Критический разбор текста

Теперь, когда все уже высказались, я, как и обещал, дам свой полный разбор небольшой цитаты из романа г. Э. Асадова «С Богом на ты».
Кое-какие свои замечания я дал в комментариях, а здесь их обобщу и выложу последовательно по мере продвижения по тексту. А для наглядности приведу вновь разбираемый текст.
"По обочине трассы уже третий день подряд с небольшими остановками, сделанными для того, чтобы отдохнуть и утолить голод, шёл человек. Его чуть худощавое тело облегала дутая куртка. Слегка покрасневшую и обветренную шею обвивал шерстяной шарф. Свинцовые отяжелевшие ноги в стёртых ботинках еле передвигались под тяжестью брезентового рюкзака на спине. Опираясь одной рукой на палку – посох, он продолжал идти, перебирая в другой руке крупные чётки из отшлифованного каштана. Человек походил на туриста, только что прибывшего в незнакомую страну за многовековыми чудесами и восточными приключениями".
Итак, представленный текст – начало романа. И обычно такая заставка задает тон-стиль всему повествованию, поскольку очень важно, чтобы потенциальный читатель сразу заинтересовался. И сама мизансцена с бредущим вдоль трассы странным пешеходом вполне интригующая. Но мало придумать в голове действие, необходимо точно транслировать его другим так, как его видит и ощущает сам автор. А поскольку инструментом трансляции у писателя является Слово, автор обязан владеть им в совершенстве, иначе просто не сумеет вызвать у читателя адекватного восприятия.
Вообще, искусство Слова сродни актерскому искусству перевоплощения – это отмечали многие писатели и поэты. Чтобы буквально навязать читателю свое видение, автору необходимо самому первым увидеть все происходящее в своем воображении, прочувствовать, пережить. А уж после остальное будет зависеть от возможностей писателя как повествователя – это скорее техническая сторона писательского творчества. Это как при фотографировании кадра необходимо для начало вычленить из окружающей среды сам объект, представив, каким он будет на готовой фотографии. И вот если судить по тексту, который мы разбираем, автор сам не совсем представляет то, что пытается изобразить нам словами. И только потом у него начинаются проблемы с выстраиванием текста.
Это заметно уже по первому предложению, которое автор заполнил избыточным действием, в нем целых три глагола – отдохнуть, утолить, шел, обозначающие три разных действия, и три конструкции обстоятельства – времени, места и степени. И это при том, что предложение не большое. И насколько верно – заставлять читателя с первых строк напрягать собственное воображение, пытаясь составить целое из невнятно связанного? Любой редактор предложил бы просто разбить предложение на две части. К примеру: «По обочине трассы уже третий день шел человек. Останавливался он изредка, чтобы только перевести дух и утолить голод». То есть, убираем избыточное «подряд» и неловкое, словно буквально переведенное с другого языка и к тому же не информативное «сделанными для того» - и оставляем самую суть.
Идем далее. «Его чуть худощавое тело облегала дутая куртка». Первое – что за «чуть»? Это почти как «чуть беременная». Степень статности фигуры человека уже вполне передана определением «худощавое», и чуть или не чуть – ничего не добавляют и не убавляют. Второе: «тело облегала дутая куртка» - не совсем точный глагол для куртки (любой), если только она не из тонкой эластичной кожи. Облегать может водолазка, тельняшка, а куртка, тем более «дутая», скорее «сидит», ну или «висит» мешковато. Ну а проще и точнее, чтобы не оригинальничать, написать обычное «на нем была» или нечто подобное. 
