Блок. Двенадцать. Глава 2. Прочтение

Д В Е Н А Д Ц А Т Ь

2.



 
                Гуляет ветер, порхает снег.
                Идут двенадцать человек.
                Винтовок черные ремни,
                Кругом – огни, огни, огни…

                В зубах – цыгарка, примят картуз.
                На спину б надо бубновый туз!
 
                Свобода, свобода,
                Эх, эх, без креста!
 
                Тра-та-та!
 
                Холодно, товарищи, холодно!
               
                – А Ванька с Катькой – в кабаке…
                – У ей керенки есть в чулке!
 
                – Ванюшка сам теперь богат…
                – Был Ванька наш, а стал солдат!
 
                – Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
                Мою, попробуй, поцелуй!
 
                Свобода, свобода,
                Эх, эх, без креста!
                Катька с Ванькой занята —
                Чем, чем занята?..
 
                Тра-та-та!
 
                Кругом – огни, огни, огни…
                Оплечь – ружейные ремни…
 
                Революцьонный держите шаг!
                Неугомонный не дремлет враг!
 
                Товарищ, винтовку держи, не трусь!
                Пальнем-ка пулей в Святую Русь —
 
                В кондову;ю,
                В избяну;ю,
                В толстозадую!
 
                Эх, эх, без креста!





    – «Гуляет ветер, порхает снег…» – ср. начало 1-ой главки: “Черный вечер. // Белый снег. // Ветер, ветер!»

     – «Идут двенадцать человек» – аналогия с двенадцатью апосталами очевидна. Тем более, что в и царской, армии, и в “красной гвардии” – в ходу была десятичная система, и минимальный отдельный отряд (отделение) насчитывал десять человек. Плюс командир. У этих – командира нет. Как его не стало у апостолов.

     – «На спину б надо бубновый туз!..» – во времена царской каторги, на спину робы арестантов нашивали лоскут в виде ромба. Делалось это для того, чтобы в заключенного было легче целиться в случае побега. То есть – бандиты это.

     –  «Свобода, свобода, // Эх, эх, без креста!..» – “свобода”, которая без креста – это та самая “воля”, которая раскрывается за порогом тюрьмы, за воротами каторги… Синоним вседозволенности – ведь у них теперь “Оплечь – ружейные ремни”. Им теперь можно все.

     – «Тра-та-та!» – читается двояко: либо это эти двенадцать в упоении от того, что у них теперь есть огнестрел, время от времени палят во все стороны, либо это они идут, приплясывая – и от “чувств”, и от мороза.
(но в 6-ой главке будет:

                Еще разок! Взводи курок!..
                Трах-тарарах!)               

     – «– У ей керенки есть в чулке!» – о чем могут говорить мужики, держа “революционный шаг”? – о бабах.
     «“Керенки” – казначейские знаки образца 1917 года, или керенки — бумажные денежные знаки, выпуск которых был организован Временным правительством с 18 сентября 1917 года согласно постановлению от 22 августа 1917 и продолжен в 1918–1919 годах Народным банком РСФСР…   Банкноты были отпечатаны на белой бумаге с водяными знаками в виде «коврового» орнамента по всему полю, листами по 40 штук (5;8), без нумерации, подписей должностных лиц и года эмиссии. По мере развития гиперинфляции керенки перестали разрезать, поскольку это потеряло смысл, а все расчёты ими осуществлялись целыми листами» (Википедия).
     Я, когда в детстве (начало 60-ых) мы приезжали в деревню «к дедушке», ещё видел их... Впрочем, и у нас, дома, так до конца советской власти и хранился пакет с облигациями “Займа” – ещё одни сгоревшие, сожженые комунистами, заработанные родителями и не выплаченные деньги. Французским буржуям “царский займ” они таки оплатили. А своим… Они ж свои. Обойдутся. И обошлись.

     – «Товарищ, винтовку держи, не трусь! // Пальнем-ка пулей в Святую Русь…» — вот оно – то самое “Тра-та-та!” – например, – в первое попавшееся на глаза окно, пустить буржуям свежачка.

