Курская заря. Ч4. Г10. Крючья из прошлого...

            КУРСКАЯ ЗАРЯ. повесть
            Часть 4. Квадрат 43.
            Глава 10. Крючья из прошлого…

            Предыдущая глава:   http://proza.ru/2024/02/17/1213   

            Капитан рано вышел из лагеря на своё личное задание. Проснулся, когда ночь перескочила свой трехчасовой рубеж. Из фляжки полил воды себе на шею, согнувшись так, чтобы вода протекла по лицу… умылся, приятно проводя ладонями по непривычному, бритому, с вечера, лицу.  Есть не стал, чтобы быть злее и внимательнее, ему всегда казалось, что легкий голод дает мужчине силу, резкость, внимательность и даже некую радость жизни. Еще раз проверил свою экипировку: пистолет за голенищем, две обоймы на голенище левого сапога. Отойдя метров на пятьдесят от лагеря, прохаживаясь туда люда проверил громкость движения. Опять раз за разом, ход за ходом, просчитывал алгоритм своих действий на предстоящую индивидуальную операцию. Напряженно листал в сознании возможные непредвиденные ситуации, последовательность ухода от них, или преодоление их последствий, перечислял возможные пути ухода от опасности.
            Таким образом прошло минут сорок. Подходило четыре часа утра – окончание дежурства Трифонова. Николаю в голову пришла задорная мысль! Он захотел подобраться к Трифонову, а вдруг тот не услышит командира. До места, где Михаил должен находиться оставалось метров пять, когда с противоположной стороны лагеря услышал шёпот: «Командир, я тебя уже минуты три назад расшифровал…»
            Николай попытался на шёпот взглянуть…
            - Не вижу, - вздохнул, - сдаюсь…
            Ствол дерева, слева, чуть сзади, сантиметрах в восьмидесяти, выдавил из себя в сумрак невысокую фигуру сержанта.
            Но будить надо было всех: у Трифонова в четыре смена с Малым; а Максу с Сиротиным пора к Куракино.
            Ночь заканчивалась. До 21.00, до времени встречи с группами прикрытия – очень много работы.

            Васильев без труда оказался на одной из улиц поселка, в частном секторе Змеёвки утром, когда сумерки еще не сошли с небес. Уходя из лагеря выпил пару глотков разбавленного спирта, слегка облив им пиджак. Характерный запах появился тут же, это для того, чтобы от него пахло перегаром, чтобы при необходимости можно было прикинуться не трезвым. Да и чтобы более «своим» выглядеть в беседах с мужиками, а без разговоров с местными не обойдется, ведь как-то надо, чтобы возникла неведомая информация.
            По дороге зафиксировал два поста, один на развилке (старой орловско-курской дороги, идущей через Золотарёвскую МТС в Орёл, и ответвления в Змеёвку, второй пост - на въезде в Зеёвку. Капитан запомнил карту населенного пункта, это было не сложно, тем более что пользовались этими картами уже третий день постоянно. А планшеты, которыми пользовались разведчики, с сотым масштабом, были 1940го года, после сорокового изменений в него не вносились. Но карты их еще ни разу не вводили в заблуждение.
            За вторым постом, на выезде начиналась небольшая промзона, километра на полтора, за этой промзоной рабочий посёлок, за ним еще ряд крытых ангаров с железнодорожными путями. Все промзоны – вдоль железнодорожных путей от Орла до Курска… естественно, железная дорога, прервана линией фронта.
            Именно через рабочий посёлок он и входил в Змеёвку, несмотря на то, что промзоны ощетинились сторожевыми вышками, и колючей проволокой по заборам и в метре от ограждений. Смотря на ожерелья из колючки, непроизвольно возникал вопрос… «Сколько же у них этой проволоки… до Луны размотать – останется.» Кое где по заборам дворов, по частоколам, пришлось и проползти, вышки расположены очень грамотно, пересекая зоны их наблюдения.
            На перекрестках улиц, через два, три, редко четыре, перекрестка - секреты из мешков с песком. Наткнулся и на патруль из трёх солдат. Сонные… прошли, по сторонам не глядя, понятно, раннее утро, только солнышко сонно из-за горизонта... Васильев лежал в кювете, под ближним кустом, у дороги, глаза закрыл, готовый зарычать разбуженным пропойцем, не доставая из голенища браунинг. Патруль прошёл. Решил не вставать, пока люди на работу не пойдут, слишком пусты улицы. «Здоровым нельзя себя показывать, иначе аусвайс затребуют… значит надо хромать.»
