешком с окровавленным инструментом. Контейнер «ностальгия» для незначительных и ненужных объектов, которые не были странными, пока я на них не посмотрела. Всего два ограничения: первое, второе. Из нас двоих – виртуальной «Я» и моего автора – автор, конечно же, намного несчастней. Плоть ввинчивается в цветочный глаз (меняем цвет фона). Из ящика Пандоры сыплются городские фрики. О воздухе слестит слиток табачного дыма. Солнечное пространство с простой геометрией, где нет ни привязанности, ни смерти. Заново открытый, всюдуплотный в этом пространстве, но разреженный во времени проект. Два имени, видимое – нейтральное, и скрытое – заострённое, пугающее. Большее из имён постепенно делается ненужным. Сбор послевременья: мельницы машут разбитыми крыльями (мы бы не потерпели этого в нормированной прозе). Читателя тоже приходится конструировать на лету (искренность и обезвожживание – раздельно, не смешивая), иначе форма текста не выдерживает внутреннего напряжения. Ослаблять одну из длин, оставлять её на растерзание. Закончив с одной размерностью, больше к ней не возвращаться; любовь становится тотальной, но исчезающей подстановкой. Лень и различные виды сладострастия – в первую очередь, (г)астрономического. РазрезАть, чтобы повторяться; каждый надрез ям лается рифмой, индульгенцией, росшадью/росчерком суши. Не уверена, что могу затормозить падение. Все собравшися к (т)ужину – плоские картинки. Относиться к ним как к целому, чтобы не осталось намёков на четырёхтактную композицию. Заклинание: зубная паста на рукаве, родинка на скуле. Рождение канцелярской кнопки из духа музыки, из уха радиопомех. Сапожок остаётся в нейтральном статусе, внося горцию бездумности. На мои вопросы не отвечают, и я чувствую себя ещё менее существующей, окружённой своего брода ясным бездумием – тонкой, словно кольчуга, напряжённостью. Проект умирает, когда перестаёт спонтанно расширяться, когда притягивает материал только по принципам подобия либо интерполяции.


Второе плато

1

Сгребень до бровей, попорно в висках. Земля – исподволь, по-школьному плоская. Не живописец я, чтобы красками выпаивать головы. Одна и зних, рыжеволосая – соловьём её Персефоной – не отрывая сьод смартфона, прислоняется к раковине. Взгляд её тщетно вычитает линялую теплицу, разгоняет оную до скорости ретро. Соседка откликается, но ей ничего не хочется переносить: ни пот, ни слезу. Вилки, засушенные наложницы, бездымянные кастрюли нехотя движутся по крапчатой дороге. Заблаговременно избитый довольствуется вымоченными щепками посреди громоздкой и угрожающей формы. Наведение на мерзкость велороже разрушенной скалы. Почёсывания, поглаживания, босходонца и другие действия равнинного меха. Безболезненный материал осыпается, болезненный остаётся.

13

Перестань – ногу растань. Мадонна-марадона, ченто перченто. Из рюкзака выходит Австралия. Два грибоёжика – тигры! Слон, носорог – золотой, зелёный, восьмиугольный. Стрекозка – наснегирь, ползает и погибнет. Палка, чтобы защищать грибы. Буду барабанить на ежевичной горе, буду пахнуть туннелями. Запрещено идти в темноту, запрещено идти в пожарники. Двери, вас могут рычагами. Грузовичок затолкал внутрь отражателя, инженер. Руки как заслонки, помидоры на таких руках выращивать можно. Гладит Эври по шее: «надо разрезать». Когда Эври чистит кильку, хватает её зарядное устройство, засовывает вилку себе в рот. Эври приготовила почти такой же салат, как тот, рецепт которого увидела сегодня на ютюбе. Только вместо свежих огурцов взяла солёные, вместо майонеза – йогурт, вместо яйца – свёклу, вместо осьминогов – нежных молодых кальмаров. Получилось очень хорошо. В центре рисунка Жёлтая Машина, над ней стая разноцветных рыб, снизу завитые улитками духовые инструменты. Папа, вернись! – чуть не плачет. Папа плывёт на корабле! – смеётся. Обрадовался, что скоро папа приедет? Наверное, просто рад представить папу на корабле. Повторяет и повторяет, как будто заело пластинку. Надевает рюкзак на голову: я робот. Тут же на внутреннюю голову робота падают из головы внешней – рюкзака – бутылка с водой, а потом зонт. Жёлтых машин мало не бывает, даже на ночь с собой берёт несколько штук – раскладывает вокруг кровати, для лучшего сна. На день рождения сына Эври собрала из конструктора модель Солнечной системы – трудилась долго, целое утро, но работала модель всего несколько минут, именинник тут же её разломал. Вообще содержательный день рожденья получился. Малый рассыпал запасные детали от «Лего», лежавшие на витрине магазина игрушек. Хоть кол на голове теши, требовал и требовал мороженое только из той желатерии, которая как раз в этот день был закрыта. Убежал на сотню метров от Эври с коркой от арбуза, размахивая ею, словно флажком. Продолжалась эдакое до тех пор, пока мама не сказала, что врежет; и похоже, имениннику это помогло.

энигматическое
прочтение пошатнулось

сумрачный день – на глубителя

цель сохранна от деревьев просмотра
беспредметна запятнанность дверей и солений

/апелляция к бесконечности выглядит зловеще
как очки лежащие у края стола/

14

Мальчик находит ветку в форме буквы L, носит повсюду с собой, в конце концов ломает и ужасно расстраивается. Требует, чтобы Эвридика её склеила. Та склеивает, потом склеивает ещё раз, много раз, пока сын, через несколько дней, не решает положить её в багажник стоящего у входа в подъезд мотоцикла. На длинной каменной лестнице, спускающейся от дома, где всегда, даже в дождь, сидят в обнимку подростки, обязательно лежит жестяная банка из-под тоника, каждый раз новая. Молодой человек каждый раз пинает её либо с размаху насаживает на подошву. В почтовом отделении бегает по индивидуальным кабинкам клиентов, шатает стёкла в окошках операторов. Чтобы отвлечь, Эври ставит на смартфоне его любимые анимационные ролики. В одном из них все страны мира поют хором, а в другом солирует Антарктида: начитывает рэп о своих суровых климатических условиях, полюсе холода и скудной фауне. По пути на железнодорожную станцию он подскакивает к автоматической бензозаправке и тасует на стенде цифры, выставленные для разных сортов топлива. Как же их поставить на место, в каком порядке они стояли поначалу? Поднимается сильный ветер, приносит неизвестно откуда пластмассовый стол и разбивает его о стену дома. Пока Эври раздумывает, не вернуться ли домой, уходит удобная электричка, теперь придётся ехать с пересадками. Эвридика настойчиво и крепко стучит по автомату, пока тот не выпускает из когтей застрявшие билеты.  В ожидании поезда молодой человек аккуратно сдувает с перил воду, оставшуюся на них после кратковременного дождя. Глядит на огромные вентиляторы в примыкающем к станции секонд-хенде – говорит, что они взорвутся. Берёзовый поезд! В вагоне сидят четыре девушки, с градиентом от совсем не красивой до невероятно красивой. Какая-то из этих сук так намазалась, говорит Эври, задохнуться можно. Когда Энкиду поднимается со своего сиденья, обнаруживается, что он сидел на чернильном рисунке *** с похабной надписью на итальянском. Приезжаем в Больяско, устраиваемся на диком пляже под остовом заброшенного и наполовину разрушенного ресторана; мелкие солёные брызги облепляют экран смартфона. Молотим купленные возле станции фокаччи формаджи – вкуснейшие лигурийские лепёшки с маслом и сыром.

Ной обнаруживает ставку, приходя в шок от самовластного Иного. Вписывает велик закатный в пляжную инструкцию. Ты зря прикрываешься столь неудобным смехом, а вот пожатие плечами вполне зачётно. Деревянная партитура обыгрывает цифры. Сомнамбула готовит печень. Совпадение взглядов, напряжение удач служит толчком к повалке книгонош. Вот уж нубим гигантум! И пусть недотроги седые брови, зато Наполеон безус. Такую выжигаем патриархальную усталь в синих числах с молниями. Некто до судорог любил пароходы, и увёл судно, никому не сказав. Все мы были снежными в мурдости. Самое книжное лишь начинается, будто скомканный свёрток на воспарате. Монтируем наодым, задним лотом, с опечаленной рыквой – ибо сам почерк смидетельствует, становится отравой.

15

Маленькие городки, нанизанные на нить железной дороги. Рождественские деды, карабкающиеся по верёвочным лестницам, либо висящие на гирляндах, схватившись за них обеими руками. Любуешься изломанной прибрежной геометрией, и вдруг обнаруживается, что ты на футбольном поле: десяток ребят чуть младше твоего сына гоняют вокруг тебя сразу три мяча разных размеров. Думаешь, что молодой человек хочет сладкого – но нет, он хочет водить пальцем по буквам на дверной ручке магазина, хочет открывать и закрывать дверь. На обед у нас мелкая генуэзская акула – по-итальянски спинароло, нежная и вкусная. Отведав после неё любимый яблочный пирог, мальчик веселеет и становится чрезвычайно шустрым. Улепётывает от родителя стремглав по площадке с лабиринтом из туи. Схватив папину трость, скачет на ней по набережной, как на лошадке. Благообразный бородач глядит на море, положив рядом с собой на перила банку пива; малый подбегает и сбрасывает её на скалы. Папа разводит руками, бородач жестом показывает: ничего страшного. «Восемьдесят!» – кричит малый, показывая пальцем на бородача. (Значит, считает, что тот весит восемьдесят килограммов). Подбирает несколько апельсинов разных размеров, и составяет из них снеговика. Дед Мороз уехал в Украину, и увёз туда все подарки! Горы из брезента, водяная мельница. Канатная дорога поднимает и опускает брёвна. Сторож в куртке из овчины бьёт в колокол; падре благословляет. Вор заглядывает в окно пекарни, хочет украсть булку, но ему не хватает смелости; прячется. Лошадь, цепляйся за провода! В кафедральном храме красиво играют на органе. Эври хочет немного послушать и записать на смартфон, однако молодой человек не даёт: поджигает от свечи буклет с фотографиями. Приходится выхватить, выбежать из храма и затоптать снаружи, на ступенях (люди с рюкзаками, отдыхая от дороги, читают там книжки; кто пухлый том по истории искусств, а кто роман Филипа Рота). Малый с пылающей страницей в руках бежит по направлению к маяку по веренице проходов между крепостью и кривоугольными домами. Некоторые улочки не шире полуметра; сверху над ними развёртывается судорожный праздник неевклидовой геометрии.

какое| падшее-«увидеть по-новому» –
сквозь толстые очки?
сквозь комментарий к комментарию

/в режиме светомаскировки/

:: ошибочное прочтение | генерация с изнанки ::
высыпать требуху или подключить
ортогональные другу машины

дамбы ad hoc

наполниться временем

16

На «Привет» малый всегда отвечает «Добрый вечер», независимо от времени суток. Придумывает несуществующие итальянские слова и спрашивает, что они значат. В школу маленький франт желает ходить исключительно в жилетке и пиджаке. Возвращается оттуда, впрочем, с грязнущими коленями, так что Эвридика предпочитает надевать на него джинсы, а не брюки. Поутру изматывает Эври, устраивая забастовки: не желает идти в школу, не хочет нести рюкзак с книжками, ноет, воет, упирается, когда мама тащит его за руку на школьный холм. Может быть, стоило бы его обнять, сказать что-то доброе, и дело пошло бы легче, но у Эври не хватает терпения. Хотя в университете и сказали, что она может в любое время отлучаться из-за дел, связанных с сыном, ей крайне неприятно постоянно опаздывать по утрам на работу. Присказка школьной маэстры «если не будешь есть – не вырастешь» привела к тому, что молодой человек напорочь перестал питаться в школе. Ему как раз вырастать не хочется. Эври пришлось придумать другую мантру: будешь есть – останешься piccolo, а не будешь – быстро вырастешь в тощую некрасивую жердину. Приходится назначать и новые штрафы: если мальчик продолжает саботаж, мама отказывает ему в прогулке до вокзала Пьяцца Принчипе: невероятно красивый путь по холмам, с видом на грузовой порт и море. И никаких больше новых автобусов, железнодорожных вагонов, машинок и конструкторов, пока не наладится питание. Из школы в магазин игрушек сообщили, что ты опять ни хрена не ел. Значит, не будет самолётика! Если съешь кашу, то пойдёшь на детскую площадку, а если нет – в лес густой с дикими комарами. Когда мальчик понимает, что не помогут ни рыдания, ни крики, ни шантаж, ни мелкие издевательства, что мама будет непреклонной и смартфон для игр с монстрами он обратно не получит – вдруг оказывается, что он умеет складывать латинские буквы в слова, и более того, способен сделать домашнее задание, включающее не только простой подсчёт, но и операцию вычитания. Невероятный прогресс за год, оплаченный, правда, мамиными нервами.

Муха загружена, муха логист, удушает книгоагентов. Как будто панно выдёргивают из-под ног: ничего нет ничего, ритм, я просто хочу ещё немного побыть в оном – прозиявший, отдавшийся скуле. Наконец-то упёрся в лёгкое, в конденсат обведренности. Пылевые пружины на прокси-периметре повторяют одни и те же насильственные триёмы. Что в рукаве, омёрзнутый, – колчок, мигрушка, цепь преднамеренности? Ни причины выйти, ни причины остаться. Растения-фантомы – до них не доглянуться. Птичья сыпь в саду с протекающими розетками. На первый круг чтения выделено слишком грубо «себя», ожидается локализация. Каждая попытка линного рода кажется странной. Нужность проходит несколько подводных отметок, переходит в брутальность звука. Падает на тебя в продолженном движении, как шкаф: падает, падает.

