Перевертмейстерша

 
     Настоящим музыкантам мамы застёгивают пуговицы вплоть до выпускного. Приносят в музыкальную школу термос с тёплым протёртым супчиком и робко стучат в дверь кабинета:
  – Зайчик, умоляю: выпей хоть несколько глоточков,  у тебя же гастрит!
  Мать Жени временами не могла вспомнить имя дочери и говорила так:

  — Ты, этттаа, жрать есть чо? Нет? – и снова роняла голову на грязную подушку.
 
  — Сейчас, мама, я что-нибудь придумаю поесть, – шептала маленькая Женя. От матери несло немытым телом и перегаром.  За окном сотней голосов пела бесконечная вьюга, батареи совершенно не грелись. Какие уж тут гаммы и этюды?

    Но Женя всё же смогла. Никто не знал, чего стоило ей вырваться из плена покосившегося провинциального барака  и поступить сперва в музыкально-педагогический колледж, а затем и в университет – не фунт изюму – на факультет искусств. Никаких особых талантов у девушки не наблюдалось. Неизменно тиха, безупречно пунктуальна – вот и все достоинства. На специальность "орган" в тот год брали всех желающих, умеющих хоть немного  нажимать на клавиши.

      Женя почти не выступала в качестве солистки, но была незаменимым человеком на факультете: мыла стаканы после студенческих посиделок, безотказно приходила на концерты однокурсников, когда у тех возникала необходимость в ассистенте – переворачивала нотные странички и переключала органные регистры. Студенты называли её  Перевертмейстершей. Женя никогда не обижалась – ей нравилось помогать и приносить пользу.

   Училась она еле-еле, играла простые произведения, не требующие использования педальной клавиатуры органа. Ни техники, ни темперамента...

 Внешность Перевертмейстерши никогда не становилась предметом обсуждений – лишь однокурсник, китайский студент, которому как-то понадобилась помощь ассистента на концерте, попросил своего профессора:
   – Передайте, пожалуйста,  девушке с такой причёской – он изобразил пальцами прямую чёлку – что я прошу подойти её на репетицию к половине третьего.
    – Кого вы имеете в виду? – спросил профессор, – Евгению, наверное?
    – Не помню, как её зовут. Она некрасивая, как будто не из России. В России все девушки — красотки, — ничуть не смущаясь, ответил поганец.

   Профессор Борис Иванович тщательно скрывал ото всех, что различает китайских студентов только по расписанию: пришёл в пять – значит, Чжао,  в шесть – Хуа.

    – Смотри-ка, а они нас, оказывается, умеют друг от друга отличать. Ну, по крайней мере, девушек, – неразборчиво пробормотал профессор себе под нос. А студенту, вглянув на часы, громко ответил:

   – Конечно, Чжао, я позвоню Евгении.
 
   С этого момента Борис Иванович, человек свежеразведённый и ещё вполне бодрый, начал присматриваться к безотказной ученице. Ему срочно требовалась жена: лишенный женской ласки профессорский быт стремительно летел в тартарары – за полгода в доме закончились все чистые носки. Профессор попытался их проветривать на балконе, но это почему-то помогало слабо. Заклинанием, включающим стиральную машину, он не владел.

    Борис Иванович с ужасом начал замечать: когда он подсаживается на уроке поближе к какой-нибудь симпатичной студентке, дабы собственноручно показать особенности артикуляции барочной трели,  девушка морщит нос и старается отползти по гладкой органной скамье подальше.

    – Это печально, но предсказуемо. Пора искать новую жену, –  подумал хитрый профессор. — Надо составить план!

   В голове у него играл баховский ми-бемоль мажор, мешал сосредоточиться на проблеме.

   Предыдущая жена Бориса Ивановича – статная, красивая органистка Светлана – не вернулась с зарубежных гастролей.  Заблудилась где-то между Веной и  Зальцбургом, написала профессору дружеское письмо: утомилась завязывать шнурки и листать ноты гению – будет строить свою карьеру. Зла не держит, но лишний раз беспокоить её всё же не надо.

