Яблоко для мамы

                1

          Из коляски, что стояла в тени старого дерева возле дома, раздался плач. Выбежала пожилая женщина, взяла ребенка на руки, села на скамейку, достала из кармана передника бутылочку с молоком, покормила, прикачала немного и положила, укрыв розовым пледом. Собрала седеющие волосы в низкий пучок, открыла книгу, что лежала на скамейке, но не читала, а наблюдала, как сентябрьское солнце мигало сквозь листья янтарными пластинками, и они, как жидкое золото, стекали вниз.
         Женщина приподняла верх коляски, чтобы блики не разбудили ребенка.

         Из летней кухни вышел высокий мужчина. Лопата и саженец в его руках не вязались с его обликом, напоминающим Хемингуэя с портрета, что висел у них в зале. Но ухоженный сад и огород, окантованный белым невысоким забором, были делом его рук.
                – Думаю, под окном детской посадим, – сказал он жене. – Вырастим?
         Жена поняла, что это «вырастим» относится к новорожденной внучке Рите.
         Когда ямка была готова, женщина придерживала саженец, мужчина засыпал и утрамбовывал землю.
               – Ну вот и готово. Надеюсь, приживется в наших краях, – погладил он тонкий стволик.
               – Ну, если твой друг сказал, то так и будет.
               – В Алма-Ате это известный сорт. Апорт.
               – Помню, ты привозил мне яблоки, когда возвращался из дома после каникул. Я тогда первый раз увидела такие большие – больше пятисот грамм. У нас-то в саду были маленькие. Помнишь, мама угощала тебя, приговаривая: «Ешь, женишок, ешь».
           Он улыбнулся:
                – Не зря я остался в волжских степях.
                – Ты недолго был в школе. Что сказали? Почему не рассказываешь? –  спросила жена. – Уговаривали вернуться?
                – И напрасно. Не смогу я, – мужчина с силой воткнул лопату в землю. – Как я не распознал этого негодяя?
            Жена знала, что муж обходит школу стороной, хотя проработал там с первого дня после института и получил звание заслуженного учителя. Он не только преподавал рисование, но открыл мастерскую в пристройке к школе, организовывал выставки в поселке, читал лекции по искусству. Но после того, что случилось с дочерью, уволился и подрабатывал оформителем: стену разрисовал в детском саду, панно выполнил для магазина, в клубе оформил холл. Заказы были редкие, платили мало. 
                – Ничего, проживем. Пойдем чай пить, – сказала женщина и покатила коляску к белому домику с синими ставнями.

                2

                – Рита, ты проснулась? Сегодня идем в детский сад.
            Если бабушка надела синее платье, значит предстоит что-то серьезное. В нем она была, когда девочку водили к стоматологу. Рита скривилась будто от зубной боли. Хотела заплакать, вызвать жалость.
                – Тебе уже четыре, – голос сухой и строгий. Значит, сопротивляться бесполезно.
                – Не пойду! Гришка сказал, что там надо днем спать! – девочка выбежала из комнаты.
                – Деда, я не хочу! – раздался ее громкий голос и его увещевающий. Дедушка был добрый и понятливый. Его она слушалась. Бабушке перечила. Чем строже и категоричнее та была, тем отчаяннее девочка сопротивлялась.
            Дедушка успокоил ее и, надевая сандалики, приговаривал:
                – Не потеряй, когда будешь бегать. Ты это любишь, босиком по улице.
                – А Гектор пойдет со мной? – спросила Рита про своего любимца.     Дедушка подарил внучке щенка кавказской овчарки, когда малышке исполнился год, и они росли вместе.
                – Хорошо. Но ты больше не садись на него. Ты уже большая, ему тяжело, – говорит дед. Рита испуганно смотрит и в глазах ее недоумение: сколько себя помнит, Гектор катал ее по двору. Он опускался на землю, девочка садилась, обхватывала друга за шею, прижималась к мохнатой голове. С ним она делилась секретами и обидами, а Гектор наклонял голову, слушая ее.
            Бабушка вплела белые банты в черные косы внучки, поцеловала смуглые щечки, заплаканные серые глазки.
                – Не хочу, – упрямо повторяла девочка, сжимая в кармашке платья губную помаду. Бабушка не выходила за ворота, не накрасив губы, и Рита думала, что без помады она и в детский сад ее не поведет.
            Когда шли по улице, девочка держалась за руку дедушки и поглядывала на накрашенные губы бабушки. Значит, у нее есть еще одна помада?
               
                – Почему ты подралась? – спросила вечером бабушка, поджав губы.
                – Витька сказал, что я должна его слушаться и он командир. А я не собираюсь его слушаться. И стукнула. Всего один раз. Он заревел. Командиры не плачут. И мне там не нравится. У них оранжевые бокалы с белым горошком и противное–препротивное теплое молоко. Бабушка, я не хочу туда, – тараторила Рита.
                – Надо. Будь умницей. И положи мою помаду на место.
            Девочке показалось, что бабушка улыбнулась уголками губ.
            Три дня дедушка водил Риту в детский сад. Воспитательница жаловалась, что Рита неуправляемая и своенравная, подралась со всеми мальчиками, разбила бокал, отказалась лежать в кровати в тихий час.
            Дома Рита услышала, как бабушка сказала мужу:
                – Такого позора нам не надо. Скажут, заведую отделом образования, а с внучкой сладить не могу. Сами будем заниматься с ней, к школе готовить. И воспитывать.
            Но воспитывать удавалось с трудом.
            Выпускали гулять милую чистую девочку, возвращалась растрепанная и грязная «пацанка» (так говорила бабушка) с жуками и червяками в руках.
            А как иначе? Во дворе было много интересных занятий: наблюдать за пчелкой (солнышко нарисовало полоски на ее спине), спасать засохшего червяка (для этого ему сооружается влажный домик из песка), огородить веточками муравейник, учить лягушонка прыгать со скамьи, поставить миски с водой для птичек («у них от жары пересохло горлышко, поэтому они не поют»), вечером с дедушкой смотреть, как падающие звезды прочерчивают небо серебристым карандашом.