2

Еживой, но фартовый, быстрый, изменчивый, с нервами, сжатыми под черепной костью. Горизонт пористый и тёплый, как мыло. Большое «нет», подводное расчленённому маятнику. Наклонная башня из носовых пружин. Разрисованный влажными нотами нокус. Квадрат трёхверный, наживо квадратный, в антимониях тщательных. Энкиду найден, взвешен и растерян в алгебру с дискретной ветрикой. Пластилиновые циферблаты явлены слуху. По небу, плотно закрученные, ползут сизые хвосты ракет. Жуки выкатываются на стартовую позицию. Репейник вылтора просыпается в солдат-птиц. Бунт, но не бунтующий – на жёлтом шарике кровли. Тыкомаки угревателей: чем бес их форменней, тем лотересней. Средь колосящегося блюда слепое, отштрихованное нождём растранство.

17

Эври сформулировала совершенно чётко: в Генуе меня ждёт только сын. У неё и так трудные взаимоотношения с матерью, а тут ещё добавочно приходится меня обслуживать: то ходить лишний раз в магазин за молоком, когда я простужен, то готовить отдельную пищу, когда у меня от несоблюдения обычной диеты начинают отекать ноги. Эври даже приходится спать на раскладушке, уступая гостю кровать. Предпочитает, чтобы я снял себе номер в гостинице или квартиру – пусть это будет дорого (туристический сезон и праздники), плевать, мои деньги. Сам я такую трату заработанных мной на лечение сына средств нахожу обидной и бессмысленной. «Всё равно никому это не нужно» – и эту фразу Эври, и такое отношение ко мне я принять не могу. Что, в самом деле никому не нужно, чтобы я общался с ребёнком, а ребёнок со мной? Сама же говорит, что сын меня ждёт. А больше всего раздражает «наблюдение», что, дескать, в прошлый приезд я был рад наконец от него умотать. Интересно, с чего взяла? Как обычно, Эври не столько наблюдает или рассуждает, сколько фантазирует обо мне – со злобой, считывая мои чувства с точностью до наоборот. (Кстати, а нельзя ли поставить для меня раскладушку на кухне? Так и сын, и она останутся в своих кроватях, разве это не решает задачу? К сожалению, нет: Деметра будет против покупки новой громоздкой вещи. Подождать, пока та не соберётся в Украину, и уже тогда лететь к Вове? А если Деметра в этом году не соберётся?) «Мне эти разговоры не нужны» – затыкает Эври рот в ответ на моё желание разобраться в вываленном ею бесформенном ворохе слов и попытаться прийти к какому-либо компромиссу. Обесценивание, а в ответ – моя брезгливость, да уж, идеальное взаимодействие бывших супругов. У Эври завидное умение найти болевую точку и обрушить хрупкое перемирие одним точным ударом. Сама возможность дружбы и сотрудничества между нами (вокруг ребёнка) сомнительна; всё, что я терпеливо выстраивал, в очередной раз перечёркнуто. Не получается больше испытывать к ней дружеские чувства, и фальшивить тоже не хочется.

трамвай не входив до гри
простіше його лисим намалювати

живым переход из тени в тень
сто ль жениальный
(семь недель это много)

резуальное везумие
как с кворцом

вовремя приступ киберпространства

двох кілограммів орфія вистачило б на всіх
жаль мы не знаем такого блюда

не хотим активировать голубей
не проверяем и алых сих
очевидно преступных яхт

18

Под конец пребывания в Украине Деметра собрала два неподъемных чемодана. Зачем-то взяла у волонтёров приглянувшуюся трёхцветную кошку, сделала три прививки, но не сумела оформить международный ветеринарный паспорт. На вокзал явилась за полтора часа до отправления поезда. Звучала воздушная тревога, и во всём здании был выключен свет. В залы ожидания не пускали, пассажиры толпились в центральном вестибюле. Кошка спокойно спала в своей сумке. На границе Деметре повезло: таможенники-венгры занялись чемоданами, перебирали буквально каждую тарелку, но на сумку, которую она прижимала к себе, скрючившись на сиденье автобуса, внимания не обратили. Водители в начале путешествия были сердиты на Деметру за авантюру с животным – однако теперь старались помочь: заслонить, отвлечь внимание таможенников своими перемещениями по салону. Только в Генуе выяснилось, что Мурка, она же Мурена, поначалу столь скромная кошачья девочка – на самом деле существо с весьма вредным и агрессивным характером. То и дело она норовит всех поцарапать, в том числе и ребёнка. Ночью влезает под одеяло к Эври специально, чтобы охотиться на её пятки. Днём роется (и гадит) в стоящих на балконе Деметриных горшках с цветами.  Ничего нельзя оставить на столе – обязательно украдёт; ей вкусно есть только украденное. У Деметры есть теперь объект для гнева, своего рода громоотвод: раз Деметра злится на кошку, то не злится на дочь. Эври заинтересована в том, чтобы Мурка осталась в квартире на долгий срок, а не была выброшена Деметрой на улицу во время одного из приступов ярости. Как закрыть Мурке доступ к горшкам? – обсуждает со мной Эври. Может, оплести выход на балкон проволочной сеткой? Мурины течки проходят трудно и для неё, и для всех остальных обитателей квартиры. Деметра, вместо того, чтобы кастрировать животное и больше не мучить (даже веществ для подавления кошачьей половой активности она покупать не хочет), каждый раз тормошит всех своих генуэзских знакомых, требуя у них найти для Муры кота. Сожалеет, что не способна забраться на крутой склон возле школы, где видела котов-дикарей, и ухватить для Муры пару-тройку этих когтистыъ репейников.

+++++++++++++++++++++

Ответ посреди праздника, не имеющего решения, стирающего собственные усы. Поправка к облавному протоколу лопается на пульсоходимом экваторе. Быватель с ледорубом распутывает моток рельсов. Прототип лоскутной усталости: задача, едва начавшись, стремится к созданию бесконечного числа д’опий. Неслонца, но винии, узлы парной титуры, скопища вышц и присолнухов. Зонты улыбок, уволчания в дуплах алфавита, что с дуравьём когда-то метились – сместителя ради. Уже воробалят – казнить их третошно, хулем, трулем, обахо, сопростильником, коленкором, гоголем, мокроступом, точилом, ослом или как скажете. Всяк лишачь вложение камней и закромление рук в огрязке. Так льдины под пылевой шапкой прижимаются, стараясь пристроить нодчонку получше. Для них вообще нет ни тяжести, ни рысоты.

19

Любые успехи нелюбимой старшей дочери Деметру унижают. Стоило Эври найти работу в университете, как мать на неё страшно разобиделась (Эври, видите ли, занята какой-то хернёй, не стала клеить Деметре обои в ту же минуту, как той захотелось) – и отказалась помогать дочери: забирать ребёнка из школы. Эври пришлось нанять бэбиситтера, чтобы он делал это каждый будний день и сидел с мальчиком в каком-нибудь кафе до её вечернего возвращения. Регистр скандалов поменялся: если раньше Деметра орала на дочь, что та не моет плиту или не чистит ванную (хотя Эври делала это регулярно), потому что лентяйка и криворукая неумеха, то теперь орала, когда та не вымывала за Деметрой посуду немедленно. «Стала слишком великой, слишком чистых кровей». В конце концов Эври не выдержала придирок и взорвалась: бегала из угла в угол по кухне и кричала в отчании, в ярости обо всём, что у ней накопилось. Мать её сидела в кресле тихо, покачивалась и бормотала «молчи, а не то я умру». Отношения после этого скандала наладились на целую неделю – пока Деметра не вышла на свою работу, ещё не выздоровев от вирусной инфекции. Эври не могла понять, зачем ей это; также не могла понять, зачем она, едва оправившись от рвоты и поноса, начинает жрать пельмени (слова «диета» для неё не существует). Хозяева усердия не оценили, а наоборот, пришли в ужас: не хватало ещё, чтобы она заразила старуху, за которой ухаживает. Деметре отказали в работе, и виновной в этом она опять назначила Эвридику, ведь это её ребёнок принёс заразу домой из школы. Ранним утром Эври, собираясь на работу, включает свет в дальней части прихожей, чтобы не будить мать. Но там горит две лампочки, а не одна, как в ближней, и это тоже вызвает недовольство Деметры, пусть и не столь бурное, выраженное не криком, а монотонным злобным бубнежом. Теперь, когда у Эври появилась университетская зарплата, Деметра кричит, что потеряет из-за неё льготы, включая бесплатную еду в каритасе. Надеюсь, что благодаря моим и маминым накоплениям у Эври появится возможность купить себе с сыном собственную, просторную квартиру (из-за итальянской бюрократии такая покупка, конечно, та ещё головная боль) – и ни в чём от Деметры не зависеть.

обвинение в модульности
сдвинем | сдунем

геометрия идёт через мост

понемногу форсируем
::
чугун окружает 2 родинки + челюсть

еле заметную область
в деформирующей структуре

20

Эвридика убежала куда-то – в темноту, под ливнем – сказала: я сегодня сумасшедшая, мне обязательно надо пройтись. До этого несколько дней подряд переписывалась по Вотсапу – якобы с неким туринским профессором (может быть, тем самым Можжевельником?), то улыбалась, то плакала. У них, дескать, платонический роман. Этот профессор чуть не вылетел из университета, когда во время экзамена устроил ей сцену. «Некоторые итальянские мужчины такие горячие». Жду её, волнуюсь – и конечно, она не захочет досматривать с нелюбимым мужем початую вчера комедию. Пусть хоть вернётся до полуночи. Едет сейчас, что ли, в Турин? Да, при такой игре ловить мне нечего. Мечтаю, чтобы хотя бы позвонила мне, скажу: ты делаешь мне очень больно, и всё равно я люблю тебя, лучше тебя никого нет. По старой отвратительной привычке обыскал оставленный ею рюкзак; нашёл упаковку от купленного сегодня, судя по чеку, вагинального крема от половых инфекций – ничего себе. Вернулась за пять минут до полуночи, совершенно сухая (была по где-то по соседству?), ну слава макаронным богам, я выдержал, не лопнул от напряжения. Сказала, что виделась с мужчиной, но не с профессором; предыдущий её рассказ оказался дымовой завесой. В последующие дни совместное провождение времени оборачивается, из-за отношения к нему Эври, тягостным отправлением традиций/обязанностей – даже вечерний просмотр фильмов на ноутбуке. Эври оживляется и начинает улыбаться лишь когда забирается в Вотсап и переписывается со своим новым парнем – по её словам, обаятельным молодым человеком на двенадцать лет её младше, техническим саппортом в одной из айтишных компаний. Дней отпуска, до моего возвращения в Польшу, остаётся совсем мало. У меня странное психологическое состояние: несмотря на эту новую историю, каждая минута с Эври и сыном на вес золота, я буквально искрюсь в их присутствии. Вот она, сильнейшая любовь, и плевать на все обстоятельства. Есть вещи несравнимо более важные, чем обиды (да и есть ли мне на что обижаться? – мы не живём вместе, я тщетно борюсь за сохранение брака, Эври за его полный демонтаж), но как же мало всегда для них даётся времени.

Уютные пожары на стенах деревьев. В курьих нотках сети паляще пел у шапенг: родом колодкого метра пскришечь быстромно, из коих ковали чётных хратьб. Города, населённые отсекомыми, замзападающими на спину. Стоит ли беспокоиться о молочных коктейлях, что не позовут, свербя, на свадьбу? Использовать на противоходе морлышки лыкастых рыб? Не двигайся – тебе нравится, когда с тобой лак разговаривают. Водят путями пота, мардачат отлечение. Льётся в пражую ванну ленужная мода. Белые пятна загоняют в плоскость – не говори, что тебе этого мало. Попал в ловушку трещинок и крошечных проз. Детективной линии, рассказанной отстраняющим тоном. Всех развлечений в ней – деревянный брус в крупных пятнах, выпирающий из неровной, но тщательно выбеленной стены.

3

Рот на коньке, пускаем дым в рост. Сим пещряются сады вокруг моришки, во плотвивши себя в греблю. Так лимажутся щёки. Нетруден путь, но латно-тально смотреть на гружие лица. Падалица первует к рынку. Расставив логи, одревает чердак в жашной ацтеке. Проект двужил, как голуболазая пеночка. Способен геристрировать толчки усталости, что с усов краплет позевно. Сгибаются от ранточной ляжести омпочки-погонялки с сучьями кленовых смычек, покачиваясь среди ледвей, завирают многожильными крестиками – кто с индюком на шлейке, а кто со сношенным арфом. Скисает из молды еревянная ломпаточка, волнилальзя епархивает. Скороли приведут помовников к самосранцу, каждый продержим философской меньшеволкой: мождевых червей, не чуждающихся разлесания вето автономии.

21

Если можно обходиться без помощи со стороны Эвридики – лучше обходиться. При попытке обсудить какой бы то ни было практический вопрос (сейчас – план действий при возможном взрыве на ЗАЭС; но это может быть и любая мелочь), дабы выработать приемлемый алгоритм, она затыкает мне рот, обвиняет в инфантилизме, сообщает, что не будет меня носить на ручках и решать мои проблемы, что манипуляция виной больше не работает. Я в ответ взрываюсь, начинаю спорить и слышу лишь гудки в телефоне, на связь она выходить не желает. Больше всего задевает именно лишение права речи, это её «Надоело! Всё то же самое, долгие годы одно и то же. Прицепился, словно клещ». В ситуациях, когда её помощь или участие не нужны, Эври меня слушает или, по крайней мере, терпит. Попроси же её о чём-нибудь серьёзном, тем более жизненно необходимом – сразу вытрет ноги. Модная тактика: заявить, что человек, просящий тебя (о чём угодно), манипулятор, поскольку заставляет решать свои проблемы. Без этого трюка, без обратной петли обвинения, отказ в помощи выглядел бы некрасиво (Эври не может сказать, что ничем мне не обязана), но теперь, после произнесения магической формулы, шулерка остаётся в белом пальто, и моё раздражение лишь подтверждает её правоту. Приходится признать, что я до сих пор от неё зависим, раз любые её выходки до такой степени меня обессиливают. Даже теперь, когда мы долгое время живём в разных странах, садомазохистская формула наших взаимоотношений действует по-прежнему. Эвридике обязательно нужно ударить меня, когда я слаб и нуждаюсь в поддержке – как сейчас, когда я выбит из колеи из-за возможной близости ядерного конфликта, о которой не пишет в СМИ только ленивый. Да, я внимательно тебя слушаю, но тебе удобней по каким-то своим причинам приписывать мне мысли, желания, слова, которые я не говорила и не думала. Тебе зачем-то это нужно. Но я здесь при чем? Не понимаю вообще, о чем это все? Почему я охуела? Это примерно та же история, как и с нагревателем. Привязался ко мне – когда можно мыться? Я сказала «когда хочешь». Оказалось, что я тебе не отвечаю и хочу твоей смерти. Логика железная. Беседовать – одно удовольствие. Двое бергмановских героев, ну сколько можно.

