Тибет

Мы шли через небольшую бедную деревню, и нам хотелось есть. Странно, но на улицах нам встречались в основном женщины, старые, с коричневыми морщинистыми лицами, и молодые, тоже с коричневыми. Меня поразил их взгляд. Это был взгляд асболютно уверенных в себе свободных женщин. Внизу в Китае, и тем более в Индии, женщины смотрели на мир иначе, скромно потупив глаза и снизу вверх. Да и встречались они на улице реже. А где же их  мужчины? В чем же здесь было дело?
На улицах с нами здоровались, но на меня и Лавинию никто не обращал внимания, зато Экгарт и Малыш определенно пользовались успехом. Им улыбались, их привествовали, их приглашали в окрытые лавки и дома.  Мы зашли в харчевню, нам подали тибетские момо, вареные пирожки с мясом. За стол к нам подсела немолодая женщина, рассказала о том, что у нее покосился забор, и попросила помощи. За это, сказала она, мы можем у нее переночевать. Еще она рассказала,  что у нее есть две красивые дочери. Пожилая тибетка обращалась только к Экгарту и Малышу, нас с Лавинией она не замечала вовсе. Когда Малыш сказал, что нам тоже негде ночевать, женщина нехотя ответила, что так уж и быть, постелит нам в сарае. Это было необычно и даже неприятно для меня.
 Так мы узнали, что в тибетских деревнях царит матриархат, все важные решения принимает  мать семейства. Мужчины практически не участвуют в общественной жизни, они сидят дома, встречаются с друзьями, играют в кости. Зато всех путников мужского пола приглашают в дом и предлагают переспать с девушками деревни. Девушку можно выбрать, а можно просто договориться с матерью. От таких связей рождаются дети, и им очень рады, их растят всей семьей. Если отец ребенка пришелся ко двору, то он может остаться в семье и работать, но, если он захочет уйти, его никто не будет держать. У девушки, которая побывала в таком "браке", прибавится еще один камень в ожерелье, которое каждая молодая тибетка носит на шее. Когда там будет пять-шесть камней она, скорее всего, решит выйти замуж. И чем длиннее у нее ожерелье, тем больше здесь ценится невеста.

К монастырю вела ровная дорога, обсаженная невысокими кустами. Что это был за кустарник, я не знаю, но было видно, что его время от времени подстригали. Монастырь был построен в виде мандалы, мы поняли это, когда смотрели на него с горы. Во доре мы увидели что-то наподобие общежития для паломников и храм, который был нашей целью. Помимо этого перед храмом была специальная площадка для простираний.
Внутри храма нас встретила длинная анфилада скудно освещённых комнат, оформленных большим количеством текстиля, много мерцающих светильников на ячьем масле и танки сложного содержания, висящие на стенах. Пройдя ее, мы вступили в главный зал. Здесь у центральной стены сидел в позе лотоса Тысячерукий Будда, сделанный из дерева с позолотой. Из его головы в короне росла другая, из другой -- третья, и так далее. Я насчитала шесть. У всех были вытянутые мочки ушей. По боковым стенам располагались статуи бодхисатв, женских и низших божеств. Среди бодхистав попадались весьма воинственные, огнем и мечом поражающие людей, которые упорно не хотят просветляться. Были здесь и Тары, которые стараются спасти человечество исключительно с помощью женских прелестей.
Лавиния с Экгартом о чем-то тихо разговаривали, а Малыш обратил мое внимание на украшения из серебра и жемчуга на руках и ногах скульптур. За нами наблюдал монах через почти незаметное в полутьме квадратное окошко. Лицо монаха при этом выражало глубокое спокойствие и отрешенность. Его волосы были выбриты или вырваны с корнем.
В конце Малыш предложил совершить кору вокруг храма. Вдоль длинной живописной тропы были установлены молитвенные барабаны, а также изредка встречались алтари с небольшими фигурками, символизирующими счастье и благополучие.

К монастырю вела широкая дорога, по сторонам которой располагались каменные скульптуры эротического характера. Коренастые мужчины -- возможно, даосские монахи -- имели полностью обнаженных женщин всеми доступными их воображению способами. На лицах жещин застыли маски сладострастия, они извивались в крепких мужских руках, поворачиваясь то одним боком, то другим. Фелиция была в шоке и старалась не смотреть по сторонам. Экгарта и Адониса это развеселило, и они принялись отпускать в ее адрес фривольные шуточки.
Над воротами были прилажены чучела ездовых животных, на которых в монастырь приезжали боги для своих плотских утех. Мы внимательно их рассмотрели и двинулись дальше. Во дворе монастыря кто-то жег можжевельник, дымок поднимался сизым облачком.  Встречавшиеся нам монахи, у которых волосы были заплетены в фигурные косички, приветливо улыбались и уступали дорогу.
В храме было множество комнат и ниш для медитаций или чего-то другого. Пол был выложен каменной плиткой, а стены красочно расписаны на тему вечной Камасутры. Фелиция явно чувствовала себя не в своей тарелке. Мы же с Экгартом свободно  обменивались впечатлениями от увиденного.
-- Ничто человеческое даосским богам не чуждо, -- сказал он в итоге с ухмылкой.
Изваяния пучеглазых богов были одеты в разноцветные ткани, у некоторых из них были усы и бороды, сделанные из шерсти животных. В руках они держали разные предметы, назначение которых было мне не всегда понятно. Рядом с ними хором пели монахи в длинных одеждах. Их пение показалось мне очень красивым, у некоторых были высокие женские голоса.
По дороге из храма нам встретилось большое количество домашних животных: коз, овец и собак, которые, судя по всему, принадлежали монастырю. Собаки спали в тени, а овцы и козы объедали скудную растительность.