            Бабушка работала, вечером занималась с внучкой математикой и географией. Дедушка с Ритой был весь день. Кормил, купал, причесывал, учил писать, рисовать.
            В шесть лет Рита сама читала «Незнайку» и немало идей из книги сообщала мальчишкам. Они настоящие друзья, не плаксы, не задаваки как девчонки.
            Она пользовалась занятостью дедушки в мастерской и его добротой и часто, не закончив завтрак, хватала кусок хлеба и мчалась за ворота. Носилась с мальчишками по улице, шалила, дралась с «врагами» из соседней улицы, играла в казаки-разбойники, в футбол.
            От платьев отказывалась: носила шорты, майки и дедушкину кепку. И если бы не длинные черные косы, то издали ее можно было принять за мальчишку.

            На улице она готова была находиться весь день. Воду можно и из колонки попить, зимой сосульку погрызть и играть в любую погоду, пока бабушка не придет с работы или мальчишки пойдут домой.
            Их звали матери.
               
                3

             Первый раз Рита увидела свою мать, когда ей было пять лет. Может быть, та приезжала и раньше, но девочка этого не помнила.
             Когда в ворота вошла тоненькая девушка в белом платье, Рита оцепенела и раскрыла от удивления рот – та была красива, как Белоснежка.  Ветер трепал челку Риты, но короткие светлые волосы девушки не тронул. Они лежали аккуратно, будто приклеенные. «Как в мультике», – восхитилась девочка.
            Дедушка назвал красавицу дочкой. За руку Белоснежка держала девочку в кружевном платье с большой куклой в руках.
                – Это Майя, – сказала бабушка. – Она младше тебя, и ты, Рита, должна за ней присматривать. Возьми ее за руку.
             Рита не сводила глаз с куклы в красном платье и черных туфельках. Она хотела ее потрогать, но Майя крепко прижимала куклу к себе, и Рита промолчала. В их уличной компании не принято клянчить.
                – Подойди к маме, – сказала бабушка. Рита подошла, но не смела глядеть в лицо матери и рассматривала ее белые туфли. Рука Белоснежки скользнула по пыльным волосам Риты. Девочка замерла. Мать на секунду прижала дочь к себе. Рита смутилась и убежала в дом. Мать отряхивала платье.
            
             Рита сидела на кровати, тело ее дрожало. Хотелось плакать. Но почему? У нее же теперь есть мама.
            «Так вот она какая. А куда она уезжала? И в какой комнате будет жить? Она может спать на моей кровати, а я с дедушкой. И почему эту девочку надо называть сестренкой? У Гришки сестренка, так она всегда с ним, он ее за собой везде таскает и живут они вместе, – мысли метались. – Побегу к маме».
             Мать больше не обнимала Риту и лишь изредка смотрела в ее сторону.
             Она привезла дочке красивое платье, небольшого пупса и коробку конфет.
            
             Вечером подъехала белая машина, из нее вышел мужчина и направился к дому, осторожно ступая и поднимая тонкие ноги так, словно шел по луже и боялся испачкать блестящие туфли.
            Рита хотела, как и Майя, броситься к нему с криком «папа», но что-то ее остановило. Он приподнял Майку, поцеловал, на Риту не взглянул. Девочка недоуменно посмотрела на дедушку. Тот вздохнул.
                – Мы приедем на Новый год, – сказала мать, прощаясь.
            Но сейчас еще лето, подумала Рита, так долго ждать.
            
            Перед сном девочка сжимала в руке куколку и пыталась понять, почему мама живет не с ней и почему отец не посмотрел на нее и не сказал ни слова.
            
            Утром Рита сидела на скамейке и наблюдала за цыплятами. Их было пятнадцать. Она крошила хлеб и смотрела, как курица-мать учит малышей клевать. Поднимет кусочек, положит перед детками и несколько цыплят набрасываются на еду, остальным не подступиться. Курица берет другой кусочек, кладет перед теми, кому не досталось, те перестают толкаться и клюют хлеб. Курица не съела ни крошки.
            Девочка думала о своей матери. Та вчера кормила Майку, а в сторону Риты даже не смотрела.
          
            Детские мысли короткие, сменяют одна другую. Грустные улетели и глаза девочки озорно засияли, как только из-за забора она услышала, как ее зовут мальчишки. Рита надела платье, что привезла мать, и помчалась на улицу.
            Вернулась в рваном и грязном. И была наказана. Осталась без конфеты за хорошее поведение.
            Она часто получала наказания. Поощрения – редко.
             
            Рита решила быть примерной и собрать побольше сладостей к Новому году. Для мамы.
            Это было сложно. За четыре месяца набралось пятнадцать карамелек и восемь шоколадных конфет. Рита склеила для них пакет из белой бумаги и нарисовала на нем алые сердечки. Она его часто открывала, вдыхала сладкий запах, но ни одной конфеты не съела.
            Вот если бы мама приехала одна, без этой плаксы Майки-пайки – так она стала называть сестренку. Ей три года, а ревет, будто только родилась. И пусть мама без отчима приезжает. Это слово Рита узнала из разговора дедушки с бабушкой. Почему сестренка называет его папа, а я должна говорить «отчим»? И почему он со мной не разговаривает?
            
            Напротив ее кровати висела картина. На ней домик – белый с синими ставнями, сад, деревянные качели (но на картине они новые, не выцветшие, как сейчас), и девочка с белокурыми волосами. Она лежит на траве возле цветущего дерева. Лица не видно, но Рита знает, что это мама. Это нарисовал дедушка.
            Рита долго-долго, не мигая, смотрела на девочку, и та поворачивалась к ней, улыбалась, а с ветки дерева сыпались белые цветы и сияли в ее льняных волосах. Рита хотела иметь такие же белые ручки и ножки, как у девочки. Она посмотрела на свои смуглые в царапинах, подошла к зеркалу, подергала черные растрепанные косы, потерла щеки, будто под кожей появится другая – белая и нежная.