            От куста отрезал ветку в палец толщиной. Обрезал боковые, зачистил без заусениц, не дай Бог натереть кожу. Расстегнул ремень, брюк, чуть их приспустил. Бинтом, между ног, примотал тридцатисантиметровую ветку внутри коленного сустава. Затем перебинтовал коленный сустав словно в госпитале. Так он делал не впервые, и именно так было написано в его подготовленной выписке из госпиталя: «Васильев Николай Васильевич. Уроженец города Орёл. Участник боевых действий в составе Waffen-Grenadier-Division der SS "Galizien" (14-я добровольческая пехотная дивизия СС «Галиция» (1-я украинская)). Получено ранения коленного сустава и контузия 3й степени с нарушением слуха и речевого аппарата. Ранение получено 28 апреля 1943 года, в бою с партизанами у селения Свень под Брянском. Выписан из госпиталя № 28355-42 11 мая 1943 года. Дальнейшее прохождение воинской службы невозможно по причине: частичного разрушения коленного сустава левой ноги, и психическому расстройству слуха и речевого аппарата. С воинской службы списан. По национальности – Украинец, Малоросс, Славянин, уроженец города Орла. К арийской нации отношения не имеет.»
            Из потаённого отдела кармана брюк достал часы. 06.23 – вообще-то утро уже не раннее, и петухи пропели уже давным-давно. Странно, что посёлок еще не проснулся.
            Буквально не прошло и двадцати минут, как мимо него начали, один за другим, проходить люди, было понятно, что они шли на работу. Шли молча с напряженными лицами.
            «Пора выбираться…»
            Первым движением голову выше уровня дороги, осмотрелся, всё спокойно, из кювета на карачках в сторону забора, под раскидистую рябину, с молодыми гребёнками листьев. Встал, оправился…

            …На улицах было довольно много прохожих. И понятно, большинство идут на работу, в этот ранний час. Естественно - хромой тоже, отставая, но уверенно, двигался в том же направлении.
            Еще будучи в лагере, капитан рассуждал следующим образом, при краткой оценке своих действий и подготовке индивидуальной операции: «Если на этих промзонах действуют производства, то там наверняка есть проходная… то есть хотя бы одна проходная. А так, как предприятие полтора километра в длину, примерно, то скорее всего и не одна. Предположительно – где железнодорожные пути заходят на промзону… ну и, скорее всего, в центре, может вот с этой площади…», - рассуждал, глядя на подробную карту Змеёвки.
            Так оно и оказалось. А напротив проходной – магазины. Чуть справа от проходной небольшой рынок… не очень большой, в длину метров пятьдесят, ну и, во весь сквер: картошка прошлого сезона прямо с подводы; уже готовый свежий хлеб с удивительным запахом; на мясной лавке только-только появилось свежее мясо; бабы активно раскладывали тряпки; ближе к проходной появились старые самовары, чугунки, новые кринки и плошки, чугунная печная арматура… и другое железо. Возле крайнего магазина, перед первыми лавками базара, еще до того, как Николай подошел к площади, открылась «пивнуха» - именно это слово было написано над заведением. За всем этим… издевательским взглядом, наблюдали группа полицаев, лузгая семечки, иногда хохоча, после очередного анекдота. С другой стороны площади, напротив рынка, рюмочная, через которую уже успели пройти все полицаи, по очереди, скрасив вчерашнее похмелье.
            Слева от проходной широкие двухполые ворота, для проезда грузовых автомобилей на проходной два пулеметных дзота из мешков с песком, посты из немецких солдат в форме СС с хорошей полевой экипировкой и вооружением, что говорило о спецохране объекта. За пятнадцать минут наблюдений, сейчас в 08.40 в ворота заехало восемь грузовых машин, выехало шесть грузовых, одна легковая, очень напряжённое движение, даже очередь образовывалась, что ни в коем случае не отменяло осмотр каждого автомобиля.
