623 Необходимость дружбы на флоте 18. 10. 1973

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

623. Необходимость дружбы на флоте. 18.10.1973 г.

Поздно вечером в четверг 18 октября 1973 года, чтобы заглушить тоску по письмам, я продолжил разбирать почту и уже без раздражения и нетерпения рассортировал газеты, аккуратно их подшил, даже сделал отдельные подшивки крайних газет за прошедший месяц: «Красная Звезда» и «Страж Балтики» для кают-компаний офицеров и мичманов. Для этого «пожертвовал» четырьмя планками от уже почти готового стенда с материалами Пленумов ЦК КПСС, который делал по приказу замполита капитана 3 ранга Д.В. Бородавкина. Этот стенд «в рабочем порядке» лежал у меня на столе президиума в ленкаюте и я встречал замполита, склоняясь над этим стендом и делая вид, что только этим стендом и занимаюсь…

Дмитрий Васильевич Бородавкин пугал меня послепоходовым смотром корабля, инспекцией политотдела главного штаба ДКБФ, дисциплинарными карами и иными наказаниями, если окажется, что политработа на корабле во время БС (боевой службы) окажется никудышной, дневники политзанятий – пустыми, а знания офицеров, мичманов и моряков срочной службы – поверхностными.

- Ладно, офицеры и мичмана, - с досадой и раздражением говорил Дмитрий Васильевич Бородавкин, - они сейчас после БС только о своих домах, семьях и домочадцах думают, но вам-то, морякам срочникам чего не хватает?!
- Читайте газеты, учебники и хрестоматии по политучёбе, материалы пленумов, конспектируйте или просто заучивайте наизусть то, что я вам читаю на политзанятиях, и во время инспекции чётко отвечайте на вопросы инспекторов…
- Нет, - с горечью сетовал замполит, - на занятиях зевают, шушукаются, откровенно спят. Не интересно им…
- Вот вам, Суворов, интересно на политзанятиях? Скажите честно и откровенно…
- Нет, товарищ капитан 3 ранга, не интересно, - отвечал я своему непосредственному начальнику.
- Почему?! – грозно сверкая очами, спрашивал замполит.
- Слишком всё отвлечённо от нашей жизни и службы, - говорил я, чувствуя как начинают стукаться между собой мои коленки. – Ребята не чувствую, что все эти решения пленумов и события в стране и мире нас как-то касаются.
- Да? – коротко и с подозрением спросил Дмитрий Васильевич Бородавкин.
- Да.
- Ну и что ты предлагаешь? – спрашивал замполит после минуты сердитого сопения носом.

- Я предлагаю зачитать всему экипажу корабля отчёты о нашей прошедшей боевой службе, - сказал я, сильно волнуясь. – Конечно, без подробностей координат и раскрытия военной тайны, но с указанием основных событий, оценок и важнее всего с анализом наших боевых действий в Северной Атлантике и с привязкой к действиям КПУГ ВМС США и НАТО, с привязкой к событиям войны на Ближнем Востоке.
- Да? А для чего это именно так?
- А чтобы мы все почувствовали, что не просто так мотались и болтались в океане во время урагана Эллен, а выполняли настоящую боевую задачу. Например, только те, кто был на ходовом мостике, воочию видели в ночи пуск баллистической ракеты с нашей атомной подводной лодки, которую мы охраняли. Все остальные несли вахту внутри корабля или спали, поэтому ничего не знали и не чувствовали, что видели и чувствовали мы. А надо, чтобы знали и чувствовали, - я совсем запутался в своих словах.

- Ты, Суворов, лезешь не в своё дело, - с раздражением и начальственными нотками в голосе сказал Дмитрий Васильевич Бородавкин. – Если ты освобождён от вахт и службы в румпельном отделении, то это не значит, что ты тут на привилегированном положении и можешь раздавать всем указания как работать.
- Займись стендом и чтобы завтра он был вывешен в коридоре личного состава. Приказ вам ясен, матрос Суворов.
- Так точно, товарищ капитан 3 ранга! – ответил я, вытягиваясь «во фрунт» и «преданно» глядя в переносицу замполита.
- Вот так-то, - сказал Дмитрий Васильевич Бородавкин и ушёл, надолго, на несколько дней забыв про стенд с материалами пленумов ЦК КПСС, про газетные подшивки, дневники политзанятий и вообще обо мне…

Это всё было несколько дней назад, когда мы все, весь экипаж БПК «Свирепый», были в послепоходовой горячке дефектования, привыкания к береговой жизни и службе, в ожидании смотра корабля и инспекционных проверок флагманскими специалистами штабов ДКБФ, нашей 128 бригады и нашей 12 дивизии ракетных кораблей. Тогда мы были в сильном напряжении, а сейчас, спустя неделю нахождения в базе Балтийск, мы как-то сильно расслабились, отрешились от всего, что было вокруг нас. Наверное, это был «отходняк» после сильного напряжения на БС (боевой службе).