Дальше еще более оригинально: «Слегка покрасневшую и обветренную шею обвивал шерстяной шарф». Во-первых, непонятно, зачем автор хочет обратить наше внимание на «покрасневшую и обветренную шею», тем более, что она вообще-то скрыта шерстяным шарфом – и как ее можно увидеть со стороны, тоже остается загадкой. В каких случаях вообще шея может покраснеть и обветриться? От жары? Но судя по тому, как одет человек, действие происходит в прохладный сезон. От холода? Но вроде человек одет достаточно тепло? Может быть от длительного воздействия жары и холода, ветров и дождей, которые перенес человек во время своих длительных путешествий? – озаряет нас догадка! Но почему тогда мы говорим о шее, когда такие признаки физических лишений скорее и явственней отразятся на лице?.. Ну и наконец, как может «обвивать» шею шерстяной шарф? Шелковый, льняной – могут, они легкие, почти невесомые. А вот шерстяной шарф скорее просто «лежит», ну или прикрывает, если просто не обмотан вокруг шеи. И последнее. Зачем эти два предложения, в которых автор описывает внешность и наряд человека, разделены? Разделяют на отдельные предложения обычно два различных состояния, действия, чувства и так далее. Поэтому будет естественно и правильно их как раз соединить, к примеру так: «На вид он был худощав, плотно облачен в дутую куртку, а шею прикрывал шерстяной шарф».
А дальше уж совсем никуда не годится. «Свинцовые отяжелевшие ноги в стёртых ботинках еле передвигались под тяжестью брезентового рюкзака на спине». «Свинцовые», Карл?!.. То есть да, есть конечно такое избитое «художественное» выражение «ноги словно налились свинцом» и всякие другие от него производные, но это все равно, как использовать чужой презерватив, не раз побывавший в деле – не гигиенично, как минимум. Это моветон. Это безвкусица. Тем более, что без этих драматических заемных художеств, совсем не гармонирующих с предыдущими довольно нейтральными по тону предложениями, вполне можно обойтись. Взял тон – держи, не форсируй, чтобы не «дать петуха». А автор, вслед за «свинцовые» добавляет еще и «отяжелевшие ноги», и «еле передвигались под тяжестью». Опять ошибка избыточности описания, причем тройная. И «стертых ботинок» в природе не бывает. Ботинки бывают потертые, то есть заношенные, а «стертыми» бывают каблуки на тех же ботинках. Что касается «брезентового рюкзака», то деталь эта настолько необычная, что, надеюсь, у автора она не случайно – и где-то позже он объяснит, откуда у нашего современника взялся брезентовый рюкзак, отсылающий нас по времени лет на 50 назад в прошлое. То есть мне даже нравится такая необычная деталь в описание, она придает образу странника некую ретроспективу, глубину, загадочность. Но без последующих объяснений может оказаться случайной, ненужной и досадливой, как и остальные логические ляпы в приведенном тексте. А как следовало написать, оставаясь близко к тексту? Да очень просто: «Он шел медленно, чуть сутулясь под тяжестью видавшего виды брезентового рюкзака за спиной». Никаких «свинцовых ног» и «стертых ботинок»! Тут мне могут заметить: а почему я оставил рюкзак «за спиной», ведь в комментариях мне заметили, что рюкзак, и так понятно, должен быть «на спине» - то есть это опять же избыточное уточнение. С которым я ранее согласился. Объясняю: рюкзак может быть и за спиной и на плече – в зависимости от тяжести груза. Все же разница есть! И об этой разнице знает каждый опытный путешественник. Потому, имея в виду, что рюкзак очевидно тяжелый, если человеку трудно его нести, я и оставил в тексте это не лишнее указание. Просто заменил «на спине» более верным «за спиной». Потому что, говоря на спине, мы все же имеем в виду скорее какого-то хамбала на базаре, который прям сгорбился под тяжестью ноши.
«Опираясь одной рукой на палку – посох, он продолжал идти, перебирая в другой руке крупные чётки из отшлифованного каштана» - и это предложение, увы, тоже вызывает легкий шок. Наш бомжеватый пешеход здесь неожиданно преображается в почти библейского патриарха с «посохом» в одной руке и четками в другой, ну или в дервиша, а может и в простого пастуха. «Палка – посох» - это что-то с чем-то, как ухогорлонос. Или «палка», или «посох». Потому что не всякая «палка» – «посох», и уж тем более «посох» – никоим образом не «палка». Нет, мне нравится это неожиданное преображение нашего героя, честное слово! Опять же – интригует. Вот только мне сразу хочется пояснения: зачем человеку, бредущему вдоль трассы, посох? Он настолько дряхл или инвалид, что ему необходима дополнительная опора? Или сразу вдоль обочины начинается пересеченная местность – горы, реки, буераки, болота, минные поля, что без посоха с ним непременно приключится несчастный случай? Или он такой запасливый и тупой, что, отправляясь, возможно, в горы готов волочить эту палку три дня, если не больше? Ну или, опять же приходится гадать, он странствующий дервиш – и посох, как и четки, непременный овеществленный символ его духовного естества?.. Кстати, про «четки». Опять же, в комментариях было замечено, что идти со «свинцовыми» ногами, опираясь одной рукой тяжело на посох – как-то не вяжется с одновременным перебиранием четок. Тут впору сказать: или крестик сними – или трусы надень. Вот если бы наш странник сидел в тени платана – тогда да, картина маслом. А так – не верю! Ну и еще замечание по этому предложению: «каштановые» - это про плод или про породу дерева? Вот такой я дотошный педант, ничего не поделаешь. А запишем мы это предложение так: «В руке у странника почему-то была грубо обструганная сучковатая жердина, которую он обреченно волочил по земле, а из кармана куртки торчало несколько звеньев костяных четок».
