Относительность и дополнительность добра и зла

Слово «относительность» сразу вызывает ассоциации с небезызвестной теорией относительности. Хотя этой теории гораздо больше подошло бы по смыслу её первоначальное название — «теория инвариантности». Тогда и не было бы обывательских представлений о том, что «всё в мире относительно». Мол, Эйнштейн сказал!

Второе слово из заголовка — «дополнительность» — имеет прямое отношение ко второй научной революции начала прошлого века — квантовой механике.  Нильс Бор был вынужден ввести это очень ёмкое понятие для объяснения парадоксов квантовой механики, которую, по словам Ричарда Фейнмана, «не понимает никто». Смысл дополнительности сводится к тому, что при описании квантовых объектов нельзя обойтись без взаимно противоположных точек зрения, что абсолютно исключается формальной логикой Аристотеля.

Помните закон исключённого третьего? Напомним: либо А, либо Б, а третьего не дано. Либо утверждение, либо отрицание, а третьего не дано.

В квантовой механике этот закон формальной логики не работает. Утверждение, что квантовый объект есть частица, мирно соседствует с утверждением, что он является волной. На самом деле он не является ни тем, ни другим, но проявляет свойства то волны, то частицы в различных опытах и при использовании различных приборов. Это называется «корпускулярно-волновой дуализм».

Как оказывается, принцип дополнительности, то есть дополнения прямого утверждения диаметрально противоположным ему по смыслу для максимально полного описания некоего объекта или явления, имеет широчайшее применение не только в квантовой механике, но и в этике (и не только). Причём, наряду с принципом дополнительности, в философии, этике и религии широко используется и принцип относительности, согласно которому добро и зло — понятия не абсолютные, а относительные.

Строго говоря, на дихотомию добра и зла есть два взаимно противоположных религиозных взгляда.  Первый из них — широко известный взгляд на добро и зло, который утверждает, что эти категории абсолютны. Его исповедуют немногочисленные сторонники одной из древнейших религий мира — зороастризма, многочисленные сторонники авраамических религий (иудаизма, христианства, ислама), а также исповедовали сторонники   возникшего в III веке на Востоке манихейства, которое стало единственной вымершей мировой религией.

Так, живший на Востоке, на территории современного Ирана, в VII–VI веке до нашей эры пророк Заратуштра утверждал, что есть абсолютное добро в виде верховного божества Ахура-Мазды и есть абсолютное зло в виде злого бога Ангро-Манью. Добро не может стать злом и наоборот.  Борьба абсолютизма в виде двух антагонистических противоположностей в конечном итоге приводит к победе сил добра и сокрушительному поражению воплощённого зла. В конце света силы добра празднуют свою полную и окончательную победу. Зло повержено раз и навсегда.  Так говорил Заратуштра! Так учит священная книга зороастрийцев «Авеста»!

Христианство, как и остальные монотеистические авраамические религии, многое взяло на идеологическое вооружение из этой абсолютистской концепции. Есть Бог, который олицетворяет абсолютное благо, и есть Сатана (евр. — «Противник») — падшее творение Божества, порождающее Антихриста. У Антихриста выбито на теле 666, пальцы срослись, а на голове под козлиной гривой — 2 рога. Во всяком случае, так представляют себе в обществе масс-культуры абсолютное зло сидящие перед экраном и жующие попкорн неразумные чада Божьи. Хотя, когда не было ещё ни кино-теле-видео-экрана, ни попкорна, уже была написана великим Гёте книга «Фауст», а в ней были строки, которые заставляют призадуматься:

           «Я часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно совершает благо».

(В дополнение к этой концепции можно было бы выдвинуть и диаметрально противоположную ей по смыслу:

           «Я часть той силы, что вечно хочет блага, и вечно совершает зло».

Или, говоря по-простому, «Благими намерениями дорога в ад вымощена».

Исторических примеров последнего — не счесть! Вспомним хотя бы «доброго дедушку» Ленина и «лучшего друга всех физкультурников» товарища Сталина.)