Ночью в четверг 18 октября 1973 года я перед тем, как упасть на мою постель между стеллажами в корабельной библиотеке, успел нацарапать в своём дневнике-ежедневнике:
 
18 октября 1973 чт.
Перебираю почту и пишу Славке. Пусть почитает, что и как. Надо ещё писать и рисовать отчёт о разведке.

Славка – это мой школьный товарищ и друг Вячеслав Михайлович Юницин. В последние годы учёбы в школе (с 1965 по 1970 год) у нас с ним образовался мощный дружески-братский тандем в учёбе и жизни. Мы с ним решали любые задачи, примеры и задания по математике, физике, химии и иным предметам. Славка обладал цепким «бульдожьим» характером, он «вгрызался» в задачи, как в косточку вкусную, а я придумывал способы и методы решения учебных задач разными вариантами и это очень нравилось нашим учителям.

Помню, как на уроке биологии, когда мы изучали всякие там тычинки, пестики, анатомию человека и способы размножения растений и животных, Славка (для «хохмы») «творчески» рассказал об этих способах, с намёками и ухмылками, с гоготом ребят и смущением девочек в классе, а я после Славки вышел к школьной доске и «дополнил» выступление Славки серьёзным изложением технологии размножения растений пестиками и тычинками, семенами и пыльцой.

- Хотите, я подробнее расскажу, как и чем размножаются животные и люди? – спросил я «невинно» нашу учительницу по химии и биологии, нашего классного руководителя Людмилу Михайловну Хозикову. – Расскажу о сперматозоидах и яйцеклетке?
- Нет! – вскричала Людмила Михайловна. – Воздержитесь, Александр. Садитесь – «пять».
- Мы отвечали урок вдвоём, - сказал я учительнице.
- Разумеется, - ответила Людмила Михайловна. – Тебе и Вячеславу по «пятёрке».

Вот так мы и учились. Теперь мне очень не хватало Славки Юницина здесь, на корабле, на военно-морской службе, потому что мы бы с ним очень сильно бы дополняли друг друга и дружили бы, как дружили мои друзья-годки Славка Евдокимов и Витка Фёдоров, оба из Ленинграда…

Завидовал ли я Славке Евдокимову и Витьке Фёдорову? Не знаю. Наверное, завидовал, но не «завидно» (с ударением на «о»), а по-хорошему и дружелюбно. Мне нравилось, как они ходят друг с другом, встречаются, обмениваются словами, шуточками и мнениями, как молчат и всё равно понимают друг друга. Вот также мы со Славкой Юнициным понимали друг друга в школе, на улице, на школьных и уличных мероприятиях.

Мы так же, как Витька и Славка, могли, не сговариваясь, поддерживать друг друга в стычках и драках с ребятами на улице или на школьном дворе. Я отвечал за начальный насмешливый «базар» и удар противника своими длинными руками «издали», а Славка Юницин «заходил сбоку» и брал противника в цепкие «клещи» (захват руками). Нас двоих побороть не мог никто из наших сверстников…

Да, дружба на флоте – это большая ценность и давняя флотская традиция. Недаром все моряки всех флотов мира называют друг друга «братишки». Романтика флотской или военно-морской службы на флоте – это всё «до того» или «после того», а на самом деле флотская служба это очень тяжкое морально и физически занятие. Это тяжкая скука походных ват, обыденность сухих и мокрых приборок, зажатость в переборках и отсеках боевых постов и тесных корабельных помещений. Это жизнь, размеченная по часам вахт, подвахт и краткого четырёхчасового сна на жёстких и пахучих постелях. Это скученность экипажа, когда изо дня в день видишь одни и те же лица сослуживцев. Это острое ощущение оторванности от земли, от людей, от семей, друзей и любимых. Это бытовые неудобства и жизнь на виду у других, даже в самые интимные моменты. Наконец, это неудовлетворённое естественное желание интимной близости, освобождения от накопившейся сексуальной энергии…

Как ни странно, но такие события, как: учебно-боевые или настоящие боевые тревоги; налёты вражеских самолётов на корабль; поиск и слежение за подводными лодками; стрельбы из корабельного оружия и даже авралы по приборке или ремонту корабля, всё это разнообразят флотскую жизнь и службу, являются желанными. Только шторма и ураганы в открытом море-океане никогда не бывают желанными морякам…

Эти и многие другие факторы военно-морской флотской службы заставляют командование корабля поддерживать строгую военную, хозяйственную и бытовую дисциплину на корабле, требовать от личного состава экипажа корабля должного исполнения своих должностных и профессиональных обязанностей, строго, а подчас слишком строго (жёстко, жестоко и безжалостно) требовать исполнения корабельного и иных уставов. Почему? Да потому что в море корабль и экипаж корабля один, без никого, поэтому, как правило, цена ошибки или неисполнения норм и положений уставов - это всегда ЧП, преступление, беда, а то и смерть…