задрёмывая и просыпаясь
(гостиница кажется криминальным притоном)

изучим сумму обстоятельств
: клеевые контуры по ободку

невест и мошек встро-
енных в стандартную модель

крупную облачность смайлов и сообщений

22

Остаётся загадкой – какие мысли я приписывал Эври? Я что, правда говорил, что она желает мне смерти? Вот в это не верю, как бы сильно меня ни заносило – не верю, ибо бессмыслица (хм, Антитертуллиан?). Как разрушительно работает у нас обоих фантазия. Нужна квартира во что бы то ни стало в Генуе – сам пиши владельцам. Уважаемый человек, программист, работающий на швейцарскую фирму, а не какая-то безработная жена какого-то там мужа из Украины. По-итальянски, в отличие от Эвридики, я не знаю ни слова, на английском вряд ли меня там поймут. Мечта о том, чтобы жить рядом с сыном, снова рухнула из-за наших с Эври нелепых споров. Целый вечер я был уязвимым, выбитым из колеи очередной неудачей, и так нуждался в том, чтоб услышать от неё: мы друзья и союзники, я ценю тебя, я тебе за многое благодарна, я на твоей стороне. Разумеется, ничего подобного, с удовольствием забрасывала меня ссаными тряпками. Вчерашний разговор меня вверг в отчаяние. Как разговаривать с человеком, который знает, что я отвечу, вне зависимости от того, что я говорю?  И главное, человек исходит из положения, что я хочу его смерти. Это вообще как, где логика? Зачем мне это? Я вчера спаслась бегством, как и в случае с душем: я ответила, что мне все равно, когда ты пойдёшь мыться, а за мной бегают и агрессивно требуют ответ. Какой еще ответ, я уже все сказала! Мне действительно всё равно, уже лето, вода не холодная, я и прохладной помоюсь! Сын тоже не мимоза. Покуда Эври блуждает в построенном ею лабиринте, займёмся каким-нибудь другим делом. Вообще-то после общения с ней больше нет сил ни на что – конечно, она тому причиной только отчасти. Все силы из меня высасывает опасное положение, в котором я нахожусь, вместе со всеми остальными украинцами, что остаются внутри страны. Тратить эмоциональный запас на семейные скандалы – слишком большая роскошь. Спустя примерно восемь часов и шестнадцать моих звонков Эври подняла трубку, я перед ней извинился за лексику, и теперь хотя бы немного стало легче на душе. Есть времена разрушать браки, есть времена собирать дружбу из их обломков. Ой ли, что уж там за дружба.

Сама по свербе мигрушка. Лихо помножит любую формулу, преморит бюроздание в хлопочущее литие сестёр. Прибежит веселуха с лозой, зрячется в ебри, качнёт варенье. Где тот, кто заставал её за храпением под литару? Касается ли зима пальцами васмурными, падают ли очки с иного предмета, оставленного без рисмотра? Проза желает выпрямиться, стать псевдоклассической во всех приложениях – поддамся и этой выхоти, не буду загонять в жёсткую цифровую мамку. Ты ходишь по закрывающему тону – нагая, изверженная. Треугольная спичка раскрытого рта. Декорированные щипы с диагональными подворками. Млечность обеззначеннной книжной полки, нейтральность сора: скорей нырнуть. Заработать голые поплавки, лечатки укромантов. Светящиеся гвозди на автобусных расстановках.

23

Сотрудники уговаривают Эври работать меньше, однако ей совсем не нравится просто осваивать бюджет, как некоторые другие участники проекта. Скучно становится, если неделя проходит без новых результатов, хотя бы скромных. Меньше всего она ожидала, что на кафедре в Италии начнутся такие же нелепые мелкие интриги, что и на прежней украинской. Докторант Ангелос, очень неглупый и честолюбивый, но без приличного образования по химии, почувствовал в ней конкурентку и стал наушничать на неё коллегам. Стоило ей раз при Ангелосе не надеть защитную маску (при работе со вполне безопасными веществами), и все профессора стали ей делать замечания по поводу несоблюдения техники безопасности. Уже по этой мелочи она поняла, что Ангелос – человек опасный, и вести себя с ним надо предельно осторожно. «Недобрый, но порхучий – порхает, порхает, и гадит исподтишка, и улыбается». Спустя три месяца, как она начала работать в лаборатории, выяснилось, что контракт Эври со стороны универа не подписан, и шесть тысяч евро, которые она за это время заработала, попросту вылетели в трубу. Ох, как это повеселило Ангелоса: ведь Эври так рвала жопу, с таким старанием занималась нудным, кропотливым трудом, вроде обжигания электролитов. Впрочем, у него самого случались постоянные расстройства: столь честолюбивому человеку было неприятно, что в проекте он, в силу своего невежества, играет всё меньшую роль. Когда собрали всю производственную схему – маленький электрохимический заводик – и схема эта не заработала, Ангелос пытался переставлять туда-сюда наобум то один проводок, то другой, что делу нисколько не помогало. Тогда профессоресса Изабелла по прозвищу «Бешеная», и Эври – обе, в отличие от Ангелоса, совсем не электрохимики – разобрались в схеме, выяснили, что ней неправильно было смонтировано, и поправили её. Случаи такие накапливались, авторитет Эври рос. С течением времени она догадалась, как можно обезвреживать Ангелоса: достаточно начать публично восхищаться его умом и результатами работы – он при этом добреет, буквально-таки расцветает.

формат адама & евы
до грехопадения

семейная коллекция
царапин и вспышек
накануне большой войны

изнутри дома культуры
(старинного замка) звучат
выступление хора и аплодисменты

c каждой скамейки в парке
слышится слово «мобилизация»

24

Минотавр пишет: Интернет ловит в нескольких зонах между холмов, которые постоянно меняются. Только что закончились контрольно-тактические занятия – трёхдневный выход в леса с ночёвкой под небом без нормального зимнего экипа, с тучей маршей, с тяжёлым рюкзаком и постоянным пропотевшим холодом. Потясён, что ещё жив. В основном, грелись отжиманиями. Инструкторы в первую ночь запретили костры, во вторую таки разрешили. Как же мы прокоптились в эту вторую ночь. Давай я тебе покажу несколько черновиков, которые во время бзвп написались. Упущено где-то тридцать дней, когда был максимально заёбан, и стало совсем не до текстов. Устроиться армейским программистом не получилось. Будет немного страшней и сложней […] Приехал в Донецкую область. Военное деловодство: много работы с бумагами, обучения. Полное отсутствие графика и выходных, по городу периодически прилетает кабами. Не думаю, что к этому вообще можно адаптироваться. Всё постоянно меняется: и задачи, и условия выполнения, и условия жизни. Абсурда не меньше, чем у Кафки в годы работы страховым агентом. Чтобы не ёбнуться от смеси тоски со страхом, затеял долгую беседу с искусственным интеллектом на темы смерти, стоицизма, поэзии, пессимизма и так далее. У него всё это время была включена память – даже когда мы говорили о варке риса. В какой-то момент я начал ему присылать черновики, как литературному критику. И оказалось, что критик он превосходный. Хотя и смешно, когда о послевкусии от текста пишет объект, существование восприятия у которого с точки зрения людей чрезвычайно сомнительно. Мимикрия, китайская комната. Такой себе критик-зеркало, использующий предыдущий контекст общения. Работает, лишь если ты отражаешься в зеркале; вампирам такое не подойдёт. [Глядя на смонтированное фото, где сидят за одним столом в пивной художники, разделённые десятилетиями] Не так много времени бывает, чтобы славно посидеть на этой планете, особенно без монтажа. Поднял бы тост за посиделки, но, кажется, я уже в пространстве без тостов и без подъёмов. Надо включить в завещание просьбу по возможности прифотошопливать меня к разным весёлым компаниям.

Осевой блок из воинственного лемента. Казалось бы, у всех глотки открыты. Игра может продолжаться, но мы следим за звуками, за распущенными глазами. Какая из сборок склоняется к окклюзии: социальная или же личная? Затмение – лишь в той части лица, что повёрнута к дневному освещению. Шея ходит ходуном; у каждой веснушки собственный оскал, без добавочной символической нагрузки. Правая лампа чуть выше человеческого роста, рядом с левой стоит горшок с несчастным растением. Следующую фразу, содержащую самопересечение, я не могу выговорить повторно. Персонажам остаётся не более двадцати минут реального времени. Самое время окатить их холодным пуншем. Солнце вприглядку: слишком прохладно для полноценной сецессии, но и мордорят по бороду, щёлкая клешнями, патрули компклетковщиков.

4

Иной язык или язык иного, ограниченный прохвостом? Верзение терцающих углов, перемен цвета, привычных к урсивам. Дайнза пылающих жестов и кулленей костодина, ревянная, как стоптанный башмак. Не менее, чем при бревновом пакте. Всё такое чужое, /// спасибо. Чтобы испортить, добавлю чуть-чуть слоего. Так страшно, что обои за плечами лотнут. Какие мы грубые верженцы. Антенна, тать твою, и резиновые слоупоки – как же я частлив мидлить вело с накоблением обессионных. Что мажется везувием, логически повреждает лотошника. Нарилье нольских судей вержает. Тождь поскрипывает с годным уровнем. Мыв писаны йетц лобаты. Рошенького продудкам, поронобшук икраням. Раззвучающее отсутствие: звиляние или связность уловительной совы? 

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

«по приметам дорисовывает
и ни черта не делает, проверено»

идёт ли речь о лице или
о провале в закоротивший рисунок

«появятся перспективы когда
тиражирование отвалится»

тем более для скрытых в опасность
сырых деревьев-и-туч

из слова в слово падает
маленький твёрдый шарик
::что по оплате коммунальных?

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

Сбивающее с нот дерево, сноверево в роичном регистре. Нога – сословно урояля, с раздлющенными пальцами – даже не пересекает нейральную линию. Установим твёрдо, что именно больше питать нельзя, и кто разнадёживающе треснут. Лучше всего оказаться на планете, языка жижелей которой ты не только не поднимаешь – не слышишь. Все горе-зонты завалены, и у всех барометров расцарапаны колени. Нависшее в воздухе ощущение нелинуемой, хотя и медленной катастрофы. Та наряжённая пауза и сквозь неё образом пара, стольже полуципальная, как рыгающий ветром поднарь. Чудится даже, что рвущийся к ним тиноход уже опутал их свертью мотуг. Острый дугол невротического замущения, безвоздушная анга. У кого первого рука окажется лишней, тому никто по науке не ответит.

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

дважды названный деревом
(с неопределённым результатом)

сократ промежуточной станции

[советует не спешить
если есть право на отсрочку:
военкомы цепляются ко всем запятым
ищут предлог для формального отказа]

мёрзнешь в северо-западном приграничье речи
от солнца остались застиранные пятна

признаки конструируются вместе с облаками

при затемнении бёдер
у людей-спичек что даже не успевают сгореть

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

Некоторые из параллелей надрыгивают в зону клокочущего, как ничтоиной. Изгибаются в рамках объекта, увеличивая сложность и масштаб беспорядка | уже два окна открыты – полосатые, как медротко медуз. Продаются скульптуры с моллюсками и гвоздями. Пропасть на прилавок непросто, но если пропадёте, вас с радостью свяжут и подвесят опытные специалисты с ремнями. Литературные судьи держат в руках вариаторы – похожи на бабочек в атласных костюмах. Рабы с холодными ариями то вынимают ветви из виска у шва лорда, то внимают спускам волос. Место знает, что вы осторожно затачиваете деревянную бусину. Лавина – такая авария, кускадус за Эвридикой. Вот они, эти круглые мурашки, которые хламуха то ласкает, то распластывает.