            Очередная семечка браво полетела в рот Васильева, через три четыре секунды – скорлупа вон…

            …Ещё двигаясь по улицам, Васильев внимательно прислушивался к разговорам людей, спешащих на работу оценивая обрывки услышанных фраз:
            «…Вчера опять два состава пришло…»
            «…Новые машины едут, а ремкомплектов нет…»
            «…В комплектах не всегда запчастей хватает…»
            «…Сегодня собранные коробки отправлять будут…»
            «…Говорят собранные «хер ли нам» на Куракино возят, там разгружают…»
            «…Их вообще-то в одиннадцать отправляют, утром и в ночь. Бронепоездом сопровождают…»
            Были и удивительные обрывки фраз молодых ребят полушопотом:
            «…Я вчера в бак «хер ли нам» песка насыпал!»
            «А я на подшипник редуктора ходового вала!»
            «У меня и сейчас в кармане песок есть!..»
            Николай уже понимал, что речь идет о неких машинах, которые приходят к Курскому выступу в не собранном виде, а в Змеёвке производится их полная сборка. С техникой это бывает, как правило, когда в собранном виде техника не может транспортироваться по железной дороге. Чаще это случается либо из-за ее критического веса, или из-за критических размеров. Он понимал, что можно уже уходить. То, что услышал, было уже очень важно и очень много. Самым главным становилась задача донести информацию до… наших.
            Он оглянулся. Все люди шли в одном направлении… все люди шли на работу. Развернуться и идти им навстречу было нельзя, он оказался бы один навстречу людскому потоку. «Надо идти дальше. И думать… думать, как выбраться.» А впереди, метров через сто пятьдесят улица упиралась в большую площадь, рабочий поток сворачивал в право. Через метров с десяток налево уходил проулок. Васильев остановился, закурил немецкие сигареты:
            - Может угостишь, браток? – услышал по левую руку.
            - Не-нне в-оопроссс! – с придыхание, закатывая глаза и задирая подбородок, вытащил пачку Николай, - ввозми… ссам ввозми.
            Пока мужик прикуривал, он словно случайно смещал его к проулку. Мужик поблагодарил и пошёл дальше. Николай пачку и спички сунул в карман пиджака…

            …На площадь капитан хромал со стороны лабазов. К этому времени смена уже была на заводе, проходная пуста. Да и на рынке, на площади было очень не много людей. Те, кто на рынок подходили и подъезжали на подводах, хлопотали, в основном, по товару, по своим торговым точкам. Это были продавцы-купцы, в большинстве своём, имевшие свои торговые места, некоторые даже свои закрытые склады… лабазы. Подходили и мелкие торговцы, в большинстве не молодые, чтобы просто продать что-либо не нужное, или отторговаться ради маленькой копеечки в семейный бюджет. Разведчик прекрасно понимал, что выходить в ряды сейчас – становиться очень заметным, слишком мало на рынке было покупателей, просто единицы, и скорее всего они каждое утро приходили либо за куском свежего мяса, либо за бидоном свежего молока.
            Метрах в пятнадцати от проходной мужик, лет под шестьдесят, с легкой хромотой на обе ноги, подвез к забору большую телегу, на верху поклажи закреплена широкая доска длинной примерно метр тридцать. Он отвязал, бросил доску на короткую травку, стал на доску раскладывать ножи, отвертки, челноки-крючки для вязки сетей, шильца, толстые шила из спиц немецкого мотоцикла, что-то еще из заточенного металла, три молодых корзинки, одна в другой, из свежей лозы, еще не успевшей одеревенеть. Две заправленные ножовки и двуручную пилу оставил в телеге, видимо наточил по заказу.
            - Ббог в помощь, Отец.
            Мужик оглянулся, внимательно, оценивающе, с ног до головы, посмотрел на Васильева.
            - И тебе не хворать.
            Продолжил раскладывать на импровизированном прилавке свой не хитрый товар. Когда повернулся достать что-то еще, перед ним была протянутая рука незнакомца, с деревянным челноком-крючком для плетения сетей, в ладони. Мужик искоса и внимательно посмотрел в глаза «юноши» - так он окрестил в своих мыслях незнакомца. Взял иглу, не спеша стал поворачиваться, слегка, ласково, словно подбросив ее в хронически уставшей ладони.