К одним из таких требований на флоте относится боевая и политическая подготовка. Это только со стороны политработа на корабле видится как нечто ненужное, лишнее, нудное и скучное. Да, когда политработа ведётся только по учебникам политзанятий, по газетным публикациям материалов и решений пленумов ЦК КПСС и съездов, то эта работа действительно скучная. Но когда замполит вдруг начинает рассказывать о героизме, проявленном командиром БПК «Свирепый» капитаном 3 ранга Евгением Петровичем Назаровым и экипажем того корабля, которым он ранее командовал, и за что он получил орден Красной Звезды, который по статусу даётся «за мужество и отвагу, проявленные при исполнении воинского или служебного долга» - эта политработа становится востребованной, желанной, значимой…

Да, офицеры и мичманы на нашем корабле, который долгое время имел статус секретного по вопросам ТТХ (тактико-технических характеристик) корабля и корабельного вооружения, вели себя несколько отчуждённо от личного состава экипажа корабля срочной службы. Наши взаимоотношения строились исключительно на профессиональной основе и на основе требований корабельного и иных уставов. Только в море-океане, на БС, в связи с тем, что нам неизбежно, естественно и обязательно пришлось совместно действовать в настоящих боевых условиях и обстановке, возникали почти дружеские и доверительные отношения между офицерами, мичманами и матросами, старшинами, особенно, с командирами отделений, команд и групп.

Кстати, то начальное движение, зародившееся в период достройки и освоения БПК «Свирепый» на Прибалтийском ССЗ «Янтарь» в Калининграде и в нашем «дивизионе», 67-м ОДСРНК ДКБФ, в 1972-1973 году – замещение отсутствующих специалистов на корабельном оборудовании и вооружении, совмещение военных профессий и обязанностей по службе, очень сильно помогло становлению дружеских взаимоотношений в первом экипаже БПК «Свирепый». Мы действительно в период заводских, ходовых и государственных испытаний 1972 года, сдачи курсовых задач в 1973 году и на БС в Северной Атлантике в июле-октябре 1973 года были по-настоящему братским экипажем боевого корабля Балтийского флота.

Примечательно, что учебно-боевая, хозяйственная и бытовая жизнь экипажа БППК «Свирепый» в период достройки и освоения корабля, ходовых испытаний и сдачи курсовых задач, особенно, в период подготовки к БС и на БС была такой сверх напряжённой, что ни о каких иных «поползновений», в том числе из-за отсутствия контактов и общения с женским полом, с женщинами, даже мыслей не было. Мы так физически уставали, что выход на БС 20 июля 1973 года буквально все члены экипажа БПК «Свирепый» приняли как избавление от мук, как праздник, как настоящее военно-морское приключение.

Правда, должен признаться, что естественная половая неудовлетворённость, хотение, желание и жажда некоторой интимной близости, интимного взаимопонимания и взаимопомощи, присутствовали в жизни моряков-свиреповцев. Моряки (все моряки) с удовольствием слушали и рассказывали друг другу анекдоты или забавные истории, в которых присутствовали девушки или женщины. Я слышал много таких историй, рассказов и анекдотов…

Также за время службы на флоте я видел и знал много случаев, событий и историй связанных с запретным или необычным удовлетворением матросами и старшинами срочной службы половых инстинктов. Например, когда я стоял часовым-охранником на посту возле базовой почты ВМБ Балтийск, я узнал как «коротко и тесно» интимно общались моряки срочной службы и женщины за забором и воротами соседней материально-технической базы; как в увольнениях в Калининграде или в Балтийске моряки «договаривались» о «коротких свиданиях в кустах» с девушками; как иногда зрелые женщины искали встреч с молодыми моряками…

В начале нашей первой БС (боевой службы) на корабле работали двое офицеров из ленинградского медицинского военного института, которые специально исследовали наше «молодое воздержание от удовлетворения полового инстинкта». Их присутствие и их интерес возмущал и отторгал моряков срочной службы от этих вопросов, а наш замполит и командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров сдержанно и молча не одобряли такого повышенного интереса к интимным тайнам моряков. Зато они также почти молча, но по-деловому одобряли все мои инициативы, направленные на установление крепкой мужской дружбы между матросами и старшинами.

Будучи избранным в июне 1972 года в «дивизионе» собранием комсомольцев первого изначального экипажа комсоргом БПК «Свирепый», я сильно противодействовал «годковщине», но яро поддерживал братские отношения между матросами и старшинами, между салагами и годками. Особенно зримо это проявилось во время организации приёма пищи моряками: я объявил, что «западло» годкам и старшинам, якобы, по их должностной значимости кушать больше и лучшие куски пищи, нежели подгодки, молодые  матросы и особенно салаги. После того, как я «восстал» против таких годковских «привилегий», старшины и командиры отделений, команд и групп начали строго следить, чтобы каждый матрос получал свою полную порцию флотской пищи, и только потом кушали сами. Правда, им всё равно доставалась самая лучшая и вкусная «гуща»…

Флотской дружбе на БПК «Свирепый», несомненно, способствовало то, что у нас была действенная комсомольская организация, дружный и принципиальный комитет комсомола, составленный из наиболее авторитетных годков и продуманная интересная культурно-массовая работа. Одни только боевые листки и корабельные стенные газеты, которые я регулярно выпускал весь период моей флотской службы, давали столько дружеской и дружелюбной энергии и настроения, что это крепко-накрепко цементировало сатирическим юмором, шутками и хорошим настроением отношения во всём экипаже.