В III веке нашей эры по империи Сасанидов (территория современных Ирана и Ирака), а веком спустя и по территории обширной Римской империи, где уже утверждалось в правах христианство, распространилось манихейство. Эта религия древнеперсидского пророка МанИ, чьё имя означает на древнегреческом «дух» или «ум» (не путать c английским “money”).  В этой религии, как и в зороастризме, родившемся примерно в этих местах, но веков на 9–10 раньше, тоже говорилось об абсолютизме и дуализме добра и зла. Есть две диаметрально противоположные силы — Свет и Мрак, которые неустанно и бескомпромиссно борются друг с другом не на живот, а на смерть. В силе Света нет ничего от Мрака, во Мраке нет ничего от Света. Во Свете нет ни зла, ни материи, ни смерти, ни безобразия. Мрак — материальное начало, исполненное злом, дисгармонией и обречённое на смерть.

Подобным же вопросом задался в ХХ веке и Норберт Винер в книге «Кибернетика и общество». У него, учёного, борьба добра и зла сводится к борьбе порядка и организации против своего антипода — беспорядка, дезорганизации:

               «Ученый всегда стремится открыть порядок и организацию Вселенной
                и таким образом ведет борьбу против заклятого врага — дезорганизации». 

По сути дела, это положение сводится к борьбе информации, которая является мерой организации, и энтропии, которая служит мерой дезорганизации:

«Как энтропия есть мера дезорганизации, так и передаваемая рядом сигналов информация является мерой организации», — так писал всё тот же основоположник кибернетики Норберт Винер в 1958 году.

И тут перед учёным встаёт животрепещущий вопрос:

«Является ли этот дьявол дьяволом манихейцев или дьяволом св. Августина? Представляет ли он противящуюся порядку противоположную силу или же он — отсутствие самого порядка? Различие между этими двумя видами дьяволов проявляется в применяемой против них тактике».

Для справки:

«Дьявол манихейцев является противником, который, подобно любому другому противнику, полон решимости добиться победы и прибегает к любой хитрости или лицемерию, чтобы завоевать ее. В частности, он будет маскировать свою политику создания беспорядка, и, если проявятся признаки начала разоблачения его политики, он изменит ее, чтобы оставить нас в неведении. С другой стороны, не представляющий сам по себе силы, а показывающий меру нашей слабости дьявол св. Августина может потребовать для своего обнаружения всей нашей находчивости. Однако, когда он обнаружен, мы в известном смысле произнесли над ним заклинание, и он не изменит своей политики в уже решенном вопросе, руководствуясь простым намерением еще более запутать нас. Дьявол манихейцев играет с нами в покер и готов прибегнуть к обману, назначение которого, как разъяснил фон Нейман в своей «Теории игр»14, состоит не просто в том, чтобы получить возможность выигрыша при помощи обмана, а в том, чтобы воспрепятствовать нашему противнику выиграть на основе уверенности, что мы не будем прибегать к обману».

Да, для искушённых умов тут есть над чем поломать голову. Это вам не «информация для размышления», которую получал в своё время небезызвестный Штирлиц.

Призадуматься над проблемой добра и зла настаивал и родоначальник классической античной философии Сократ. Именно от него идёт на Западе далеко не всеми понятая мудрость, которая отождествляет зло с невежеством. На Востоке это невежество именуется Авидья (буквально — «неведение». Перекликается со знаменитыми словами Иисуса Христа, распятого на кресте: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят».)

Уильям Блейк в своё время заметил:

           «Если суть христианства заключается в Нравственности,
           то Спасителем нужно считать Сократа, а не Иисуса Христа».               

Добро — в истине, добродетель — в знании, мудрости, Софии, учил Сократ. Зло же и порождаемые им людские пороки, соответственно, кроются в невежестве. Но если так, то зло может превратиться в добро, стоит ему только расстаться со своими заблуждениями, иллюзиями, глупостью. Воистину мудрый человек был Сократ!  Первым понял, как всё в мире относительно.

Его ученик Платон разделил человека на божественную душу и темницу (а то и могилу) материального тела. От материи и телесного — всё зло, низменные пороки, грязные извращения. От идеального и бессмертной души — всё добро, прекрасные стремления, платоническая любовь, Эрос Птерос, любовь, дарующая крылья.