    – Ах, вот как, зла она не держит! – бурчал Борис, – а добра ты тоже не помнишь? А кто тебя, добрую, так выучил, что ты теперь можешь в Вене концерты давать?

   Сперва – сразу после исчезновения Светланы – профессор задумал жениться на певице Марине, с которой выступал уже много лет. Та была ярка, сильна, остра на язык — привлекала внимание, будоражила воображение творческого человека, – но как раз в этом-то и таилась опасность.  Предложи эдакой диве собрать по квартире ворох брошенной как попало одежды – что она скажет? Возможно, Марина вполне успешно справилась бы с задачей, но профессор не желал рисковать.

    – Нет уж, теперь я буду умнее, – сказал себе Борис, пытаясь завязать скользкие шнурки на старой зимней обуви. – Женюсь на самой невзрачной и хозяйственной девушке! Женюсь на Жене!

   Пальцы его, только что – на репетиции – с немыслимой быстротой и точностью порхавшие по клавесинной клавиатуре,  в данный момент категорически отказывались заниматься прозаичной и низменной деятельностью. Профессор кое-как запихнул непокорные верёвочки внутрь ботинок и пошёл к метро, неловко загребая ногами свежий вечерний снег.

 — Да подумаешь – чёлка идиотская, – размышлял он вслух, осторожно пробираясь вдоль канала по бугристому льду и заставляя остальных прохожих испуганно ускорять шаг, – девушка очень даже милая, не акула какая-нибудь. В Вене играть никогда не будет.. Приодеть, причесать... Кажется, она мне давно нравится, но я об этом до сих пор не задумывался!

Вечером он позвонил Жене и включил свой самый бархатный голос:

  – Евгения, я попрошу вас ассистировать на моём концерте  в следующую субботу.
 "Вы избраны королевой бала!" – услышала Женя.

   – Хорошо, Борис Иванович, я согласна,
  – ответила девушка сдержанным – истинно королевским – тоном, хотя сердце её заколотилось от восторга. 

   – Помните, Евгения: очень важно будет правильно разложить ноты, проверить все странички, – строго сказал профессор.

   – Я всё сделаю, – твёрдо пообещала студентка.

    Профессора Женя боготворила.   Собственно говоря, не попади она по контрамарке своего захудалого музыкального училища на его сольный  концерт – поступила бы в институт на логопеда. Хорошая специальность —  денежная, спокойная. Но в голову Жени проник и навек впечатался злокозненный ми-бемоль мажор.

      Она мечтала привести в порядок его одежду. Чувствуя запах запущенного тела, Женя не воротила нос – наоборот! – мечтала обнять источник. Отмыть в ванне с душистой пеной, любовно застегнуть пуговицы на отглаженной белой рубашке. Купить ему, дурню, наконец-то, ботинки на липучках.

   На ужин она сварганила бы что-то вкусное, уютное – нежный крем-суп из мякоти пузатой оранжевой тыквы, пышные оладьи с брусничным вареньем. Готовить Женя совершенно не умела, но была уверена: по такому случаю – мигом научится.