Кроме этого, конечно же, дружеским связям помогали кинофильмы, книги из корабельной библиотеки, спортивные состязания и военно-морской КВН – игра в «клуб весёлых и находчивых», о которой я ещё расскажу. Однако самым мощным эффектом военно-морской службы обладали те события, приключения, беды и ЧП, которые случались с нами, с кораблём во время нашей первой БС (боевой службы) в Северной Атлантике. Я тогда сделал всё, чтобы экипаж узнал подробности о той странной войне «Судного дня» на Ближнем Востоке, из-за которой мы, экипаж БПК «Свирепый», совсем иначе воспринимали наш переход во время жестокого шторма в ту точку, из которой наша советская АПЛ стреляла новыми баллистическими ракетами, наше слежение за КПУГ ВМС США и НАТО во главе с АУ «Джон Ф. Кеннеди» и КР УРО «Ньюпорт Ньюс» и обнаружение нами немецкой натовской ПЛ прямо у входа в АМБ Балтийск…

Вот почему наша военно-морская дружба на БПК «Свирепый» была не интимной, а братской, строго братской дружбой взаимопомощи и взаимоподдержки. Да, мы видели как к американскому ударному авианосцу «Джон Ф. Кеннеди» в Северном море вблизи от берегов Англии причалило транспортно-пассажирское судно и потом на верхней палубе американского авианосца были видно и слышно, как их матросы встречали женщин и каких-то музыкантов. Они нам это показали, но жгучей зависти у нас они не вызвали, только ответную злость и даже ненависть…

Да, в рабочем мужском общежитии Севастопольского морского завода им. С. Орджоникидзе я однажды видел и участвовал (как член Совета общежития) в разборе случая «мужеложества» одного физически крепкого, властного и крайне необразованного парня и его хилого, трусливого и такого же необразованного спутника по комнате в «общаге». Их обоих выдворили из нашего общежития, их судьбу я не знаю, но я всё возможно от себя сделал, чтобы на нашем корабле даже поползновений подобного не было. Таких случаев я на БПК «Свирепый» не знал и никогда о них не слушал. Это точно.

Да, «скользких» шуточек, подковырок, обзываний, розыгрышей, особенно, салаг и молодых матросов было много, но они никогда не переходили грань унижения человеческого и мужского достоинства. Мне, как комсоргу и помощнику замполита, предлагали организовать и режиссировать процедуру посвящения в моряки салаг и молодых матросов, впервые выходящих в море, путём поглощения стакана морской воды в присутствии свиты бога Океана, в составе которой должна была быть «русалка». Мне в ленкаюте даже представили обнажённого молодого матроса в купальнике мини-бикини, сшитом из старых тельняшек, но я их гневно разогнал «в пух и прах», заявив, что использовать душу матросскую (тельняшку, тельник) для прикрытия половых органов – это «западло», так же, как наряжать мужчину-моряка «бабой с грудями из ветоши»…

- Либо давайте настоящую русалку, - сказал я тогда подгодкам - инициаторам «новой традиции». - Либо обойдёмся без русалки, одними «бесами-чертями», «дельфинами» и «морскими коньками».

Однако без «русалки» инициатива подгодков сама собой затихла. Но ритуал посвящение в моряки путем выпивания стакана (полстакана) чистой морской воды всё же состоялся, прижился на БПК «Свирепый», хотя и не так активно, как хотелось бы некоторым. Кстати, испытание салаг и молодых матросов глотком забортной морской воды было больше всего продиктовано тем, что кто-то честно пил морскую воду, поэтому другие тоже должны были испытать это «удовольствие». Я лично пил свою порцию морской воды из плафона аварийного освещения штурманской рубки БПК «Бодрый»…

На БПК «Свирепый» дружба между моряками первого изначального экипажа корабля была не интимная, не слюнявая, не чувственно-переживательная, а боевая, трудовая, испытательная, истинно мужская и братская. Мы, военные моряки первого изначального личного состава экипажа БПК «Свирепый», были настоящим трудовым и боевым коллективом, спаянным совместным тяжёлым трудом, тяжкими испытаниями и настоящими опасными боевыми событиями настоящего военно-морского ратного труда, боевой службы в море-океане, в событиях настоящей войны. У нас просто не было ни сил, ни времени на какие-либо «шалости» и «половые поползновения»…

Вот почему наша флотская военно-морская дружба особенно ценна, вот почему мы помним наши боевые корабли и боевые службы, вот почему мы сохраняем наши связи, нашу дружбу, наши экипажи ветеранов наших кораблей.