Сама душа состоит из трёх частей, трёх начал — разумного, яростного и вожделеющего (страстного). Если превалирует яростное начало, то человек превращается в деспота, тирана, кровожадного убийцу. Если превалирует вожделеющее, то человек опускается в омут разврата и сладострастия, становится рабом желудка. Только гармония этих трёх источников и трёх составных частей души приводит к ликвидации зла и торжеству добра. Вывод:

1. «В своих бедствиях люди склонны винить судьбу, богов и всё что угодно, но только не самих себя»;
2. «Круглое невежество — не самое большое зло: накопление плохо усвоенных знаний ещё хуже»;
3. «Стараясь о счастье других, мы находим своё собственное».

Второй после Сократа главный моралист западной философии Кант творил уже не в координатах античной философии, а с точки зрения христианского богословия. В нём  владыкой мира является Бог-Отец, первое лицо Святой Троицы. Однако по его философским рассуждениям выходило, что в сфере разума доказательств существования Бога не существует. Есть Бог или нет Бога — сие недоказуемо средствами разума. Ни богословием, ни метафизикой, ни наукой, ни логикой. Однако жить надо так, как если бы он был. И его бытие постулируется не разумом и логикой, а нравственным законом.

Сама же мораль в виде понятий добра и зла не является производной от воли Бога. Не мораль вытекает из религии, а, наоборот, религия вытекает из морали.  Также не является мораль производной от воли общества. И даже не зависит от знания, как считал мудрый Сократ. Тем не менее моральный закон существует испокон века. Он существует a priori, до опыта, до знания, до познания мира. Он существует объективно, но это объективный закон мира ноумена, недоступной нашим органам чувств умопостигаемой «вещи в себе», а не доступных нам в восприятии мира феноменов. Он заложен в сознании человека ещё до его рождения. И происхождение его — тайна тайн:

«Две вещи наполняют душу всё новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, —  звёздное небо надо мной и моральный закон во мне».

На вопрос: «Что я должен делать?» Кант отвечает: «следовать долгу». Сам долг диктует не глас с небес, а голос разума и гнездящийся в разуме моральный закон. Ни чувства, ни божественная воля, ни законы природы, ни стремление к счастью, ни стремление к общественному порядку не являются основанием нравственности. Только долг, а «долг есть необходимость (совершения) поступка из уважения к (моральному) закону». Этика Канта — этика долга.  Не страх перед Богом, а высший долг повелевает человеком, творя добро и зло.

            «Собственное совершенство и чужое счастье» — вот окончательная и бесповоротная формула этого долга.

Все жизненные этические коллизии («антиномии практического разума») есть столкновение долга, диктуемого моральным законом, и обычного человеческого стремления к счастью (работа, здоровье, дом, семья, дети). Человеку зачастую приходится делать выбор —  либо счастье, либо долг (а то и выбирать между жизнью и долгом). Кант категорически на стороне долга. Именно следование долгу делает человека свободным в мире несвободы.

Современник Канта и вершина немецкой классической философии Георг Вильгельм Гегель два с лишним века назад развил до совершенства золотую формулу диалектики, основы которой были заложены ещё в античности, а развиты его предшественником Кантом.

Согласно диалектике Гегеля, любое явление мира надо рассматривать в движении и борьбе двух противоположных, антагонистических начал, двух антиномий. Соответственно, добро и зло, несмотря на свою диаметральную противоположность, являются необходимыми элементами всякого развития.

           Зло «есть не что иное, как дух, ставящий себя на острие своей единичности».

Без этой единичности или субъективности невозможно такое понятие как совесть, а без совести нет личностного фундамента морали. Зло, танцующее подобно чёрту на острие единичности и субъективности, даёт возможность человеческому духу подняться до уровня совести, переплавить свой эгоизм и выковать из него добро космической целостности. Таким образом, зло является формой утверждения добра. Либо, если угодно, частью той силы, «что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Историзм Гегеля с фатальной неизбежностью предполагает конечное торжество добра над злом.