Ну и последний аккорд этой феерической увертюры: «Человек походил на туриста, только что прибывшего в незнакомую страну за многовековыми чудесами и восточными приключениями». Ну вот никак не похож наш герой на «туриста». Он был похож вначале на бомжа, потом – на дервиша, что по нашим временам почти одно и то же, если низвести ситуацию до циничного обывательского взгляда из окна пролетающих по трассе автомобилей. Но какой турист будет тащиться третий день вдоль трассы, глотая угарный газ из выхлопных труб и при этом не наблюдая особых красот вокруг? Что там такого из достопримечательностей – вдоль трассы – для заезжего туриста? А если даже предположить, что наш пешеход – турист, то турист, которого успели местные побить и ограбить, и теперь он уныло бредет сам не знает куда. Но по странному мнению автора, именно так и должен выглядеть настоящий турист, прибывший «в незнакомую страну за многовековыми чудесами и восточными приключениями». «Многовековые чудеса» - это совсем не «оглушительная тишина». Это не поэтических оксюморон, где зеркальные смыслы создают бесконечный коридор значений, а просто абсурд, заводящий сознание в глухой тупик. А что касается «восточных приключений» - это как бы приемлемо, но слишком уж неопределенно. То ли это географическое определение (приключение на Востоке), то ли подчеркивающее саму специфику «приключений», характерных лишь для стран Востока – ну там гашиш, гурии, гумар и прочие сомнительные удовольствия из «1001 ночи». Хотя, со временем все это как-то переместилось уже и на Запад и процветает там даже пуще, чем на пуританском Востоке. И вот скажу честно, как-то редактировать этот романтический пассаж, мне весьма затруднительно, не изменив кардинально смысла. И мне кажется, что в моей редакции больше правдоподобия и даже, возможно, больше сопряжения с развитием сюжета, как я его интуитивно могу угадать. Вот примерно: «Он совсем не походил на обычного туриста, скорее – на пилигрима, дервиша, непостижимым образом перенесенного в этот чуждый его странному образу пейзаж сквозь пространство и время, чтобы довершить свой нескончаемый путь к известной лишь ему цели». Ну тут, я соглашусь, дал волю собственной фантазии. Может и перебор. Но посмотрим, что у нас в итоге получилось.
А получилось вот что: «По обочине трассы уже третий день шел человек. Останавливался он редко, чтобы только перевести дух и утолить голод. На вид он был худощав, плотно облачен в дутую куртку, а шею прикрывал шерстяной шарф. Шел медленно, чуть сутулясь под тяжестью видавшего виды брезентового рюкзака за спиной. В руке у странника была почему-то грубо обструганная сучковатая жердина, которую он обреченно волочил по земле, а из кармана куртки торчало несколько звеньев костяных четок. Он совсем не походил на обычного туриста, скорее – на пилигрима, дервиша, непостижимым образом перенесенного в этот чуждый его странному образу пейзаж сквозь пространство и время, чтобы довершить свой нескончаемый путь к известной лишь ему цели».
Ну и напоследок, что бы я сказал автору, если бы он доверил мне редактировать свой роман?
А ничего. Я бы просто вернул ему рукопись, не соблазнившись никаким вознаграждением. Переделал бы первый абзац, с намеком – и вернул. Не переписывать же мне за него весь роман?..