Однажды на комсомольском собрании экипажа корабля я специально зачитал несколько пословиц и поговорок о дружбе и братстве.

Друга ищи, а нашёл, береги.
Друга на деньги не купишь.
Друга не теряй — взаймы не давай.
Друга потешить — себя надсадить.
Друга узнаешь в беде, а обжору в еде.
Дружба дружбе рознь, а иную хоть брось.
Дружба дружбой, а в карман не лезь.
Дружба дружбой, а порядку не терять.
Дружба и братство дороже богатства.
Дружба как стекло: разобьешь — не сложишь.
Дружба крепка не лестью, а правдой и честью.
Дружба не гриб, в лесу не найдешь.

Ребята тогда «заразились» темой и тоже «накидали» мне пословиц и поговорок:

Без друга в жизни туго.
Старый друг лучше новых двух.
Не имей сто рублей, а имей сто друзей.
Верный друг лучше сотни слуг.
Друг познается в беде.
Сила птицы — в крыльях, сила человека — в дружбе.
Без друга на сердце вьюга.
Человек без друзей - что дерево без корней.
С кем поведёшься, от того и наберёшься.
Доброе братство лучше богатства.
Без беды друга не узнаешь.
Один в поле не воин.
Без друга сирота, а с другом семьянин.
Дружбу за деньги не купишь.
Ищи друзей, а враги сами найдутся.
Был бы друг, будет и досуг.
Верный друг — редкая птица.
Гусь свинье не товарищ.
Нет друга — так ищи, а нашел — так береги.
Для друзей — пироги, для врагов — кулаки.
Дружба да братство дороже всякого богатства.
Дружба дружбой, а служба службой.
Больше той любви не бывает, как друг за друга погибает.
Больше друзей — больше и врагов.
Для друга семь верст — не крюк.
Дружбу водить — так себя не щадить.
Дружбу помни, а зло забывай.
Дружба крепнет правдой.
Чем крепче дружба, тем легче служба.
Дружба крепка не лестью, а правдой и честью.
Крепкую дружбу и топором не разрубишь.
Легко друзей найти, да трудно сохранить.
Какову дружбу заведешь, такову и жизнь поведешь.
Друг не испытанный — что орех не расколотый.
Друг научит, а недруг проучит.
Друг — ценный клад, недругу никто не рад.
На друга надеяться — самому пропадать.
Рад бы дружку пирожка, да у самого ни куска.
Кто скуп да жаден, тот в дружбе не ладен.
Дружба от недружбы близко живет.
Ищущий друга без изъяна останется без друга.
Не мил и свет, когда друга нет.
Вражда не делает добра.
Кто в нраве крут, тот никому не друг.
Не тот силен, кто дюжит, а тот, кто дружит.
Дружные сороки и гуся съедят, дружные чайки и ястреба забьют.
Не та дружба сильна, что в словах заведена, а та, что делом скреплена.
Тело украшает одежда, а душу украшает дружба.
Лучше дружбу хранить, чем сокровища иметь.
Друга узнать — вместе пуд соли съесть.
Неверный друг — опасный враг.
Новых друзей наживай, а старых не теряй.
С добрым другом и прожиток не в убыток.
Не тот тебе друг, кто в глаза льстит, но тот тебе друг, кто заочно добро творит.
Не узнавай друга в три дня — узнавай за три года.

Эта тема оказалась настолько востребованной в экипаже БПК «Свирепый», что несколько недель была на устах у всех и наш замполит, капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин, даже забеспокоился, что эти разговоры о дружбе будут иметь негативные последствия, а «ты, Суворов, получишь за эти последствия взыскание». Дмитрий Васильевич тогда до конца моих полномочий комсорга запретил мне самостоятельно либо по решению комитета комсомола созывать общекорабельные комсомольские собрания…

Почему я вспомнил о проблеме близкой братской дружбы между моряками-свиреповцами именно сейчас, 18 октября 1973 года, после всего трёх дней пребывания экипажа корабля на берегу в ВМБ Балтийск. Дело в том, что за эти три дня та боевая сплочённая единая общая дружба, боевое сплачивание и боевое взаимопонимание, которые были на БС в Северной Атлантике стало резко «растворяться», исчезать, улетучиваться…

ДМБовские осенние годки призыва осени 1970 года вдруг резко стали «годками», вспомнили, как их «гнобили» годки предыдущего призыва и сами начали, «выпятив нижнюю губу» (так мы это называли), показывать свой годковский норов, пытаться «помыкать» подгодками и молодыми матросами, но не тут-то было. Как я уже сказал, во время и за время БС (боевой службы) в Северной Атлантике самые молодые матросы, что называется «по факту», стали классными специалистами и опытными военными моряками, они не чувствовали себя «молодыми» матросами, а тем более «салагами».

На корабле возникал конфликт среди моряков срочной службы по срокам военно-морской службы, по должностному и фактическому статусу, боевому опыту и самоуважению моряков. Самое главное, былая недавняя дружба, слаженность и боевое взаимопонимание начало быстро разрушаться, правда, с сохранением крепких дружеских связей моряков одного года призыва, или одного срока флотской службы.