            Перед праздником Рита заболела. Три дня металась в лихорадочном сне. Дедушка не отходил от нее ни днем, ни ночью.
            Когда девочка просыпалась, ей казалось, что мама приехала, а она лежит, не встречает ее. Рита собиралась бежать вниз, но дедушка успокаивал ее и обещал разбудить внучку, когда мать приедет.
                – Да она, узнав, что ты болеешь, сразу придет к тебе, – говорил он.
                – Она не видела мою комнату. Она не заходила сюда, – сказала Рита.
                – Когда твоя мама была маленькой, это была ее комната. Она знает, где тебя найти, – сказал дедушка. – Почитаем? Это книга тоже мамина. Она ее любила.
                – Давай про Антея, дедушка.
          
            Рита в который раз слушала историю про Антея, про его тайну. Никто не мог догадаться, откуда он во время борьбы получает новые силы. Рита почти не дышала в ожидании того момента, когда Антей прикоснется к своей матери – богине Гее – и станет непобедимым.
            Девочка заснула. И снилось ей, что снег падает ей на лоб и остужает жар. Нет, это, оказывается, не снег, а мамина ладонь – ласковая и прохладная. Рита улыбалась, а мягкие губы матери целовали ее лоб, щеки, белые руки обнимали, приподнимали, покачивали и напевали нежным голосом. Рита получала волшебные силы от матери. Она радостно воскликнула и проснулась. Дедушка наклонился к ней, приподнял, дал попить.
            Рита закрыла глаза, чтобы вернуть сон, и там задержать маму, обхватить ее и никуда не отпускать. Но сон не вернулся. Он исчез, как мираж в пустыне, оставив боль в груди и дрожь в теле.

            Утром девочка проснулась от запаха свежеиспеченных булочек и стала спускаться по лестнице вниз. Она была слаба, держалась за перила и шла медленно. Остановилась, услышав голос соседки:
                – Освободили его. Что-то быстро. Наверное, захочет увидеть Риту. Отец все-таки. Она ж его копия: и скулы широкие, и смуглая.
            Рита вернулась в свою комнату, упала на кровать. Мысли будоражили. Ее трясло от волнения. Что это значит? Они говорили об отце? Значит, он был в плену. А кто его схватил?
            Ей чудились страшные картины: непроходимые горы, неприступная крепость, черная темница, где держали отца. Но он преодолел все препятствия. Ей хотелось спросить обо всем этом дедушку, но она чувствовала, что это тайна и надо ждать. Мама на Новый год приедет. Вот бы и он в это время пришел. А этот с тонкими ногами убежал бы от страха, потому что папа сильный, как Антей.

                4

             Новый год Рита встретила без матери. И без отца. Она не отходила от калитки и всматривалась в проходящих мужчин. Папа? Нет, мимо прошел. Может быть, этот? Нет, старик.
             Мать и Майя вспорхнули в дом десятого января – веселые, загорелые, в мягких шубках, как две белочки: мать в коричневой, сестренка в белой. Отчим занес сумку. «Подарки из Греции», – сказал.
                – А какой мне подарок? – обрадовалась Рита. Отчим скользнул взглядом, будто царапнул, не ответил и стал раздевать Майю. Мать повесила шубу, подошла к Рите, обняла, погладила по голове. Рита ткнулась в ее платье, вдохнула легкий запах сирени и чихнула. Мать отстранилась и посмотрела, не осталось ли пятна.
              Рита получила в подарок белую шерстяную кофту и изящное деревце с ветками-проволочками на которых висели янтарные шарики. Девочка помчалась в свою комнату, поставила деревце на стол, взяла пакет с конфетами и бросилась вниз. Протянула матери свой подарок и первый раз сказала «мама». Это слово было непривычно для нее и прозвучало сдавленно и тихо.
              Майка заглянула в пакет и сказала:
                – Фу, невкусные.
                – Могла бы и ей шубку купить. Ясно, кто был против. И могла бы почаще приезжать. Не на самолете же лететь. Всего час – и ты здесь. Ребенок ждет, – шепотом сказала бабушка. Мать вздернула подбородок, передернула плечиком, сжала губы.
              Когда сели за стол, Рита выбежала в прихожую, погладила мягкий мех на шубке матери, прижалась щекой.
              Майя сидела рядом с отцом, не выпуская из рук новую куклу. Рита на куклу не смотрела. Мама сидела рядом с ней! Девочка чувствовала запах матери, тепло ее тела. Рита наклонялась, касалась плечиком ее платья и хотела, чтобы мама обняла ее, провела по волосам рукой, дотронулась до щеки.
             Отчим, сняв пиджак землистого цвета и вытянув худые, как у петуха, ноги, рассказывал о рыбалке, хвалил национальную кухню безликим голосом с длинными паузами, как делал Гриша, когда рассказывал страшные истории.
                – А по Лабиринту ходили? А где жил Антей видели? – спросила Рита.
              Отчим не взглянул в ее сторону и стал говорить про прелести гламурного острова Миконос. Мать постоянно прерывала его: то дай Майе вилку, то постели ей на колени салфетку, то налей ей воды.
              Рита смотрела, как дергаются обвислые щеки отчима, когда он смеялся, рассказывая, как Майя училась плавать, подвинула вилку и нож на край стола – те упали. Отчим замолчал. Дернул костлявой ногой. Рита поймала на себе его взгляд – цепкий и холодный. Мать повернулась к Рите и взглянула, показалось, с сочувствием. В груди девочки что-то расцвело – нежное и белое, как цветки яблони. Мать взглянула на дочь еще раз и подумала: «Какое круглое скуластое лицо. Ни красоты, ни мягкости». Девочка почувствовала отчуждение в глазах матери и застыла.
              Бабушка увидела, как сникла внучка, и подумала: «Ей всего шесть, но она такая чувствительная».
              Когда выходили провожать гостей, Рита накинула зеленое пальто с цигейковым воротником, натянула вязаную шапку. Мать легонько прижала ее к себе. Рита услышала, как бабушка сказала матери:
                – Возьми пакет с конфетами.
                – Ах, перестань, – ответила мать. Майка засунула руки в меховые перчатки, показала Рите язык и побежала к отцу.
             
