Прародительница

 глава из повести "Фантом"


   Полет закончился так же быстро, как и начался. Прошло несколько мгновений, а они уже стояли в тени березового подлеска на краю обширной поляны. По ней под несильным ветром волнами красного золота переливались тяжелые колосья уже перезревшей ржи. На поле монотонно кланялись женские фигуры, жавшие серпами выращенный хлеб. Всё было в точности так, как видел когда-то в фильмах о старине удивленный Герман: жаркое солнце, тихий шелест трущихся друг о друга колосьев, сухой запах горячей, нагретой за день земли и неподвижный, текущий с бледного от жары неба тягучий зной великолепного лета...

На краю поля копошатся две девочки лет шести-семи. Маленькие резвуньи, одетые в длинные холщовые рубахи, плели венки из васильков. Цветов было много, по всему ржаному полю пестрели синие их звездочки, перенесшие небесный цвет на землю. Девочки, увлеченные своей работой, оживленно разговаривали.

— О чем они говорят? — шепотом спросил Герман своего «экскурсовода».
— Не шепчи! — ответил Иван Иваныч. — Запомни, нас никто и нигде не увидит. Так что ты можешь смело пройти прямо через любое тело, и ничего не случится. Мы для всех, кого сегодня встретим, не существуем. Вникай в схему призрачности, действуй смелее. Только, пожалуй, не с этими людьми...
— А чем они выделяются?
- Многим! Не верь всем подряд, даже мне. Любая догма может дать сбой. Ты видишь людей, которые жили задолго до моего появления. Прикинь, какие они продвинутые: им я, то есть дьявол, и на дух не нужен. Я для них не существую априори! Во как! Уважаю их! Они в своей невинной простоте обустроили жизнь по другим законам, чем вы свое, и обладают тем, что вы называете «утерянными знаниями». Нюх на нечисть у них идеальный, любой кикиморе быстро мозги вышибут! Увидеть нас они вряд ли увидят, а вот почувствовать – могут! От нас с тобой грехами прет, как от трупа смердящего. Так что мы лучше в сторонке постоим и помолчим. Незачем смущать невинных. А то, что сейчас произойдет, ты и без слов поймешь.

Герман смотрел «во все глаза», стараясь не пропустить ни одной мелочи. Сама мысль о том, что он оказался у неизвестных для истории истоков рода человеческого, переместившись на многие тысячи лет в прошлое, взволновала его чувством прикосновения к этой тайне.

Девочки по-прежнему плели веночки. Одна из них, чуть светлее другой волосом и личиком, усыпанная солнечными веснушками, справлялась со своим делом гораздо быстрее. Маленькие пальчики проворно перегибали тонкие стебельки, и скоро девочка одела на свою русую головку изящный веночек. От перелившегося через край счастья она захлопала в ладошки и весело засмеялась. Кружилась на ножке и хохотала. И не замечала, что у подружки дела шли похуже. Упрямые васильки никак не хотели увязываться в распадавшуюся дужку веночка, рассыпались в ее неловких ручках.
Темноволосая девчушка озлилась, с ненавистью глянула на веселую подругу, нахмурилась, вскочила, рассыпая с подола рубашечки умирающие цветы, и сорвала с ее головы венок. Что-то громко выкрикнула, бросила чужую красу на землю и стала топтать его запыленными босыми ножками. Испуганное таким порывом подруги светловолосое дитя закрыло лицо ладошками и громко заплакало. Герыч краем глаза заметил, как работающие жницы выпрямились, глядя в сторону детей. Одна из них, оставив все дела, побежала к краю поляны. Она бежала, придерживая рукой подол своей рубахи, тугие колосья били ее по матово блестевшим, бронзовым от загара крепким ногам. Подбежав к детям, женщина, глянув на истерзанные цветы, быстро оценила ситуацию и, тихо засмеявшись, опустилась на колени. Она прижала к себе плачущую девочку, утешая ее. Затем обняла ее рассерженную подружку и стала тихо и ласково что-то говорить им обеим. Женщина говорила, а руки ее, подобрав разбросанные васильки, быстро и умело сплетали их в голубые ожерелья. Сплетенные веночки она надела на маленькие головки детей и поцеловала их в загорелые щечки. Полюбовавшись детьми, женщина снова заговорила, и Герыч увидел, как девочки обменялись своими венками. Прижав к себе детишек, жница снова поцеловала их и ушла на поле. Герман смотрел ей вслед. Смотрел так, словно она была первой женщиной, которую он встретил на Земле! Он не запомнил ее лица, не увидел в ней женского тела, и это поразило его! Он видел в уходящей молодой женщине ту красоту человека, какой ему еще не довелось познать. Доброта, мощь и сила духовного совершенства, исходящие от женщины невидимой волной, заполонили его сознание. В душе парня что-то сладко надломилось, и ему стало тепло. А она внезапно остановилась и пристально вгляделась в шепчущий с ветром березняк, в который испуганно вжался Фантом.