Офицеры и мичманы, занятые своими делами, отчётами и домашними интересами, этих изменений в настроении личного состава срочной службы экипажа БПК «Свирепый», вероятно, не видели и не почувствовали. Опытный командир корабля капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров и не менее опытный замполит капитан 3 ранга Дмитрий Васильевич Бородавкин, видимо уже знали о подобных изменениях после БС в море-океане и перед ДМБ моряков-срочников, поэтому как-то спокойно к этому отнеслись, а я, наоборот, сильно переживал и горевал о былом, только что недавнем...

По поведению годков, особенно, ДМБовских годков, членов комитета комсомола комсомольской организации корабля, по поведению подгодков, которые начали «кучковаться» между собой и вести себя с «наглецой» и «ленцой», независимо и ответно полуагрессивно, я почувствовал, что в ближайшее время на корабле начнётся борьба за передел власти, за передел общего настроя, формирование «новой годковской идеологии», далёкой от той, первой изначальной, которая создавалась в период достройки корабля, ходовых и государственных испытаний, сдачи курсовых задач и подготовки к БС (боевой службы). Мне показалось, что боевой «свиреповский дух», боевые традиции и «годковско-комсомольские морские законы» первого изначального экипажа БПК «Свирепый» вскоре забудутся, изменятся и не в лучшую сторону.

Вот почему я остро ощущал разрыв дружеских связей с осенними ДМБовскими годками призыва осени 1973 года, с подгодками, которые вскоре после осенних ДМБовских годков станут полноправными годками и с «молодыми матросами», которые уже сейчас «глухо ропщут» и не желают играть роли «салаг». Я предвидел тяжкую осень 1973 года…

Заместитель командира корабля по политической части капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин требовал от меня наведения порядка и подготовки всего хозяйства ленкаюты и корабельной библиотеки к смотру и инспекции политотделами штабов. В короткие сроки я должен был: обновить информационные стенды;  вывесить стенд с материалами пленумов ЦК КПСС и политзанятий; сброшюровать все подшивки газет и оформить рабочие дневники (тетради конспектов) командиров боевых частей (ввиду их чрезмерной занятости». Это значило, что я должен был оформить такие же тетради конспектов всех мичманов и старшин отделений, групп и команд. Кроме этого я должен был сдать по ведомостям членские комсомольские взносы, предварительно собрав их с моряков-комсомольцев…

Кстати, членами комсомола у нас на БПК «Свирепый» были все, весь личный состав экипажа корабля, в том числе многие офицеры и мичманы соответствующего возраста (вплоть до 28 лет). Я точно знаю, что конкретно комсомольцами были:

- командир зенитной ракетной батареи №1 (ЗРБ-1) БЧ-2 лейтенант Турчак Александр Александрович (родился 10 августа 1950 г., в 1973 году ему было всего 23 года);

- командир артиллерийской батареи №3 (ЗБ-3) БЧ-2 лейтенант Бочковский Валерий Геннадьевич (родился 17 августа 1948 г., в 1973 году ему было 25 лет);

- командир ЗБ-3 БЧ-2 БПК «Свирепый» лейтенант Волоснов Виктор Владимирович (родился 2 января 1951 г., в 1974 году ему было 23 года);

- командир группы управления БЧ-3 БПК «Свирепый» лейтенант Неграш Геннадий Григорьевич (родился 7 октября 1947 г., в 1973 году ему было 26 лет);

- командир группы управления (ГУ) БЧ-3 лейтенант Пронькин Александр Семенович (родился 19 ноября 1947 г., в 1972 году ему было 25 лет);

- командир группы управления БЧ-3 БПК «Свирепый» лейтенант Демёхин Александр Фёдорович (родился 9 октября 1952 г., в 1974 году ему было 22 года);

- командиры турбомоторной группы БЧ-5 лейтенант Гусев Сергей Николаевич (родился 10 февраля 1949 г., в 1973 году ему было 24 года);

- начальник медицинской службы (Сл-М) старший лейтенант Кукуруза Леонид Никитич (родился 17 августа 1947 г., в 1973 году ему было 26 лет).

Все командиры боевых частей БПК «Свирепый» и практически все мичманы, техники корабельного вооружения, были либо комсомольцами, либо членами КПСС; иначе было невозможно в 70-е годы XX века на ВМФ СССР. Поэтому наличие меня, в 1973 году 20-летнего матроса срочной службы, пусть даже в звании старшины 2 статьи, в должности комсорга боевого корабля 2 ранга, которую должен по штатному расписанию занимать офицер не ниже звания «лейтенант», не могло быть «по определению».