              Друзья ждали Риту возле ворот.
                – Противная эта Майка, – сказал Гриша вслед белой машине. Все мальчишки поддержали его.
              Рита не могла дышать от отчаяния и топнула по замерзшей луже, где задыхались пузырьки воздуха.
                – Я сейчас.
              Она побежала в дом, схватила пакет со сладостями и раздала мальчишкам. Одну оставила себе.
          
             Темнело. Друзей позвали домой.
             Рита села на крыльцо, откусила конфету, но не смогла проглотить и выплюнула. Гектор лизнул ее лицо и, ощутив соль, лизнул еще раз, положил морду девочке на колени и вздохнул. Рита прижалась к жесткой шерстке друга и заревела во весь голос.
             Прибежала бабушка, обхватила ее и плакала вместе с ней.
             Когда Рита вошла к себе, схватила деревце с янтарными шариками и засунула в коробку под столом. Она смотрела на сад и в сумерках все казалось бестелесным и покачивалось: деревья, скамейка, качели. Она открыла окно, тронула ветку яблони – снег посыпался как конфетти.
            «Почему?» – спросила она деревце. Оно не ответило. Зимой деревья молчаливы.
            Без листьев невозможно говорить.

                5
 
             Начало мая. В открытое окно тонкой струйкой вплыл аромат сирени. «Мама… – прошептала Рита, открыла глаза, посмотрела на маму-девочку на картине. – Доброе утро, мама».
             Рите показалось, что пошел снег – так бело за окном. Это сияла яблоня в цветочном наряде. Одна ветка протянулась до подоконника, и Рита наклонилась к белым с розоватым оттенком цветам и вдохнула сладковатый аромат. Неповоротливый жучок вылез из цветка, и девочка засмеялась. Мошки танцевали в ветвях яблони. Рита увидела дедушку в огороде и закричала:
                – Дедушка, цветы!
                – Да, Рита, зацвела твоя яблонька.
                – И яблоки будут? Ну хотя бы одно?
                – Будут, будут, – ответил он.
             Солнце в этот день было особенно горячим и стерло синеву неба почти добела. Бабочки спрятались, чтобы лучи не выжгли пыльцу.
             Но мир детства свеж, и жара не мешает носиться по улице и придумывать игры и шалости. Но в этот день Рита утром не вышла к друзьям, чем озадачила их. Она сидела под яблоней на скамейке и рисовала для мамы.

             Все лето Рита разговаривала с яблоней и просила дать вкусные плоды.                Когда цветы осыпались, стали видны детки – маленькие зеленые шарики. Девочка наблюдала, как они растут, наливаются соком.
             Она выбрала одно яблоко, что глядело в ее окно, прогоняла насекомых: «Не трогайте. Это для мамы».
             Каждое утро она здоровалась с ним, гладила пальчиком, еле дотрагиваясь, и представляла, как мама обрадуется, когда сорвет его и ее неулыбчивое лицо расцветет. А когда она откусит и сок потечет по ее белой коже, она засмеется.
             «Как она смеется? Я не знаю», – подумала девочка.

             В августе яблоки стали большими и лакированными, будто расписанные блестящими мазками.
             Бабушка рассказала внучке про Древо Жизни и про то, что события жизни человека записываются на его листьях. «А там написано, что мама возьмет меня к себе?» – хотела спросить девочка, но поняла, что задавать этот вопрос не стоит.
                – Сегодня Спас. Будем собирать яблоки. В этот день они становятся волшебными. Если загадать желание и съесть священное яблоко, то оно исполнится, – сказала бабушка.
             Рита решила, что никому не скажет о своем желании, хотя очень хотелось шепнуть о нем дедушке.
             Она откусила яблоко и сок потек по подбородку – сладкий, нежный. Маме вкус понравится. Вот если бы она приехала одна, без отчима и без Майки.
             Рита заметила, что без отчима мама иногда улыбается и не напряженная, как палка. Когда он с ней, она – как учительница или чужая, зашедшая по ошибке в дом. Это отчим заколдовал маму и ее надо расколдовать, решила она.

             Яблоки собрали, каждое завернули в бумагу и отнесли в летнюю кухню. Девочка попросила оставить то, что смотрит в ее окно – его сорвет мама, когда приедет на день рождения Риты.
             Но мать в этот день не приехала. Заболела Майя.

             Мамино яблоко упало с ветки двадцатого сентября.
             Проснувшись и не увидев его, Рита с криком «где мое яблоко?» бросилась к бабушке, затем во двор. Яблоко лежало на траве. Девочка принесла его в комнату и положила на стол.
             Вечером она смотрела на луну, которая во сне превратилась в золотистое яблоко с красным бочком, и звездная богиня-мама держала его в руках.

                6

                – После обеда мама с Майей приедут, – сказала бабушка в конце сентября. Девочка побежала в свою комнату, убрала со стола книги и тетради, оставила только рисунок для мамы и волшебное яблоко. Надела новое платье и села возле калитки на лавку.
              Мальчишки звали играть в футбол – Рита была отличным вратарем. «Я жду маму», – ответила она. Она видела, что друзья проигрывают команде с соседней улицы и не выдержала, помчалась на помощь.
              Она не сразу услышала, что подъехала машина. Побежала домой. Бабушка только всплеснула руками: банты развязаны, белое платье испачкано, белые носки – черные, ремешок на сандалике оторван, пот грязными струйками стекает по лицу. 
              Майя взглянула на сестру, фыркнула, поправила воздушное платье и убежала на второй этаж.
              Мать достала из сумки коробку конфет, печенье в красивой упаковке, плюшевого мишку и набор карандашей. Девочка хотела прижаться к ней, но боялась испачкать ее светлую юбку и белую кофту с перламутровыми пуговицами. Она положила подарки на диван и побежала к себе в комнату.   
             