            - Слишком заметно… что ты не местный. – сказал вкрадчиво и как можно тише, но страха в словах не было.
            - Да я ттолько из госпиталя.
            Дед, вновь сидя на корточках лениво повернул голову, снизу-вверх хитро посмотрев на незнакомца. У него был очень тяжёлый взгляд, а когда губы и глаза косо недоверчиво поплыли вкось… улыбнулись, он стал похож на коршуна. Словно от усталости смотреть на жертву, опять повернулся к своему маленькому прилавку, вырвав зрачки глаз, из поражённого взгляда собеседника. Васильев еле отпрянул, будто оторвал примороженный язык от железки в лютый мороз, даже вкус крови во рту почувствовал.
            - Ребят у пивной не боишься? – прозвучало в густой замороженной дали.
            Коля сглотнул, проведя языком по нёбу. «Он либо из партизан… либо из агентов гестапо…», - Васильеву стало не по себе.
            - Дда я сам ттакой-же. Я вв в СС служу. – последнее предложение закрывая глаза.
            Он вытащил из внутреннего кармана пиджака выписку из госпиталя, дал старику.
            - П… ппочитай!
            Тот лениво, и как показалось Николаю, брезгливо открыл документ и на немецком, и на русском «Выписку из госпиталя»:
            «Васильев Николай Васильевич. Фельдфебель. Уроженец города Орёл, год рождения - 1917. Участник боевых действий в составе Waffen-Grenadier-Division der SS "Galizien" (14-я добровольческая пехотная дивизия СС «Галиция» (1-я украинская)). «…ранения коленного сустава и контузия 3й степени с нарушением слуха и речевого аппарата. Ранение получено 28 апреля 1943 года, в бою с партизанами у селения Свень под Брянском. Ранения не первые. Выписан из госпиталя № 28355-42 11 мая 1943 года. Дальнейшее прохождение воинской службы невозможно по причине: частичного разрушения коленного сустава левой ноги, и психическому расстройству слуха и речевого аппарата. Полный психоанализ личности не проводился. С воинской службы списан. По национальности – Украинец, Малоросс, Славянин. К арийской нации отношения не имеет.» Две синие печати, фотография в форме унтер-офицера.
            Игла-челнок легла на доску. Читая, дедок без причин секунды поправлял другие, уже очень хорошо лежащие, на своих местах, предметы спиной, не поворачиваясь. Незнакомец не возражал… тоже молчал.
            Тот опять повернулся в сторону «юноши». Протянул ему документы.
            Васильев забирает выписку, дает в руку аусвайс – личную книжку солдата:
            - Д-тамой хотел съездить, в… фв, - тяжело вздохнул, на выдохе, - ф Орел. Но туда… - опять на выдохе, - туда документы спцц-ц… пропуска нужны. Застрял.
            Васильев спокойно разворачивал телегу к самой кирпичной ограде закрытой производственной базы.
            - С какого перепугу помогать мне удумал?
            - Н-награда за колено ии-и голову… маловата… П, - вздохнул, - Поиздержался… П-пива хота.
            Кривая, не здоровая улыбка исказила лицо раненого.
            - Остряк.
            Николай уже не хотел смотреть в глаза деда, слишком острым был его взгляд. А косым боковым зрением всё время старался не упускать полицаев у пивной из внимания, и сейчас отчётливо видел, что через весь рынок, от пивнухи в их сторону шёл один из нехороших парней с немецкой винтовкой на плече, белой повязкой на рукаве.
            Дедок в этот момент тяжело встал на ноги, не упуская из вида напряжённый взгляд собеседника направленный на идущего к ним полицая. Васильев поправил кепку, на сантиметр больше надвинув ее на лоб. А хитрый старик, с ехидной улыбкой смотрел то на Васильева, то на неспешно идущего к ним полицая. Николай оглянулся назад: «…Пистолет за голенищем, первым полицай… вторым старик, в остатке семь зарядов, двадцать секунд до кустов, пять секунд форы на реакцию полицаев… Первый шаг и пара секунд на слом палки, далее бегу наперерез, в проулок… восемь секунд… там! Дальше…Как карта ляжет!..»
            Полицаю оставалось пройти метров десять.
            - Привет, Григорьевич! – Бросил полицай, ещё не дойдя до разложенных железок старика несколько шагов.