Таким образом, я был и не был комсоргом корабля одновременно. То есть обязанности комсорга корабля я исполнял, будучи официально и фактически избранным на общекорабельном комсомольском собрании, но официально комсоргом не числился, так как не соответствовал штатному расписанию корабля и статусу комсорга по должности. Об этой ситуации в политотделе штаба нашего соединения знали и помалкивали, но кандидатуру на должность комсорга БПК «Свирепый» подыскивали…

Иметь своим начальником заместителя командира корабля по политической части капитана 3 ранга это не то, что иметь друга-сверстника по возрасту, статусу и занимаемой должности. Начальник он и в Африке начальник…

Будучи по своему статусу помощника замполита и визуального разведчика приближённым к командованию корабля, присутствуя непосредственно на ходовом мостике рядом с командиром корабля, старпомом, вахтенным офицером и рулевым, постоянно контактируя с ними, я был в курсе всех событий, происходящих на корабле. С ведома (разрешения) командира корабля и замполита моё присутствие на ходовом мостике еле-еле терпели старпом, командиры боевых частей и некоторые вахтенные офицеры, но при этом старательно «не замечали» меня, делали вид, что «меня тут не стояло». Помогало мне только то, что я действительно деятельно и активно выполнял обязанности визуального разведчика, зарисовщика и фотолетописца корабля…

Мой статус представителя личного состава срочной службы в экипаже корабля, то есть матросов и старшин, который подразумевался под статусом комсорга корабля, был крайне неофициальным, скрытным, подразумевающимся. Командиры почти всех боевых частей, почти все офицеры и мичманы БПК «Свирепый» категорически не признавали этот мой неофициальный статус комсорга корабля и со «страшным скрипом» общались со мной, когда я или секретари комсомольских групп в боевых частях собирали комсомольские взносы или проводили комсомольские мероприятия.

При этом негласно мой статус помощника замполита, «особы, приближённой к командиру корабля», организатора культурно-массовой работы на корабле, корабельного художника, библиотекаря, фотографа и фотолетописца, заведующего ленкаютой, корабельного почтальона и представителя моряков срочной службы в отношениях с командованием корабля и флота всё же принимался, подразумевался и использовался. Более того, всякий раз, когда на корабле что-то ущемляло интересы годков, подгодков, салаг, старшин и командиров отделений, групп или команд, когда нарушался корабельный режим и порядок жизни на корабле, когда старпом или командиры боевых частей несправедливо наказывали и третировали годков, подгодков, матросов и старшин, мне каждый раз пеняли, меня упрекали, «грозили карами» и всячески ругали, упорно называя меня «комсоргом».

Самое трудно было в том, что меня избегали и сторонились как офицеры и мичманы, так и матросы и старшины. Почему-то упорно меня считали «наушником», «доносчиком» и «докладчиком» командиру корабля и замполиту. Вероятно, всему виной старая флотская традиция иметь в личном составе нижних чинов своих «соглядатаев» или шпионов-доносчиков, моя близость к командованию корабля и мой непонятный неофициальный статус «непонятно кого».

Даже сейчас, если я скажу, что никогда за всё время моей флотской службы, начиная с нахождения призывником в симферопольском военкомате в ноябре 1971 года и кончая сходом с корабля в ноябре 1974 года на ДМБ, я не «заложил» замполиту, командиру корабля или кому-либо ещё ни одного моего сослуживца, товарища, военного моряка и вообще никого, мне не поверят на слово.

То, что в экипаже БПК «Свирепый» иногда нечаянно или намеренно раскрывалась информация о «шалостях» или нарушениях корабельного порядка матросами, старшинами, офицерами и мичманами – это нормально, всякое бывает. Так же было то, что некоторые матросы, старшины, офицеры и мичманы по каким-то своим причинам «стучали» на своих товарищей или на кого-то из экипажа – такое тоже бывало, люди есть люди и они бывают всякими…

Только я этого не принимал и не относил к себе, потому что мне моя фамилия не позволяла ни ябедничать, ни жаловаться, ни искать поблажек, ни «стучать» на кого-то или «закладывать» кого-то начальству. Я просто терпел и принимал как явное и мой непонятный статус «неясно кого» и своё положение на корабле и в экипаже корабля, и просто делал своё дело с увлечением, с настроением, с желанием и азартом. Командование корабля и экипаж корабля это видел, принимал и поддерживал, и мне этого было больше чем достаточно.

Вот почему у меня было, как это ни парадоксально звучит, множество и очень ало друзей на корабле. Более того, это я больше считал кого-то из моряков-свиреповцев своими друзьями, чем кто-то из них считал своим другом меня. Да, я жаждал дружбы, причём такой всеобъемлющей и прочной, как наша дружба с моим школьным другом и товарищем Славкой Юнициным, как дружба моего друга-годка Славки Евдокимова и Витьки Фёдорова. Однако жизнь показала, что настоящая искренняя и чистая мужская дружба – это большая и ценная редкость…

Так я размышлял и думал 18 октября 1973 года, разбирая почту, сочяняя письмо моему школьному другу и товарищу Славке Юницину, думая о Вале Архиповой и о наших девочках из 10 «А» класса, которые, наверное, уже все повыходили замуж, мечтая об увольнении в город, где, возможно, я встречу кого-то из девушек и познакомлюсь с ней зачем-то… Я жаждал, я нуждался в дружбе, потому что был совсем одиноким в эти дни…