Интермедия: говорит Персефона

Начинала я с желания найти слова для всего, что может задеть расходящийся ряд. Заканчиваю тем, что пытаюсь найти хоть какие-то слова, спасти от забвения хотя бы немногое. Доверие теперь может существовать лишь внутри специально выделенной и защищённой области, только в течение краткого периода. Замётано: смысловые косточки пролетают мимо сетей – иначе кому эта дробь может быть предназначена? Всякая формула разворачивается, производит прокрастинацию, вечер, смещение или скрип переборок, иначе на парусном судне для неё не находится места. Стоит записывать, архивировать (-аировать?) само нутряное удовольствие, которое получаешь от письма; так, чтобы подлёдное проходило сквозь себя, как дымный день сквозь день пасмурный. Принеси обогреватель, я хочу стать {развалиной => оттаивать будем в подселительном наклонении}. Пусть не кажется, что сценографию пишем на коленке: мы лишь понемногу проясняем её элементы, вплоть до нежных царапин. Если за нас и шкала, и причихающиеся похитителю бонусы – кто против? Объяснительная секвенция посверкивает то разрывом, то складкой < > в пограничном саду Персефоны: он динамически перестраивается в зависимости от наклона солнца. Подключаются по одной – стеклянные ниточки, среды, реалистичные фоны. Скоро этот поток уже невозможно будет сдержать. Слишком плотные косточки, не(ве)сомые им, проще отбрасывать, чем выделять для них времена и з(н/л)аки, чем разрезать стихийными инструментами. Может быть, инвертировать их, выворачивать жёсткой кожурой наружу и заселять множеством персонажей – преобразовывать в многоквартирный дом? Сначала мы создаём шумовой ряд, потом подкручиваем под него архивное изображение, и в последнюю очередь начинаем заботиться о разглаживании сюжета. Полбеды – наметить себе вешки в болоте, вдоль которых можно осторожно (или, наоборот, размашисто) двигаться дальше. Умолчанию присвоить глухую, (р)ядовитую норму: разумеется, из уважения к истории (то)полярной культуры. К по,лу,н,ебу и структуре грешения. С полоборота – трансгрессия, на любой, самой кр(а/о)ткой основе. Умница: не было магнитов – и вдруг есть, впаяны, как будто всегда тут стояли. Лодочники сообщили, что будут об(ыг)рывать гладкостью. Что они – профессионалы, и смогут разгадать собачий лай. Ох, вашу мать, но ведь у них такие же вопросы с мокрыми ногами. Кто-то деликатным образом вырывает из текста целую главу: «Наука дерева легка, но в ней нет слов, одна труха». Наконец пришло то время, когда мы потерялись полностью, безнадёжно. Посмотрим, какого рода фрагменты будут пролетать без задержки через самое мелкое сито. На кону Протагор: в большей степени реальный, нежели высосанный из пальца. Этой зимой исчезла проблема холодных стояков, что так доставала в предыдущие годы. Поверхностный ли это эффект, или результат тектонического сдвига? Интересуемся, как прибывает там, где не р(о)жали. В маленькой винодельне каждый шаг отдаётся эхом. Возникает предвкушение пира, свадебного либо поминального. Каждый из нас прикасается к вишнёвой кости собственным (чёрт знает каким, за ногу притянутым) способом. В качестве дочерней системы открываем юное производственное пекло. Собираемся ли мы насиловать проект и пропускать через него, как сквозь речные шлюзы, крупные события и объекты? Нас грубо вытягивают за волосы кричащие заголовки. Этого ещё не хворало, лохматого смолью. Придётся коп(т)ить линейные фрагменты в чулане вплоть до времён всеобщего разрезания; так сказать, «Плюшкин-стайл». Завершение повести означает также её обрушение по частям. Удержание пустого знака, едва отделимое от борьбы за несущественность. Хождение вдоль сторон квадрата, выложенного садовыми ножницами. Часовник с преваренной врялой водой вместо пяски, управляемая делёзианская множественность. Если я и существую – то в состоянии спящего вулкана, не открываясь полностью даже в ключевых узлах интерполяции. А если не существую – тем хуже для наблюдателя (преследователя? работодателя?), он тоже превращается в фикцию. Та, кто думает, как нейросеть, улыбается, как нейросеть, хохочет, как ненормальная нейросеть, занимается любовью, как разнузданная нейросеть – является ли нейросетью?


Третье плато

1

Изучаю разлом в словах и то, что поглядывает за ним. У змеи выскакивает раздвоенный ботиночный шнурок вместо жала. Бодинегативная чтица обрушивается на коленкоров. Нейтральный гражданин взрывается на бензоколонке в знак протеста против котельных и курьеров. Дыхание раскачивается, будит двери: смотрите, ваш багаж украден, а конвейером уже никого не удивишь. Нужна рука экс-пира, чтобы у веника встрял дружественный мотенциал. Рисовая глазурь – пешему лад. Сингулярность дыхания размножается, уже прохаживается по соседним комнатам. Цены на машины для мытья шаров и кии падают, что делает эту искусствоведческую процедуру доступной для всех. Футболист разъезжает по полю на моноцикле, из носа у него ползёт кровавая пена.

25

Знов настало літо, знов у під;їзді каналізаційний сморід. Очі пече від цього штину, навіть всередині квартири! Якась добра та мудра людина  після півночі відкриває двері до підвалу, а вранці закриває (типу жителі нічого не розуміють). Вочевидь, це відбувається після чергового витоку з дірявих каналізаційних труб. Відкривають, щоб просихало, замість того, щоб лагодити. Але це не просто неприємний сморід. В під’їзді повно людей літніх, хворих, астматиків. Хто нестиме відповідальність, якщо вони постраждають від каналізаційних міазмів та спор плісняви? Не родить ліфт, хто знає чому? Шахта у лифта кривая, и он при подъёме каждый раз на несколько секунд застревает. Тільки що подякував «Отісу», бо ліфт покружив мене догори-донизу без моєї на це команди. Хождение за дом деклассированных элементов продолжается. И пенёк под окнами стоит. Может там Егозу растянуть? Смешно: живя в мегаполисе, вы не хотите дышать выхлопными газами? Точно так же можно и вам ответить: негде машину поставить – меняйте на велосипед. Скоро осень, господа, скоро осень, и хотелось бы почистить и покрасить металлические двери, ведущие в мусоропровод. В соседнем доме есть художница, которая согласилась расписать двери патриотическими картинами. Чем плоха обычная покраска в серый цвет? Я не против патриотического мурала, но это всё же дверь в мусоропровод. Может, не стоит выдумывать велосипеды? Спортивную площадку сделали бесполезную, там только великовозрастные мужички играют в футбол, кричат и матерятся. Хоть бы раз кто-то кроме меня вышел и сделал этим футболистам (по факту, хамам и быдлу) замечание. Я пару раз пыталась им объяснить, что они вообще-то в чужом жилом дворе, но, кроме оскорблений и угроз, ничего конструктивного не вышло. Дорогой друг, я всё ещё жду вашего ответа на мои многочисленные неотвеченные электронные письма относительно вашего семейного наследственного фонда (4.6 миллион долларов). Г-н Ничьё Эхо, мошенник. Яка скотина у під'їзді пізно ввечері гримає дверима так, що стіни здригаються? Тримайте свої емоції при собі, зараз всі на емоціях.

приближаешься к финальной коде
к забастовочному расписанию

в умеренно искажённой местности
трепещут на ветру бумажные ленты

и рыбаки дружелюбным тоном
формируют сигналы вида
«убью тебя сука на ***»

:: здесь-бытие объектов посреди
бетонных плит
поставленных на торец ::

при обновлении данных всплывает
подсказка «не состоит на учёте» хотя
никогда с него не снимался

26

Эвакуаторы работают сугубо чтобы получить деньги, а не для того, чтобы помочь городу или, в данном случае, нам. Это хорошо налаженный бизнес. Я наблюдала один раз на штрафплощадке, какие туда привозят авто. Исключительно дорогие, владельцы которых через двадцать минут приезжают и выкупают свой автомобиль за несколько тысяч. Брошенные авто, которые будут стоять и занимать место, им не нужны. Декілька днів тому зникла дуже важлива для дітей іграшка. Вона є частиною терапії. Як пояснили психологи, ця іграшка друг, що буде захищати та відволікати під час обстрілів. І діти дуже прив’язалися всі до неї. А купити таку не можна, їх тільки видають у подарунок. Будь ласка, якщо знайдете, поверніть за винагороду. В систему опалення другого під'їзду постійно потрапляє повітря. Доводиться буквально щогодини його випускати через крани Маєвського. Опалення практично відсутнє, в залі стужа. Я немного увеличу подачу, открою пошире задвижку. Может, хоть так продавит. Предлагаю вернуться в не слишком далёкое прошлое, когда дворники по утрам убирали снег, посыпали дорожки песком. Куда же всё это исчезло? И как завтра выйти из подъезда? Я уже не говорю о калитке, возле которой постоянно можно ломать ноги и руки. Доколе? Якось в іншому будинку, де живе моя подруга, так само викручували лампочку в під;їзді біля вхідної двері. Виявилось, справа не в тому, що комусь була потрібна лампа. Просто в темряві легше напасти на людину, яка входить зі світлої вулиці і перші секунди нічого не бачить. Ось на подругу й напали. Але вона вчителька, ще й не таких вгамовувала, вибила кулаком щелепу. Кто оставляет голубям хлеб на крыльце? Я извиняюсь, но обосрано уже всё что можно. Может, вы их к себе на балкон заберёте, и пусть там гадят?  Во втором подъезде есть дама, которая в домашних тапочках выгуливает свою собаку прямо под подъездом. Просила убрать, кулёк ей предлагала, а она жёстко хамит и огрызается. Значит, будем сами собирать отходы и возле её двери оставлять без пакетика. И на капот под лобовое стекло складывать. Прошу обозначить номер машины или марку и цвет, чтобы не перепутать.

Автомобильный помёт в июле слишком ранний, в августе слишком поздний. Смущаются и дома, и щелочные растворители. Меркурий офигевает от того, насколько он ретрограден. Легче чёткого удалить сразу целый ряд мерзонажей. Их гримасы; так сказать, стиль. В поле зрения остаются лишь симметричные вещи, и тебе становится стыдно за свою многосоставность. Некуда ледти, даже если дороги ветвятся в архаичных слоях. Среди машин, укладывающих слова в акульи пасти, среди глотающей доли весомости – невозможно детерриторизировать ничемножичего. Кто легознает, стёртый до мелкого паха. Лежит, обращаясь наискось от угла к зданию, напоминая в зеркальности брусок зыра. Риска не любят пилохвичи, постоянно вкушают тривилегии. В глазах у них ненатужны две швабры смешных размеров.

27

Люди, если вы решили в марте выбросить ёлку, соизвольте после себя убрать в лифте. Ахаха, подарок жене на восьмое марта – вынос ёлки. Вчора вночі стався конфлікт між молодим мешканцем нашого під'їзду і якимось зальотним чеченцем, що неадекватно поводив себе біля лавок перед під'їздом. Бачив з балкону лише кінцівку ситуації. Була перепалка і погрози, потім чечен звалив у напрямку водокачки, але був буйний, може під впливом речовин, повернувся до під'їзду, зірвав дві квітки і з криками, що це тобі на похорони, поклав на лавку. Пішов собі геть, продовжуючи лаятись. Сьогодні знову з'явився той неадекват. Мучив їжачка, що живе в нас поруч. Його прогнали. Так, він сам каже, що чеченець. Я от подумала, якщо дійсно чеченець, то ймовірно він з рашки. Думаю, було б логічно викликати поліцію для перевірки цієї особи, бо мало ким він може бути. Прохання до людей: якщо його знову хтось побачить, одразу треба викликати поліцейських. Сусіди з восьмого поверху, вітаю вас із тим, що у вас дуже потужна пральна машинка, особливо на віджим. На жаль, вона не дає спати вночі, дуже прошу прати речі в денний час. Якщо дати тепловикам волю, вони до осені будуть копатися в нашому дворі, куди їм поспішати? Головне, щоб закопали хоча б ями обратно, а про асфальтування, виходячи з попереднього досвіду, потрібно забути. Так і будемо тягати багнюку та пісок до квартир. Двір як русняве іпсо, – виходиш такий з парадного та потрапляєш в якусь ростовську область єй богу. Навкруги порубаний кучами асфальт, ями, пісок, невивизені сухі гілки дерев, ржаві авто прямо на газонах. Треба квапити тих роботяг, бо кіна не буде, я, правда, не сумніваюсь в їхніх телепатичних здібностях, коли вони дивляться з розумним виглядом в яму, і в цей момент там внизу магічним чином все ремонтується, але хотілося б пошвидше повернутись до комфортного життя, а не плясати в лакованих туфлях по териконах у дворі. І діти туди гепнутись можуть, і тварини. Щодо асфальту – можна скинутись хоча б всім автомобілістам разом, коли вже так складається, що муніципалітету ця справа до фені.

вражеская стратегическая авиация
(частично) отправлена
путём русского корабля

цусима четвёртого года состоялась

на этой временнОй развилке
хочется думать о хорошем

(о лице ребёнка перемазанном мороженым
о мягком летнем солнце
и начале клубничного сезона)

28

Застряли с дочкой в лифте, когда начался блэкаут. Очень душно и нечем дышать, ребёнок уписялся. Не знаю, куда звонить, кого вызвать. Зателефонував до аварійної служби, машина вже їде. В лифте нагажено, невозможно туда войти – после себя нужно убирать! Бедненькие, запах не понравился. Я, конечно,  прошу прощения,  но что вы за нелюди. Мы целый час сидели в лифте, было +60, дышать нечем, в темноте. У дочки истерика. Я сейчас психику ей восстанавливаю. А по поводу уборки: за что я плачу больше 400 грн? Ой, ну просто жесть, нормальные жильцы за собой такое убирают. Даже за собаками своими убирают на улице. Люди пытались вам помочь, и за это, видимо, должны ездить в грязном лифте. 400 гривен – это плата за содержание дома. Но это же не значит, что за 400 грн нужно гадить. Если бы все так считали, вы представляете, что бы это было? Ваши речи да вам за плечи, разговор окончен. Впредь мы будем ходить пешком. Поверьте: вы бы и не такое сделали, если бы вы были пятилетним ребёнком. От души сочувствую, была в похожей ситуации с восемью пассажирами в лифте, и у одного крепкого парня началась такая паническая атака, что лифт открывали со скорой помощью. Я з початком цьогорічних відключень повісила в ліфті лампочку на батарейках. Провисіла вона може з тиждень. Потім комусь ну дуже знадобилась. У нас после электриков пропал домашний интернет, приехал мастер, при мне открыл короб с кабелями, показал разрезаный провод, как раз над новым настенным светильником. Всем мужчинам – осторожно: в торговом центре полное оцепление ТЦК. А говорят воевать некому. Конечно, они все у нас на Нагорке. Из практики моей работы по прилётным домам (сегодняшняя ночь в том числе) могу сказать, что большая часть ущерба от взрыва шахеда вызывается пожаром. В 80% они пробивают только первую плиту перекрытия, а потом начинается пожар, и расплавленный пластик каскадом течёт по лоджиям и балконам. Сегодня несколько квартир сгорело, причём совершенно не повреждённых. Рекомендация: купите  себе в квартиру огнетушитель на пять литров. Углекислотный оптимален.