            - Привет, Павло!
            - Ты, как всегда раньше всех! Покупателей то еще нет.
            - Да. – Махнул рукой. - Пока станок поставлю, ножи поточу, два топора вчера оставили… сейчас жало заправлю. Время-то оно быстро идет, это вы, пока молодые этого не понимаете ни хера.
            Полицай еще подходил, уже с интересом смотря на Николая, старик повернулся к телеге, взял из неё одну из ножовок и двуручную пилу, завернул их куском мешковины, через свой импровизированный прилавок стал подавать навстречу… Павлу.
            Тот взял, завёрнутые в холст пилы, стал внимательно смотреть на зубья двуручки, ножовка оказалась под мешковиной почти полностью. Затем решил легонько дотронуться до одного блестящего зуба, и тут же оторвал кисть вверх, со змеиным шипением. Внимательно посмотрел на палец, слегка нажав на верхних фаланг. На верхушке указательного показалась капелька крови.
            - Ну ты чего дурак, чё ли? Я кого, когда обманывал?
            Было видно – старик возмущен.
            - Да ладно, Григорьевич, не бери в голову… - хмыкнул, косо улыбнулся, - Это, хм, не тот пальчик.
            А сам протягивал старику денежку в одну марку.
            Когда тот шутил про «не тот пальчик», капитану слова резанули ухо… Он внимательно скользнул взглядом по лицу Павла и лицо врага показалось ему знакомым. Его аусвайс по-прежнему оставался в руках старика, для экстремальных действий – не удобно.
            - Ээ, только бы хохмить, б**. Но сдачи-то у меня немецкой нет. Ты же знаешь, со мной все советскими рассчитываются.
            Павел вздохнул. В уголках его глаз и губ появилась не только грубая нотка, там появилась злость. Очевидно, ему не понравился ответ мастера. А манера подачи денег, поза, некие струнки движений и… еле заметный тик на левом глазу – были невероятно знакомы, но Николай еще не мог сообразить, откуда он так отчётливо знает эти, еле-еле уловимые чёрточки неприятного и опасного человека. Паша зло посмотрел на Николая сощуренными глазами, оглянулся на своих:
            - Эх, Григорич… возьмут тебя однажды за жопу… немцы… или наши орлы. Они ведь не все тебя знают. Скажешь такое, тому, кого с Орла прислали, с «русского гестапо», они тебя сразу на проходную отведут, к эсэсовцам. А это кто такой рядом с тобой?
            Павел и Николай уже пристально смотрели друг на друга. Старик, переступая с ноги на ногу – то на одного, то на другого… губы в улыбке, и ни грамма страха:
            - А чего меня тащить на проходную… вот он, эсэсовец.
            Рукой показывая на Николая.
            - Охраняет меня. Герой! После ранения.
            Васильев в этот момент всё пытался мучительно вспомнить, почему этот мерзавец Паша, определённо когда-то попадался на его пути. И опять: «…«это не тот пальчик…» Это же из детства, из школы, хохма подростковая, друг над другом потешались!» Опять смотрит на полицая… 
            Его определённо знакомые черты, словно проявлялись с негатива, память наливала, сначала мутные линии, тут-же концентрируя четкостью их контур, наполняя сформированные линии красками, краски менялись местами и разбухали своим колоритом, меняя одежду на… на вредном небритом противнике. В голове всплыли брызги звёзд ударов в мальчишеской драке, когда мальчишку… Кольку, заречные пацаны заперли в углу деревянного забора и уже почти повалили, как градом осыпая ударами… а в это время откуда-то в лаву дерущихся влетает ногой, пацан из параллельного класса, бросая, прямым ударом ноги, одного из врагов на Васильева, специально – нет-ли, но защищая Колю от ударов противника – телом противника, давая Кольке такой нужный глоток вздоха, отвлекая чужих на секунды. И они дальше вдвоем, плечом к плечу, разгоняют горсть заречных пацанов. Поддержка приходит, но она им уже была не нужна! И нога, которая выручили Васильева – была… Пашкина. Павла Рябова.
            Капитан всё вспомнил. Это был его знакомый из параллельного класса в школе. Они так и не стали потом друзьями, Павел жил в другом районе Орла, они встречались только в школе, а после седьмого класса тот ушёл учиться в ФЗУ без отрыва от производства, работая на заводе. По сегодняшний день они не встречались.