— Я говорил, что от них нужно держаться подальше! — услышал он бормотание съежившегося недовольного Фантома.
— Что, и тебя проняло? — злорадно произнес, опомнившись от наваждения, Герман.
— Не ехидничай, смотри дальше!
Герман с трудом оторвал свой взгляд от уходящей женщины. Девочки, оставшись одни, стояли, повернувшись друг к дружке, в их позах чувствовалось напряжение. Светловолосая исподлобья недоверчиво и настороженно глядела на свою подругу. На ее щеках темнели полоски просохших слез. Вторая девчушка, гордо и вызывающе глянув ей в глаза, сорвала с себя подаренный венок и зашвырнула его в кусты. Медленно повернулась и неторопливо пошла в густоту желтого поля…

— Вот и всё! — услышал Герман голос Фантома: — Уходим, больше нам здесь делать нечего!
— Как? — удивился парень: — Ты ведь обещал показать свою прародительницу? Обманываешь, халтуру подсовываешь!
— Во как? — теперь пришла очередь удивляться Иван Иванычу: — А ты-то куда глядишь? На баб ископаемых засмотрелся! Вон она, «матушка» моя, малолеточка! — и он указал взглядом на уходящую в рожь девчушку!
Герман оторопело с непониманием глядел на ребенка.
 — Эх ты! Главного и не увидел! — Фантом явно наслаждался ролью мудрого учителя: — Не смирилась она, не сдалась на уговоры. Затаила злобу на подружку. И выходит, как по-вашему прописано — сразу три греха поимела. Гордость, зависть, обман! Вот тогда-то и оторвался от ее души крохотный кусочек, с кусочка этого первого — я и пошел в мир! Именно с этого часа я повел свое существование! Так что, малолетка или нет, а она и есть моя «матушка»! Уходим! Все равно она меня и не знает и не помнит. А жаль. Поглядела б на то, что породила...
 — Погоди! — попросил потрясенный Герман: — А что с ними дальше будет?
 — Это я уже знаю, теперь это мой мир! Мир, стремительно разделившийся на добро и зло, — охотно пояснил Фантом: — Вырастут они. «Матушка» моя, ничего не забыв, столкнет свою подружку в реку. Утонет та! Будут думать, что такое вышло случайно, да только не все! С тех пор в душах людей поселятся неведомые им доселе страх и недоверие! Девственные в своей нравственной чистоте люди не смогут понять причину плохих поступков и начнут оправдывать их посторонним вмешательством мистической силы… Так начал лепиться мой образ! Лепили - лепили, и на те, вылепили. И даже в аду обожгли.

…Они летели над густыми лесами. Притихший Герыч попросил Иван Иваныча двигаться медленнее, стараясь выгадать время, для того чтобы хоть как-то осмыслить произошедшее. Фантом охотно согласился с ним. Герман оглядывался назад, стараясь разглядеть с высоты тот мир и землю, на которой жили девочки и прекрасная женщина, но взгляд его упирался в ржаное поле, а за ним, закрывая горизонт, тянулась белесая плотная завеса густого тумана. И больше ничего!
— Бесполезно! — покачал головой все оценивший Иван Иваныч: — Там уже не мой мир. Сто раз тебе говорил, что до меня люди, может, тысячи лет жили, и нет мне туда ходу. Не мое там время! Не придуман я еще, и глубже этого ржаного поля мне в прошлое не уйти. Предел!

Летели долго и медленно, но скоро Фантому такое передвижение надоело.
— Нет у нас времени природой любоваться! — сварливо бурчал он: — Скоро Сатанюк проснется, а я еще кое-что хочу тебе показать! Фома ты мой неверующий! Чую, хохлы в твоих предках были! Пока сам «нэ надкусыш, нэ помнэш — нэ повирыш»! Гоним!