              Майка сидела на кровати и ела яблоко. Смятый рисунок лежал на полу.    Рита бросилась на нее, повалила, схватила за волосы и кричала: «Злая! Противная! Это для мамы!»
             На крики прибежали взрослые. Бабушка оторвала Риту от Майи.

             Когда спустились вниз, мать сказала Рите:
                – Тебе даже подарки наши не нужны, ты швырнула их и набросилась на сестренку.
             Рита начала говорить:
                – Это яблоко…
             Но мать резко оборвала ее:
                – Ты грубая и жестокая. Раз тебе жалко яблоко для сестры, тогда мишку и карандаши я отдам ей, – голос женщины чеканил каждое слово, впечатывая в воздухе, и оно некоторое время висело, пока не произносилось следующее.
             Рита опешила. А мать взяла с дивана свои подарки и отдала всхлипывающей Майе. Рита выпрямила плечи и стиснула зубы. Слезы текли по лицу. Сердце её сжималось от обиды, но она только приподняла подбородок, как это делала мать, холодно на нее взглянула и выбежала из дома.
            
             Рита сидела с Гектором под яблоней. Когда услышала, что подъехал отчим, вскочила, побежала, чтобы броситься к матери, схватиться за подол ее платья, объяснить, упасть на землю возле ее ног, но… боль в груди остановила ее. Она давила и скрючивала. Так ветер гнет и мучает слабое деревце. Отчаяние охватило ее. Ей показалось, что мать больше не приедет.
            Она обхватила яблоню и рыдала. Все вмиг стало туманным и дрожащим. Ладони ее покрылись испариной, лоб – холодным потом. Ее мир онемел, отделился от нее, стал чужим. Она его не понимала.
Подбежала бабушка, гладила ее, успокаивала, звала в дом.
             Рита зашла, когда вернулся с работы дедушка. Она отказалась от ужина, легла в кровать. Дедушка сел рядом.
                – Прочитай про Париса, – попросила она, закрыла глаза и слушала о том, как Гекуба, узнав, что ее сын погубит родной город Трою, приказала бросить новорожденного на съедение диким зверям. Но Париса выкормила медведица, потом мальчика нашел пастух и вырастил вместе со своими детьми.
             Рита слушала, как Эрида подбрасывает яблоко с надписью прекраснейшей", а Гера, Афина и Афродита спорят, кому оно принадлежит. Зевс сказал, что Парис должен решить это. Рита представила, что среди богинь стоит ее красавица-мать, и Парис протягивает яблоко ей.
             Она отвернулась к стене и сделала вид, что спит. Когда дедушка поцеловал ее, выключил свет и ушел, она шептала: «Не давай ей яблока. Не давай».
 
                7

              Рита два раза была у матери в Волгограде. Первый раз ездила с дедушкой и бабушкой, когда училась в девятом классе. Мать жила в красивом доме на набережной. С третьего этажа открывался вид на Волгу.
              «Квартира – музей», – сказала Рита, когда вошла в зал. Мать довольно улыбнулась, отчим прищурился, и тонкие змейки легли в уголках его глаз.
              Девочка присела на самый краешек дивана с малиновой велюровой обивкой, словно боясь испортить его, рассмотрела фарфоровую статуэтку на маленьком столике, погладила ногой пушистый ковер, взглянула на вазу с розами, похожими на искусственные.
              Мать суетилась, когда наливала чай, нервничала, словно на экзамене, но брала себя в руки и застывала на стуле, как статуя.
            