    Накануне концерта у неё тряслись руки. Быть ассистентом органиста – адский стресс. Стоя за спиной музыканта, помощник следит, какой такт в данный момент играет исполнитель.  Иногда странички приходится листать очень быстро – и одновременно с этим нужно успевать замечать в нотном тексте торопливо начириканные пометки музыканта о смене тембра органа. Горе ассистенту, который случайно включит громоподобное Tutti  в момент, когда должно звучать нежное соло флейтового регистра. 
     "Главное – это проверить, в каком порядке разложены ноты!" – думала Женя, засыпая в крошечной, вылизанной до блеска комнатке общежития.  Всю ночь ей снился бесконечный бег по тёмным запутанным лабиринтам — она мчалась, звала на помощь и не могла отыскать вход в зал, где должна помогать любимому педагогу.
     Перед сольным выступлением Борис всегда нервничал. Стоял на балконе рядом с инструментом, пытался унять дрожь в руках. Он знал, что все неприятные ощущения пройдут после первого аккорда, но злился, что примостившаяся позади на органной скамье девушка может уловить его состояние неуверенности и легкой паники. Профессор любил казаться сильным, спокойным и загадочным – особенно перед женщиной, которую он всерьёз рассматривал в качестве потенциальной укротительницы своих грязных носков.
      У Жени от ужаса кружилась голова.
   — В токкате перевернуть страницу и сразу выдернуть регистры три, пять и восемнадцать, – мысленно повторяла она, наблюдая, как быстро наполняется слушателями просторный зал лютеранской кирхи, — в фантазии не забыть включить тремулянт!
    Когда начался концерт, волнение лишь усилилось. Женя поняла, что едва успевает одновременно следить за стремительным бегом фуги и нащупывать на инструменте нужные кнопки и рычаги. У неё пересохло во рту, голова кружилась от мощного рёва органных труб.
     Профессор впал в трансовое состояние – ритмично тряс длинными седеющими кудрями, хрипло шептал какие-то диковинные слова. Все его конечности двигались слаженно и точно. Там, где Женя ошибалась, он молниеносно исправлял ситуацию — выдёргивал или задвигал нужный регистр, не останавливаясь и не обращая внимания на помощницу.
    К концу концерта Женя немного расслабилась — всё шло гладко, самые сложные произведения были позади. Но беда, как известно, всегда приходит в самый неожиданный момент. В финальной пьесе ноты не были склеены – их нужно было постепенно сдвигать влево. Выключая  язычковый регистр, Женя рукавом свитера зацепила последнюю страничку хоральной прелюдии – нотный лист слетел с подставки прямо на педальную клавиатуру. Женя открыла рот в беззвучном визге. На секунду ей захотелось броситься с балкона вниз головой.
    Профессор продолжал играть как ни в чём не бывало, – даже крошечной паузы не сделал. Женя пыталась подобрать злосчастную бумажку но она, как в страшном сне, лишь улетала, проваливалась ещё глубже под органную педаль...
    После заключительной речи пастора и  оваций музыканты по традиции пошли отмечать событие – глубоко в недрах церкви для этой цели была запрятана специальная тайная комнатка.
   Женя тихо ревела. Кто-то добрый – кажется, Чжао, а может, Хуа, – не спрашивая о причине рыданий, плеснул ей коньяка в чашку с горячим чаем, но слёзы по-прежнему текли безостановочно.
   – Женечка, почему ты плачешь? Что случилось? – ласково спросил Борис, внезапно переходя на "ты". Он наконец-то  дослушал восторженные поздравления от коллег и студентов. Шнурки на органных туфлях маэстро, как всегда, неприкаянно болтались. Женя, медля с ответом, присела на корточки и начала их завязывать.
– Борис Иванович, я так виновата перед вами, – всхлипывала она.

  – Ты о чём? – спросил он, притворяясь озадаченным. 

  — Ну, как же, я уронила ноты...

  – Ноты? Не помню. Вроде бы всё прошло гладко.

  – Вы не заметили, что одной странички не хватает? Неужели вы все произведения знаете наизусть?!

  – Женечка, милая, я играю этот репертуар всю жизнь. Плох и скучен тот концерт, на котором не улетела нотная страничка. О чём мы с тобой будем вспоминать на старости лет, как не об этих маленьких приключениях?

   – Вы и вправду на меня не сердитесь? – Женя всё ещё не могла поверить в своё счастье: её не собирались прогонять.

   – Как я могу на тебя сердиться? – профессор нежно обнял её и слегка  привлёк к себе, вызвав завистливые вздохи других студенток. – Ты только что виртуозно выполнила то, что я делать так и не научился – завязала бантиком эти проклятые шнурки! Ты так нужна мне, дорогая Женя! Прошу тебя, будь рядом со мной всегда, пообещай ронять мои ноты и впредь...