Думая о себе, о своей жизни и судьбе, я постепенно перешёл на думы о дружбе вообще и о дружбе между моряками на флоте. Так я вдруг увлёкся и начал перебирать книги в корабельной библиотеке, учебники и хрестоматии для политзанятий, словари и тома большой советской энциклопедии в поисках данных о дружбе вообще, о воинской дружбе и войсковом товариществе. На моё удивление материалов на эту тему оказалось масса, огромная масса. Практически все учебники, справочники, словари, военные мемуары и художественные произведения, так или иначе, но повествовали о дружбе, о мужской дружбе, о боевом товариществе. У меня начал созревать план общекорабельного комсомольского собрания на эту тему…

Я до сих пор не знаю, почему я начал думать на тему дружбы на флоте именно 18 октября 1973 года. Может быть, от ощущения одиночества, недопонимания, отсутствия писем с «большой земли», как мы называли всё, что было за пределами ВМБ Балтийск? Может быть я пока неосознанно страшился прихода новобранцев, салаг и молодых матросов после шестимесячного обучения во флотских «учебках»? Они должны были прийти и нарушить тот особый мир морских и годковских неписаных законов и писанных правил боевой корабельной жизни БПК «Свирепый», который сложился в результате многотрудной, жёсткой подготовительной работой всего экипажа корабля перед нашей первой БС (боевой службой)?

Не знаю, но наряду с другими неотложными делами я начал думать, что-то писать, записывать, готовить поручения секретарям комсомольских групп, даже что-то записывать в офицерские, мичманские и старшинские рабочие дневники политзанятий. По мере того, как я подбирал материал и писал свой собственный конспект о военно-морской дружбе и боевом товариществе, я всё сильнее укреплялся в мысли и желании вынести всё это на общекорабельное комсомольское собрание, но для этого я должен был очень тщательно подготовиться, потому что я хотел донести до нового пополнения наши «свиреповские» законы, традиции и правила…

Я очень хотел доказать всем и новым салагам, что один матрос, офицер или мичман на корабле с его личным характером, нравом, гонором и гордыней – это только помеха нашему общему делу, задаче боевого корабля и всему экипажу. Мы объективно находимся внутри корабля как сложного механического организма, мы вживлены в этот механизм, являемся его неотъемлемой часть, его органами, поэтому без нас наш корабль не сможет самостоятельно выполнить свою боевую задачу по предназначению, это реальный, действительный и естественно-объективный факт.

Я хотел доказать всем, особенно салагам, что только общность, община, коллектив, экипаж корабля может  способствовать и вылепить из бесформенной глины неопытного и незнающего салаги настоящего военного моряка, человека, гражданина великой страны. Я хотел доказать, что без братской дружбы, без флотского боевого товарищества и слаживания невозможно успешно выполнять свои обязанности внутри сложнейшего механизма боевого корабля, что каждый из нас = это не бездушный механический «винтик», а ответственный знающий и опытный человек, сознательно могущий либо победить, либо навредить…

Я хотел доказать, что на корабле каждый матрос, старшина, офицер или мичман действуют не отдельно, а совместно со всеми, что мы взаимосвязаны, что мы не соперники и не враги друг другу, но мы враги нашим противникам, что каждый своевольный индивидуальный поступок может быть как на пользу, так и во вред нам, экипажу, кораблю. Я хотел доказать, что недружественное, не братское поведение – это фактическое пособничество врагу, подрыв нашей общей боеготовности. Вот так я писал свой конспект к комсомольскому собранию, рисовал иллюстрации в будущие боевые листки и в корабельную стенгазету.

Мне не хватало слов. Мысли и образы мыслей путались, хаотично ворошились и я подумал, что мне надо срочно, пока я не остыл с идеей о комсомольском собрании о дружбе, сходить в базовую (дивизионную) библиотеку и поискать там что-то для полноты слов и образов. Так я и сделал.

На следующий день, до послеобеденного похода на базовую почту, я запланировал обратиться к дежурному офицеру по кораблю или к старпому за разрешением на сход на берег (причал), замотивировав эту просьбу необходимостью составления отчёта о визуальной разведке в разведотдел штаба нашего соединения и возвращением в базовую (дивизионную) библиотеку той книжной «передвижки», которую нам давали на нашу первую БС (боевую службу). После этого я упал в постель и спал, как младенец, - бездумно и счастливо…

Фотоиллюстрация из второго тома ДМБовского фотоальбома автора: 14 октября 1973 г. Проливная зона Северного и Балтийского морей. Пролив Фемарн-Бельт. Свободные от вахт офицеры, мичманы, старшины и матросы дружно сообща выражают свои эмоции натовскому патрульному катеру, вероятно, типа PCF «Свифт», б/н V81, предположительно ВМС ФРГ. Тогда мы были воистину одним флотским братством!