            Казалось, что они смотрели друг на друга уже давно, что они уже устали смотреть друг на друга. И глаза у обоих уже менялись, наполняясь и недоверием и… удивлением. В конце концов, Павел показывает на Николая пальцем:
            - Коо-оля??? Васильев?.. – Взгляд удивлённого человека!
            - Рь-Рябов… Ппашка!
            - Ну, ни хера! Ты откуда нарисовался?!.
            - Лечился в, - подбородок дернулся, - вв Карачеве, в ггоспитале. Да ннемцев привезли ммного. Нас выперли всех.
            - Встретил бы… не узнал.
            - …Ддомой ехал. Да н-не пускают в Орёл, спецц… сппец… - вздохнул, на выдохе, - пропуск надо. Т-ттак здесь и оо… оказался.
            - То, что не пускают… знаю. Самого не пускают. Здорово… бродяга! – тянет к Николаю руку.
            - Ззздоррова! – руку навстречу... глаз в прищуре, лёгкая напряжённость на скулах, но… взгляд не мелькает по сторонам. Ко всему готов, если вдруг: «Неожиданно… хороший парень был, теперь не слиться. Но… вдруг это мой язык?..»
            У старика, от изумления глаза по пятаку. А те пытаются обняться над дедовой широкой доской с железками на продажу. В руке деда, еще открытый аусвайс Васильева. Двуручка и ножовка, в руке Павла, сильно мешают мужикам обняться. Но, ни звон железок на прилавке, не легкий звень двуручки, приглушённый мешковиной, помешать старым знакомым не смогли.

            Мясо и картоху, на закуску, Павлу пообещали в течении сорока минут. Но салат, из жесткой недоваренной картошки кубиками и мелконарезанного репчатого лука, с кусочками холодной, скорее всего вчерашней, курицы, приправленный подсолнечным маслом, огурцы соленые на тарелке, с листами смородины и головками чеснока, тут же глазунья из семи яиц - уже стояли на столе. Кувшин ароматного рассола. С бутылки шнапса, горлышко залито сургучом, одна за другой скатывались холодные слёзы конденсата, на чайном блюдце две запотевшие перевернутые дном стопки.
            Мебель старая, может даже еще дореволюционная. На стенах уютной рюмочной: голова кабана, голова лося, над буфетной стойкой голова волка. Столик возле окна. Окна на северной стороне дома, от дома на мостовой тень, внутри легкие сумерки. На столе деревянная пепельница – ручка вроде на лису похожа.
            Николай задумчиво курил.
            
            …В рюмочную они зашли вместе, энергично разговаривая, эмоционально перемещаясь по площади. Павло посадил Николая за выбранный им столик, заказал водки, закуски быстрой, и мяса, вышел поговорить со своими, оставив приятеля у окна, за столом, на котором очень скоро появились бутылка, салат, хлеб. Еще через минуты принесли яичницу. У Васильева засосало в животе, оказывается есть он хотел. Очень хотел, смотря на капельки сходящие по стеклу бутылки немецкого алкоголя, и жидкие целые глазки, от того красивой, яичницы. Предыдущие трое суток были нелегкими.
            Из рюмочной отлично видны торговые ряды рынка, «Пивнуха» напротив, через узкую часть площади. Возле неё - сборище полицаев. Посчитал – семь. Только тут Николай увидел надпись на двери возле «Пивнухи», и по-русски, и по-немецки: «Polizeiwache» («Полицейский участок»). Туда и отнес свои наточенные пилы приятель детских лет Никлая Васильева.
            Рябов со смешками, накоротке, сообщает своим о встрече со старым приятелем. Разговор с командиром. У командира лицо не хмурое, но задача о бдительности, судя по губам, получена «школьным приятелем». Короткий рассказ о герое «Голичины» со стороны Рябова. Еще какое-то внушение командира, у знакомца напряжение и озабоченность на лице, но искра из глаз не ушла. Затем с улыбкой Паша возвращается в рюмочную…
            …Одним движением сжатой кисти вокруг горлышка снят сургуч, сразу как присел за стол. Пробка, на юбке, с нарезкой, оборот, пробка между пальцев - охлажденный немецкий зеленый змей освобождён. В каждую стопку по три бульки… все ловко, и понятно, не впервой. Стопки – почти до краёв:
            - Ну, что Земеля, за встречу нашу неожиданную, за то, что с одной стороны воюем! – чокнулся о рюмку Николая. – Давай! За встречу!
