Единое целое - неужели нонсенс?

Парменид сказал «Всё едино». По версии Прокла Диадоха (пятый век нашей эры) Платон оспорил это утверждение, заявив, что объединённое не может быть подлинно единым. Или, что то же самое, целое не есть единое. В 21 веке онтология определённости становится на сторону Парменида. Объединённое так же едино, как и единое безо всякого упоминания о многом. Собственно, на этом и построена модель реального мира, предлагаемая онтологией определённости. В чём же различие этих подходов?

Для Платона мир эйдосов был миром чисто умопостигаемого и жёстко противопоставлялся миру материи, которая символизировала «многое». Платон искал идеальное первоначало, поэтому оно должно было быть максимально простым и лишенным всего, что затмевало эту простоту. Иными словами, оно должно быть максимально абстрактным. По этому же пути пойдет и Гегель. Как напишет Прокл: «Элейский гость доказывает, что данный предмет (я, разумеется, имею в виду целое) не может быть подлинным единым. Он утверждает: нет никаких препятствий целому оказаться единым, обладающим свойствами, однако самим единым оно быть не может». Свойства — это табу для идеального первоначала, и поэтому "Единое" непознаваемо.

Между тем, у Прокла был шанс выйти за пределы идеального мира. Его рассуждения близки онтологии определенности: «И если целое и обладающее частями представлено в комментируемом пассаже как нечто, в некотором смысле являющееся одним и тем же, удивляться этому не следует. Действительно,  в данном случае мы просто рассматриваем один и тот же предмет с двух точек зрения: как объединенный и как разделенный. В качестве объединенного мы именуем его целым, а как разделенный — обладающим частями. Единое не является объединенным, поэтому оно не будет целым. Не может оно быть и разделенным и, значит, не окажется чем-то, обладающим частями. В самом деле, говорим ли мы об объединенном или о разделенном — в обоих случаях мы имеем в виду многое, коль скоро даже  объединенное есть множество, хотя бы и подчиненное единому; напротив, само единое потусторонне любому множеству —  и объединенному, и уж тем более разделенному».

В онтологии определенности представления практически аналогичны, но главный тезис звучит так: «то, что разделяет — объединяет».

Так же превратно, как Прокл, понимает целое и Суарес (16 век), хотя его «учителем» является Аристотель, позиция которого о сущем прямо противоположна парменидовской: «Парменид приходит к выводу, что то, что есть, едино, и, следовательно, всё, что помимо единого, есть ничто. Таким образом, он превращал всё в одно, а это — явная эквивокация [двусмысленность]».

Суарес намекает на то, что многое (всё) называется одним. Заметим, что Суарес считает реальными сущностями только материальные вещи, как и Аристотель. Так давайте рассмотрим всё именно с этой точки зрения, представив себе космос как наполненную пустоту. Можно ли оторвать в реальности полноту от пустоты, которая вмещает эту полноту? Ответ: «нет» — это и есть всё как реальное одно! То, что одну часть пустоты, заполненную, нельзя оторвать от другой — незаполненной, понятно многим! Пустота, как одно, как атом — едина и неразрывна. А вот то, что полноту нельзя оторвать от заполненной пустоты — очевидно не всем. Целое не делится, но имеет части. Так вот целое «всё» имеет множество, даже явно отделённых друг от друга, частей, но вырвать эти части из этого «всего» невозможно. Даже если они обособлены. Две полноты могут быть разделены, обособлены, и представляют собой многое, но суть определенности в том, что то, что разделяет, то и соединяет. Именно таково и целое. И не только в мысленном представлении, но и во вполне реальном физическом. А это значит, что, имея внутри себя реальное множество, целое как «целое=множество» не может быть разделено, разорвано на части. И это не двусмысленность или иррациональность. Это «обычное» устройство целого. Целое так же непрерывно, как и единое. Никакой отрицательной диалектики Гегеля и никакой положительной диалектики Лосева.

Но, как видите, существует многолетняя традиция, утверждающая обратное независимо от того, что вы принимаете за истину: умопостигаемый эйдос или обособленную материальную вещь. Тем не менее онтология определенности возвращает философскую интуицию Парменида спустя две с половиной тысячи лет забвения. Идеальный мир не изолирован от материального. Идеи так же сложны и «имеют свойства», как их материальные воплощения. Более того, онтология определенности называет наше мироздание идеально-материальным и никак иначе. Другого у нас нет...

Кстати, именно такой идеально-материальный мир мог бы получить Платон, если бы ушёл от абстрактного Единого к Единому целому.

К реальному «всё» был интуитивно близок Николай Кузанский (15 век), который говорил: «Абсолютный максимум есть то единое, — пояснял он, — которое есть всё; в нем всё, поскольку он максимум; а поскольку ему ничто не противоположно, с ним совпадает и минимум». Это и есть /сверхбытие = всё / ничто, если принять определенные уточнения. Всё - это все бытийные сущности, полнота, а их отсутствие приводит к пустоте, то есть к ничто. Причем и ничто, и всё существуют одновременно как две стороны медали. Про эту одновременность Николай Кузанский как раз и говорит как о максимуме, совпадающем с минимумом. Также интересна у Кузанского концепция "неиного" как сверхбытия: "неиное есть всё во всём и ничто в ничто" - хорошая попытка соперничать с Платоном. К сожалению, Неиное так же абстрактно, как и Единое у Платона.