     – «В кондову;ю» –

     плотн. – о хвойных деревьях, о древесине: имеющий плотную, прочную древесину с малым количеством сучков;
     перен. – старинный, исконный;
     перен., прост., часто неодобр. – простой, грубый;
     перен., прост., неодобр. – имеющий ограниченные умственные способности; неумный, недалёкий, невосприимчивый;
(Викисловарь)
     “Тра-та-та!”  – и кранты кондовой Руси.

     Для меня эта главка – продолжение, развитие стихотворения из книги «Город»:

                "Поднимались из тьмы погребов.
                Уходили их головы в плечи.
                Тихо выросли шумы шагов,
                Словеса незнакомых наречий.

                Скоро прибыли то'лпы других,
                Волочили кирки и лопаты.
                Расползлись по камням мостовых,
                Из земли воздвигали палаты.
               
                Встала улица, серым полна,
                Заткалась паутинною пряжей.
                Шелестя, прибывала волна,
                Затрудняя проток экипажей.
               
                Скоро день глубоко отступил,
                В небе дальнем расставивший зори.
                А незримый поток шелестил,
                Проливаясь в наш город, как в море.

                Мы не стали искать и гадать:
                Пусть заменят нас новые люди!
                В тех же муках рождала их мать,
                Так же нежно кормила у груди...

                В пелене отходящего дня
                Нам была эта участь понятна...
                Нам последний закат из огня
                Сочетал и соткал свои пятна.

                Не стерег исступленный дракон,
                Не пылала под нами геенна.
                Затопили нас волны времен,
                И была наша участь – мгновенна.
                10 сентября 1904"   

     «Это – Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, — но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.» (Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. Глава 5. «Падение вестника»)
(Я не думаю, что это происходило в «ночи, когда он спал глубочайшим сном». Блок в дневнике от 18-ого года написал однозначно: «К ноябрю началось явное мое колдовство, ибо я вызвал двойников». «Я вызвал», не «мне прислали», не они меня куда-то утащили – «я вызвал». И термин “двойники” тоже однозначен: тот, который бродил по “ по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам” – был точно таким же, как и автор, был им самим.)
     В книге «Город» Блок подробно описал «всемирный град». И вот это на него нашествие тамошних морлоков – тоже.
     Теперь пришла очередь реального Питера быть захлестнутым выползшими “из тьмы погребов ”.

 
Из Примечаний к данной главе в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:

«
     – «Идут двенадцать человек.» – Дозоры красногвардейцев после Октябрьского переворота постоянно несли караульную службу. Первичной организационной единицей Красной гвардии был десяток (чаще всего двенадцать бойцов плюс командир), четыре десятка составляли взвод, четыре взвода объединялись в дружину, а три дружины – в батальон (до шестисот человек) (Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М., 1983. С. 298).
     Общая сакральность числа "12" в мировой традиции (включая численность Христовых апостолов) поддерживается и подтекстом полночного рубежа дня и ночи. Это восходит, в пределах русского "серебряного века", к политической лирике Брюсова ("Июль 1903"): "пробил последний, двенадцатый час ... часы мировые окликнули нас ... в грозную полночь окликнул нас зов” (см. об этом: Небольсин С. Стилевые процессы и стилевые традиции// Многообразие стилей советской литературы. Вопросытипологии. М., 1978. С. 47).

     – «Был Ванька нaш, а стал солдат!» – То есть из красногвардейцев перешел в солдаты Керенского – ударные батальоны, которые формировал Керенский.