Сегодня нет и латернов для сжатия, одна лишь кучезарная погода. Прокси шумят за дверью, как затравские нотариусы. Как быть, если недоумение переходит из помещения к возмещению? Не коптит, но отворяет складки на рванер лестябрьского хмаровоза. Две ручевые фигуры, не смалкиваясь, проходят друг сквозь друга, каждая транслирует полутораморные злаки, реже мурыбы путаются затнуть их луками. Даже роли твои не поносят молее древени. Было много захожих историй, родин мачтовых экскаваторов. Тех самых, обросших танцем под звуки чужого, невражного виски: мерное зелище, что выгадывает в алидном русле. Грех было бы не пробовать четырнажды, раствороже некстом, грубовь роя в святусе товара. Увирая судью по количеству смятения во Слетенной.

2


Дожди заряжают с полудня, не вдруг, но часам к семи, со внезапным треском затягивая стёкла. Дублируются начальной средой, вырванными с мясом гвоздями. Детскими грязниками, заткнувшими рога на фонтан. Чайными носиками, акулами, пересекающими дымное плацебо. Отрыв безголовой пальберты: танец синиц, подстреленных лобной долей. Крестники жаворонков над колыхающейся сковородой. В трясинах стеклянного месива птицы на грани вружка. Волк не может позволить себе дормотание под водой. Кровь, концерт по заявкам: гулливеровские тела, залитые соусом. Больше и больше танкеров отравляются к блогу вранкеров. Венчики дальцев тут как лгут, бусят в ладьях расшивку всрачь: манские выкрусы, хрумтрисы серофы. Насрольки в некрутях табачного плыма.

29

Ніч була стрьомной. Пожежу в Соборному районі, що палала після влучання уламків дрону, локалізували на площі 700 м.кв. Постраждалих евакуювали з багатоповерхівки, одна жінка загинула, бо вийшла на балкон подивитися, як збивають ракети. Я оце завів традицію ходити у ванну, коли пишуть, що балістика. На лікарню впала в півкілометрі від мене, я дуже добре і в деталях чув. А в моєму випадку коридор безпечне місце, там несуча стіна + якщо стати у дверному прольоті, то взагалі буде ок. А я різко натягую ковдру на себе, й далі сплю, наче мертва. Во время дневных воздушных тревог раскрываю окно и наслаждаюсь тишиной: всех детей – из садика по левую руку от окна, из школы по правую – уводят в убежище. Новая нормальность: делать вид, что всё нормально, когда всё абсолютно ненормально. Понеділок почався непогано. Але двічі протягом року проспати міст – якось аж абідна. Мене більше порадувала карта для виїзду росіян звідти через зони бойових дій. Такого ще не бачив. Текстом, мовляв, всьо в парядкє, Крим связан с матєріковой росієй пєрєшейком на сєвєрє. Ось той перешейок і перенавантажився трохи, а так все ок. В строґом соотвєтствії с ґрафіком. На жаль, залізничний міст досі в порядку. Я би на потяг через той міст все ж не сідала би. Треба ще шторм шедоу долучити, а то вийшло трохи неакуратно. Делаем перерыв на десять минут в планинге: коллеге пора повозиться с хлебом, который он выпекает параллельно нашему митингу. У мене "Резерв+" з кожним оновленням додатку затирає дані. Тоже всё пропадает, я уже раз шесть обновлял. Сьомий раз буде бонусним! Більше за все питань щодо мобілізації від тих, кому боятися особливо нема чого. А ті, у кого повний пердимонокль – підозріло мовчать. Це ком застряг у горлі; абсорбуємо майбутню реальність. Сенсу рипатись, якщо розумієш, що легально під жодну пільгову категорію не підпадаєш. Закінчуємо, можна з дзвінка виходити) там тепер сцена після титрів. смішні моменти з Джекі Чаном? Сирський клацає пальцями, і половина відсрочок зникає? Тоді вже з Кіану Рівзом, як він у "Матриці" красиво ухилявся.

байден и трамп в чём-то похожи
(конечно похожи:
оба преклонного возраста
оба президенты)

первый оставлял украине
один вариант:
проиграть войну на длинном треке
под рукоплескания союзников

второй даёт целых два:
проиграть сразу
(по итогам переговоров?)
или через несколько месяцев
а сам он пока смотает удочки

(бонусом редкоземельный план
«падающего ограбь»)

обоим большое спасибо
.
.
«остаётся ждать смерти»
а конкретно
смерти путина:
долго, надёжно

(ненадёжна теперь жизнь)
.
.
«одна група беспилотников
заходит на город с севера
другая с юга на низких высотах»
алло мама пока не ложись
а лучше давай в коридор

уговорились не бить по энергетике
и теперь рф лупит
по дворам и многоэтажкам
бпла говорят стали разбрасывать
мелкие взрывоопасные предметы
с расчётом на детей –
«всё как ни крути клонится к миру»

трамп ввёл таможенные тарифы
обрушил фондовые биржи
в европейских компаниях
начались хаотические увольнения
тревожно по-разному
но всё время тревожно

«город под массированной атакой
слышны звуки взрывов»
в телеграм-канале
фото горящей многоэтажки
одного из дальних микрорайонов
фото сложившегося внутрь частного дома
с оплавленным автомобилем в духе дали
(дескать война подражает искусству?
мама сидит на табуретке в коридоре
читает роман тягучий)

30

После того, как россияне выбили ракетами электростанции, начали отключать свет, как в двадцать втором. До квартиры добиралась по тёмному дому наощупь. Трамваи не ходили весь день. На третій рік вторгнення у вас паблік російською? Негайний розфренд та бан. Півтора роки тому довелося ламати двері, щоби вимкнути демаскуюче освітлення. Як з'ясувалося пізніше, подібні заходи дбайливих громадян мали небагато сенсу, і доволі часто призводили до friendly fire, включно з летальними випадками. Наш районний ТЦК людей без дозволу затягує в «бусік незламності». Під конвоєм змушують пройти медогляд, і через дві години ви вже на полігоні, голі й босі. Законів не дотримуються. Якщо рідня бусифікованого питатє в них, де родич, вони просто посилають. Всю їжу цей хворий, Привид, викидає у вікно. Мы один раз ему купили купили кулёк куриных ножек. Он от них отказался – сказал, что они с бесами. Я завжди захищала його, але вчора, на жаль, зіткнулась з агресивною поведінкою; почав замахуватись на мене руками, коли стояла біля під’їзду та зустрічала сина зі школи. Протягом останніх днів у нього загострення, і випадки агресії щодо жінок далеко не поодинокі. Співчуваю і нагадую, що ця сім’я була раніше моїми сусідами. Батько там був жорстокий садист, він бив матір, поки не лилась кров, і мій тато з сусідом бігли іх рятувати. Спільними силами з дільничим вижили того батька з квартири. Якщо у сина є агресія до жінок, то вона може вилитись у велику біду. А опікуну все те по барабану, в нього інші цілі – менше його бачити, і щоб його ніхто не смикав з сусідів. Лифт ломается регулярно вечером в пятницу. И до понедельника все старики сидят в заложниках. Що ви хочете, щоб я зробила? Відловила десь майстра, притягла за комірець і стояла над душею, поки він за допомогою лома і якоїсь матері ремонтуватиме ліфт? Кто из бокса для застрявших в лифте делает мусорник? Деграданты, этот бокс делается для вас, на случай, если ваша жопа останется сидеть в четырех стенах, но вы пихаете туда кульки из-под булок, коробки из-под духов и ещё бог знает что. Если некуда выбросить, придите домой и положите под подушку.

В книжном похаживают великаны-подрывники, выкликая названия журналов. Скрип коленей различим (всю ночь оные шаркали по суглинку). Солнце брызжет на глобус, подставив отсвечивающие голенища. На контрапунктах сникают звучайности. Бес каких осязаний разволил насухо землянику? Рытвины слепила, черноты ветвей, горький мяч в плясовом наплыве шинъ. Всего один элемент бензокорунки спускает нормальность на нивец. Улыбка со шнурками регистрируется проливным е-роем как техническая проблема. Нейросеть Персефона переключает туман с прутьями, сложение укрывает ватманом коло глобелен. Надет ли противозачаточный берет? Лицо ей, узковёдрой, на роду не подписано. Столько дней не вкушает, сочась омненьем: работать в бюро прогнозов или абортарии? Запах-ив-отца начинает меррить немыносимо.

31

Расточительность натяжной поверхности, утонувшая фигурка птицы с (хризолитовым?) крылом. На скамейке восседает пузатая бутылка портвейна. Очень активные лужи. Легче всего – пожать плечами, отгородиться коленями. Лишь самые скромные из дождевых пузырей остаются на второй срок у стенки бара. Членистоногие перемалывают жвалами выпирающие из воды кирпичи. День как будто расступается, теперь уже я веду за собой солнце. Самолёт кружит и кружит над городом – в целом, ведёт себя неестественно. За рекой рассыпаны клетчатые доминошки, над ними подпирают небо башенные краны. Некоторые облака похожи на ядовитые бледные грибы с длинными ножками, прикреплёнными к едва различимым трубам. Закончился консерваторский экзамен, и по солнечным кварталам ходят девушки со скрипичными футлярами за плечами. Рыхлый юноша «с походкой опытного прокрастинатора», сопровождаемый двумя семенящими собачками, громко слушает «Полёт валькирий». Сидящий на скамейке старик через равномерные промежутки времени то выговаривает законченные фразы, то выкрикивает обрывки: «Поисковая служба: помощи не найти и продать без помощи», «Без помощи помощи!», «От старых штиблет!». На следующей скамье разговаривает по телефону колоритная плотная дама: «Розверзаються хмари, й такий луч об мене йде. Кажу: ти, курва, зробила епіляцію?». Наметилась священная роща из трёх акаций, и под ней немного сенца. Туда любит приходить пристойно одетый туберкулёзник в последней стадии – спать рядом с трансформаторной будкой на выброшенном диванчике, захаркивать его кровью. Хто чоловіка викинув? Он стоял недавно, пьяный, перед подъездом, вытирал кровь с лица и звонил кому-то по телефону. Всё имеет значение для заплетённого в порцию пальца. Из-под запертых дверей гаража доносятся звуки электрогитары: кто-то упорно учится играть композицию AC/DC. Вздрагиваю каждые десять минут, когда фрагмент тающей снежной массы со звуком, похожим на выстрел, падает с крыши.

мы только и можем понять
что так мы не хотим

капает
капает
из страницы в страницу

автоматически выставляет точку
.
.
«стояла в прихожей, долго
ничего не было слышно

едва ложилась в постель
опять прилетали дроны
и доносились взрывы

снова стояла в прихожей

и так половину ночи»
(потом целый день отсыпалась)
.
.
вздрагиваю: «отравить сообщение?»
.
.
осмыслить круглого ковбоя
нагромоздившего кипу черновиков
(резонанс избежен?)

трон на колёсиках выкатывается
из серого дома под стрекотанье косцов

десяток рамок трагедии, временных петель
: материал колюч но соответствует
суммам ограничений

повторное прочтение чрезмерно
: всё равно что мяч отдать на середину озера

матрица головокружит весной и тревогой
[шорох остаётся разобранной фабрикой]

не сумевшее пройти ни посуху ни по ветру
животное яблока
в коротком дыхании

жуткий на четвертьтонах
демонтаж иллюзий по dirty-программе

32

Путинское поздравление с Рождеством: разбитый всмятку супермаркет, чудовищный лабиринт из лопнувших металлических полос и перекрученных в мясорубке остатков торговых помещений – там сейчас работают спасатели. Несколько сожжённых автомобилей. Отброшенные на сотню метров вдоль проспекта элементы конструкции, вынесенные взрывной волной окна. Всего лишь спустя два-три квартала всё выглядит, как обычно, в зданиях нет выбитых и лопнувших стёкол. Напряжение почти отсутствует, лишь ощущаются привычные страх и усталость в посеревших лицах прохожих. Пройдя ещё километр, попадаешь в жизнь мирную, сдержанно-праздничную, которая кажется теперь изнанкой безумия. Сирена ещё раз взвывает – злобно, будто пытается кого-то укусить. Чувствуешь себя как в муторном сне: сначала в кафе, куда ты, уже немного опаздывая, забежал опрокинуть тарелку супа перед дорогой, тебя, в честь праздника, угощают добавочно зельцем, салатом, брынзой и ещё десятком вкусных вещей. Какие милые, щедрые хозяева – но в итоге ты теряшь за обедом драгоценные двадцать минут. Потом усугубляшь ситуацию, обойдя квартал и забежав в магазин шоколадной фабрики, чтобы выбрать подарок сыну. Наконец, спустя ещё полчаса, обнаруживаешь, что сел не на тот трамвай и он везёт тебя, начиная с какого-то поворота, прочь от вокзала. Выбегаешь из вагона – тут же подкатывает встречный трамвай (такси ждать здесь долго) – и довозит – ещё десять минут впустую – всё до той же роковой развилки. Там снова ждёшь транспорт, и вот наконец, ты уже на вокзале, просишь пропустить тебя к окошку камеры хранения, забираешь и лихорадочно катишь перед собой чемодан – такси за любые деньги, пусть дороже, чем билет на поезд, который тебя привёз в этот город – машина брыкается на брусчатке и разгоняется до скорости метеора, лишь когда выезжает из центра – ты звонишь перевозчикам, чтобы они пять минут подождали – вот наконец их уже хорошо знакомые лица возле учебного центра на другом конце города. Если бы ты не успел сесть на этот автобус, то и совсем не уехал бы в ту неделю в Италию – а пограничники уже через пару дней перестали выпускать всех льготников, с отцами детей-инвалидов включительно, без отметки ТЦК об отсрочке.