Гегель сделал огромный шаг вперёд по сравнению с Кантом. Это напоминает сравнение морали Моисея (в данном контексте Канта) в виде 10 заповедей (в данном случае — моральный закон) и морали Иисуса в виде Нагорной проповеди. Мораль Канта, как и мораль Моисея — это мораль подчинения, а не духовного роста, это не поиск истины, а приказ: «не убий», «не укради», не «прелюбодействуй», а то хуже будет. Гегель, как и Иисус, зрит в корень, не зацикливается на внешнем, на поверхностном, на форме, а заглядывает вглубь содержания. Не подчинение, а свободное и сознательное возвышение через снятие диалектических противоположностей — вот сверхзадача морали по Гегелю и по Иисусу:

«Так Иисус противопоставлял сухой ветхозаветной заповеди «не убий»  призыв к всеобщему примирению,  который «не просто направлен против этого закона, но делает его излишним; он  содержит в себе такую жизненную полноту, что столь бедный по содержанию закон  для него просто не  существует», — так описывал спор Канта с Гегелем  замечательный  советский философ Арсений Гулыга в книге «Гегель».

Ярый ненавистник как самого Гегеля, так и его рационалистической философии Артур Шопенгауэр считал тем не менее, подобно Гегелю, что зло есть нечто дополнительное к добру. Причём неизбежно дополнительное:

«Шопенгауэр считает одной из величайших ошибок почти всех метафизических систем то, что они считают зло чем-то отрицательным; напротив, оно есть нечто положительное, нечто дающее себя чувствовать. Зло, по его мнению, неизбежно, как следствие утверждения желания жить. Существует не только утверждение желания жить, но и отрицание, даже полное упразднение его: в этом последнем случае являются совершенно иной мир, совершенно иное существование, о котором мы, правда, не имеем понятия и которое кажется нам ничем, но ничем не абсолютным, а лишь относительным» [1]

Этот философ пессимизма рассматривал зло примерно так же, как и Гёте в «Фаусте». Или как Уильям Блейк в своём знаменитом философском трактате в форме стихотворения в прозе «Бракосочетание рая и ада», где он объявляет несостоятельной общепринятую христианскую концепцию Добра и Зла.

«Блейк приходит к мысли, что Добро невозможно без Зла, ибо Добро (Порядок, Рассудок, Небо) — пассивно, подчинительно, а мятежное Зло (Энергия, Воображение, Ад) — созидательно. Добро олицетворяет духовный застой, а Зло — метания и борения Духа. Традиционное Зло является символом духовной свободы, творческой энергии, преобразующей мир, а традиционное Добро — символом пассивности и догматизма. Однако Блейк остается верен своей диалектике. Только взаимодействие обоих противоположных начал образует естественный порядок вещей, одно немыслимо без другого, а их "бракосочетание" ведёт к подлинной духовности» [2].

К востоку от Европы, В Китае, самым сильным этическим (но не религиозным) учением является Великое учение Кун-цзы (Конфуция), родившегося в середине VI века до нашей эры. Задолго до Канта он создал своё развитое учение о моральном долге и о человеке, который этому долгу следует, — «благородном муже»:

           «Благородный муж заботится о долге, низкий человек заботится о выгоде».

Противопоставление благородного мужа и низкого человека есть противопоставление добра и зла.

Со II века до Рождества Христова конфуцианство становится официальной доктриной Поднебесной империи, а спустя 13 веков под сильнейшим влиянием даосизма и буддизма трансформируется в неоконфуцианство.

В неоконфуцианстве нет Бога, как и нет самого понятия Бог, но зато, подобно учению Аристотеля, там есть формообразующий, организующий (и здесь без организации не обошлось!) принцип Ли, из которого возникает сама материальная форма Ци. И, внимание (!), этот принцип этически не нейтрален, подобно тому, как и в монотеистических религиях этически не нейтрален Бог. Бог есть высшее благо, и основной космический формообразующий принцип Ли также исполнен Высшего Блага. Все люди по природе своей добры, и это есть выражение космического нравственного совершенства. (Правда, насчёт того, что все люди по природе своей добры, мне почему-то вспоминается: «меня терзают смутные сомнения…»)

Хотя в том же Китае, в отличие от Кун-цзы, последователи Лао-цзы, жившего в одно время с Кун-цзы, считали, что высший космический принцип, Дао, этически нейтрален. И в их понимании добро и зло, как и жизнь и смерть, есть категории чисто относительные, а к тому же дополнительные:

«В мире нет ни одной самосущей вещи, нет ригидных неизменных сущностей. Ничто не является добрым или злым, прекрасным или безобразным само по себе. <...>

Все относительно, и все уравнено, соразмерено, уравновешено в этой относительности. Мир относительности сущностей есть мир баланса, мир "уравненного сущего" (ци у). Мир "Чжуан-цзы" подобен клокочущей плавильной печи, в которой все постоянно переплавляется, перетекая из одной формы в другую. В этом мире человек может после смерти "переплавиться" в печенку мыши, или лапку насекомого, что отражает изначальное единство всего, то единство, в котором человек уже здесь и теперь в каком-то смысле уже и лапка насекомого, и печенка мыши, и далекая Полярная звезда. Все во всем и каждое в каждом. Эта реальность — наш мир, но не искаженный восприятием нашего искажающего и расчленяющего реальность рассудка и языка. Истинная реальность невыразима в слове, ибо язык аналитичен по своей природе, он разрезает действительность, создавая иллюзию, что каждому слову-имени (мин) соответствует определенная самостоятельная сущность (ши). Прекрасное и безобразное, сон и бодрствование, жизнь и смерть относительны и условны: не зная, что такое смерть, мы цепляемся за жизнь, а потом не хотим воскресать, наслаждаясь посмертным единением с единым безграничным бытием; мудрец засыпает и во сне становится порхающей над цветами бабочкой, а проснувшись, не знает, то ли он проснулся, то ли теперь заснула бабочка, и ей снится, что она — мудрец. Столь же относительны, как уже говорилось, добро и зло, прекрасное и безобразное: что благо для одного — величайшее зло для другого. Поэтому навязывающий другим свое понимание добра (как это делают конфуцианцы и монеты) только вредит другим. Истинный мудрец не противостоит ни сущему, ни своей собственной природе, пребывая в покое недеяния и самотакости "беззаботного скитания" (сяо яо ю) в беспредельности мироздания» [3].

В Индии, где зародились и буддизм, и предшествующий ему брахманизм, и последующий индуизм, понятия добра и зла крайне изменчивы и переменчивы, крайне диалектичны, крайне относительны и дополнительны, как и все остальные явления в земном мире иллюзий.

              «Сама высшая реальность как в буддизме, так и в брахманизме отнюдь не рассматривается в этических категориях: добро и зло – относительные понятия профанического уровня» [4].

Этот очень сильный пласт восточной культуры развит и в индуизме, и в буддизме. Свойственная им изменчивость, цикличность, диалектичность мира и человека, постоянно рождающегося и погибающего, постоянно перерождающегося в новых образах, в новых пространствах и временах, постоянно переходящего в свои диаметральные противоположности, делает добро и зло понятиями скорее относительными, чем абсолютными.

Но есть и высшее добро. Оно, как и у Сократа, таится в Совершенном Знании. Только в отличие от рационального знания Сократа, это уже иррациональная Запредельная Мудрость (Праджня Парамита). Ею овладевает йогин, не уповающий ни на привычные органы чувств, ни на здравый смысл, ни на человеческий разум и логику (викальпа), а только на «медитацию», иррациональное внутреннее созерцание. Истинное, Совершенное Знание, свободное от невежества, иллюзий и искажений, достигается в состоянии Пробуждения от иллюзорных грёз сознании. 

Кладезь Высшего Знания для буддистов находится в НИРВАНЕ.  Приобщившись к этому Знанию, можно найти и абсолютное добро в этом насквозь относительном мире иллюзий и страдания. Только оно вовсе не доступно человеческому уму, который подобен кривому зеркалу.

Разные религии, разные философы — разные мнения. Большая разница в большом, непостоянном и разнообразном мире. Может, разные мнения взаимно дополняют друг друга?



Примечания:


1. Э.К. Ватсон «Артур Шопенгауэр. Его жизнь и научная деятельность»
2. Проект Омкара  Уильям Блейк. Бракосочетание Рая и Ада
  https://www.omkara.ru/blake/poem4.htm
3. Е.А. Торчинов «Пути философии Востока и Запада»
4. Е.А. Торчинов «Религии мира: опыт запредельного

      
          27 апреля 2024 года