     – «Ну, Ванька, сукин сын, буржуй, // Мою, попробуй, поцелуй!» – Петька и Катька до появления "буржуя" Ваньки составляют пару, к которой приложимо суждение Блока о матросе и проститутке: «Матрос и проститутка были, есть и будут неразрывной классической парой, вроде Арлекина и Коломбины, пока существуют на свете флот и проституция; и если смотреть на это как на великое зло – и только, то жизни никогда не поймешь, никогда прямо и честно в ее лицо – всегда полузаплеванное, полупрекрасное – не посмотришь. Мы все отлично, в сущности, знаем, что матрос с проституткой нечто совершенно иное, чем "буржуй" с той же самой проституткой, что в этой комбинации может не быть тени какой бы то ни было грязи; что в ней может быть нечто даже очень высокое (... )» ("0 репертуаре коммунальных и государственных театров").
     С появлением Ваньки (ст. 94) складывается так называемый любовный треугольник – "он" (Петька), "она" (Катька) и "третье лицо" (Ванька), перекликающийся с классическим треугольником блокавской пьесы "Балаганчик":  Пьеро-Коломбина-Арлекин.
     "Двенадцать" связаны с "Балаганчиком" текстуально: мотив гибели "картонной невесты" Пьеро, которая мчалась с Арлекином в "извозчичьих санях" и затем "упала в снег", повторяется, с многочисленными текстуальными параллелями, в драматической кульминации "Двенадцати". Следы трактовки Арлекина как двойника Пьеро можно видеть в портрете Ваньки, который дан глазами Петрухи ("Вот так Ванька – он плечист! // Вот так Ванька –  он речист!") (Гаспаров Б.М., Лотман Ю.М. Игровые мотивы в поэме "Двенадцать"// Тезисы. С. 53).

     – «Революцьонный держите шаг // Неугомонный не дремлет враг! – На 9 января, в день тринадцатой годовщины "Кровавого воскресенья", защитники Учредительного собрания готовили новое выступление. "При малейших попытках контрреволюционного мятежа, – говорилось в Обращении к населению Чрезвычайной комиссии, – революционные караулы будут действовать со всей решительностью (... ) Граждане, никаких выступлений, самосудов, выстрелов. Советская власть ждет от вас выдержки, спокойствия, твердости" (Листовки петраградских большевиков, 1917-1920. Л., 1957. Т. Ill. с. 148-149).

     – «Пальнем-ка пулей ~ в толстозадую!..» – Сарказм насчет толстозадости России "восходит, возможно, к «Русским сказкам "Горького (лето 1917 г.), где необъятная толщина бабы Матрены, символизирующей Русь, есть, в свою очередь, полемика с тютчевским: "Умом Россию не понять, аршином общим не измерить ... " (Ср.: Горький А.М. Поли. собр. соч.: В 25 т. М., 1971. Т. 12. С. 234; Небольсин С. Прошлое и настоящее. М., 1986. С. 65, 289).
     [
     Мне кажется, что здесь перекликается представление “матроса” о той Руси – как о толстой купчихе. (См., например картину "Купчиха за чаем" Бориса Кустодиева) и физиологическая ненависть Блока к миру мещан.
 
Из дневника 1918 г.
     «26 (13) февраля, ночь
     Я живу в квартире, а за тонкой перегородкой находится другая квартира, где живет буржуа   семейством (называть его по имени, занятия и пр. – лишнее). Он обстрижен ежиком, расторопен, пробыв всю жизнь важным чиновником, под глазами – мешки, под брюшком тоже, от него пахнет чистым мужским бельем, его дочь играет на рояли, его голос – тэноришка – раздается за стеной, на лестнице, во дворе у отхожего места, где он распоряжается, и пр. Везде он.
     Господи, боже! Дай мне силу освободиться от ненависти к нему, которая мешает мне жить в квартире, душит злобой, перебивает мысли. Он такое же плотоядное двуногое, как я. Он лично мне еще не делал зла. Но я задыхаюсь от ненависти, которая доходит до какого-то патологического истерического омерзения, мешает жить.
     Отойди от меня, сатана, отойди от меня, буржуа, только так, чтобы не соприкасаться, не видеть, не слышать; лучше я или еще хуже его, не знаю, но гнусно мне, рвотно мне, отойди, сатана.»
    А уж как "рвотно" было стоять вот с такими в очереди во дворовом "туалете типа сортир"... Напомню, что первое достижение новой власти - они вывели из строя городскую канализацию Петрограда. Восстановлена она была только где-то к 30-ому году.
     ]
     »