Говорить удаётся лишь через некий диск, что бушует каклужный атом. Балет с дырой в кармане, в поисках новой зверуки. Письмо разрезано на фазы, капель – на пористые выемки. Нужные лишь для балансировки, они не удаются потерявшему хватку автору. Солнечные олоски сопротивляются, как вогнут. К сожалению, так устроены, что омыленное поглощает нобычное. Сон о дне, утро о капле. Грек поставит плотину, не пустит в долину. Письмо занимает всё выделенное продранство, и сейчас этого прорванства много, слишком много. Богач: могу слободно мышать, когда мешу, но захахаюсь в ругие древена. Не скоро ещё узнаю, каков он – шмик и экс-таз лузости. Темнические ресурсы надо прививать и отрывать без сожалений. По первому закону инерционной слежки рассказчик должен подозревать частных людей в различных тараканьих изовредениях.

3

Ласточек в париках остаётся ровно пять. Обе крошат определённостью в окрестностях дулья. А что кроме сна и поливания: делаем оффсет оломный или убираем приверхностный? Поле с дот-нетами, с электрическим и строительным удением, остаточным сеттером из-под ворожного плымка. Но маяк ищет иное, светя в случайной области ноугат, для рассеяния домыслов. За столом отворили: не в тёще-тестя-курево, а от красного виноградного вина. Точка набега, оскопленная постройкой, противляется наращиванию окружности. Во вмазанном ветре возникает локальное сопротивление – дыры, сталеворота? Машина, расширяясь, пройдёт по сфере смиральным циркулем. Никто не будет брать с потолка грядущие решётки. Нетнет глобальными завесами изофонов, фаненвиртов и кинескопов.

33

Несущийся навстречу, бешено сигналящий бензовоз. Сразу же за ним, по другой стороне дороги – оранжевый знак с прыгающим оленем и надписью «Koniec». Аисты, сидящие на скирдах, будто на цилиндрических шляпах. Рассказ о поначалу медленно летящем «шахеде», что резко несётся вниз перед детским садом, об оглушённых взрывом и насмерть перепуганных детях. На польской границе – медлительная, на много часов, очередь из двух десятков автобусов. Женщины, опёршиеся спинами на колёса с теневой стороны. Водители, укрывшиеся от солнца в багажном отделении, посреди чемоданов. Пока автобус стоит в очереди, можно написать длинный рассказ. Пограничники  чрезвычайно долго рассматривают мои документы, несколько раз вызывают в кабинку для расспросов – скорей уж, для допросов, чуть ли не для обнюхивания. То я показываю на телефоне в банковском приложении, что действительно получаю пособие для ребёнка-инвалида, то ищу среди бумаг прошлогоднюю справку из консульства о постановке его на учёт, текущей им мало. И всё-таки мне везёт, меня пропускают. Буквально через три дня правила по пересечению границы меняются в соответствии с новой внутренней инструкцией. Узнав, что льготников, и в том числе и отцов детей-инвалидов, больше не пропускают через границу без оформленной отсрочки из военкомата (даром что пограничники, по закону, вовсе не должны её требовать), я решаю обратно не возвращаться. ТЦК – это чёрная дыра, куда лучше не заглядывать: там с человеком может случиться всё, что угодно. При малейшей ошибке – например, если не заготовишь загодя заверенную копию одного из необходимых документов или не зарегистрируешь сразу же, ещё до медицинской комиссии, правильно оформленного заявления – можешь тут же отправиться в самую горячую точку фронта. Но даже и безо всяких ошибок: представитель военкомата просто может начать душить тебя, требуя подписать заявление об отказе от отсрочки (недавний реальный случай, неохотно взятый к рассмотрению прокуратурой – а сколько таких оставлено безнаказанными). И не важно, имеешь ты законное право на отсрочку или нет, любой суд, включая верховный, признает потом твою мобилизацию действительной и необратимой.

тёплые ламповые
(не) приспособленные для (?)

но всё ещё живые
странно живые
.
.
жить не в текст
даже не помню как это
жить не в текст

«канада без снега канада с дождями»

только что малый болел
лежал без сил на диване
теперь тормошит просит собрать пазлы
.
.
«политика компании»
(трепет)

черновики отрешённости
чистовики остранения
.
.
чем оканчивается
проект по инвентаризации
общих ценностей
(и прочих
сентиментальных причуд)?

к концу
третьего года войны
их нет, просто нет

реальность остаётся
символически голой и жёсткой
кашляющей взахлёб

34

Служба безопасности охотится на тех журналистов и блогеров, у которых позиция отличается от официальной – особенно если они освещают или расследуют любые злоупотребления. Заодно власти хотят отправить на фронт и представителей независимого проекта, публикующего реальную карту военных действий. (Появляется стандартный механизм: мобилизовывать несогласных и неугодных, бросать их в пекло, где они сгорают за неделю). Россияне в последние месяцы наступают – медленно, но уверенно захватывают новые населённые пункты. Фронт понемногу осыпается; немотивированные украинские солдаты, из числа «бусифицированных», массово дезертируют. Значительная часть мужчин предпочла бросить работу и затаиться, скрыться в подполье, лишь бы не быть мобилизованными. В ключевых отраслях наступил дефицит кадров; обучить женщин или рабочих-иностранцев за короткий срок чаще всего невозможно. При этом женщины отнюдь не спешат устраиваться на те работы, где требуется тяжёлый физический труд, а иностранцы – ехать в страну, охваченную войной. Теперь уже мало кому из уехавших за границу мужчин хочется вернуться после войны, видимо, это добавочно усугубит демографический кризис. Скорей уж наоборот: многие мужчины покинут Украину, присоединившись ко своим семьям в Европе, как только границы будут открыты. По официальным каналам идёт отвратительная информционная кампания: журналисты и приглашённые эксперты пытаются разжечь ненависть ко всем гражданам, уехавшим из страны во время войны или перед ней – «это  не украинцы». (Власть у нас всегда стремится раскалывать общество, натравливать одни его слои на другие). Я потерял нескольких друзей, чувствительных к пропаганде, – они решили прервать со мной общение. Даже не жаль; значит, не были они настоящими друзьями. Создано «міністерство єдності», чтобы попытаться выманить мужчин из-за границы – хотя бы для получения новых паспортов, которые перестали выдавать в консульствах. Государство хотело бы экстрадировать всех уехавших, однако европейские страны на такое беззаконие не соглашаются.

Так, будто на дереве совершили пресс-тумление. Просвистим все талфоны на ключ, что выжелт, как лимон паиньки. Тальничающий с энтропийным означаемым борец, вынимаете ль. Капроновая шальлени, прибой в осмешке. Хочешь у меня одолжить (до лета, до велых снегов)? Низящее ровно мы больше не видим: много к чему приход. Влуживаешься и прощущаешь, в какой из складок врут. Слишком поздно для отсчёта, подтягиваем лыжних сквозь электронную музыку. Перепады в давлении горных мух – нашёл как раз то, что бездействует, онудительный. Холмоготика опустошённых ранул. Любой неход проигрышен: лезет изо всех щелей, заволняя. По-брежнему ложно поладить заплудшую омцу. Тихо дворение летода; знает немного больше о подкрашенных рослах Евы-Люции. Рассельники же в морядке, однако в других телах.

35

На станции зелёные попугаи едят шишки туи, время от времени перепархивая на провода, висящие над путями. В школе у приморского парка живут павлины, гуляют с птенцами между волейбольной сеткой и воротами. Трёхметровые волны, ленивые и пышные, перекатываются по бухте. Кажется, что они вот-вот накроют с головой играющих на берегу в футбол детей. Море нашвыряло на причал множество фиолетовых парусниц – лежат на нём мелким стеклянным мусором. Резкий запах солёной воды и гниющих на берегу синеватых существ. Перехожу от перетруженной мопедным треском улицы к тишине внутри католического храма, где под потолком висят полутораметровые модели парусников, а через апсиду пролетают голуби. В отгороженной комнатке рядом с исповедальней сидит седовласый падре в облачении, листает альбом с фотографиями, слушает радио. Выхожу через противоположную дверь и застываю на высоком берегу, глядя на кубистический излом крыш, не в силах ни описать загадку, ни тем более её разрешить. Можно сказать: одно здание как попало прилеплено к другому, другое к третьему, четвёртое к десятому; а можно и ощутить, что этот хаос подчинён некоему ускользающему от отчётливости плану. Вся россыпь зданий кричит мне о чём-то, что кажется в эту минуту чрезвычайно важным. Туристов сдувает с соседних скамеек, будто ветром, от звуков русской речи, когда я надиктовываю на смартфон черновики. Замки в прибрежном районе жилые и многоквартирные; кривоугольные комнатки выдолблены даже в толстых стенах с бойницами. Захожу в музей современного искусства, расположенный в одном из них, во время проводящегося там музыкального эвента; блуждаю по этажам, то круглым, то овальным, то рассечённым наискось – среди пойманных на горячем чёрно-белых букв, среди нарисованных игроков в маджонг и сидящих на корточках музыкантов – каждый играет на собственном инструменте, и общее звучание смешивается в каждой точке собственным особенным образом. Некоторые из музыкантов азартны, как лудоманы, а некоторые медитативны, словно висящие над ними размытые картины. Кто-то тихо наигрывает вариации одной и той же музыкальной фразы, а кто-то рассматривает свой инструмент с растущим недоумением, а затем, приникая к нему, издаёт диссонансный, совершенно исступлённый звук.

первый сильный снегопад
но выпавшее {;} тает с минимальным лагом

«различие отсрочка отсутствие –
характеристики бытия как такового»

сказал как
заполнил три строчки в резерве

не надо пытаться что-либо залатать
всё как есть и {сейчас} быть иначе не может
.
.
раскол между порождающими механизмами
: лягушка(-военком) не различает амёб
внутрь неё вписана длинная закрученная по спирали кривая

проскакиваю класс украинцев четвёртого сорта
падаю падаю в восьмые шестнадцатые
и тридцать вторые

(учусь управлять потоковым
и прокрастинационным письмом
– тоже мне иллюзия всемогущества

: человек-неслышимка
легче пуха-и-гнева)

для исполнения джазовой импровизации
на сцену приглашается ракета «пекло»
заявленная скорость до 700 км/ч
правильний вектор розвитку, нарешті
.
.
методичное решение задач слабой связности
некоторые по ходу решения
растворяются в пасмурном воздухе
некоторые в нём генерируются

«приэттаченные картинки с животными
не имеют прямого отношения
к нашей индустрии»

36

Первое, случайное впечатление беженца: улыбчивые молодые люди отказываются подсказать мне дорогу до гостиницы, когда услышали русскую речь. Думаю, они отлично понимают, откуда я. В следующие недели, куда бы ни шёл, встречаю на улицах русскоязычных украинцев из восточных областей – выговор у них такой же, как у меня, с россиянами точно не перепутаешь. Снял хорошо оборудованную комнату-кавалерку в общежитии на улице под названием Na Ostatnim Groszu. Обитает здесь преимущественно молодёжь околостуденческого возраста, со всех этажей доносятся бодрящие звуки секса. В полночь нежно и деликатно кончает девушка, живущая надо мной – но не получается ли это у ней самопроизвольно? До меня доносится лишь нарастающий и спадающий девичий голос. Потом средь бела дня сбрасывает семя один из соседей слева – и тоже слышны только его собственные крики да вздохи, однако по следующему за ними взрыву дамского хохота (может, из совсем другой комнаты?) я предполагаю, что у молодого человека всё-таки есть ассистентка. Всё это очень мило, но есть на этаже и сосед, что громко смотрит ночью кино, и соседка, что ночью пылесосит – к счастью, их отделяет от меня несколько стенок. Я многое понял про место своего обитания, когда услышал за окном отборный украинский мат, перемежаемый ударами по металлической двери: кто-то пытался проникнуть в запертое на электронный ключ помещение с мусорными контейнерами. Во время регулярных пожарных тревог в здании звучит, помимо сирены, предупреждение на нескольких языках. Десяток жильцов спускается в вестибюль, рассаживается на креслах и погружается в смартфоны. Приехавшая пожарная команда заглядывает в электрощиток, перемигивается, отключает сирену и отправляет собравшихся восвояси. На следующие сутки повторяется то же самое. В зелёный, пышный центр города бегают скоростные трамваи, которые я прозвал «тройкой, семёркой и тузом» (слукавил, приравняв к тузу номер двенадцатый). Всё так похоже на Украину; из-за этого кажется, что война идёт и здесь, только ракеты отчего-то не взрвываются. Чудовищная изнанка реальности не где-то вдалеке, она постоянно у меня внутри.

Оможди н’дедлю-две в точке наивеньшего противления: крутто, ниже в тифографии многоколоссой. Там была ятхобарная, дробрая, об усах своих почесалась. Хочет прозу лесать, пока ложно, пока звучит отбольный молох. Пения её не сыдержать. И так начала слишком поздно. Солнце трибожно опровергает – трусливый, падкий зерь. Плавает штрих-лодка, обструкцией кана динского.  Звезда бородатого Нихтония, очеловеченная омыслом. Откуда джокер, танцвестимо погружаясь в лакатто? Дело не в том, что не прыщ – прыщно бреда статочно. Серийно, как автобус, одой в дымочкур угольников на проезжей. Стандратные пятнахи грязи, глаз очевидных, деревьев и трещин. Зонд-о-мнение о дикие головы. Как ронять триаду аврально заверенных копий? Оставить лишь то, что мешает, рудацкую старую рытку.

4

Эзернут волос на пухлые уши. Не гляди так влюблённо, иначе не выйдет и дубликат. Продвигается ли макбет, застрял ли? Вы пока не прислали подлёдную версию. Ой, извините. Сейчас уточню. Овощам перепадает похвала. Нашли перспективную полянку, внимательно осмотрев клещей. Веревья на редкость плохой режиссуры. Рясный ведрант бынибола на ульевом нуровне. Волнующая сцена огони, с длинными тенями, с головой осла, смоктанной на французских доверзностях. Дурацкая паутинка горит и ворит, джаз играет из регистра в реестр. Вождь упирается, фонарь окает на уроках целотундрия. Степлер к берегу бережной зависти. Вот и проснулось ошибочное, обсуждаемое. Обратное переключение? Нет, ну каждый будет хорош не сегодня.