            - Зза В-вфстречу!
            Павел словно бросил сто грамм шнапса прямо в кишечник, Николай не хотел пьянеть, хоть слабаком на спиртное не был. Но эту стопку придется выпить всю.
            - Коля, ты меня пойми правильно, но хотел бы еще раз на твой аусвайс посмотреть. – Рябов сказал это еще морщась от шнапса, после чего хорошо откусил соленый огурец.
            Васильев опять достал своё удостоверение и выписку из госпиталя с русским переводом. Павел бегло прочитал выписку, долго любовался удостоверением. С легкой улыбочкой сложил бумаги, передал приятелю. С некоторой завистью:
            - Благодарю Вас, господин унтер-офицер.
            Говоря фразу опять разливал шнапс по рюмкам.
            - Какой там унтер-офицер. У нас всё построение подразделений советское было: отделение, взвод, рота. И форм было две… одна немецкая, другая советская. Какую чаще носили… даже не скажу. Когда в нашу одевались, сержантом становился, как на срочке… или до плена. – Стопка пошла хорошо, а, голод Николая, уже отрезал ложкой глазок яичницы со сковороды. Глазунью, с удовольствием, закусил ароматным, из-за лука, явно ненемецким, салатом.
            Стопки вновь наполнены на две трети:
            - Давай за твоё выздоровление. Чтобы живыми остаться… - миг задумчивости, словно тяжесть за тостом… немалая, - за нашу народную свободу!
            И опять, словно боясь сказанного, рюмка опрокинута глубоко в горло. Николай видел – не спокойно в Душе собеседника. Стопку выпил не до конца, с треть оставив в рюмке.
            - Мы сколько не виделись-то, Коля? Года с тридцать пятого, поди?
            Васильев, слегка морщась, беря с тарелки солёный огурец, чуть задумался, словно пытаясь освежить в голове, когда они виделись последний раз, но капитан это уже сделал с полчаса назад, при встрече: «Уже больше… больше чем полчаса, мне нельзя потерять ощущение реальности… осторожно разведка!» Он чётко вспомнил, что с момента ухода Пала из школы в ФЗУ они больше не встречались. А было это в мае 1933го года, после окончании семи классов.
            - Р…рраньше, Паш, в трридцать ттретьем ты на завод ушёл. С тех пор и не в-фвиделись.
            После второй стопки оба активно закусывали. Николаю пришлось сдерживать свои желания… свой раздраконенный голод перед вкусной ароматной едой.
            - А в армию тебя, когда призвали? – На последнем глазке яичницы нарушил молчание полицай. Затем, уже слушая ответ товарища, достал немецкие сигареты, закурил.
            - А-аа меня не призвали. Я туда сам попал.
            Сказал с ехидной усмешкой. Смотря на Рябова, тоже закурил:
            – Чего-то после шнапса гх-говорить легче. Я ведь после десятого в училище ппоступил… вое-военное. Курс ппроучился… почти. Да отца моего, з-знаешь наверно, на десятку упекли по 58й, - говорил спокойно, даже с больной лихостью, и конечно отчаянием, выпуская густые клубы дыма, - а он там… и окачурился сразу. Меня стали ссклонять, чтобы я от отца отк… откк-казался. Я ни в ккакую. Сначала из ккомсомола исклю-исключили. Потом от занятий отст-отсттранили. Ну а потом из училища вон, в армию сс-ссрррочником. В сорок первом шестого июня я граж…анским стал. Вф Орел ехать не хотелось, сстыдно, поехал в… в Ммоскву. В Москве только на завод уст-устр-хм роился, в общаге ппоселился… тут и война началась.
            Павел сидел с раскрытым ртом, заворожённо слушал рассказ заики. Оба уже опять, теперь лениво, ели. Васильев глубоко вздохнул:
            - Может еще опрокинем, ммне словно легче стало, только бы не пере-переборщща- щить. - Коля словно вернул собеседника в реальность. (Тем более про отца… действительно была правда. Но спас его тогда начальник училища! А через год вернул курсанта в комсомол.)