              Второй раз Рита пришла, когда поступила в институт. «Порадуй ее этой новостью», – посоветовал дедушка.
             Мать была дома одна. Рита прошла вслед за ней в кухню. На столе увидела чашку с чаем, тарелку с кусочком торта и вазочку с конфетами.
                – Я должна скоро идти, – сказала мать. – Пригласили…
                – Я ненадолго, – Рита стояла, ждала, когда мать спросит про результат экзаменов. Но та молча убирала посуду со стола.
                – Чай будешь? – спохватившись, спросила она.
             Рита отказалась.
                – Я поступила. Буду экономистом.
                – Да? Молодец. Садись, – обрадовалась мать, села напротив, положила руки на стол.
             «Что же не спрашиваешь, где я буду жить?» – насмешливо подумала дочь, глядя, как мать нервничает и стискивает пальцы, чтобы остановить беспокойные руки. «Наверное, скоро отчим придет, не хочет, чтобы меня видел здесь». Глаза Риты потемнели, заискрились гневом.
                – Я тебе мешаю? Ухожу. Очередной мяч в свои ворота я получила, – усмехнулась она и встала.
             Мать хотела что-то сказать, но Рита перебила ее и выкрикнула:
                – За что ты меня ненавидишь? Что я тебе сделала? Я не могу понять, что такое могло произойти, чтобы так ненавидеть своего ребенка? – Последнюю фразу она произнесла еле слышно. Мать хотела что-то сказать, но Рита перебила:
                – Если бы не дедушка с бабушкой, то мое детство – как барахтанье в черной воде.  Я тонула, они меня вытаскивали. Они мои родители. А ты бездушная…
Рита хотела сказать, что ненавидит ее. Но было нечто, что не позволило произнести этих слов.
             Мать заплакала. Рита отошла к окну. Спокойная река, лес на противоположном берегу реки, баржа, лодка не успокаивали. Она обернулась и посмотрела на мать.
                – Мне нужно было только одно твое слово, но ты его не произнесла. – Рита говорила и не ждала оправданий. Они теперь ничего не значили. Ей захотелось высказать все и сделать матери больно. Рита говорила резко, выплескивала обиды, согнувшись, будто шла против ветра.
              Исповедь дочери била, и мать принимала удары. Легче Рите не становилось. Она не раз мысленно проговаривала все упреки, но сейчас, высказав их, не получила ожидаемого освобождения. Боль стала сильнее. Если бы все было так просто... 
                – Я помню каждый твой приезд. Их было не так-то много, не правда ли, мама?
             Рита не смотрела на мать, будто понимала, что несчастный вид той остановит ее атаку, принизит обиды, заставит отступить и, самое страшное, простить. Прощать она не собиралась.
             Она остановилась, шумно вдохнув, будто все силы ушли вместе со словами и ей необходим глоток воздуха, чтобы не упасть, дойти до двери и уйти навсегда.
                – Сядь, пожалуйста, – сказала мать. Рита удивилась мягкости в ее голосе, отошла от окна и села на стул сбоку от матери. – Я была поздним ребенком у родителей, меня баловали, даже мама, хотя характер у нее сама знаешь какой. Мне оставалось учиться год. Летом старшеклассники помогали с ремонтом школы. В тот день я с двумя девочками мыла окна и столы в кабинете физики. На втором этаже были только мы. Учитель включил музыку. Когда закончили, подруги ушли без меня, а я должна пойти к дедушке на первый этаж. Учитель попросил задержаться, сказал: «Дедушка работает, не стоит ему мешать. Он придет за тобой». Они были с дедушкой не то, чтобы дружны, но знаешь, когда в школе только трое мужчин, они… Неважно. Он и домой к нам на праздники приходил, конфеты приносил. Мне не нравился его взгляд, и я старалась не выходить из своей комнаты.  Когда он сказал, чтобы я осталась, что-то насторожило меня к его голосе и я направилась к двери. Он подскочил ко мне, схватил за плечи и стал говорить, что ему сорок, а он никого не любил. Мне стало страшно, я вырывалась, хотела закричать, но он зажал мне рот. Я сопротивлялась. – Мать говорила быстро, руки стиснуты в кулаки. Бледная. Несчастная. Рита от ужаса закрыла лицо. – Прибежала какая-то учительница. Но… Дедушка избил его. Я была опозорена. Мы переехали в Волгоград, сняли квартиру и жили там, пока ты не родилась.
                – Поэтому ты меня ненавидишь? – еле слышно спросила Рита.
                – Понимаешь… – мать взглянула на дочь глазами, полными боли.
                – Да, – остановила ее Рита. Ей было страшно услышать, что она похожа на отца. Она ничего не хотела слышать.
                – Когда меня позвал замуж отец Майи, то поставил условие: без тебя.
           Смятение охватило Риту, забрало последние силы.
                – Я пойду, – она встала. Мать подошла, наклонилась, хотела поцеловать, словно делала это каждый день все эти годы. Рита отклонилась. Она ничего не чувствовала кроме пустоты, что пришла на смену ненависти. 
           Рита вышла из квартиры, но идти не могла и села на ступеньки. Слезы катились по щекам, замирали на подбородке и капали на юбку.
         
                8

            Рита жила в общежитии, но в выходные приезжала в поселок.
            Бабушка вышла на пенсию. Дедушка перенес инсульт, восстановился, но ходил с палочкой. Гектора не стало, его похоронили в саду.
                – Зачем ты привозишь нам деньги? – говорила бабушка. – Нам хватает. Твоя мама помогает. Но Рита видела, что они стали экономить на продуктах и знала, сколько уходит на лекарства.
            Она хваталась за любую работу: три раза в неделю занималась математикой с пятиклассником, две ночи присматривала за больной старушкой, а когда та умерла, мыла полы в магазине поздно вечером после закрытия. Успевала еще и на занятия живописью ходить, которые вел известный в области художник, знакомый деда.
                – Ты похудела, не высыпаешься, – сказала ей подруга Валя, с которой они жили в одной комнате. – Твои же не голодают. Что ты мечешься? Никакой личной жизни.
             Это была первая подруга, и Рита снисходительно относилась к ее маленьким слабостям. Валя была стеснительна, смотрела на людей с прищуром и прятала неуверенность за горделивой осанкой. Когда она слушала лектора, слегка наклонив голову, то была похожа на красивую птицу. Валя напоминала Рите мать: такие же светлые волосы, белая кожа и холодный взгляд.
                – Ты, Рита, зажигалка. Вокруг тебя все парни крутятся, – ревниво говорила Валя. – Если бы не ты, я так бы и сидела все перемены в аудитории.
                – Не крутятся. Они друзья на равных. Я же всегда только с мальчишками играла в поселке, – отвечала Рита.
             Не сразу она заметила, как разрасталась зависть подруги. Все чаще Валя напоминала ей сороку, что водила взглядом, словно выискивала что-то блестящее, чтобы утащить в своё гнездо. Подруга следовала многим привычкам Риты, даже на живопись пошла, хотя не имела к этому занятию ни способностей, ни любви.
             На втором курсе Валю было не узнать: уверенная в себе, общительная. Она все чаще звала Риту то в клуб на танцы, то в компанию парней из медицинского. Рита редко ходила с ней, почти все вечера у нее были заняты работой.