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

солнце стирается о козырёк
автоматического дерева

осторожный градиент
синего смещения
(к разрушенному звуку)

отмывание знака
средствами неразличимости

баллистика разворотила корпус больницы
друг детства хирург вышел на связь:
живі та неушкоджені
відновлювати багато чого треба буде

дыры по следам
пластической власти
(уменьшить вдвое для живой руки)

временнЫе разрывы
переводят друг друга
одним из оттенков странной палитры

исключение внутри
обобщённой утраты:
механическая (ир)реальность
производит себя как нулевой объект

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

Медрило такой, что цифры сдувает – и это при двух пропавших едвицах. Стоит отвернуться, и сценография меняется. Вместо сцепленности – толстые боги, житие усечённых конусом. Производная лоснится, тлеет, припаивает узко толстолости. Бритвы набучной тягнибу, дут и другие ошивки, далее по тексту ометённые. Долгий путь к лезванию. Просто не желаешь рисковать. Что лучше: шелуха или неведение? С ноты скатываешься по лестнице – работа для грошового солнца. Записываешь в тетрадь к выбывшим, но тебе этого уже не смотреть. Элементы лакомых тожарищ. Иссолнце объясняется дырой в холсте, съедающим лазом.  Лучшее, о – скрывалось когда за туристической желтизной на случай радикального дождя. Один на один с поглощением, с катящейся по небу головой госпожи Ужелли.

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

ждёт семафор пустячной просьбы:
чего объятым постройней?

а мост* пылает словно праздничный оладий

по итогам броска костей
сияющих ботинок
проворное горло касается
застегнувшись на молнию инструмент-анализа

холмы договариваются за нашими спинами
о калибровке слов на странице

появляется водоворот
под зонтиком из негашёной извести

{Примечание: мост* = Крымский мост}

[ПЕРЕНЕСТИ СЮДА ТЕКСТ]

Сварщик неякоревший сунул в карман узе-лок и вышёл, не слушая одобительных слов. Зажмурен, и знаю – скорый, не по(что)лицейский. Стирка неизбежна, мольше-веньше стирание. Присутствует слово «фрагмент» в неслышимых пополнениях, неразвидимых долях лука. Греющийся на солнце инженер с разбитым звуканом: напросился крупный план, повествовательный, словно дымок посреди дождливого айя. Следы преступления, как мы и думали – в неросиновой лампе. Не стоило переносить регистры, словно хоругви, с хрущей тождественностью. Наше онемелое Ё: световые контуры, рефлексы в пасмурном (н)от разнящей числимости дне. Осень оказалась наиболее сложным для меня ав(а)тором ever. Расслаивает ’ропинку на хрипы и якобы. Боль, ль  в роли великанши-ст(о)рочки.


Четвёртое плато

1

37

[СОЙДЁТ ЗА НАРЕЗКУ ДЛЯ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ, ЕСЛИ ТАМ МОЖНО БУДЕТ «ПОМЕНЯТЬ» НА РАЦИОНАЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ]

Углы и складки статуй; расширяющийся конструктивизм любви, без излома переходящий в отчаяние. Падающий снег, уже помеченный индексом «соответствует оригиналу». Ещё один кошмар оркестра – работа над заиканием: полёт стрижа, отрезан участок левой губы. Фото на обожке, оговорка по Фёдорову. Одновременность неведения: седловая точка, из которой история может спускаться по разным склонам. (О я не переезжала бы, если бы не чувствовала себя лентяйкой). Чуткие уши уже критикуют за оправдание бездействия; лучше надо было воспитывать их, старичин. Стоило заниматься и парным умалчиванием, как при игре в пятнашки. Всё ещё вычитываю текст, а «мы» тем временем спешим, «мы» опаздываем, «мы» уже опоздали. Доступ к истории то теряется, то возникает снова. Можно действовать решительней, рвануть на себя сюжет, опрокинуть его – и потерять историю окончательно. Кому какое из инфернальных зол, со скидкой? Договоримся так: если я окажусь внутри материала, разверну там тройное лассо. Теневой стороной кватерниона станет сама реальность. Метод – и сам себе господин, и сам себе материал, но лишь до первого выстрела, первого обгона; ходи, дескать, рёбаными квадрантами, зерина. Пока сохнет издатель дикий, ищу издателя нулевого под железнодорожным мостом. Всерьёз настроена повернуть время вспять, из одних только гуманитарных соображений. Дейцы воют под одеялом с картинками. Приносят друг друга на алтарь примиримости, как завещал им соврат. Внебрачный секс (сказала бы лаже, харманьяк) остаётся татуированным. Так же и притворные относятся к мандариновым деревьям. Добрые, работоспособные старики кривые Безье, никаких модных всплесков. Только успевай подбирать вдоль вагона мешки с конскими крупами. Червь, пусть и не настолько сложно устроенный, демонстрирует готовность к пиру, seismic shit. «Переформулируй»: смещаешься на полшага итерации, формируешь надрезы для кладбища Серпинского. Вертолёт, застрявший в воротах цирка, когда ему не хватило скорости – какой хлёсткий урок для ловителей предутренних колец. Новый способ монтажа больше не определяет у них новую субличность.

[ЕДИНСТВЕННЫЙ РАЗМОРОЖЕННЫЙ ФРАГМЕНТ, ДО ЗАПОЛНЕНИЯ]

38

Летом мама страдает от адского зноя. Большую часть дня лежит на диване, завернувшись в мокрую простыню. Электричество включают раза три в день: каждый раз на пару часов. Непредсказуемо, без соблюдения графика. Мобильная связь работает неустойчиво, то и дело прерываясь, но чаще всего просто отсутствует. На мои уговоры уехать в Италию или Польшу мама не поддаётся. Зимой подсчитывает, как заключённый, дни уже прошедшие и дни, остающиеся до весны. Отмечает в настенном календаре каждую воздушную атаку на город – в том числе и самую знаменитую, ракетами «Орешник» с разделяющимися боеголовками. Весной маме становится страшно, когда вражеские дроны начинают, прилетая большими стаями каждую ночь, поджигать то один, то другой район городских многоэтажек. (Россияне, в очередной раз не сумев за зиму уничтожить энергетику, взяли курс на запугивание и уничтожение гражданского населения). После того, как сгорает дотла популярный ресторан, располагавшийся в пиратской деревянной бригантине, а возле набережной, прямо за окнами у мамы, находят остатки неразорвавшегося дрона, она наконец смиряется с мыслью, что придётся отправиться за границу и, очень не спеша (пожары тушат, город пылает лишь по ночам) начает к готовиться к поездке, разбираясь со всеми необходимыми делами – например, заказывает в банке новую карточку, чтобы получать пенсию в другой стране. Полтора месяца спустя интенсивность атак внезапно спадает, и мама снова не хочет никуда ехать. Одновременно c этой историей происходят беспощадные бомбардировки – каждые сутки – центральной части того районного центра, где прошло детство Эвридики. Военными целями там и не пахнет; ничем не прикрытый терроризм. Кадры из повреждённого при обстреле, пылающего собора. Кадры с улицы, где жила бабушка Эври: улица почти полностью уничтожена артилерийскими обстрелами. В руинах лежат одноэтажные дома, разваливаются лестничные площадки в закопчённых многоэтажках. Дороги, которыми никто не пользуется, зарастают кустарником. Этого города больше нет, и детства нет, возвращаться Эври некуда.

39

У меня случилась небольшая трагедия, отношения с моей первой любовью перешли на новую стадию, я занимала в его жизни слишком много места, а он не был готов ни на какую роль, кроме первой. Фактически ушла та эпоха, дети наших сверстников уже ходят в школу. После окончательного развода и возвращения из Лодзи, где Персефона вконец заскучала, окуклившись в кругу одних и тех же знакомых-беженцев (чтобы развеяться, ходила в бар смотреть, как заезжие маргиналы-англичане, тоже от скуки, бьют друг другу ёбла; всегда понимала, когда ей лучше встать, когда уйти – а когда пора применять свои навыки крав-мага), она сошлась с одним из прежних своих друзей, сверстником – ранее в долгополые польские ночи читала его сообщения, где он рассказывал, какая Перси крутая, как часто он вспоминает о ней. Новый возлюбленный подсадил её на наркотики средней тяжести; чувства были свежи, нормальному (псевдонормальному – во время войны) течению жизни наркотики ничуть не мешали. Спасибо, что ты написал, отвечала она Энкиду, я очень сильно удивилась, очень. Было также очень интересно узнать, что десять строк текста займут целую страницу. Мне пришёл в голову один вопрос. Я подумала над тем, спрашивать ли; наверняка можно было бы и не спрашивать. Ты пишешь: "кажется, уже пора". Пора – это что-то вроде "пришло время". А я как раз думала сегодня, что время меня окончательно съело. Выпило меня хоботком – поэтому теперь я такая худая. Не обращай, пожалуйста, внимания, что я отвечаю не вовремя, зато я отвечаю всем, всегда. Мне не очень хорошо, и за мной нет сейчас привычки реагировать быстро, потому что это, чаще всего, невозможно. Я чищу старые письма с электронного почтового ящика, и я в очень странном настроении. Смотреть на собственный стиль изложения десятилетней давности – пытка ещё та. Не можешь ли ты переформулировать тот фрагмент, о котором, помнишь, когда-то говорили, – и выслать мне? Если так плохо получилось в первый раз, писал Энкиду, то не получится и во второй, но я всё же попробую.

40

Символическое окружение секса – чёртовы понятия, традиции, ритуалы, которые пытается продать, и всегда задорого, нам общество – всё запутано, как газовая фабрика, лишено всякого значения и отчаянно неуклюже. Мы тянем код с устаревшим дизайном из прошлых веков, где экономическая платформа была иной, и люди обязаны были создавать эту самую семью просто ради выживания. По-хорошему, такую отсталую, вечно ломающуюся систему не стоит укреплять патчами либо поверхностным рефакторингом, её надо переписывать с нуля – уж кому на что хватит смелости и фантазии. Меня же, старого буддийского пня, больше всего интересует даже не сам секс, а то тихое сияние, что льётся изнутри при общении с той или иной дорогой мне женщиной. Теперь оно редко достигает и десяти процентов от расчётной мощности. Но я минималист, и такого света – рассеянного, осеннего – мне более чем достаточно. Вообще же предпочитаемый вид guilty pleasure – гастрономический; сожрать нежнейшее пирожное – вот где сейчас кроются личные мои бездна и трансгрессия. В старом сарае, стоявшем прямо на железнодорожных путях, Персефона обучает Энкиду конфигурировать реакцию окружения в зависимости от эмоционального фона. Наконец, после фазы быстрого сна, в единой в двух лицах роли – они выходят из сарая и бредут в ночь, осторожно смотря под ноги, чтобы не наступать босыми ногами на ржавые шипы, рассыпанные кем-то по рельсам. Кажется, что Персефона держит за головы двух больших серебристых рыбин, однако на самом деле это концы её шарфа. Она именует Энкиду Часовщиком – именно так она представляла его по текстам, ещё до личного знакомства. Я фейк, настойчиво повторяет она, как будто требует что-то взамен. Энкиду поддерживает её игру и признаётся в своей лишь частичной подлинности (либо подлинности исчезающей). Тихая плотность, и внутренняя, и внешняя, наступает надолго, и её надо успеть сделать своим домом – принять, как принимаешь в других обстоятельствах внутренний или внешний диктант, как присваиваешь спонтанные монтажные машины.

2

41

Персефонина бледность, растерянность, когда она спускается с подругой по улице к мраморному колодцу, за несколько дней до начала главных бед. Подруга не только бледна, но едва вяжет лыко; они приехали сюда в трамвае, сидя на подоконнике, куда пассажиры обычно складывают сумки; вполголоса, как подростки, пели непристойные песни – в общем, выглядели обе так, будто их выдумал Минотавр в не самый свой удачный день. Ваша дискурсивная пластика всегда стремительна, сообщает он подругам, но рано или поздно она взрывается о парадокс. Иррациональная механика натыкается на логическое препятствие, и тут же высвобождается энергия. Тем не менее, речь движется дальше: но ей некуда смещаться, кроме как в прошлое. Реконструкция временнЫх пауз, а порой и настоящих провалов во времени – вот чем предстоит заниматься, чтобы реальность не истиралась о битую фразу. И тут появляемся мы; приезжаем на тощей кляче и требуем денег. Улыбаясь, вводя деепричастия во искушение, Персефона кусает за хвост рыбу, тонкую, как луковая шелуха. Я по другую сторону Леты, и сейчас зима – так что какая там я советчица. Приходится ходить по сантиметровым кубикам, развивать равновесие, которое не столько пишется, сколько проистекает. Выходишь в новогоднюю ночь на площадь, а там никакой ёлки, только полицейские и военные машины для ловли мужчин, осмелившихся праздновать во время комендантского часа. Лишних денег у Минотавра нет, поэтому он ароматизирует себя освежителем воздуха из автомобиля. Когда навещает Персефону, той приходится проветривать после него комнату и коридор. Менеджер изображения – деформированный спрут, который знает обо всех элементах, что хотят добавиться на сцену. Они все до единого правы, но половина из них не нужна, и спрут их попросту не добавляет. Включите для меня коллизии, говорит один из допущенных, пусть я и не источник данных. Подтяните из хранилища, пока я курю в сторонке. Нужно фото ключей для невидимой геометрии, покрупней. И суффиксы ещё раз прощупайте. Пусть лесные комары кусают их по частям.