            Тот вздрогнул.
            - Н-даа!..
            Взял бутылку, отработанным движением снова по три бульки. Теперь первым Николай бросил их глубоко в горло, словно делал это ежедневно. Откусил огурца.
            Именно в этот момент принесли мясо и картошку. Все вокруг наполнилось ароматом запечённого молодого барана.
            - Паш, а у меня ведь денег нет. Такое ббогатство.
            - А, сочтёмся. Я вообще не знал, что у тебя всё так серьёзно было. По 58й-то многих сажали и у нас на заводе. У меня как-то все проще, в армию меня не призывали, правда чуть в тюрьму не попал, но Бог миловал. В сорок первом, завод вывозили, я грузил в Орле, с эшелоном и выехали… а нас разбомбили, знаю, четыре эшелона точно под эту бомбёжку попали, может больше… - губы злобно разошлись к ушам, затем напряглись скулы.
            (…Он не стал рассказывать больше. Но когда их, нескольких рабочих попавших в плен, немцы в оборот взяли, стали обрабатывать кровью, не выдержал Паша… застрелил своего старого мастера, своего учителя, который не стал стрелять… в его лоб.)
            Рябов не стал рассказывать то, что, всплыв в сознании, штыком ударило в его голову, раньше этот эпизод вызывал тошноту у него самого, но время… калечит, ели совершил подлость или предательство то, только калечит! Теперь ему достаточно было просто сглотнуть, теперь он был облит кровью пленных красноармейцев и не только, подлежащих ликвидации, с головы до ног.
            Полицай опять вытащил сигарету… совершенно спокойными руками. Только лицо почему-то словно каменное на пару минут.
            - …В общем так я и попал сюда. Вот порядок в Змеёвке стерегу.
            Закурил. Пара глубоких затяжек. Положил сигарету в пепельницу. Отломил ногу барана, откусил большой кусок мяса… выпуская ото всюду дым.
            Жуя вкусную баранину, через неприятный дым:
            - А на войну-то как попал? – коверкая мясом отдельные буквы.
            Васильев тоже курил, ощущая по жилам приятное тепло алкоголя:
            - До октября сорок первого ездили рвы ккопать, блинддажи строили. Мне броню дали. Вв оп-опполчение не брали, спец- спеццом сч-щитали. Потом эввакуация завода. Я, как многие, не поехал, в общем избегал я этой эвакуации. Мне не вв-верилось, что Москву сдадут, люди не были подавле-лены, вфсе в Сталина вверили… после парада, вооще!.. А весной сорок ввторого мноо-огих мобилизовали, ну и… ии меня тоже. В пплен взяли на ю-южном крыле Харькова в конце мая. Контузило тогда меня первый раз, р-ранения сме-смеш-шные, а кконтузило не слабо… - ухмыльнулся, - Правда не з-заикался.
            Николай засмеялся.
            - Потом лагерь. – Глубоко вздохнул. – м-много раз набирали д-ддобровольцев в русские корпуса, ммногие шли, ну тамм пару человек из сотни. Меня тогда ззлость за оо-отца с головой накрыла… я и пошёл. Это уже в августе, в прошлом году. В ммарте нас на пп-партизан бросили… но, а дальше… в выписке всё написано.
            Павло в этот момент булькал очередную дозу алкоголя. Стопки наполовину. Посмотрел на остаток в бутылке, еще на пол стопки. Посмотрел в глаза Николая:
            - Оо… оставь еще на раз, Паш.
            Рябов поставил бутылку.
            - Еще одну возьмём.
            - Да ну, этого ужже и так ххватит за встречу. Да еще цц-целый день вфпереди. Ддеду надо помочь домой добраться.
            - Чего дальше делать думаешь?
            - Не… нне знаю ппока, может еще дооо Орла ддобраться получится.
            - А чего тебе там в Орле? Да и посёлок ваш хорошо пожгли еще в сорок первом.
            Опять чокнулись, немецкая водка казалась слабой, вновь пошла по намеченному маршруту…


            Продолжение:   http://proza.ru/2024/02/29/1751   

            28.02.2024
            Олег Русаков
            г. Тверь