Когда нынешнее закончится

     Mademoiselle Протопопова, когда нынешнее закончится, я буду ждать вас на углу Щепкина и Советской Армии. Меня легко узнать: я буду с шампанским и супругой. Мы не дождемся вас, и любимая скажет:
     - Покажи, что я не видела.
     Мы чуть вернёмся до Торговой и через Новый рынок, мимо цирка, «Вон же он, за углом!». Она будет ахать, а я только дышать. Бесстыдницы и акации будут наперебой подсовывать воспоминания, старые камни из брусчатки будут бубнить, что сейчас не время ходить, трамвай встанет, и вожатый с ломиком пойдёт переводить стрелку.
     Знакомое и очень нужное окно, всё так же глядит на «еврейские слёзы», и из него всё так же пахнет кофе (из джезвы, с солью, с кардамоном). И окно спрашивает:
     - Ты откуда идёшь?
     А ответить нечем. И мы пройдём мимо.
     - Давай до Привоза? Здесь недалеко.
     И захотим в Планетарий, а это снова (или уже?) монастырь, и я спрошу:
     - Может, тогда в Пионерский садик?
     А любимой всё равно, главное идти рядом и ахать. Некий прохожий что-то спросил, а я не могу ответить, я не знаю великого местного языка, я его не учил, всегда думал, что он родной. Родной, но сделался чужим, пусть тому, кто делает родное чужим, будет дубль-пусто.
     И вернувшись вкругаля на Елисаветинскую, зайдя через вензель ворот в кинематографический двор, подойдя к ступеням с балясинами, не найду ореха, который вот тут здесь всегда был, и не стану подниматься на пятый этаж, а смахну черноморскую воду из глаз, и выйду насквозь, и спущусь к бульвару, и пойду к Тёщиному мосту, за которым меня точно ждёт мой лев. Мы с ним знакомы пятьдесят с половиной лет, и нам нечего делить. У нас одна жизнь. У нас одна память. У нас одни люди, и здесь, и наверху. И у него, и у меня всё будет хорошо.
     И даже хорошо, что вы не пришли, mademoiselle Протопопова.
     И можно и пора заканчивать, но вспомнилось (сейчас только вспоминаю), что давно, на Греческой площади, в подвальчике, премьерно попробовал «baskin-robbins». Не было электричества, и везде стрекотали генераторы. И я, с провинциальной харизмой, думал: как так – нет электричества?! А сейчас, без харизмы, знаю, что электричество - не главное. Вот любовь – главное. Даже если это любовь уже младшей дочки к «baskin-robbins».
     И этот любимый город, как только, увидит меня - и сразу простит. Он знает, я, огорчая не хотел обидеть, так вышло. Как можно обидеть своё детство, своих любимых, свою память, своё море, свою пшёнку, своё мороженное?
     Этот город всё знает: и про поругание, и про возрождение, и про бесславие, и про величие, и про бесчестье, и про победы. И с надеждой скажет:
     - Выучи-таки родной язык! Учи уже сейчас, не жди, пока нынешнее закончится, видишь, человеку спросить надо.