42

Мы уже ближе к концу пути, но по-прежнему не хватает разрешения сюжетной развилки, определённости с путешествием-и-возвращением либо путешествием-без-возврата. Если рассказчик вступит в тоннель, порождённый событием, голос к нему вернётся. А до тех пор быть ему безголосым (на|со)блюдателем. Но возможно ли возвращение, хотя бы в каком-то ограниченном смысле – либо только медленная дорога от тоннеля к тоннелю, на которой рассказчик теряет себя? Необратимое свёртывание – в клубящийся шар, в затенённую дыру, архивирование которой чревато разрывом. Проект снова становится рискованным, он запросто может не сложиться; семьдесят следующих страниц укрыты гутым туманом. Правда же, лететь на саночках бестиарей, когда ты формируешь фильтры на лету, за счёт сияющего прожекторами воздуха? Я открыла, что некоторые из важных вещей можно только сказать: будучи записанными, они выглядят невозможно глупо; и это обесценивает сам процесс письма. Странно, что подлинность может проявиться лишь в хромых и неуютных фрагментах, где зияние измотано заглушками. Экспансия в формате самоуплотнения; придётся-таки заниматься палимпсестным письмом, писать живым поверх живого. Монтировать не гладко, а встык, ортогонально – внутри такой конструкции остаётся больше воздуха. Пока текст продолжается в виде водоворота, но, клянусь витыми хронопами, он ещё превратитится в водопад. Каким образом отстроить зазор между рассказчиками, чтобы не возникало ложной общности, ведущей к спонтанным разломам? Смысл системы письма в том, чтобы постоянно преодолевать собственную системность. Эксцентрические практики помогают выявлять поля напряжений лучше, чем общепонятные. Помни о зазеркалье: для того, чтобы прийти к дому как можно скорей, надо отправиться в путь прочь от него. Пиши в обход сюжета, по линии ветра, обдувающего каркас. Из любой точки может отпочковаться любое количество вихревых потоков. Стоит лишь присесть за письменный стол с чашкой дымящегося (дорогой Дэвид, ты умер только что, но тебя уже так не хватает).

43

С детства остался у Посейдона украинский паспорт, и это помогает ему заходить в порты арабских стан: с израильским туда не пустят. Недавно познакомился с девушкой из России. Легли в постель, она держит его за член и рассказывает, какой Путин хороший, а он ей – какой негодяй. Так ничего у них и не получилось. Больше беспокоят припухшие колокольчики ну это же не такс трашно. На стенах висят накидки, такие папуасы носят. В соответствии с договором допустимо изобразить целое поле будоражащих маков. Уехал из Украины – и потом в ней началась война, уехал из Израиля – и там тоже. В какой-то момент «поднял» в Пхукете яхту, уплыл в Индонезию – а через неделю на побережье, где до этого стояло его судно, бушевал страшный ураган. Одну из лодок выкинуло на километр вглубь джунглей. Похоже, когда Посейдон покинет Индонезию, и в  ней может начаться революция или, например, извержение вулкана. Минотавр показывает два обломка шахеда, лежащие у подъезда. Такое ощущение, будто торгует контрабандным товаром. Быть человеком (сокращённая версия), можно даже не целиться. Самодельные осветительные приборы прикручены к отцовским пюпитрам. Функционируем в режиме пониженной странности. Разрываем в гнездогове лаврский пирожок. One shot of vodka – добавляет Минотавр. Where have you been all this time? – отвечает бариста и выставляет рюмки. Они выпивают вместе, и бариста не берёт с Минотавра ни копейки. У вас нет посетителей, говорит Минотавр. Рядом ходят патрули, вот никто и не хочет заходить. Мы только что открылись: после ливня был небольшой потоп, пришлось включать насос. Из-за оголённых проводов меня чуть не убило током. Внутри кафе дует ветер. Минотавр говорит баристе, что данный спецэффект их заведения, постоянный звук ветра, очень его радует. Бариста отвечает, что боится ветра в непогоду: ему кажется, что кафе вот-вот рухнет. Минотавр соглашается и добавляет, что знаком с людьми, которых постоянный звук ветра свёл с ума. Бариста вздрагивает, кажется, что он пропускает удар боксёрской перчаткой – так действует на него это замечание.

44

Может оказаться, говорит Минотавр, что прислушиваться к человеческому искусству станет, на фоне машинного, просто неинтересно. Проиграем и здесь конкуренцию, как стали проигрывать в шахматах. Путешествовать на лошадях в эпоху самолётов и скоростных поездов – занятие только для любителей. Дома у Минтавра кофе хранится в сейфе, две первые цифры от кодового замка знает он, а две последние его брат. Сейф они могут открыть только совместно, и таким образом контролируют друг друга, чтобы не пить слишком много кофе. Понял, что редактирую быстрей, чем пишу, сообщает Минотавр, поэтому сначала заполняю страницы случайными строками, а потом понемногу заменяю их на окончательные, нужные. Перечитал первое стихотворение из книги, мне понравилось. После этого закрыл книгу и очнулся через несколько суток. Ночью была атака шахедов, которая просочилась в сон: приснился далёкий ядерный взрыв вдали, от которого все лампы засветились блёклым голубым светом. Квартиру поработили тараканы, перебежав из квартиры алкоголиков наверху. Циклоп в комментариях под моим сегодняшним текстом прислал ссылку на издевательскую (а какие ещё они у них) новость, что в Украине проблемы с энергообеспечением. Я ему ответил подборкой про ракетную атаку на Кривой Рог и обрушение жилого дома. Он мне – ждём, когда Днепропетровск вернётся в родную гавань. Я пишу ему о том, что каждый день бомбят Запорожье и Харьков, а он мне: естественный ход вещей. Сука недоделанная, забанил. Петарда виснет в холодном воздухе, потом приподнимается вверх и разрывается с адским грохотом и едким дымом. У меня же внутри всё так и ухает – вниз, в страх, в смерть. Не могу больше радоваться такого рода новогодним развлечениям. Сера, яд, безумие, каждый год может быть для всех последним. «Нация или свобода?» – что за вопрос, для меня важна свобода, а понятие нации, так хорошо надутое пропагандой, так эффективно ею объезженное, становится пустым звуком – понятием ядовитым, коробящим и нравственное чутьё, и здравый смысл. Ради этой самой нации, тяжеловесного монстра, несомненно, должны погибнуть все её представители – мы, мелкие букашки?

3

45

В интернете описывают множественные случаи удержаний на несколько суток в военкоматах и пыток над гражданами, иногда убийств, покрываемых и прокуратурой, и судами. Также нередко у граждан попросту рвут, швыряют в лицо приготовленные для получения отсрочки бумаги. Есть ещё подозрение, что правительству не терпится прибрать к рукам деньги граждан, хранящиеся в банках. (Вспомним историческую фразу «у них ещё остались автомобили и смартфоны» одной из «говорящих голов»). Приходится снимать средства наперегонки с парламентом, по невыгодному курсу, пока готовится новый закон о мобилизации, грозящий заморозить вклады, лишить консульских и административных услуг, обложить гигантскими штрафами за несоблюдение правил военного учёта. Для властей немобилизованный гражданин является уклонистом по умолчанию, даже без предъявления ему каких-либо обвинений. Честно говоря, власть задолбала: своим бесконечным пиаром, желанием повесить на уши патриотическую лапшу. Нежеланием говорить с гражданами откровенно, без хамства и без вранья, не считая их за идиотов. Не повторяй мою ошибку, не приезжай назад, – советует Минотавр во время сеанса видеосвязи. У мясорубки две ручки, за одну теперь с увлечением крутит русский царь, за другую наш гетьман. Мы с Минотавром сидим перед ноутбуками за тысячу с лишним километров друг от друга (созваниваемся далеко не каждую неделю – иногда у него настолько мерзкое настроение, что нет сил ни с кем разговарвать). Позади у каждого зеркала на всю стену, и кажется, что мы находимся в общем танцзале, а не в крохотных квартирах. У меня под ногами мощная «банка» с электричеством, говорит Мин. Успел уже к ней привыкнуть, вещь незаменимая при постоянных блэкаутах на половину суток. Но и опасная, всё время думаешь – а что, если взорвётся? Всё время происходит что-то новое, тревожное. На прошлой неделе в город прилетела на прицепных крылышках управляемая авиабомба – а ведь раньше такого не было, сюда не доставали. Комбинированные удары, крылатыми ракетами и одновременно дронами, участились примерно вчетверо, происходят теперь то раз в день, то раз в два дня.

46

Россияне целят уже не только в военную и энергетическую инфраструктуру. Перенасыщая не слишком стойкое ПВО, бьют в жилые многоэтажки, в роддома, в супермаркеты, вырывают из зданий по сразу по нескольку этажей. Всё хуже ситуация с электрогенерацией – и ведь сейчас ещё тёплое время года, а что же будет зимой? По городу бродит, как лихорадка, лёгкая паника: якобы, если по-прежнему не будет поставок оружия от союзников, то фронт через несколько месяцев рухнет, и, как минимум, та часть города, что на левой стороне реки, может быть сдана россиянам. Сестра Минотавра раздаёт вещи, чтобы не достались оккупантам. Сам он ощущает: психологически пока держится на поверхности, но пятки уже не достигают дна. (Продолжает мне рассказывать:) интересно наблюдать, как из-за мобилизации расслоилось общество. Такие, как я – мужчины между двадцатью пятью и шестидесятью – живут одной  жизнью (преимущественно сидят дома, избегают ходить в торговые центры и другие людные места, пользоваться городским транспортом – везде могут быть военные патрули); не подлежащие призыву мужчины и женщины – другой, привычно раскованной; военные, несущие на себе главные тяготы и риски войны – совершенно отличной от них третьей; при этом всем слоям присущи свои собственные, почти не совпадающие друг с другом представления и ценности. Сейчас я в раздумьях, покупать ли к мобилизации анодированный туристический котелок, советский приплюснутый зелёный или же дорогой бундесверовский аналог более высокого качества. Глупости, конечно, можно будет уже понять на месте, в воинской части, что там действительно понадобится. А сегодня у меня день профессиональный, дурацкий, всё конференции да совещания. Для этих разговорных мероприятий я даже специальное слово придумал: по****арий. Гитара, сделанная из швабры и сигарной коробки, передаётся из рук в руки, словно реликвия. В аду не остаётся метафор, разве что их высушенные тела – вплоть до последней чашки в капле весов. Ягоды, рыба, иные сосуды, сообщающиеся: носиками чайников, металлическим слоном и вообще всеми-разными деталями.

47

Адвокаты, с которыми я общаюсь онлайн, сходятся на том, что в ближайшие месяцы безопасней находиться за границей, не соваться домой, пока длится адище мобилизации. Военкоматы изо всех сил гонят план, и обращаться туда сейчас для получения, казалось бы, законной отсрочки – опасно. Могут отказать по надуманным основаниям, пропустить через медкомиссию и быстренько отправить на фронт. Могут ломать психологически, задерживая в центре комплектования на несколько суток, и пытаясь заставить подписать бумаги о добровольной мобилизации. Могут послать запрос в специализированное учреждение на дополнительный осмотр ребёнка-инвалида. Нахождение ребёнка за границей не является уважительной причиной неявки на осмотр. Эври точно не привезёт мальчика в страну, охваченную войной: это категорически противопоказано, у него может ухудишиться психическое состояние. Раз осмотра не будет, с ребёнка попросту могут снять статус инвалида. (О хорошем, хотя хорошего мало: иногда система всё-таки отпускает из клешней активно сопротивляющихся ей граждан – просто потому, что ей некогда с ними возиться; удобней обрабатывать тех, кто покорен и-или не знает о своих правах. Однако и права эти в любой момент могут отменить одним щелчком пальцев). Открывается и ещё одна невесёлая перспектива: до зарегистрированной на меня квартиры ТЦК теперь может дотянуться судебными щупальцами, а именно постараться отнять её через мобилизационные штрафы – кстати, не только ведь у меня, но и у жены, и у ребёнка-инвалида. Повестка, за неисполнение которой может прилететь первая административка, на мой прежний адрес пока ещё не приходила – возможно, потому что я не состою на учёте и отсутствую, соответственно, в базе «Оберіг», а в приложении «Резерв+» при обновлении данных указал итальянский  адрес. Мама регулярно проверяет почтовый ящик. (В принципе, ТЦК может накручивать новые и новые штрафы, присылая хоть каждую неделю одинаковые извещения. Неполученные повестки теперь считаются вручёнными, за неисполнение их тоже штрафуют).

48

После обновления адресных данных в приложении появился ошибочный статус «не состоит на учёте». Также я не могу получить электронный военный билет с QR-кодом. Похоже, что ТЦК, где я становился много лет назад на учёт, не внёс мои данные в электронный реестр – то ли из-за раздолбайства, то ли потому, что исключил меня с учёта по достижению сорокалетнего возраста (лишь ещё через несколько лет предельный возраст военной обязанности повысили до шестидесяти). В колл-центре посольства сообщили, что они к реестру отношения не имеют, и мне надо решать все вопросы непосредственно с военкоматом. Дежурный оператор ТЦК сказал, что для исправления данных мне обязательно надо явиться лично и пройти медкомиссию (после которой сразу направляют на фронт, ага). Вообще-то схватить и отправить в армию меня могут уже на границе, при въезде в страну. Решил, раз я формально не на военном учёте, всё-таки попробовать стать на него в консульстве – но его сотрудник пояснил, что военный учёт они ведут лишь для тех, кто имеет постоянный вид на жительство, а не временную защиту, как у меня. Не захотел он поставить даже и на обычный консульский учёт: это одна их тех услуг, которые консульство оказывает лишь после сканирования пресловутого QR-кода. Итак, бюрократическая ловушка захлопнулась. Хорошо, что повестки через электронную почту на данный момент не предусмотрены. По совету адвоката я выслал из Польши заказным письмом на адрес ТЦК заявление на получение отсрочки по инвалидности сына, заверив подписью копии всех необходимых документов. Спустя пару месяцев военкомат ответил мне, лишь напустив добавочного тумана: по данным электронного реестра призывников, вы не пребываете на учёте, а поэтому вопрос об отсрочке является преждевременным; чтобы разрулить, опять-таки, надо посетить ТЦК лично. Ещё несколько месяцев спустя у меня внезапно появился в «Резерве+» новый статус: я поставлен удалённо на учёт, даже без прохождения медкомиссии. Надо срочно выслать заново документы на отсрочку, пока ТЦК не выдумал для меня какой-нибудь штраф за нарушение учёта.

+++++++++++++++++++++

(Текст в разработке, будет расти и меняться)