             Это произошло, когда они учились на четвертом курсе. Валя и ее очередной парень пригласили Риту в ресторан.
             За соседним столиком сидели двое молодых мужчин и посматривали на Валю и Риту. Когда они замахали вошедшему и тот направился к ним, Рита смотрела, как он идет, словно танцует. Она видела его блестящие коричневые туфли, наблюдала, как пружинит сильная нога, делая упор на носок и мягко опускаясь на пятку. Она представила, как он снимает обувь, вытягивает гладкую узкую стопу и…. «Стоп, – остановила себе Рита. – Не фантазируй». И засмеялась.
                – Ты что? – спросила Валя.
                – Влюбилась в ноги, – ответила Рита. Валя недоуменно посмотрела на нее. Зазвучала знакомая мелодия.  Несколько пар вышли в центр зала.
                – Джонни... – начала напевать Валя, передразнивая певицу и жеманно закрывая глаза. – Глупая песня.
                – Но она мелодичная и голос Гиллы (1) приятный.
            К Рите подошел мужчина в коричневых туфлях и пригласил танцевать.
«Артур», – представился он, коснулся ее руки, а она, взглянув в его сияющие глаза, почувствовала, как взметнулись алые ленточки в ее сердце. Это была искрометная любовь – та, что сначала все дает, а потом отнимает.
            Руки Артура горели на ее спине, Рита задыхалась, ноги не слушались. Он понял это, остановился, обнял ее и они покачивались, как на волне.
            Одна прядь выбилась из косы, и Рита пыталась ее поправить. Артур нагнулся, вдохнул ее запах и поцеловал в шею. Она остановилась, сердито взглянула, подняла подбородок, развернулась и пошла к своему столику, цокая каблуками, а он смотрел вслед, испытывая восторг перед этой девушкой.       
           «Темно-синие косы, дымчато-серые глаза, норов, как у степной кобылицы. И запах зеленого яблока от твоей кожи. Ты была не такая, как все», – говорил он ей позже.

                9

            Через полгода Рита и Артур поженились. Матери на свадьбе не было. Майя поступила в московский институт, и они перебрались в столицу.

            У Артура был успешный бизнес, перед свадьбой он купил квартиру в доме на набережной. Рита родила дочь. Через два года управляла салоном подарков, который приобрел Артур.

            Когда он заезжал за ней после работы и видел в магазине мужчин, которые чересчур долго обсуждали покупку или разговор переходил в область искусства, лицо его напрягалось, он нервно ходил по залу, вбивая пятки в пол. Он настаивал, чтобы покупателей обслуживала продавец и предлагал взять еще одну помощницу. «А ты занимайся ребенком и домом. Ходи в салоны, по магазинам. Моя жена должна быть лучше всех, – говорил он. – Ты моя красавица. А этим быкам нечего на тебя смотреть». Рита твердо отстояла свое право заниматься тем, что ей нравится, и Артур смирился.

            Валя работала в строительной компании, но что-то ее там не устраивало, она уволилась и стала помогать подруге с магазином. Рита была благодарна ей, и прибыль делила поровну. Вскоре они открыли еще несколько салонов в области, но хозяином был записан Артур.
 
            Рита не сразу заметила, как у подруги в присутствии Артура менялись голос, жесты, взгляд. Не было сомнений, что она флиртует с мужем. Рите это не нравилось, но она доверяла Артуру. Он ее любит, боится потерять, ревнует – это и есть доказательство, так думала Рита.

                – Пойдем в клуб, отметим твой день рождения. Двадцать пять – хорошая дата, – предложила Валя.
                – Ты знаешь, я не любитель. Тебе тоже двадцать пять, но мы дома отмечали.
                – Вот и отметим два. Артур посмотрит за ребенком. Он не против, – заметила Валя.
                – Он так тебе сказал? – Рита удивилась, что Валя говорила с ним об этом.
                – Все, собирайся. Это мой подарок тебе.
           В баре выпили по бокалу вина. Валя закурила.
                – Хочешь? – предложила она.
           Рита недоуменно посмотрела на подругу. Та знала, что Рита не курит.
                – Вспомни, какая ты была. Шальная зажигалка, – Валя протянула сигарету.
                – Но я не курила.
                – Ну попробуй, – настаивала Валя. Рита взяла сигарету. – Не бойся, не умрешь.
           Выпили еще вина. Рита почувствовала головокружение и отставила бокал.
                – Поехали домой, – сказала и приподнялась со стула.
                – А теперь танцевать, – Валя схватила ее за руку и потянула в центр зала. Какой-то мужчина подхватил Риту, закружил в танце, прижал крепко и поцеловал. Рита оттолкнула его, оглянулась в поисках Вали.

           Она смутно помнила, как они ехали в такси, и подруга смотрела на нее внимательными и круглыми, как у совы, глазами. Дома Риту тошнило, рвало. Муж недоуменно смотрел на нее.
           Через день Артур получил конверт с фотографиями: Рита на диване в холле ресторана курит в объятиях мужчины, его руки ниже ее спины, она прижимается к нему, обвив шею рукой, он ее целует. Артур позеленел от злости и швырнул фотографии жене.
                – Я не помню, – ужаснулась Рита. – Наверное, мне что-то подсыпали. Я не виновата.
           Голова кружилась. От страха в горле пересохло. В ушах словно ветер завыл, забился, засвистел.
                – Спроси у Вали. Она же со мной была.
                – Она сказала, что ты не хотела ехать домой и осталась там.
                – Этого не может быть. Она была со мной в такси.
                – Мне это теперь не интересно, – жестко сказал муж и ушел, пнув дверь своей красивой ногой. Сердце Риты стянуло огненными жгутами.
         
           Она сдала анализ: в крови обнаружили наркотик.
       
           Артур подал на развод и лишение родительских прав за аморальное поведение и пьянство. Оспорить судебное решение ей не удалось: у него связи и деньги, а у нее ни жилья, ни работы. Ребенка разрешили видеть по выходным, когда она предоставит документы о жилье и работе.
          
           Рита последний раз зашла в магазин. Валя была там, пыталась что-то объяснить, Рита не сказала ей ни слова. Она смотрела на репродукции картины «Покинутая». «Я ее забираю», – сняла со стены и ушла.
           Рита вспомнила, что приобрела ее потому, что работа Боттичелли поразила трагизмом. Художник, видимо, обратился к библейским строкам: «И вывел ее слуга вон и запер за ней дверь. И посыпала Фамарь пеплом главу свою, и разодрала разноцветную одежду, которую имела на себе, и положила руки свои на голову свою, и так шла и вопила».
 
                10

           Рита вернулась в поселок. Дедушка переписал дом на нее. «Будем бороться за правнучку», – сказал он.
          
           Рита пыталась скрыть свое состояние, но это плохо удавалось.
           Ей казалось, что она упала на дно глубокого колодца. Осенние дожди заливали его льдистыми слезами. А она покорна. Не пытается выбраться. Нет ни спасительной лестницы, ни веревки.
          Отчаяние от разлуки с дочерью и душевная опустошенность грызли, как червь яблоко. Когда предает подруга, можно понять, но любимый… Любимый? Рита завыла, будто в нее вонзили нож.
         
          Ночью сна не было, она ходила по комнате в темноте – как сомнамбула. Душа застыла. Мир умер. И только ветер за окном выл тонко-тонко. Яблоня стонала ему в ответ.
       
          Так прошло две недели.
          В тот день у дедушки случился приступ, и Рита дала себе слово, что больше не доставит дорогим людям переживаний. Она сидела около деда, читала ему книгу, мечтала о том, что организует выставку его картин.
          Ночью она остановилась перед «Покинутой». Как заколдованная, не мигая, смотрела на нее. И пространство комнаты раздвинулось – она шла босиком по холодным плитам к каменной стене. Дверь с остриями наверху была закрыта, но выше нее – синел кусочек неба, там был мир, из которого она изгнана. Ей казалось, что это она, Рита, села на ступеньке около стены. Это она сгорбилась, опустила голову, закрыла лицо. Это она, лишенная матери, мужа и дочери.
          Да, позади разочарования и горькие обиды. Впереди – туман неизвестности. Жизнь кончилась, и не за что уцепиться маленькой надежде. «Дочь! Моя дочь! – Сказала Рита вслух.  – Я войду в эту дверь. Если нет, найду другую».
       
          Она легла и впервые спала до утра. Ей снилось, что она, согнувшись, идет сквозь серую мглу. Соленый ветер бьет по щекам, ветки мертвого дерева царапают лицо. Она устала бороться, села и заплакала, а большой теплый язык собаки слизывал ее слезы.         

          Утром октябрьское солнце заглянуло в комнату. Рита подошла к окну, поздоровалась с яблоней, и та откликнулась поредевшей бурой листвой. Или это ветер перемен зашелестел в кроне?    
         
          Вечером она смотрела на картину. Закатный луч высветил светлую полоску на каменной стене, будто показывая: здесь можно пройти. «Страдание сложно принять, но оно открывает новый путь. А мы не понимаем смысл его», – вспомнила она слова дедушки.
       
          Рита достала из коробки дерево с янтарными шариками, поставила на стол. Легла. Луна светила в окно, и деревце сияло. Она встала, сняла все шарики и снова легла. Луна спряталась за облако. Проволочное деревце потемнело.

          На следующий день Рита покрасила дверь дома и ставни свежей краской, и они синели, как весеннее небо.
          Она устроилась в школу преподавателем рисования. В свободное время пропадала в мастерской. После первого рабочего дня повесила на деревце янтарный шарик. Через полгода появилось еще два: к Новому году получила благодарность за работу и подготовила выставку картин дедушки, которая прошла успешно.
       
          Когда через год она первый раз привезла дочку, дедушка подарил правнучке собаку. Обнимая щенка, девочка танцевала под музыку, что неслась с экрана телевизора. Рита замерла, когда услышала знакомую песню, нахмурилась, но тут же закружилась с дочкой. Они смеялась и пели: «Джонни…»

                11

          Прошло два года.
          В здании областного музея проходила выставка местных художников.
          Рита с дочкой, бабушка и дедушка в инвалидном кресле находились в кругу посетителей.
         
          У Риты брала интервью юная журналистка с оранжевыми волосами.   
          Девушка спросила, какие чувства испытала художница, узнав, что ее картина куплена московской галереей и после выставки отправится в столицу. Рита ответила, что это главная работа в ее жизни, и она счастлива.
          Девушка задала второй вопрос, но Рита не ответила. Она смотрела на женщину с льняными волосами, что остановилась возле ее картины.
          Мать почувствовала взгляд и обернулась.
          Рита увидела в волосах белые пряди, заметила, что плечи поникли, а взгляд печальный. «Это знаки, предупреждающие, что впереди старость и немощность матери», – эта мысль болью отозвалась в сердце Риты. Жалость к матери и раскаяние охватили ее. Легко лелеять обиду и ненависть, тяжелее дается прощение. Легко испортить светлую краску, капнув в нее черную. Но из черной сделать светлую – невозможно. Но провести лучик – можно. Столько времени потрачено на обиды? Они сильны. Но есть нечто сильнее.
          Мать улыбалась вопросительно и осторожно.
                – Дочка, пойдем к бабушке, – сказала Рита и взяла девочку за руку.
          Журналистка подумала, что художники такие капризные, но шла за ними.
                – Простите, Рита, не уходите, ответьте на последний вопрос: почему яблоко на белом зимнем дереве? В чем смысл этого? Как вы это трактуете? И почему вы назвали работу «Яблоко для мамы»?
          Журналистка остановилась, посмотрела на картину, где от алого яблока развевались четыре золотистые ленточки, на каждой было по букве.
                – Мама… Зритель читает «Мама», – сказала она и посмотрела на женщину, которая обнимала девочку. – Вы имели в виду, что корни – это предки, ствол – отец, а мать…
                – Мать – это живительный источник. Потеряв его, умираешь от жажды. Не правда ли? – мягко остановила ее Рита.

          Вернувшись домой, Рита повесила на деревце все оставшиеся янтарные шарики.

1. Gilla песня «Johnny»